— Квантовый шум говорит в пользу низких частот.— Но шум определяет и нижнюю границу этих частот.— Дрейк рассчитал, что самые благоприятные — с учетом уровня шума — частоты лежат между тремя и двумя десятыми и восемью и одной десятой сантиметра.— «Дрейк, Дрейк»?! Что он знал? У нас перед ним явное преимущество — почти пятьдесят лет исследований и технического прогресса. Пятьдесят лет назад мы могли посылать радиосигналы на расстояние до тысячи световых лет, а лазерные — до десяти светолет. А сегодня соответственно десять тысяч и пятьсот.— А если там никого нет? — угрюмо спросил Адамс. «Я дух, всегда привыкший отрицать». Гете. «Фауст». (пер. Б. Пастернака).
— …импульсами, как предлагал Оливер. Сто миллионов ватт в одной десятимиллиардной секунды расползется по всему спектру радиоизлучений. Нальешь нам, Мак?Макдональд начал пробираться между группами гостей к бару.— А я сказала Чарли, — говорила в углу какая-то женщина двум другим, — что если бы получала десятку за каждую поменянную засранную пеленку, то не торчала бы здесь, в Пуэрто-Рико…— …Нейтрино… — сказал кто-то.— Вздор, — отозвался другой голос. — Единственной действительно логической средой являются Ку-волны.Макдональд осторожно наливал спирт в стаканы и разбавлял его апельсиновым соком.— Знаю-знаю, это те волны, которых мы еще не открыли, но должны открыть через несколько лет. Правда, прошло уже пятьдесят лет с тех пор, как Моррисон выдвинул эту теорию, а мы до сих пор не продвинулись ни на шаг.Макдональд двинулся через кабинет в обратный путь.— Измучила меня эта ночная работа, — сказала чья-то жена. — Целый день дети висят на шее, а он еще хочет, чтобы я встречала его на пороге, когда он возвращается на рассвете. Каков Ромео?!— А может, все там только слушают? — тоскливо спросил Адамс. — Может, все там сидят и слушают, как мы? Ведь это гораздо дешевле, чем передавать.— Прошу, — сказал Макдональд.— А ты не думаешь, что кому-то это уже пришло в голову и он начал передавать?— Поставь теперь себя на место тех других и подумай, что пришедшее в голову тебе пришло в голову и им. Если, конечно, там вообще кто-то есть. Так или иначе, от всего этого волосы дыбом встают.— Ладно, значит, нужно что-то передать.— И что бы ты передал?— Нужно подумать. Может быть, простые числа?— А если это не математическая цивилизация?— Идиот! Как бы они тогда построили антенну?— Может, по наитию, как радиолюбители. А может, у них встроенные антенны, только они этого не знают.— Может, и у тебя тоже?Банка Макдональда опустела, и он подался на кухню.— …требовать равного времени на Большом Ухе. Даже если никто не передает, мы могли бы поймать электронный шум цивилизации, отстоящей от нас на десять световых лет. Проблема была бы с расшифровкой, а не с приемом.— Они это уже принимают во время изучения относительно близких систем. Попроси такую ленту и разработай программу.— Хорошо, я так и сделаю это, дайте мне только время… Макдональд оказался рядом с Марией, обнял ее за талию и привлек к себе.— Все в порядке? — спросил он.— В порядке, — ответила она, но лицо ее выдавало усталость.Его тревожила мысль о том, что она стареет, вступает в средний возраст. Собственной старости он еще мог противостоять. Он чувствовал, как в костях его отлагаются годы, однако в душе считал себя по-прежнему двадцатилетним, хотя и знал, что ему стукнуло сорок семь. Но он радовался счастью и любви, покою и безмятежности. За это он готов был заплатить собственным юношеским воодушевлением и верой в свое бессмертие. Но только не Мария! Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины. Данте. «Божественная комедия» (пер. М. Лозинского).
— Правда?Она кивнула, и он крепче прижал ее к себе.— Хотел бы я, чтобы мы были только вдвоем, как всегда.— Я тоже.— Скоро мне придется собираться.— Придется?— Я должен сменить Сандерса. Он на дежурстве. Пусть немного повеселится с остальными.— Ты не можешь послать кого-нибудь другого?— Кого? — Макдональд с добродушной беспомощностью повел рукой. — Они хорошо веселятся. Никто не заметит, как я смоюсь.— Я замечу.— Конечно, querida.— Ты им мать, отец и священник в одном лице, — сказала Мария. — Ты слишком заботишься о них.— Их нужно объединять. Впрочем, на что еще я гожусь?— Что-нибудь наверняка можно найти.Макдональд стиснул ее одной рукой.— Вы только взгляните на Мака и Марию, — сказал кто-то. — Какая невероятная пре… данность!Макдональд с улыбкой стерпел похлопывание по спине, одновременно прикрывая Марию.— Увидимся позднее, — сказал он.Проходя через гостиную, он слышал, как кто-то говорит:— Как утверждает Эди, нужно приглядеться к цепочечным макромолекулам в хондритах, содержащих уголь. Неизвестно, откуда они прибыли или были присланы, а какое послание может быть закодировано в молекулах…Когда он закрыл за собою дверь, гомон стих до ропота, а потом до шелеста. На мгновение Макдональд задержался у дверцы автомобиля и поднял взгляд к небу.«И здесь мы вышли вновь узреть светила». Данте. «Божественная комедия». (пер. М. Лозинского).
Шелест из гасиенды напомнил ему динамики в центральной аппаратной. Все эти голоса говорят, говорят и говорят, а он не может понять ни слова. Мелькнула какая-то идея… если бы только он мог на ней сосредоточиться! Однако он выпил слишком много пива… а может, слишком мало..
После долгих часов прослушивания Макдональд всегда испытывал легкий сдвиг по фазе, но в эту ночь было хуже, чем обычно. Может, из-за всех этих разговоров, пива или чего-то еще: какой-то более глубокой неопределенной тревоги.
«Тик-так, тико-тико…»
Даже если бы они сумели принять какое-то послание, то, прежде чем удастся завязать диалог хотя бы с ближайшей из возможных звезд, от них самих и следа не останется. Из какой безумной самоотверженности рождается эта настойчивость?
«Слушают в Пуэрто-Рико…»
Например, из религии. По крайней мере так было когда-то, в эпоху соборов, которые возводились веками. «— Чем занимаешься, приятель? — Работаю за десять франков в день. — А ты что делаешь? — Кладу камень. — А что… что делаешь ты? — Я возвожу собор».
Большинство из них возводило соборы. Большинство из них отдавались своей миссии с религиозным фанатизмом. Только так можно работать всю жизнь без надежды увидеть «плод трудов» своих.
«Но не слышат ничего…»
Обычные каменщики и те, кто работал только ради денег, со временем отпадали, оставляя лишь тех, в чьей душе не умерла вера, не умерла мечта. Но сначала эти адепты должны были чуточку спятить.
«Может, нет там никого?»
Сегодня ночью он слышал голоса почти все время. Они упрямо пытались что-то сказать ему, что-то срочное, очень важное, но он опять не мог различить ни слова. Он слышал лишь приглушенную болтовню вдалеке, назойливую и непонятную.
«Тик-так, тик-ток…»
Ему снова захотелось заорать на всю вселенную: «Заткнитесь! Не все сразу! Сначала ты!» Но, разумеется, сделать это было невозможно. Но разве он хотя бы пытался? Разве хоть раз крикнул?
«Уши ставь торчком, как волк!»
Заснул он за пультом, под эту болтовню или ему только показалось? Или, может, ему приснилось, что он проснулся? Или приснилось, что он спал?
«Ищи среди звезд похожих на нас»
Во всем этом гнездилось безумие, но, может, безумие божественное, творческое? И разве не такое вот безумие оплодотворяет человеческое самосознание, становится движущей силой помешательства, требующего порядка от стохастической Вселенной, клапаном ужасающего одиночества, ищущего компании среди звезд?
«А может, одни мы — и в этом весь сказ?»
Звонок телефона увяз в сонных дебрях. Макдональд поднял трубку, почти уверенный, что заговорит Вселенная, возможно, по-британски проглатывая окончания: «Алло, Человек? Это ты? Алло? Что-то плохо слышно, да? Я просто хотела сообщить, что я существую. А ты как? Ты меня слышишь? Послание в пути, дойдет через пару столетий. Надеюсь, ты будешь рядом, чтобы ответить? Ты хорошее существо. Ну ладно, пока…»Но это была не Вселенная. Говорил голос с американским выговором, знакомый голос Чарли Сандерса.— Мак, произошел несчастный случай. Ольсен уже выехал, чтобы тебя сменить, но ты не дожидайся, плюнь на все и приезжай поскорее. Речь идет о Марии.Плюнь на все. Плюнь на все это. Какое это имеет значение? Поставь приборы на автоматический контроль, и компьютер сам со всем управится. Мария! Садись в машину. Шевелись! Не копайся! Так, хорошо. Быстрее! Быстрее! О, какая-то машина. Наверняка это Ольсен. А, неважно!Какой еще несчастный случай? Почему я не спросил? А-а, неважно, какой. Мария. С ней ничего не может случиться. Ничего серьезного. Не в такой толпе людей. Nil desperandum. Nil desperandum (лат. ) — не отчаиваться.
И все же… зачем Чарли звонил, если ничего серьезного? Должно быть, что-то серьезное. Нужно приготовиться к чему-то очень плохому, к такому, от чего содрогнется мир и разорвется душа.Нельзя, чтобы я сломался на глазах у всех. А почему нельзя? Почему я должен изображать железного? Почему всегда должен быть спокойным, невозмутимым, уверенным? Почему я? Если случилось страшное, если что-то невероятно плохое постигло Марию, ничто уже не будет важно. Никогда. Почему я не спросил Чарли, что случилось? Почему? Злое может подождать, и хуже от этого не станет.«Какое дело Вселенной до моих страданий? Я ничто. Мои чувства безразличны всем, кроме меня самого. Единственное, почему я что-то значу для Вселенной, — это Программа. Только это связывает меня с вечностью. Моя любовь и мои страдания только со мной, но моя жизнь или смерть имеют значение для Программы».Подъезжая к гасиенде, Макдональд дышал спокойно, он почти справился со своими чувствами. Небо на востоке посерело перед рассветом — обычный час возвращения домой сотрудников Программы. В дверях его ждал Сандерс.— Пришел доктор Лессенден. Он у Марии.В воздухе еще не рассеялся запах сигаретного дыма и воспоминание о шуме голосов, однако кто-то уже поработал и следы вечеринки исчезли. Наверное, все крутились как белки в колесе — люди у него были хорошие.— Бетти нашла ее в ванной, что за вашей спальней — все остальные были заняты. Это моя вина — мне надо было оставаться на дежурстве. Может, если бы ты был здесь… Но я знал, что ты сам хочешь подежурить.— Ничьей вины тут нет. Мария очень часто оставалась одна, — сказал Макдональд. — Что случилось?— Разве я не сказал? Полоснула бритвой запястья. Оба. Бетти нашла ее в ванне… как в розовом лимонаде.Какая-то лапа стиснула внутренности и теперь медленно отпускала их. Да, вот оно. Разве он не знал с самого начала? После того снотворного он всегда знал, что это произойдет, хотя и старался поверить ей, что передозировка была случайной. А может, все-таки не знал? Несомненно было только одно — сообщение Сандерса его не удивило.А потом была спальня. Они стояли, а Мария лежала под одеялом, почти незаметная под ним, а руки ее с повязками покоились на одеяле ладонями вверх — как полосы белой краски поперек оливкового совершенства этих рук. Уже не совершенства, напомнил он себе, ибо теперь его нарушали ужасные красные губы, говорившие о несчастной судьбе и невысказанной печали, о жизни, которая оказалась всего лишь подделкой…Доктор Лессенден поднял голову; струйки пота стекали у него по лбу.— Кровотечение прекратилось, но она потеряла много крови. Я должен забрать ее в больницу на переливание. Машина подойдет с минуты на минуту.Макдональд взглянул на лицо Марии — она была бледнее, чем когда-либо. Почти восковая, она выглядела так, словно ее уже уложили на атласную подушку для вечного сна.— Шансов у нее пятьдесят на пятьдесят, — ответил Лессенден на его немой вопрос.Мимо прошли санитары с носилками.— Бетти нашла это на ее туалетном столике, — сказал Сандерс и вручил Макдональду сложенный листок бумаги.Макдональд развернул его.«Je m'en vau chercher un grand Peut-etre». «Иду искать великое Быть-Может». — Рабле на смертном одре.
Приход Макдональда на работу удивил всех. Никто ничего не говорил, а он не спешил объяснять, что не мог вынести сидения в доме, полном воспоминаний, и ждать известий. Однако о Марии его спросили, и он ответил:— Доктор Лессенден не теряет надежды. Она еще не пришла в себя и, вероятно, будет без сознания еще какое-то время. Доктор сказал, что с тем же успехом я могу ждать здесь, а не в больнице. Наверное, я просто действовал им на нервы. Они не теряют надежды, но Мария пока без сознания…Наконец Макдональд остался один. Он вынул бумагу и ручку и долгое время работал над заявлением. Потом скомкал лист и швырнул в корзину для мусора, нацарапал на другом листе бумаги одну фразу и вызвал Лили.— Отправь это!Она взглянула на бумагу.— Нет, Мак…— Отправь это!— Но…— Это не прихоть, я все тщательно обдумал. Отправь это.Она медленно вышла из кабинета, держа листок кончиками пальцев. Макдональд перекладывал бумаги на столе, ожидая телефонного звонка. Но сначала без стука вошел Сандерс.— Ты не можешь бросить нас, Мак, — сказал он.Макдональд вздохнул.— Лили уже сказала тебе? Я уволил бы ее, не будь она так верна.— Конечно, сказала. Дело ведь не только в тебе, а во всей Программе.— Вот именно. Я тоже имел в виду Программу.— Мне кажется, я понимаю тебя, Мак… — Сандерс умолк. — Конечно, я не знаю, что ты переживаешь. Наверное, это очень тяжело. Но все-таки не бросай нас. Подумай о Программе.— Вот я и подумал. Я ведь жизненный банкрот, Чарли. Чего я ни коснусь, от всего остается лишь пепел.— Ты лучше всех нас.— Да неужто? Скверный лингвист и дрянной инженер? У меня не хватает квалификации для такой работы, Чарли. Для руководства Программой нужен человек изобретательный, настоящий лидер, кто-нибудь, обладающий… шармом.Несколько минут спустя он повторил все это Ольсену, а когда дошел до квалификации, Ольсен сумел ответить только:— Ты устраиваешь отличные вечеринки, Мак.Скептик Адамс тронул его сильнее всего:— Мак, я верю в тебя вместо Бога.Зонненборн сказал:— Программа — это ты. Если ты уйдешь, все развалится. Это будет конец всему.— Так всегда кажется, но никогда не происходит с делами, которые живут собственной жизнью. Программа существовала до меня и останется после моего ухода. Она долговечнее любого из нас, ибо мы на года, а она на столетия.После Зонненборна он устало бросил в селектор:— Хватит, Лили…Никто из них не посмел упомянуть о Марии. Она пыталась что-то сказать ему месяц назад, когда приняла таблетки, но он так и не сумел ее понять. Как же он сможет понять звезды, если не может понять даже самых близких себе людей. Вот и пришло время расплачиваться за это.Чего могла хотеть Мария? Он знал, чего она хочет, но если выживет, он не допустит, чтобы она заплатила такую цену. Слишком долго она жила для него, ждала, как кукла на полке, когда он вернется и снимет ее с этой полки, чтобы она дала ему силы бороться дальше. В душе ее нарастало страдание, годы уходили, а ведь это самое страшное для красивой женщины — стареть в одиночестве… в неестественном одиночестве. Он был эгоистом и держал ее только для себя, не желая детей, которые могли разрушить совершенство их жизни вдвоем. Совершенство… Для него — может быть, а для нее это было куда как далеко от идеала. Может, еще не поздно, если Мария выживет. А если она умрет, ему просто не хватит сердца, чтобы и дальше тащить эту работу, в которую — теперь он знал это — он не вносит ничего толкового.Зазвонил телефон. Наконец-то!..— Она будет жить, Мак, — сказал Лессенден. — Мак, я сказал…— Я слышал.— Она хочет видеть тебя.— Сейчас приеду.— Она просила передать тебе кое-что. «Скажи Роберту, что это был просто срыв. Больше ничего такого не повторится. При детальном рассмотрении „великое Быть-Может“ превращается в полную уверенность. И скажи еще, чтобы он сам не вздумал сорваться».Макдональд положил трубку и вышел из кабинета, чувствуя, как что-то вот-вот разорвет ему грудь.— Будет жить, — бросил он Лили через плечо.— О, Мак…В коридоре его остановил дворник Джо.— Мистер Макдональд…Макдональд остановился.— Ты уже был у дантиста, Джо?— Нет, сэр, еще не был, но я не о том…— Не ходи. Я хочу поставить магнитофон у твоей кровати. Кто знает…— Спасибо, сэр, но я… Говорят, вы уходите, мистер Макдональд?— Кто-нибудь другой займет мое место.— Вы не понимаете. Не уходите, мистер Макдональд!— Почему, Джо?— Вас одного это взаправду волнует.Макдональд уже собирался выйти, но это его остановило.«Поистине мудр тот, кто знает самого себя!» Д. Чосер. Кентерберийские рассказы.
Развернувшись, он зашагал обратно к кабинету.— Мой листок еще у тебя, Лили?— Да.— Ты его не отправила?— Нет.— Нехорошо… Дай мне его.Он еще раз прочел фразу на листе бумаги: «Я глубоко верю в цели и конечный успех Программы, но по личным причинам вынужден подать в отставку».Макдональд долго смотрел на листок.«Карлик, стоящий на плечах гиганта, видит дальше, чем сам гигант».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— …импульсами, как предлагал Оливер. Сто миллионов ватт в одной десятимиллиардной секунды расползется по всему спектру радиоизлучений. Нальешь нам, Мак?Макдональд начал пробираться между группами гостей к бару.— А я сказала Чарли, — говорила в углу какая-то женщина двум другим, — что если бы получала десятку за каждую поменянную засранную пеленку, то не торчала бы здесь, в Пуэрто-Рико…— …Нейтрино… — сказал кто-то.— Вздор, — отозвался другой голос. — Единственной действительно логической средой являются Ку-волны.Макдональд осторожно наливал спирт в стаканы и разбавлял его апельсиновым соком.— Знаю-знаю, это те волны, которых мы еще не открыли, но должны открыть через несколько лет. Правда, прошло уже пятьдесят лет с тех пор, как Моррисон выдвинул эту теорию, а мы до сих пор не продвинулись ни на шаг.Макдональд двинулся через кабинет в обратный путь.— Измучила меня эта ночная работа, — сказала чья-то жена. — Целый день дети висят на шее, а он еще хочет, чтобы я встречала его на пороге, когда он возвращается на рассвете. Каков Ромео?!— А может, все там только слушают? — тоскливо спросил Адамс. — Может, все там сидят и слушают, как мы? Ведь это гораздо дешевле, чем передавать.— Прошу, — сказал Макдональд.— А ты не думаешь, что кому-то это уже пришло в голову и он начал передавать?— Поставь теперь себя на место тех других и подумай, что пришедшее в голову тебе пришло в голову и им. Если, конечно, там вообще кто-то есть. Так или иначе, от всего этого волосы дыбом встают.— Ладно, значит, нужно что-то передать.— И что бы ты передал?— Нужно подумать. Может быть, простые числа?— А если это не математическая цивилизация?— Идиот! Как бы они тогда построили антенну?— Может, по наитию, как радиолюбители. А может, у них встроенные антенны, только они этого не знают.— Может, и у тебя тоже?Банка Макдональда опустела, и он подался на кухню.— …требовать равного времени на Большом Ухе. Даже если никто не передает, мы могли бы поймать электронный шум цивилизации, отстоящей от нас на десять световых лет. Проблема была бы с расшифровкой, а не с приемом.— Они это уже принимают во время изучения относительно близких систем. Попроси такую ленту и разработай программу.— Хорошо, я так и сделаю это, дайте мне только время… Макдональд оказался рядом с Марией, обнял ее за талию и привлек к себе.— Все в порядке? — спросил он.— В порядке, — ответила она, но лицо ее выдавало усталость.Его тревожила мысль о том, что она стареет, вступает в средний возраст. Собственной старости он еще мог противостоять. Он чувствовал, как в костях его отлагаются годы, однако в душе считал себя по-прежнему двадцатилетним, хотя и знал, что ему стукнуло сорок семь. Но он радовался счастью и любви, покою и безмятежности. За это он готов был заплатить собственным юношеским воодушевлением и верой в свое бессмертие. Но только не Мария! Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины. Данте. «Божественная комедия» (пер. М. Лозинского).
— Правда?Она кивнула, и он крепче прижал ее к себе.— Хотел бы я, чтобы мы были только вдвоем, как всегда.— Я тоже.— Скоро мне придется собираться.— Придется?— Я должен сменить Сандерса. Он на дежурстве. Пусть немного повеселится с остальными.— Ты не можешь послать кого-нибудь другого?— Кого? — Макдональд с добродушной беспомощностью повел рукой. — Они хорошо веселятся. Никто не заметит, как я смоюсь.— Я замечу.— Конечно, querida.— Ты им мать, отец и священник в одном лице, — сказала Мария. — Ты слишком заботишься о них.— Их нужно объединять. Впрочем, на что еще я гожусь?— Что-нибудь наверняка можно найти.Макдональд стиснул ее одной рукой.— Вы только взгляните на Мака и Марию, — сказал кто-то. — Какая невероятная пре… данность!Макдональд с улыбкой стерпел похлопывание по спине, одновременно прикрывая Марию.— Увидимся позднее, — сказал он.Проходя через гостиную, он слышал, как кто-то говорит:— Как утверждает Эди, нужно приглядеться к цепочечным макромолекулам в хондритах, содержащих уголь. Неизвестно, откуда они прибыли или были присланы, а какое послание может быть закодировано в молекулах…Когда он закрыл за собою дверь, гомон стих до ропота, а потом до шелеста. На мгновение Макдональд задержался у дверцы автомобиля и поднял взгляд к небу.«И здесь мы вышли вновь узреть светила». Данте. «Божественная комедия». (пер. М. Лозинского).
Шелест из гасиенды напомнил ему динамики в центральной аппаратной. Все эти голоса говорят, говорят и говорят, а он не может понять ни слова. Мелькнула какая-то идея… если бы только он мог на ней сосредоточиться! Однако он выпил слишком много пива… а может, слишком мало..
После долгих часов прослушивания Макдональд всегда испытывал легкий сдвиг по фазе, но в эту ночь было хуже, чем обычно. Может, из-за всех этих разговоров, пива или чего-то еще: какой-то более глубокой неопределенной тревоги.
«Тик-так, тико-тико…»
Даже если бы они сумели принять какое-то послание, то, прежде чем удастся завязать диалог хотя бы с ближайшей из возможных звезд, от них самих и следа не останется. Из какой безумной самоотверженности рождается эта настойчивость?
«Слушают в Пуэрто-Рико…»
Например, из религии. По крайней мере так было когда-то, в эпоху соборов, которые возводились веками. «— Чем занимаешься, приятель? — Работаю за десять франков в день. — А ты что делаешь? — Кладу камень. — А что… что делаешь ты? — Я возвожу собор».
Большинство из них возводило соборы. Большинство из них отдавались своей миссии с религиозным фанатизмом. Только так можно работать всю жизнь без надежды увидеть «плод трудов» своих.
«Но не слышат ничего…»
Обычные каменщики и те, кто работал только ради денег, со временем отпадали, оставляя лишь тех, в чьей душе не умерла вера, не умерла мечта. Но сначала эти адепты должны были чуточку спятить.
«Может, нет там никого?»
Сегодня ночью он слышал голоса почти все время. Они упрямо пытались что-то сказать ему, что-то срочное, очень важное, но он опять не мог различить ни слова. Он слышал лишь приглушенную болтовню вдалеке, назойливую и непонятную.
«Тик-так, тик-ток…»
Ему снова захотелось заорать на всю вселенную: «Заткнитесь! Не все сразу! Сначала ты!» Но, разумеется, сделать это было невозможно. Но разве он хотя бы пытался? Разве хоть раз крикнул?
«Уши ставь торчком, как волк!»
Заснул он за пультом, под эту болтовню или ему только показалось? Или, может, ему приснилось, что он проснулся? Или приснилось, что он спал?
«Ищи среди звезд похожих на нас»
Во всем этом гнездилось безумие, но, может, безумие божественное, творческое? И разве не такое вот безумие оплодотворяет человеческое самосознание, становится движущей силой помешательства, требующего порядка от стохастической Вселенной, клапаном ужасающего одиночества, ищущего компании среди звезд?
«А может, одни мы — и в этом весь сказ?»
Звонок телефона увяз в сонных дебрях. Макдональд поднял трубку, почти уверенный, что заговорит Вселенная, возможно, по-британски проглатывая окончания: «Алло, Человек? Это ты? Алло? Что-то плохо слышно, да? Я просто хотела сообщить, что я существую. А ты как? Ты меня слышишь? Послание в пути, дойдет через пару столетий. Надеюсь, ты будешь рядом, чтобы ответить? Ты хорошее существо. Ну ладно, пока…»Но это была не Вселенная. Говорил голос с американским выговором, знакомый голос Чарли Сандерса.— Мак, произошел несчастный случай. Ольсен уже выехал, чтобы тебя сменить, но ты не дожидайся, плюнь на все и приезжай поскорее. Речь идет о Марии.Плюнь на все. Плюнь на все это. Какое это имеет значение? Поставь приборы на автоматический контроль, и компьютер сам со всем управится. Мария! Садись в машину. Шевелись! Не копайся! Так, хорошо. Быстрее! Быстрее! О, какая-то машина. Наверняка это Ольсен. А, неважно!Какой еще несчастный случай? Почему я не спросил? А-а, неважно, какой. Мария. С ней ничего не может случиться. Ничего серьезного. Не в такой толпе людей. Nil desperandum. Nil desperandum (лат. ) — не отчаиваться.
И все же… зачем Чарли звонил, если ничего серьезного? Должно быть, что-то серьезное. Нужно приготовиться к чему-то очень плохому, к такому, от чего содрогнется мир и разорвется душа.Нельзя, чтобы я сломался на глазах у всех. А почему нельзя? Почему я должен изображать железного? Почему всегда должен быть спокойным, невозмутимым, уверенным? Почему я? Если случилось страшное, если что-то невероятно плохое постигло Марию, ничто уже не будет важно. Никогда. Почему я не спросил Чарли, что случилось? Почему? Злое может подождать, и хуже от этого не станет.«Какое дело Вселенной до моих страданий? Я ничто. Мои чувства безразличны всем, кроме меня самого. Единственное, почему я что-то значу для Вселенной, — это Программа. Только это связывает меня с вечностью. Моя любовь и мои страдания только со мной, но моя жизнь или смерть имеют значение для Программы».Подъезжая к гасиенде, Макдональд дышал спокойно, он почти справился со своими чувствами. Небо на востоке посерело перед рассветом — обычный час возвращения домой сотрудников Программы. В дверях его ждал Сандерс.— Пришел доктор Лессенден. Он у Марии.В воздухе еще не рассеялся запах сигаретного дыма и воспоминание о шуме голосов, однако кто-то уже поработал и следы вечеринки исчезли. Наверное, все крутились как белки в колесе — люди у него были хорошие.— Бетти нашла ее в ванной, что за вашей спальней — все остальные были заняты. Это моя вина — мне надо было оставаться на дежурстве. Может, если бы ты был здесь… Но я знал, что ты сам хочешь подежурить.— Ничьей вины тут нет. Мария очень часто оставалась одна, — сказал Макдональд. — Что случилось?— Разве я не сказал? Полоснула бритвой запястья. Оба. Бетти нашла ее в ванне… как в розовом лимонаде.Какая-то лапа стиснула внутренности и теперь медленно отпускала их. Да, вот оно. Разве он не знал с самого начала? После того снотворного он всегда знал, что это произойдет, хотя и старался поверить ей, что передозировка была случайной. А может, все-таки не знал? Несомненно было только одно — сообщение Сандерса его не удивило.А потом была спальня. Они стояли, а Мария лежала под одеялом, почти незаметная под ним, а руки ее с повязками покоились на одеяле ладонями вверх — как полосы белой краски поперек оливкового совершенства этих рук. Уже не совершенства, напомнил он себе, ибо теперь его нарушали ужасные красные губы, говорившие о несчастной судьбе и невысказанной печали, о жизни, которая оказалась всего лишь подделкой…Доктор Лессенден поднял голову; струйки пота стекали у него по лбу.— Кровотечение прекратилось, но она потеряла много крови. Я должен забрать ее в больницу на переливание. Машина подойдет с минуты на минуту.Макдональд взглянул на лицо Марии — она была бледнее, чем когда-либо. Почти восковая, она выглядела так, словно ее уже уложили на атласную подушку для вечного сна.— Шансов у нее пятьдесят на пятьдесят, — ответил Лессенден на его немой вопрос.Мимо прошли санитары с носилками.— Бетти нашла это на ее туалетном столике, — сказал Сандерс и вручил Макдональду сложенный листок бумаги.Макдональд развернул его.«Je m'en vau chercher un grand Peut-etre». «Иду искать великое Быть-Может». — Рабле на смертном одре.
Приход Макдональда на работу удивил всех. Никто ничего не говорил, а он не спешил объяснять, что не мог вынести сидения в доме, полном воспоминаний, и ждать известий. Однако о Марии его спросили, и он ответил:— Доктор Лессенден не теряет надежды. Она еще не пришла в себя и, вероятно, будет без сознания еще какое-то время. Доктор сказал, что с тем же успехом я могу ждать здесь, а не в больнице. Наверное, я просто действовал им на нервы. Они не теряют надежды, но Мария пока без сознания…Наконец Макдональд остался один. Он вынул бумагу и ручку и долгое время работал над заявлением. Потом скомкал лист и швырнул в корзину для мусора, нацарапал на другом листе бумаги одну фразу и вызвал Лили.— Отправь это!Она взглянула на бумагу.— Нет, Мак…— Отправь это!— Но…— Это не прихоть, я все тщательно обдумал. Отправь это.Она медленно вышла из кабинета, держа листок кончиками пальцев. Макдональд перекладывал бумаги на столе, ожидая телефонного звонка. Но сначала без стука вошел Сандерс.— Ты не можешь бросить нас, Мак, — сказал он.Макдональд вздохнул.— Лили уже сказала тебе? Я уволил бы ее, не будь она так верна.— Конечно, сказала. Дело ведь не только в тебе, а во всей Программе.— Вот именно. Я тоже имел в виду Программу.— Мне кажется, я понимаю тебя, Мак… — Сандерс умолк. — Конечно, я не знаю, что ты переживаешь. Наверное, это очень тяжело. Но все-таки не бросай нас. Подумай о Программе.— Вот я и подумал. Я ведь жизненный банкрот, Чарли. Чего я ни коснусь, от всего остается лишь пепел.— Ты лучше всех нас.— Да неужто? Скверный лингвист и дрянной инженер? У меня не хватает квалификации для такой работы, Чарли. Для руководства Программой нужен человек изобретательный, настоящий лидер, кто-нибудь, обладающий… шармом.Несколько минут спустя он повторил все это Ольсену, а когда дошел до квалификации, Ольсен сумел ответить только:— Ты устраиваешь отличные вечеринки, Мак.Скептик Адамс тронул его сильнее всего:— Мак, я верю в тебя вместо Бога.Зонненборн сказал:— Программа — это ты. Если ты уйдешь, все развалится. Это будет конец всему.— Так всегда кажется, но никогда не происходит с делами, которые живут собственной жизнью. Программа существовала до меня и останется после моего ухода. Она долговечнее любого из нас, ибо мы на года, а она на столетия.После Зонненборна он устало бросил в селектор:— Хватит, Лили…Никто из них не посмел упомянуть о Марии. Она пыталась что-то сказать ему месяц назад, когда приняла таблетки, но он так и не сумел ее понять. Как же он сможет понять звезды, если не может понять даже самых близких себе людей. Вот и пришло время расплачиваться за это.Чего могла хотеть Мария? Он знал, чего она хочет, но если выживет, он не допустит, чтобы она заплатила такую цену. Слишком долго она жила для него, ждала, как кукла на полке, когда он вернется и снимет ее с этой полки, чтобы она дала ему силы бороться дальше. В душе ее нарастало страдание, годы уходили, а ведь это самое страшное для красивой женщины — стареть в одиночестве… в неестественном одиночестве. Он был эгоистом и держал ее только для себя, не желая детей, которые могли разрушить совершенство их жизни вдвоем. Совершенство… Для него — может быть, а для нее это было куда как далеко от идеала. Может, еще не поздно, если Мария выживет. А если она умрет, ему просто не хватит сердца, чтобы и дальше тащить эту работу, в которую — теперь он знал это — он не вносит ничего толкового.Зазвонил телефон. Наконец-то!..— Она будет жить, Мак, — сказал Лессенден. — Мак, я сказал…— Я слышал.— Она хочет видеть тебя.— Сейчас приеду.— Она просила передать тебе кое-что. «Скажи Роберту, что это был просто срыв. Больше ничего такого не повторится. При детальном рассмотрении „великое Быть-Может“ превращается в полную уверенность. И скажи еще, чтобы он сам не вздумал сорваться».Макдональд положил трубку и вышел из кабинета, чувствуя, как что-то вот-вот разорвет ему грудь.— Будет жить, — бросил он Лили через плечо.— О, Мак…В коридоре его остановил дворник Джо.— Мистер Макдональд…Макдональд остановился.— Ты уже был у дантиста, Джо?— Нет, сэр, еще не был, но я не о том…— Не ходи. Я хочу поставить магнитофон у твоей кровати. Кто знает…— Спасибо, сэр, но я… Говорят, вы уходите, мистер Макдональд?— Кто-нибудь другой займет мое место.— Вы не понимаете. Не уходите, мистер Макдональд!— Почему, Джо?— Вас одного это взаправду волнует.Макдональд уже собирался выйти, но это его остановило.«Поистине мудр тот, кто знает самого себя!» Д. Чосер. Кентерберийские рассказы.
Развернувшись, он зашагал обратно к кабинету.— Мой листок еще у тебя, Лили?— Да.— Ты его не отправила?— Нет.— Нехорошо… Дай мне его.Он еще раз прочел фразу на листе бумаги: «Я глубоко верю в цели и конечный успех Программы, но по личным причинам вынужден подать в отставку».Макдональд долго смотрел на листок.«Карлик, стоящий на плечах гиганта, видит дальше, чем сам гигант».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23