Он заметил Джейка, который сгорбившись сидел рядом с каким-то продолговатым предметом, в темноте походившим на длинный сверток.
— Оставайтесь здесь, — прошипел один из полицейских, после того как Цунь вполголоса сообщил, что узнал Джейка.
Он уже дал своим спутникам описание внешности членов семьи, которые должны были быть на джонке: Джейка, Блисс и Чжилиня.
— Блисс! — воскликнул он и упал на колени, узнав девушку в темном предмете, который Джейк прижимал к себе. — О, моя боу-сек!
Трясущимися пальцами он бережно убрал волосы с ее лба. Когда он отнял руки от ее лица, то обнаружил на ладони кровь.
— Джейк, — еле прошептал он. — Джейк!
— Ей нужен врач, дядя.
Лицо Джейка было белым, как мел. Его полуприкрытые глаза, обычно полные внутреннего огня, казались бесцветными и потухшими.
— С тобой все в порядке, племянник?
— Да, — Джейк настолько обессилел, что мог говорить только шепотом.
— А что с Цзяном?
Джейк моргнул.
— Моего отца, — начал было он, глядя в глаза Цуня, но запнулся и повторил, — моего отца больше нет в живых.
— Злые духи предрекли сей день! — Цунь судорожным движением протянул руки к приемной дочери. То был инстинктивный, но от этого не менее значительный жест. Теперь, когда семья уменьшалась, каждый ее член становился еще более драгоценным для старика. — Ты видел убийц, Джейк? Ты видел их?
Джейк кивнул.
— Да, я наткнулся на них внизу. Их было трое, вооруженных автоматами. — Он покачал головой. — Они хорошо знали свое дело. Настоящие профессионалы. Я полагаю, что они из дантай.
Он не стал вдаваться в подробности. Что он мог рассказать дяде об утрате ба-маака ? Как объяснить необъяснимое? Откуда взять слова, чтобы выразить непосильное бремя вины, придавившее его к земле? Он верил, что ба-маак предупредил бы его заранее о готовящейся попытке покушения или, по меньшей мере, помог бы расправиться с убийцами, прежде чем они успели бы тронуть Блисс. Он еще крепче прижал ее к себе.
— Ей нужен врач, дядя, — повторил он. — Мы должны доставить ее в больницу как можно скорее.
— Я прибыл на катере вместе с полицией. Они отвезут ее на берег, как только управятся со всем здесь.
Цунь поднял голову, вопросительно глядя на полицейских, поднявшихся на палубу из обоих люков.
— Три трупа, — промолвил один из них. Другой деловито строчил что-то в блокноте. — Все в крови. Разрушения такие, точно они старались разнести автоматным огнем все судно.
— Три человека? — переспросил Цунь. — Кто они?
Поскольку полицейский молча и безучастно смотрел на него, он перевел взгляд на Джейка.
— Кто они?
— С ответом на этот вопрос придется обождать, — сказал тот же полисмен. — Мы не обнаружили при них ничего, что помогло бы идентифицировать их личности.
О, боги, боги, — подумал Цунь. — Зачем я трачу время на бесполезные разговоры с этими тупыми и продажными слизняками? Они не знают ровным счетом ничего, а если бы и знали, то все равно не сказали бы мне. Он поднялся с колен, изо всех сил стараясь овладеть своими чувствами.
— Моя дочь нуждается в безотлагательной медицинской помощи, — заявил он деловым тоном. — Будьте так добры, отвезите ее в больницу.
— Что вам известно о происшествии, сэр? — осведомился полицейский, державший в руках блокнот.
— Ничего, — ответил Цунь. — Совершенно ничего. Откуда я могу что-либо знать? Зачем вы задаете мне бессмысленные вопросы?
— Чистая формальность, сэр, — отозвался один из стражей закона. — Мы должны побеседовать с вашим племянником. И с дочерью.
— Пожалуйста, очень прошу вас. Все это можно сделать утром. Сейчас моя дочь находится без сознания. Я не имею ни малейшего представления о том, насколько тяжелы ее раны. Что же касается племянника, то он испытал нервное потрясение и пребывает в шоке. Я ручаюсь, что они дадут вам полные и исчерпывающие показания... Но не сейчас.
Старший группы посмотрел на Джейка, потом перевел взгляд на Блисс и кивнул.
— Ладно, — он сделал жест своим подчиненным. — Поднимите ее, ребята, вот так. Только полегче, полегче.
Проследив за тем, как Блисс перенесли на катер, он шагнул к Цуню.
— Я должен предупредить вас, чтобы вы не прикасались ни к чему на судне до прибытия судебных экспертов из Специального подразделения. Люди коронера также уже выехали сюда. Вы обязаны беспрепятственно пропустить их на борт.
— Да, разумеется.
Полицейский отвернулся.
— Примите мои соболезнования. Это настоящая трагедия. — Он вздохнул. — Нуждается ли ваш племянник тоже в услугах врача?
— Я позабочусь о нем, — ответил Цунь. — Главное, проследите, пожалуйста, чтобы все было в порядке с моей дочерью.
Полицейский отдал честь. Затем он спрыгнул в катер. Двигатель, увеличив обороты, затарахтел еще громче, и они растворились в ночи.
* * *
— Это напоминает мне о прошлом. Было время, когда я не мог позволить, себе подобной роскоши.
Тони Симбал разглядывал картины в резных позолоченных рамах.
— Вот она.
Макс Треноди показал на полотно Сезанна. Симбал совершенно не понимал и не любил такую живопись.
— В Сезанне меня больше всего привлекает то, — промолвил Макс, — что он ходит по грани, за которой начинается анархия.
Треноди сделал какие-то пометки в буклете, полученном им при регистрации в здании аукциона на Висконсин-авеню, и заметил:
— Я что-то никак не мог отыскать тебя на вечеринке у себя дома. Ты тогда словно сквозь землю провалился.
— Мы с Моникой предавались воспоминаниям о старых добрых временах.
Треноди захлопнул буклет и усмехнулся.
— Не потому ли моя гардеробная в течение часа была закрыта для посетителей?
— Вообще-то, да.
— Давай займем места, не возражаешь?
Они направились в заполненный на четверть торговый зал аукциона, уставленный рядами серых металлических кресел с откидными сиденьями.
— Насколько я понял, дело закончилось не слишком весело.
— Просто никак.
Треноди оказался прав, предложив занять места: народу в зале прибывало с каждой минутой.
— Полагаю, — добавил Симбал, — Моника рассказала тебе, что я интересовался Питером Карреном?
Треноди снова открыл буклет и написал в нем что-то.
— С чего ты взял, что Моника вообще рассказывала мне что-либо? — промолвил он. — Однако уж если ты затронул эту тему, то, так и быть, скажу тебе по секрету. Мне кажется, что здесь у нас возникли кое-какие проблемы.
Начавшиеся торги прервали их разговор.
Позже, так и не купив Сезанна, они вышли на улицу и побрели на запад, к реке. День выдался чересчур хмурым и унылым для конца зимы. Ветер с Потомака был таким же пронизывающим, как и в разгар холодов.
Треноди, одетый в старую куртку, был похож на студента.
— Итак, поговорим о деле. Откуда у тебя вдруг такой неожиданный интерес к Питеру Каррену? — осведомился он.
— Ты сказал на аукционе, что у нас есть кое-какие проблемы. Какие? Они связаны с Карреном?
— Я думаю, нам стоит поговорить начистоту, — заметил Треноди.
— Я больше не работаю на тебя, Макс. Дисциплина УБРН не распространяется на меня.
— И тем не менее мы снова вместе. Что ты можешь сказать по этому поводу? Симбал смягчился.
— Мне нужна информация.
Достигнув Вирджиния-авеню, они побрели на северо-запад.
— Если ты не будешь говорить со мной откровенно, — ответил Треноди, — то я вряд ли сумею помочь тебе. Ты ведь знаешь, что не сумеешь выудить информацию у меня. А без доступа к компьютерам УБРН тебе не удастся... — внезапно он оборвал фразу, не закончив. — Ну да, Моника. Вечеринка. — Он сокрушенно кивнул. — Я дал тебе отличный шанс, не так ли? Наверное, я старею.
— Я думал о том, чтобы через Монику снова получить доступ к компьютерной сети УБРН. Однако у меня ничего не вышло.
— Должен отдать девочке должное. Она далеко не глупа. Однако она вся изводится при мысли о тебе, Тони. Бог знает почему, ты ведь такой негодяй. Дай срок, и ее сердце растает, вот увидишь. Правда, с другой стороны, она вряд ли знает тебя так же хорошо, как я.
— Тебе не приходится спать со мной.
При этих словах Треноди широко открыл глаза.
— Господи, неужели отсюда следует, что она имеет лучшее представление о настоящем Тони Симбале, чем я? — в его голосе звучал неприкрытый сарказм.
Они добрались до южной границы парка Рок Крик. С места, где они стояли, открывался прекрасный вид на дамбу. За их спинами высилась громадина шикарного, но с некоторых пор пользующегося скверной репутацией отеля “Уотергейт”.
Симбал молчал, собираясь с мыслями. Ленивое течение реки навевало скуку и сон. Он вглядывался в грязную, серую воду, словно надеясь отыскать там достойный ответ на выпад Треноди, но нужные слова не шли на ум.
— Ты поможешь мне или нет, Макс? — вымолвил он наконец.
— Ты сам ответил на свой вопрос, сказав, что больше не работаешь на меня.
Симбал чувствовал, что что-то важное ускользает от его внимания. В словах бывшего шефа, в тоне, которым он их произносил, даже в его манере держаться проскальзывали намеки, суть которых Тони не мог расшифровать.
— Может быть, — сказал он, — нам стоит попытаться стать друзьями?
— Я доверял тебе. Потом ты, вернувшись из Бирмы, покинул УБРН, когда тебя позвал к себе бывший приятель по колледжу. Интересно, кто сказал, что этот британец владеет монополией на моих ребят?
Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Каждый обдумывал слова, сказанные другим.
Раздался громкий гудок баржи, невидимой за изгибом реки, и Симбал невольно поежился.
— Черт побери, — пробормотал он. — Похоже, наш союз не удался.
— Возможно.
Симбал перевел дыхание.
— Давай покончим с этой грызней, Макс, а? Мне бы очень того хотелось.
Треноди перевел взгляд на реку, точно высматривая баржу. После некоторого раздумия он кивнул.
— Ну что ж, это меня устраивает. — Он сцепил пальцы рук. — Я всегда восхищался тобой, Тони. Ты был моим лучшим агентом. Эта потеря оказалась болезненной для меня.
— Просто я непоседа по натуре, Макс. — Симбал опять глубоко вздохнул. — В этом все дело.
— Да, конечно. — Треноди кивнул даже несколько доброжелательно. — Мы все должны двигаться дальше.
Такова жизнь. Некоторое время они шагали, погрузившись в молчание. Мимо протрусили два подтянутых клерка в тренировочных костюмах.
— Господи, при виде этих молодцов я почувствовал себя безнадежно старым, — заметил Треноди.
— Питер Каррен — твой эксперт по дицуй, верно? — заговорил наконец Симбал. — На прошлой неделе в Нью-Йорке после рядовой встречи со своим агентом был убит Алан Тюн. Я полагаю, что Каррен больше моего знает о нынешней ситуации в дицуй.
— Мне не вполне понятен твой интерес в данном случае. — Треноди вытер глаза носовым платком: они постоянно слезились у него на ветру. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве вы не должны предоставить нам и АНОГ? — он имел в виду Анти-Наркотическую Оперативную Группу в составе ЦРУ.
— Дицуй только часть того, что поручил мне Донован. Моя задача — Юго-Восточная Азия. И если наблюдается какое-то шевеление, то я должен все разузнать. Ну так как насчет того, чтобы организовать мне встречу с Карреном?
— Теперь это вряд ли возможно. — Треноди не сводил тяжелого взгляда, с Симбала. — Питера Каррена больше нет в живых.
* * *
В теплом свете лампы ее кожа имела рыжевато-коричневый оттенок. Если добавить к этому пышную копну белокурых волос и серые глаза, то станет понятно, почему она производила впечатление волшебницы или феи. Лорелеи или, скорее, Цирцеи, ибо Михаилу Карелину казалось, что в красоте Даниэлы присутствовало нечто от древнегреческой мифологии.
Любивший историю до самозабвения, Карелин находил в ее внешности черты, присущие представительницам народов, населявших некогда Малую Азию: месапотамцев, ассирийцев, вавилонян. Во всяком случае, у нее был необычный тип лица. Карелин частенько в шутку утверждал, что в ней воплотилась какая-нибудь из цариц древности.
— Я из русской семьи, — возражала она в таких случаях. — И не знаю и знать не хочу ни о каких ассирийцах и вавилонах.
Однажды, в очередной раз услышав от нее подобное заявление, он сунул ей в руки книгу.
— Это еще что такое? — спросила она. — У меня совсем нет времени читать.
— Это жизнеописание Александра Македонского, — ответил он. — Я думаю, тебе стоит отложить в сторону какие-нибудь не слишком важные дела и прочитать ее.
— Зачем?
— Затем, что этот человек пытался завоевать весь цивилизованный мир. И он был чертовски близок к своей цели.
Карелин верил в то, что Даниэла ставит перед собой ту же цель, что и великий македонский полководец.
— В наши дни, — заметил он, — тот, кто собирается пойти по стопам Александра, больше нуждается в помощи, нежели он сам в свое время.
Он находил, что Даниэла чрезмерно честолюбива, и считал, что эта особенность ее характера, придававшая ей, как она сама считала, сил и уверенности в мужском мире, является признаком высокомерия.
— Высокомерие же, — объяснял он ей, — есть оборотная сторона излишней самоуверенности...
— Ну и что тут такого?
— ...за которую часто приходится расплачиваться.
Она прикусила язык, подумав об Олеге Малюте. Впервые она повстречалась с Малютой в неофициальной обстановке благодаря своему дяде Вадиму. Дядя Вадим хотел, чтобы она приехала в Ленинград в начале января. Все члены семьи полагали, что он выбрал именно это время из-за ее загруженности делами. Казалось вполне естественным, что после новогодних праздников ей легче всего будет выкроить несколько свободных дней.
И только они вдвоем — Даниэла и дядя Вадим — знали настоящую причину. Мать Даниэлы была верующей. Свои религиозные убеждения ей приходилось тщательно скрывать от отца Даниэлы. Дядя Вадим также был верующим человеком, и ему хотелось провести с племянницей Рождество.
Там, в Ленинграде, Даниэла впервые встретила Олега Малюту. В то время ее только-только избрали в Политбюро, где Малюта являлся одним из его заправил. Дядя Вадим устроил обед в “Дельфине”, плавучем ресторане напротив Адмиралтейства. Впрочем, в это время года Нева была скована льдом, и слово “плавучий” не очень-то подходило в данном случае.
— Этот человек может оказать тебе помощь и поддержку, Данушка, — говорил тогда дядя Вадим племяннице.
— Если ты ему понравишься, перед тобой откроются многие двери, и самый сложный для тебя период — следующие полгода — окажется несравненно легче. Олег Сергеевич знает все ходы и выходы в Кремле.
Не знаю, как насчет Кремля, — думала Даниэла теперь, — но то, что ваш, дядя Вадим, Олег Сергеевич знает все ходы-выходы на кладбище, это точно. Знает все могилы наперечет, и кто где закопан.
Ирония судьбы заключалась в том, что, заняв один из наиболее могущественных и влиятельных постов в Советском государстве, она попалась в ловушку, точно лиса в собственной норе, из-за злобного коварства всего лишь одного человека. Она не рисковала предпринимать какие-либо контрдействия против Малюты в открытую, ибо была еще слишком слаба для подобных шагов. Новичок в Политбюро, она не знала, как вести себя там, и учеба обещала быть долгой и трудной.
Она даже не могла использовать в борьбе с Малютой свою собственную агентурную сеть и тайные методы борьбы, ибо знала, что находится под постоянной слежкой. А ведь она являлась не каким-нибудь обычным гражданином: организовать круглосуточное наблюдение за шефом Первого управления КГБ было делом непростым.
Первое управление представляло Собой обширную организацию, и Даниэла даже не знала лично всех начальников отделов, коих насчитывалось там бесчисленное множество. Многие остались с тех времен, когда Управлением руководил Анатолий Карпов. Даниэла не сомневалась, что Малюта подкупил кого-то из них: единственный способ держать ее под надзором, не вызывая ни малейших подозрений, заключался в использовании ее собственных подчиненных.
И вот теперь, ворочаясь под большим стеганым пуховым одеялом и чувствуя рядом теплое тело Карелина, она раздумывала, стоит ли говорить ему о вероломном поступке Малюты. Что бы сделал ее высокопоставленный любовник, узнай он о существовании этих фотографий и о том, в чьих руках они находятся?
Жажда мщения с такой силой вспыхнула в ней, что Даниэла рывком села в постели.
— В чем дело, котенок? — Карелину нравилось звать ее так.
— Просто озноб, — ответила она.
Слезы в снежную ночь. Малюта, упивающийся ее печалью и муками, подобно отвратительному вампиру, в то время, как кто-то щелкает фотоаппаратом, снимая крупным планом ее, Даниэлы, лицо в минуты постыдной слабости. Лицо, по которому катятся слезы.
— Ничего страшного.
Карелин сел рядом и обнял ее. Его внешность была такой, что лучше всего к ней подходило слово “неопределенная”. Ни то ни се. Не будучи ни красавцем, ни уродом, он с легкостью затерялся бы в толпе. Кремлевские наблюдатели из Англии и Штатов не замечали его, то и дело уделяя все внимание Геначеву, Резцову, Кулагину и другим людям, обаятельным и в то же время властолюбивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Оставайтесь здесь, — прошипел один из полицейских, после того как Цунь вполголоса сообщил, что узнал Джейка.
Он уже дал своим спутникам описание внешности членов семьи, которые должны были быть на джонке: Джейка, Блисс и Чжилиня.
— Блисс! — воскликнул он и упал на колени, узнав девушку в темном предмете, который Джейк прижимал к себе. — О, моя боу-сек!
Трясущимися пальцами он бережно убрал волосы с ее лба. Когда он отнял руки от ее лица, то обнаружил на ладони кровь.
— Джейк, — еле прошептал он. — Джейк!
— Ей нужен врач, дядя.
Лицо Джейка было белым, как мел. Его полуприкрытые глаза, обычно полные внутреннего огня, казались бесцветными и потухшими.
— С тобой все в порядке, племянник?
— Да, — Джейк настолько обессилел, что мог говорить только шепотом.
— А что с Цзяном?
Джейк моргнул.
— Моего отца, — начал было он, глядя в глаза Цуня, но запнулся и повторил, — моего отца больше нет в живых.
— Злые духи предрекли сей день! — Цунь судорожным движением протянул руки к приемной дочери. То был инстинктивный, но от этого не менее значительный жест. Теперь, когда семья уменьшалась, каждый ее член становился еще более драгоценным для старика. — Ты видел убийц, Джейк? Ты видел их?
Джейк кивнул.
— Да, я наткнулся на них внизу. Их было трое, вооруженных автоматами. — Он покачал головой. — Они хорошо знали свое дело. Настоящие профессионалы. Я полагаю, что они из дантай.
Он не стал вдаваться в подробности. Что он мог рассказать дяде об утрате ба-маака ? Как объяснить необъяснимое? Откуда взять слова, чтобы выразить непосильное бремя вины, придавившее его к земле? Он верил, что ба-маак предупредил бы его заранее о готовящейся попытке покушения или, по меньшей мере, помог бы расправиться с убийцами, прежде чем они успели бы тронуть Блисс. Он еще крепче прижал ее к себе.
— Ей нужен врач, дядя, — повторил он. — Мы должны доставить ее в больницу как можно скорее.
— Я прибыл на катере вместе с полицией. Они отвезут ее на берег, как только управятся со всем здесь.
Цунь поднял голову, вопросительно глядя на полицейских, поднявшихся на палубу из обоих люков.
— Три трупа, — промолвил один из них. Другой деловито строчил что-то в блокноте. — Все в крови. Разрушения такие, точно они старались разнести автоматным огнем все судно.
— Три человека? — переспросил Цунь. — Кто они?
Поскольку полицейский молча и безучастно смотрел на него, он перевел взгляд на Джейка.
— Кто они?
— С ответом на этот вопрос придется обождать, — сказал тот же полисмен. — Мы не обнаружили при них ничего, что помогло бы идентифицировать их личности.
О, боги, боги, — подумал Цунь. — Зачем я трачу время на бесполезные разговоры с этими тупыми и продажными слизняками? Они не знают ровным счетом ничего, а если бы и знали, то все равно не сказали бы мне. Он поднялся с колен, изо всех сил стараясь овладеть своими чувствами.
— Моя дочь нуждается в безотлагательной медицинской помощи, — заявил он деловым тоном. — Будьте так добры, отвезите ее в больницу.
— Что вам известно о происшествии, сэр? — осведомился полицейский, державший в руках блокнот.
— Ничего, — ответил Цунь. — Совершенно ничего. Откуда я могу что-либо знать? Зачем вы задаете мне бессмысленные вопросы?
— Чистая формальность, сэр, — отозвался один из стражей закона. — Мы должны побеседовать с вашим племянником. И с дочерью.
— Пожалуйста, очень прошу вас. Все это можно сделать утром. Сейчас моя дочь находится без сознания. Я не имею ни малейшего представления о том, насколько тяжелы ее раны. Что же касается племянника, то он испытал нервное потрясение и пребывает в шоке. Я ручаюсь, что они дадут вам полные и исчерпывающие показания... Но не сейчас.
Старший группы посмотрел на Джейка, потом перевел взгляд на Блисс и кивнул.
— Ладно, — он сделал жест своим подчиненным. — Поднимите ее, ребята, вот так. Только полегче, полегче.
Проследив за тем, как Блисс перенесли на катер, он шагнул к Цуню.
— Я должен предупредить вас, чтобы вы не прикасались ни к чему на судне до прибытия судебных экспертов из Специального подразделения. Люди коронера также уже выехали сюда. Вы обязаны беспрепятственно пропустить их на борт.
— Да, разумеется.
Полицейский отвернулся.
— Примите мои соболезнования. Это настоящая трагедия. — Он вздохнул. — Нуждается ли ваш племянник тоже в услугах врача?
— Я позабочусь о нем, — ответил Цунь. — Главное, проследите, пожалуйста, чтобы все было в порядке с моей дочерью.
Полицейский отдал честь. Затем он спрыгнул в катер. Двигатель, увеличив обороты, затарахтел еще громче, и они растворились в ночи.
* * *
— Это напоминает мне о прошлом. Было время, когда я не мог позволить, себе подобной роскоши.
Тони Симбал разглядывал картины в резных позолоченных рамах.
— Вот она.
Макс Треноди показал на полотно Сезанна. Симбал совершенно не понимал и не любил такую живопись.
— В Сезанне меня больше всего привлекает то, — промолвил Макс, — что он ходит по грани, за которой начинается анархия.
Треноди сделал какие-то пометки в буклете, полученном им при регистрации в здании аукциона на Висконсин-авеню, и заметил:
— Я что-то никак не мог отыскать тебя на вечеринке у себя дома. Ты тогда словно сквозь землю провалился.
— Мы с Моникой предавались воспоминаниям о старых добрых временах.
Треноди захлопнул буклет и усмехнулся.
— Не потому ли моя гардеробная в течение часа была закрыта для посетителей?
— Вообще-то, да.
— Давай займем места, не возражаешь?
Они направились в заполненный на четверть торговый зал аукциона, уставленный рядами серых металлических кресел с откидными сиденьями.
— Насколько я понял, дело закончилось не слишком весело.
— Просто никак.
Треноди оказался прав, предложив занять места: народу в зале прибывало с каждой минутой.
— Полагаю, — добавил Симбал, — Моника рассказала тебе, что я интересовался Питером Карреном?
Треноди снова открыл буклет и написал в нем что-то.
— С чего ты взял, что Моника вообще рассказывала мне что-либо? — промолвил он. — Однако уж если ты затронул эту тему, то, так и быть, скажу тебе по секрету. Мне кажется, что здесь у нас возникли кое-какие проблемы.
Начавшиеся торги прервали их разговор.
Позже, так и не купив Сезанна, они вышли на улицу и побрели на запад, к реке. День выдался чересчур хмурым и унылым для конца зимы. Ветер с Потомака был таким же пронизывающим, как и в разгар холодов.
Треноди, одетый в старую куртку, был похож на студента.
— Итак, поговорим о деле. Откуда у тебя вдруг такой неожиданный интерес к Питеру Каррену? — осведомился он.
— Ты сказал на аукционе, что у нас есть кое-какие проблемы. Какие? Они связаны с Карреном?
— Я думаю, нам стоит поговорить начистоту, — заметил Треноди.
— Я больше не работаю на тебя, Макс. Дисциплина УБРН не распространяется на меня.
— И тем не менее мы снова вместе. Что ты можешь сказать по этому поводу? Симбал смягчился.
— Мне нужна информация.
Достигнув Вирджиния-авеню, они побрели на северо-запад.
— Если ты не будешь говорить со мной откровенно, — ответил Треноди, — то я вряд ли сумею помочь тебе. Ты ведь знаешь, что не сумеешь выудить информацию у меня. А без доступа к компьютерам УБРН тебе не удастся... — внезапно он оборвал фразу, не закончив. — Ну да, Моника. Вечеринка. — Он сокрушенно кивнул. — Я дал тебе отличный шанс, не так ли? Наверное, я старею.
— Я думал о том, чтобы через Монику снова получить доступ к компьютерной сети УБРН. Однако у меня ничего не вышло.
— Должен отдать девочке должное. Она далеко не глупа. Однако она вся изводится при мысли о тебе, Тони. Бог знает почему, ты ведь такой негодяй. Дай срок, и ее сердце растает, вот увидишь. Правда, с другой стороны, она вряд ли знает тебя так же хорошо, как я.
— Тебе не приходится спать со мной.
При этих словах Треноди широко открыл глаза.
— Господи, неужели отсюда следует, что она имеет лучшее представление о настоящем Тони Симбале, чем я? — в его голосе звучал неприкрытый сарказм.
Они добрались до южной границы парка Рок Крик. С места, где они стояли, открывался прекрасный вид на дамбу. За их спинами высилась громадина шикарного, но с некоторых пор пользующегося скверной репутацией отеля “Уотергейт”.
Симбал молчал, собираясь с мыслями. Ленивое течение реки навевало скуку и сон. Он вглядывался в грязную, серую воду, словно надеясь отыскать там достойный ответ на выпад Треноди, но нужные слова не шли на ум.
— Ты поможешь мне или нет, Макс? — вымолвил он наконец.
— Ты сам ответил на свой вопрос, сказав, что больше не работаешь на меня.
Симбал чувствовал, что что-то важное ускользает от его внимания. В словах бывшего шефа, в тоне, которым он их произносил, даже в его манере держаться проскальзывали намеки, суть которых Тони не мог расшифровать.
— Может быть, — сказал он, — нам стоит попытаться стать друзьями?
— Я доверял тебе. Потом ты, вернувшись из Бирмы, покинул УБРН, когда тебя позвал к себе бывший приятель по колледжу. Интересно, кто сказал, что этот британец владеет монополией на моих ребят?
Они замолчали, глядя друг другу в глаза. Каждый обдумывал слова, сказанные другим.
Раздался громкий гудок баржи, невидимой за изгибом реки, и Симбал невольно поежился.
— Черт побери, — пробормотал он. — Похоже, наш союз не удался.
— Возможно.
Симбал перевел дыхание.
— Давай покончим с этой грызней, Макс, а? Мне бы очень того хотелось.
Треноди перевел взгляд на реку, точно высматривая баржу. После некоторого раздумия он кивнул.
— Ну что ж, это меня устраивает. — Он сцепил пальцы рук. — Я всегда восхищался тобой, Тони. Ты был моим лучшим агентом. Эта потеря оказалась болезненной для меня.
— Просто я непоседа по натуре, Макс. — Симбал опять глубоко вздохнул. — В этом все дело.
— Да, конечно. — Треноди кивнул даже несколько доброжелательно. — Мы все должны двигаться дальше.
Такова жизнь. Некоторое время они шагали, погрузившись в молчание. Мимо протрусили два подтянутых клерка в тренировочных костюмах.
— Господи, при виде этих молодцов я почувствовал себя безнадежно старым, — заметил Треноди.
— Питер Каррен — твой эксперт по дицуй, верно? — заговорил наконец Симбал. — На прошлой неделе в Нью-Йорке после рядовой встречи со своим агентом был убит Алан Тюн. Я полагаю, что Каррен больше моего знает о нынешней ситуации в дицуй.
— Мне не вполне понятен твой интерес в данном случае. — Треноди вытер глаза носовым платком: они постоянно слезились у него на ветру. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве вы не должны предоставить нам и АНОГ? — он имел в виду Анти-Наркотическую Оперативную Группу в составе ЦРУ.
— Дицуй только часть того, что поручил мне Донован. Моя задача — Юго-Восточная Азия. И если наблюдается какое-то шевеление, то я должен все разузнать. Ну так как насчет того, чтобы организовать мне встречу с Карреном?
— Теперь это вряд ли возможно. — Треноди не сводил тяжелого взгляда, с Симбала. — Питера Каррена больше нет в живых.
* * *
В теплом свете лампы ее кожа имела рыжевато-коричневый оттенок. Если добавить к этому пышную копну белокурых волос и серые глаза, то станет понятно, почему она производила впечатление волшебницы или феи. Лорелеи или, скорее, Цирцеи, ибо Михаилу Карелину казалось, что в красоте Даниэлы присутствовало нечто от древнегреческой мифологии.
Любивший историю до самозабвения, Карелин находил в ее внешности черты, присущие представительницам народов, населявших некогда Малую Азию: месапотамцев, ассирийцев, вавилонян. Во всяком случае, у нее был необычный тип лица. Карелин частенько в шутку утверждал, что в ней воплотилась какая-нибудь из цариц древности.
— Я из русской семьи, — возражала она в таких случаях. — И не знаю и знать не хочу ни о каких ассирийцах и вавилонах.
Однажды, в очередной раз услышав от нее подобное заявление, он сунул ей в руки книгу.
— Это еще что такое? — спросила она. — У меня совсем нет времени читать.
— Это жизнеописание Александра Македонского, — ответил он. — Я думаю, тебе стоит отложить в сторону какие-нибудь не слишком важные дела и прочитать ее.
— Зачем?
— Затем, что этот человек пытался завоевать весь цивилизованный мир. И он был чертовски близок к своей цели.
Карелин верил в то, что Даниэла ставит перед собой ту же цель, что и великий македонский полководец.
— В наши дни, — заметил он, — тот, кто собирается пойти по стопам Александра, больше нуждается в помощи, нежели он сам в свое время.
Он находил, что Даниэла чрезмерно честолюбива, и считал, что эта особенность ее характера, придававшая ей, как она сама считала, сил и уверенности в мужском мире, является признаком высокомерия.
— Высокомерие же, — объяснял он ей, — есть оборотная сторона излишней самоуверенности...
— Ну и что тут такого?
— ...за которую часто приходится расплачиваться.
Она прикусила язык, подумав об Олеге Малюте. Впервые она повстречалась с Малютой в неофициальной обстановке благодаря своему дяде Вадиму. Дядя Вадим хотел, чтобы она приехала в Ленинград в начале января. Все члены семьи полагали, что он выбрал именно это время из-за ее загруженности делами. Казалось вполне естественным, что после новогодних праздников ей легче всего будет выкроить несколько свободных дней.
И только они вдвоем — Даниэла и дядя Вадим — знали настоящую причину. Мать Даниэлы была верующей. Свои религиозные убеждения ей приходилось тщательно скрывать от отца Даниэлы. Дядя Вадим также был верующим человеком, и ему хотелось провести с племянницей Рождество.
Там, в Ленинграде, Даниэла впервые встретила Олега Малюту. В то время ее только-только избрали в Политбюро, где Малюта являлся одним из его заправил. Дядя Вадим устроил обед в “Дельфине”, плавучем ресторане напротив Адмиралтейства. Впрочем, в это время года Нева была скована льдом, и слово “плавучий” не очень-то подходило в данном случае.
— Этот человек может оказать тебе помощь и поддержку, Данушка, — говорил тогда дядя Вадим племяннице.
— Если ты ему понравишься, перед тобой откроются многие двери, и самый сложный для тебя период — следующие полгода — окажется несравненно легче. Олег Сергеевич знает все ходы и выходы в Кремле.
Не знаю, как насчет Кремля, — думала Даниэла теперь, — но то, что ваш, дядя Вадим, Олег Сергеевич знает все ходы-выходы на кладбище, это точно. Знает все могилы наперечет, и кто где закопан.
Ирония судьбы заключалась в том, что, заняв один из наиболее могущественных и влиятельных постов в Советском государстве, она попалась в ловушку, точно лиса в собственной норе, из-за злобного коварства всего лишь одного человека. Она не рисковала предпринимать какие-либо контрдействия против Малюты в открытую, ибо была еще слишком слаба для подобных шагов. Новичок в Политбюро, она не знала, как вести себя там, и учеба обещала быть долгой и трудной.
Она даже не могла использовать в борьбе с Малютой свою собственную агентурную сеть и тайные методы борьбы, ибо знала, что находится под постоянной слежкой. А ведь она являлась не каким-нибудь обычным гражданином: организовать круглосуточное наблюдение за шефом Первого управления КГБ было делом непростым.
Первое управление представляло Собой обширную организацию, и Даниэла даже не знала лично всех начальников отделов, коих насчитывалось там бесчисленное множество. Многие остались с тех времен, когда Управлением руководил Анатолий Карпов. Даниэла не сомневалась, что Малюта подкупил кого-то из них: единственный способ держать ее под надзором, не вызывая ни малейших подозрений, заключался в использовании ее собственных подчиненных.
И вот теперь, ворочаясь под большим стеганым пуховым одеялом и чувствуя рядом теплое тело Карелина, она раздумывала, стоит ли говорить ему о вероломном поступке Малюты. Что бы сделал ее высокопоставленный любовник, узнай он о существовании этих фотографий и о том, в чьих руках они находятся?
Жажда мщения с такой силой вспыхнула в ней, что Даниэла рывком села в постели.
— В чем дело, котенок? — Карелину нравилось звать ее так.
— Просто озноб, — ответила она.
Слезы в снежную ночь. Малюта, упивающийся ее печалью и муками, подобно отвратительному вампиру, в то время, как кто-то щелкает фотоаппаратом, снимая крупным планом ее, Даниэлы, лицо в минуты постыдной слабости. Лицо, по которому катятся слезы.
— Ничего страшного.
Карелин сел рядом и обнял ее. Его внешность была такой, что лучше всего к ней подходило слово “неопределенная”. Ни то ни се. Не будучи ни красавцем, ни уродом, он с легкостью затерялся бы в толпе. Кремлевские наблюдатели из Англии и Штатов не замечали его, то и дело уделяя все внимание Геначеву, Резцову, Кулагину и другим людям, обаятельным и в то же время властолюбивым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74