Тренировки шли своим путем, когда однажды Криса пригласили на званый обед в летней вилле М. Вогеза, впечатляющем особняке со стенами из белого оштукатуренного кирпича и красной черепичной крышей. Там он познакомился с пухленьким кхмером лет сорока с небольшим по имени Салот Cap. По словам мосье Вогеза, это был лидер камбоджийских борцов за свободу, Красных Кхмеров. В прошлом — один из учеников М. Вогеза.— Ученик, которым я очень горжусь, — сказал о нем отец Сутан, представляя.Салот Cap пожал руку Криса, они обменялись любезностями по-французски и он пошутил, что-де французские радикалы помогли ему даже больше, чем сам Карл Маркс. Когда он смеялся, у него был дружелюбный и ласковый вид. Эдакий добрый дядюшка. Но немного погодя Крис подслушал его разговор с группой господ в темных костюмах, без сомнения, влиятельных французских коммунистов:— Камбоджа уже стала страной крови и горьких слез, — изрек он, и при этом у него в глазах Крис заметил странное, сумрачное выражение, от которого становится не по себе.Крис потихоньку присоединился к этой группе. Салот Сар тем временем продолжал:— Я полагаю, что генерал Лон Нол, премьер правительства Сианука, уже заключил сделку с американцами, возможно, даже с самим ЦРУ. Эта нация широко известна своим презрением к историческим реалиям, к тому, как складывается внутренняя жизнь страны. Они абсолютно слепы к идеологическим течениям.Его ораторская манера была странно притягательная. Когда он начинал говорить, все головы сразу же поворачивались к нему. И говорил он, надо признаться, прямо-таки вдохновенно. Крис даже вспомнил кадры кинохроники, запечатлевшие выступление Адольфа Гитлера. Конечно, подумал он, какая может быть параллель между ними: Гитлер и Салот Сар! Однако, их способы и приемы, которыми они пользовались, чтобы воздействовать на толпу, явно похожи.— Я убежден, — говорил Салот Сар, — что американцы рассматривают Лон Нола как второго Чан Кайши, белого рыцаря, поднявшего свой меч против гидры коммунизма в Камбодже. Если это действительно так, то можно быть уверенными, что в ближайший год Лон Нол будет править Камбоджей. Народ поменяет одного деспота на другого — и все. Страна как была, так и останется юдолью слез и крови.— Это будет иметь поистине катастрофические последствия для Камбоджи, — согласился один из французских коммунистов. — Мы должны делать все, что в наших силах, чтобы не допустить этого.Салот Сар улыбнулся, и опять Крис заметил в его глазах сумрачное выражение, от которого становится не по себе.— Ничего подобного, товарищ. Мы и пальцем не пошевелим, чтобы воспрепятствовать Лон Нолу захватить власть. Вы поймите, ведь ухудшение положения народа — это еще один шаг к подлинной революции. Жесткая политика Лон Нола еще больше восстановит народ против правительства. Их трудности возрастут вдвое, вчетверо. И, как следствие этого, в деревне, в горах и на рисовых полях Красные Кхмеры будут получать все большую поддержку. Люди и вооружение будут стекаться к нам, как реки в море. Нашего прихода к власти нам невозможно избежать, как прихода муссонов. Так почему не позволить американцам, чтобы они, по недомыслию своему, помогли нам, как они помогли Мао, поддерживая Чан Кайши?Немного времени спустя Крис увидал Салот Сара и М. Вогеза, беседующими в укромном уголке. Прямо над ними — открытая дверь, ведущая на второй этаж. Не в силах преодолеть своего любопытства, Крис поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к тому месту, под которым, по его расчетам, находились беседующие, остановился.— Как всегда, — говорил Салот Сар, — американцы активно заняты процессом саморазрушения.— Вы имеете в виду бомбовые удары по объектам, расположенным на территории Камбоджи? — спросил М. Вогез.— Именно их. Эти противозаконные военные акции проводятся якобы с целью уничтожить базы вьетконговцев и Северных вьетнамцев на территории Камбоджи, но в результате их погибло свыше двух тысяч камбоджийского мирного населения. Мы с вами прекрасно знаем, что американцы имеют виды на Камбоджу. Но они не понимают — и не могут понять — моей страны. И теперь, с моей помощью, антиамериканские настроения разрастаются в Камбодже, прямо как на дрожжах. Помяните мое слово, это обернется падением Сианука". Вдохновение, светившееся в глазах Салот Сара, совершенно преобразило его пухленькое личико. — Подлые вылазки американских империалистов — это тот рычаг, которым мы повернем ситуацию в стране, и новые силы подымутся, чтобы поддержать дело Красных Кхмеров. Миф о нас, как о какой-то шушере, прячущейся от собственного народа, работает в нашу же пользу. Теперь, когда люди видят на своем пороге войну, развязываемую американцами, они начинают понимать, как неразумно было оставаться глухими к предупреждениям Красных Кхмеров. К нам народ сейчас валом валит. Через пару месяцев у нас под ружьем будет больше людей, чем в армии Лон Нола.М. Вогез собирался что-то ответить, но в этот момент к ним приблизилась какая-то женщина вся в бриллиантах и заставила обоих мужчин отвечать на ее вопросы. Скоро после этого Салот Сар незаметно исчез.Двери веранды были широко раскрыты и за ними был сад с фиалками и подстриженными кустами жимолости, сплошь усаженными зажженными свечками. За увитыми диким виноградом стенами сада мерцали огоньки соседних вилл, а ниже блестела в лунном свете гладь Средиземноморья, далекая, как на картинке, но достаточно близкая, чтобы оттуда доходил соленый морской запах.Селеста, мать Сутан, одетая в вечернее платье от Диора, всучила Крису очередной бокал шампанского. У нее бронзовая кожа, почти полинезийские черты лица, типичные для кхмеров, властные манеры. Она потрясающе красива, но, пожалуй, не так изыскано красива, как ее дочь, в которой смешался Восток и Запад.Глядя на Селесту, думаешь о затишье перед бурей: спокойная, безмятежная внешне, сгусток энергии внутри. Она кажется еще более искушенным политиком, даже чем ее муж, М. Вогез.Она также, кажется, не прочь затащить Криса в свою постель.— Вы думаете, что Сутан не будет возражать? — спрашивает ее Крис.— Гнев бывает разным, — говорит Селеста, — в зависимости от того, кто его вызывает. — Она тянется к нему, целует в щеку. — Поверь мне, это послужит на пользу моей дочери. Я безуспешно пытаюсь вывести ее из себя с тех пор, как купила для нее ее первый лифчик.Интересно, как бы я вел себя по отношению к такой матери? — думает Крис.— А ваш муж?— Что касается его, — отвечает Селеста, — то я абсолютно свободна делать, что захочу. Он научился с годами понимать, что единственный способ меня удержать — не держать вовсе. — Она улыбается очаровательной, но не совсем искренней улыбкой. — Вот видишь, тебе совсем нечего бояться. Совсем наоборот.— Вы мне сначала объясните, — говорит он, демонстративно заглядывая за ее откровенный вырез, — каким образом Карл Маркс и Диор уживаются в одном и том же месте?Селеста смеется.— Вот это да! Не только это, — она согнула его руку, пробуя мускулы, — но еще и остроумие впридачу! Нет, я положительно должна заполучить тебя.— La curiosite est un vilain defaut, — не сдавался Крис. Любопытство погубило кошку. — Может, и я погибну во цвете, но все же: можете ли вы ответить на мой вопрос, мадам?Она погладила заинтриговавшее ее переплетение вен на его ладони.— Ты прав. Маркс никогда бы не понял, насколько необходим для жизни Диор. Пусть я и радикал в политике, но я ведь еще и живая женщина. Кроме того, деньги и у радикалов не пахнут.Осторожно, как щупальцу осьминога, Крис снял со своего плеча ее руку.— Я люблю вашу дочь, мадам.Селеста опять засмеялась, и смех неприятно кольнул его.— Тебе еще надо так многому научиться в жизни, mon coureur cycliste. — Она одарила его улыбкой, значение которой он не понял. — Ты еще молод. И ты думаешь, что ты можешь держать свою любовь вот так, зажатой в кулаке. Но ты еще не знаешь, что любовь — как песок. Чем сильнее ты сжимаешь руку, тем быстрее она исчезает между пальцами.— Вы ошибаетесь.— Ошибаюсь? — Селеста смотрит на него долгим взглядом, от которого становится неловко. Затем вдруг ослепляет его улыбкой, и лучезарной, и соблазнительной. — Ну ладно, ты ведь действительно еще молод, а молодость даже глупость заставляет выглядеть как достоинство. — Они стоят так близко друг к другу, что никто не мог заметить, как она взяла его руку и прижала ее к своей промежности.Крис попытался вырвать руку, но Селеста — откуда и сила взялась? — держала ее, как клещами.— Нет, нет, — говорит она, — тебе пора узнать, какова на ощупь настоящая женщина. — Ее плоть очень горяча, и вся как бы пульсирует под его рукой. Совершенно очевидно, у нее под платьем от Диора ничего нет. Она пошевелила его рукой. — Погладь ее, погладь. — Его средний палец внезапно проваливается во внезапно открывшуюся складку, ресницы Селесты трепещут от удовольствия. — Неужели тебе, в твои годы, никогда не хотелось быть частью чего-то великого, — прошептала она. — Чего-то большего, чем ты сам. Вечная любовь к моей дочери, которой ты тешишься, ничто по сравнению с тем, о чем я говорю: об участии в социальном переустройстве мира. Восстание! Смерть на баррикадах! Наш первейший долг, завещанный самим Богом, помочь восстановить социальную справедливость по отношению к тем, кому не повезло и они родились в нищете. — Ее прекрасное лицо перекосилось в насмешке. — Неужели ты действительно хочешь прожить свою жизнь так, как решила прожить она, открестившись от всякого святого дела? Как бессмысленна, как ничтожна такая жизнь!Он жары и табачного дыма Крис почувствовал, что у него вдруг закружилась голова, стало трудно дышать. Ощутив, что пальцы Селесты уже обхватили его член, он вырывается от нее.Опьяневший от ее слов и ее рук, он, спотыкаясь, поспешил прочь, и в ушах его все звучал ее смех. * * * — Все, что нужно моей матери, — говорит ему Сутан, когда они танцуют под звуки латиноамериканского оркестра, — так это выяснить, насколько быстро ей удастся развратить попадающихся в ее поле зрения мужчин.— Всех, кого попало? С чего такая ненависть к ним? — спросил ее Крис, думая, стоит или не стоит говорить Сутан, что ее мать пыталась соблазнить и его тоже.— Предпочтительно западного происхождения, — ответила Сутан, так отплясывая самбу, что лица танцующих сами поворачивались к ним. — Она мстит им за то, что происходит с ее страной, с Камбоджей.Он подумал о одержимости судьбами страны Селесты и о безразличии к ним ее дочери. Султан, как и он, сама выбирает для себя пристрастия. — У ее ненависти есть свои причины.— Да, но не формы, в которую она выливается. Для моей матери все, кто не желает политизироваться, достойны всяческого презрения. Селеста верит в предопределение и революцию так, будто эти слова начертаны на небесах самим богом.Капли пота, как бриллианты, сверкали на ее голых плечах. Она сбросила с ног туфли. Молодая латиноамериканка пела по-португальски, призывая своего любимого остаться с ней вечно на белом песке, где они будут вместе слушать шорох волны такого синего-пресинего океана.— Ты не голоден? — Зеленые точечки в глазах Сутан казались в этом слабом освещении больше, чем обычно. — Я спрашиваю, хочешь подкрепиться?Они вблизи больших дверей, за которыми сад, полный свечей и лунного света. Он за руку увлекает ее туда, где эти источники теплого и холодного света чертят по ним полосы теней, раскрашивая, как тигриные шкуры.Они спешат вниз по древним каменным ступеням, изъеденным мхом и лишайником, мимо пилястров, бледных в свете луны и выщербленных: следы работы неумолимого времени.За забором живой изгороди, под деревом магнолии в цвету они падают на траву. Запах лаванды и земли. Стук ее сердца, когда он целует ее в грудь.Он тянет с ее плеч плотно облегающее платье, тянет вниз, пока оно не спускается к бедрам, и даже полосочка курчавых волос виднеется. Целует ее шею, между грудей, спускается ниже. Она открывается его ласкам, уже влажная.— Mon coeur Мое сердце! (фр.)

, — шепчет Сутан, зарываясь пальцами в его волосы. Она высвобождает груди, тянет его руки к ним. Соски сразу твердеют от его прикосновения.Ее сильные, беломраморные бедра обхватывают его голову и, по мере нарастания возбуждения, поднимает его выше, выше, пока, вся прогнувшись, не зажимает его в мягких эротических тисках.Целуя его, она шепчет «Mon ange, mon beau ange» Мой ангел, мой милый ангел! (фр.)

, расстегивает ему брюки, ласкает руками, губами, языком, тащит его на себя.Крис смотрит совсем растаявшими от острого наслаждения глазами, как она склоняется над ним, одетая покрывалом из лунного света. Свет золотит ее кожу, собирая в ложбинках тела таинственную тьму.Когда она возвращается к его рту, он, вне себя от острого наслаждения, пронизывающего его насквозь, закидывает голову назад и стонет. Слышит ее шепот, потому что ее возбуждение не уступает его; «Да, да, давай». И тогда он входит в нее до самого корня.Потом они лежат рядом, глядя на лунный свет, льющийся на них сверху сквозь листья. Время от времени на крыльях бриза до них доносятся звуки продолжающейся вечеринки: зажигательная самба, чей-то короткий смех, звон стаканов, сдвигаемых вместе.Они целовались, долго, сладостно, когда вдруг услышали голос Селесты, да так близко, что она не могла быть дальше, чем в нескольких шагах.— Я счастлива, что могу дать вам все, что вы просите, — сказала она.А затем — ответ Салот Сара:— Должен с удовольствием отметить, что мы всегда получаем, что нам надо, в доме М. Вогеза.Крис сразу перекатился на живот. Мать Сутан и Салот Сар, должно быть, на другой стороне изгороди. Сутан притулилась рядом, растрепанные после бурных объятий волосы щекотали его ухо.— Могу предложить вам автоматы Калашникова, — услышали они слова Селесты. — Это лучшее оружие для ваших целей. Куда лучше, чем американские автоматические винтовки.Салот Сар смеется.— Вот это, дорогая моя Селеста, мне в вас больше всего нравится. Вы спец в таких вопросах, которые, по идее, должны бы быть за пределами вашей компетенции.— Не женское это дело, вы хотите сказать?— Пожалуй, да.— У нас своего рода семейный подряд, — объяснила она. — Мой муж занимается теоретическими вопросами, а я — практическими.— Вроде как организовать партию Калашниковых?— Это у меня неплохо получается. Даже такой неожиданно большой заказ не обескуражил меня. — Селеста сказала это абсолютно без ноток хвастовства. — У меня многое хорошо получается. Я мастерица также давать советы. Вот вам, например, я бы посоветовала сменить имя.— Имя? — переспросил Салот Cap. — Это, интересно, зачем?— Чтобы сделать его более запоминающимся. Более легко узнаваемым. Имена очень много значат, видите ли. Особенно имена лидеров.— Что вы хотите сказать?— По-моему, вам следует называть себя Пол Потом.— Пол Пот? — Салот Сар покатал эти слова во рту, словно пробуя их на вкус, — Это не кхмерское имя. И слова эти, правда, звучные, но ничего не значат.— Тем лучше, — возразила Селеста. — Вы наполните их значением.Салот Сар — или Пол Пот — засмеялся.— Все-таки в вашем семейном подряде лидер — вы.— Не сказала бы, — не согласилась Селеста. — Многие люди недооценивали моего мужа. И все они лишились власти.— Конечно. Взаимопонимание между вами двумя просто потрясающее. Но что касается меня, то я не знаю, что бы мои Красные Кхмеры делали без вашей неоценимой помощи.— Мы смогли собрать сегодня для вас весьма значительную сумму. Всех проняло ваше убедительное слово.— Мои обязательства перед Красными Кхмерами сделали его таким.— А как насчет остального камбоджийского народа?— Да они же как овцы, — цинично бросил Салот Сар. — А, может, даже и хуже, поскольку развращены подачками со стола империалистов. И, что самое скверное, духовенство и интеллигенция ставят нам палки в колеса, действуя, таким образом, против их же собственного блага. Это серьезная проблема, и она требует скорейшего разрешения.— И что же вы намереваетесь предпринять относительно них?— Лучший способ избавиться от болезни, — ответил Салот Сар, — это отрезать заболевший член. Чтобы склонить баланс сил в нашу пользу, мы подрубим под американцами их длинные ноги. Потом отсечем им руки и, наконец, кастрируем, чтобы они навсегда забыли, как лезть в дела Камбоджи. Что я имею в виду под их руками, ногами и прочим? Прежде всего, это люди, которые работали с американцами — люди Лон Нола и Сианука. Они будут ликвидированы. Правительственные чиновники, распространявшие миф о бодрых чувствах американского народа к камбоджийскому, тоже будут ликвидированы. Ну а также интеллигенция и духовенство. Молодое поколение камбоджийцев будет перевоспитано в нашем духе. «С колыбели и до могилы», как учил меня ваш муж. Учи, как положено, детей, а здравомыслие взрослых приложится.Крис поворачивается к Сутан. В ее глазах он читает только отчаяние. Вспоминает разговор с Селестой ее слова о том, что она стремится всей душой принять участие в каком-то большом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70