Вернулась с мешком кока-колы и всевозможных «марсов» и «сникерсов», прекрасно понимая, что к понедельнику обзаведусь добавочными килограммами и жестоко подкошу себе пищеварительный тракт. Что делать, за все хорошее надо платить.
Ах да, и впервые за все долгое время я пригласила в гости старого друга Альберта.
Вторая половина пятницы прошла у телевизора. Истосковавшись по простым радостям, я смотрела все подряд: новости, мыльные оперы, ток-шоу, даже репортаж с марафона. Наконец стало сказываться перенасыщение, и под передачу «Сосед - соседу» я ударилась в жалость к самой себе.
Подумать только, в тридцать два года объедаюсь сладостями на чужом диване и смотрю на то, как соседи украшают друг другу дома, по чужому телевизору. А у меня самой и соседей-то никогда не было! В крайнем случае можно назвать соседкой Элизабет, но мы при всем желании не сможем разукрасить друг другу дома, потому что и дома у меня нет. Ничего у меня нет, если разобраться.
Тут я, само собой, пустила слезу.
Да и как не плакать над одинокой приживалкой, которой некуда податься на Рождество и остается лишь с горькой завистью смотреть по «ящику» на чужую предпраздничную суету. Это даже не слезливая мелодрама, это уже конец всему. Рука сама собой потянулась к старому другу Альберту, стоявшему нетронутым в центре журнального столика. А я-то, дура, надеялась обойтись без его поддержки!
Два часа спустя, разрумянившись от «капельки крепкого», я смотрела «Поменяться местами» с очень, очень неприятным чувством, что попала в категорию «полный нуль» и уже никогда оттуда не выберусь. Это чувство висело на мне кандалами с чугунным ядром.
Уснув на диване пьяным сном, я тем не менее открыла глаза с первыми рассветными лучами. Голова трещала как сумасшедшая, желудок ходил ходуном, и было совершенно ясно, что я слишком стара для таких эскапад, что у меня просто нет уже на это здоровья. Кряхтя и охая, я побросала в мусорное ведро остатки своих припасов и недопитую бутылку, вынесла ведро на улицу и вывалила все в бак, лишь чудом ухитрившись в последний момент спасти старину Альберта. В конце концов, отец был прав: бывает, что никак не обойтись без капельки крепкого. Я припрятала друга дней моих суровых в бар Элизабет, в самый дальний угол, отлично зная, что однажды возблагодарю Бога за собственную предусмотрительность.
Итак, «марсы» и «сникерсы» перекочевали в мусорный бак, а пожар в желудке был погашен стаканом свежего апельсинового сока. Однако лучше мне не стало. Занять себя было решительно нечем. После получаса метаний по дому я отправилась в «Уолмарт» и купила там кроссовки, ветровку с мобилизующей надписью «Тебе все по плечу!» и тренировочные штаны с двойной белой полосой по бокам. Если бы не жирок во всех местах, где ему свойственно откладываться, меня могли бы принять за ярую спортсменку.
Утро, можно сказать, только началось, так что смело можно было выходить на свой первый забег. Я без проблем одолела подъездную аллею (метров пять), но на выходе заметила, что с ветровки свисает бирка, стала ее отрывать и зацепилась ногой за колесико мусорного бака. Только чудом удалось не ссадить обе коленки. Такое начало не внушало особых надежд.
К счастью, мои тренировочные штаны были не только с полосками, но и с блестками, так что вполне могли сойти за модный прикид, даже в ансамбле с ветровкой. В смысле, я не выглядела как стопроцентная бегунья, так что в конце улицы, когда в груди начало хрипеть и свистеть, я благоразумно перешла на шаг. А что? Есть же такой вид спорта - ходьба, а к моему типу внешности он подходит намного больше, чем бег, пусть даже трусцой.
Некоторое время я занималась спортивной ходьбой, по возможности избегая настоящих спортсменов, которых, оказывается, тут хватало (как-то не хотелось, чтобы пошли слухи об идиотке в блестящих штанах, у которой заплетаются ноги и похрустывают коленки). Было не так холодно, чтобы посинел нос, но и не настолько тепло, чтобы вспотеть с непривычки. Попутно я пялилась по сторонам, разглядывая окрестности. Названий улиц я не знала и потому называла каждую в зависимости от впечатления: «Так-Себе-драйв», «Уже-Лучше-лейн» и «Очень-Мило-стрит».
И вдруг, где-то посредине «Мило-Аж-Тошно-сквер», я увидела нечто, буквально поразившее мое воображение. Первой взору открылась лужайка, вернее, безупречно ухоженный газон, над которым курился волшебно легкий утренний туман. Однако такое видишь сплошь и рядом, но в здешнем тумане плавало слово «продается». Я присмотрелась, чтобы убедиться, что оно все-таки на чем-то написано, и против воли двинулась в ту сторону. Знак был водружен у двери гаража на одну машину. Словно во сне, я достала из прикрепленной к нему пластиковой коробки лист плотной бумаги.
«Полы из настоящего дерева».
«Камин».
«План помещений».
Вчитываться я не стала, просто подошла к окну и прижалась носом, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь щели в ставнях. Дом был пуст - это все, что мне удалось выяснить, но «полы из настоящего дерева» поблескивали загадочно и многообещающе. Лист я сложила до компактных размеров, спрятала в карман своих псевдотренировочных штанов и снова занялась спортивной ходьбой, теперь уже в обратном направлении. При попытках воссоздать дом в памяти перед мысленным взором являлся мой, лично мой воздушный замок, и сердце сладко трепыхалось в груди.
Полчаса прошло в надеждах и мечтаниях, а когда я наконец поняла, что умираю с голоду, и включила чайник, чтобы развести овсянку, зазвонил телефон. Зная, что мне лучше не соваться к нему с открытым пакетиком, я предоставила инициативу автоответчику. Устройство щелкнуло, прокрутило обычную ерундистику насчет «оставьте сообщение после сигнала», и когда я уже совсем расслабилась, послышался до боли знакомый голос:
- Элизабет, это Уолтер Бриггс. Мне срочно нужно видеть Ванду. Если знаешь, где она, то скажи, потому что дело серьезное…
- Ванда слушает! В чем дело? - В своем отчаянном рывке к телефону я сильно ушибла коленную чашечку. Сердце грохотало в ушах так, что брали сомнения: а удастся ли вообще что-то расслышать? И правда, ответ потерялся в этих ударах кузнечного молота. Я прижала трубку с такой силой, что в ухе хрустнуло. - Что-что?!
- Я говорю: хорошо, что нашел тебя.
Голос показался мне необычным. От напряжения я взялась наматывать шнур на руку и чуть не вырвала его из розетки.
- Что-то случилось?
- Тебе придется приехать в Хейстингскую больницу. - Тут я приглушенно ахнула. - Соизволил объявиться твой бывший муж.
Уолтер ждал меня у главного входа. В джинсах и куртке, которую трепал свежий ветерок, с руками в карманах, он ничуть не напоминал солидного адвоката и, вообще говоря, выглядел поразительно молодо. Заметив меня, он пошел навстречу.
- Привет! - Улыбка была такой же странной, как и голос. - Все в порядке? Здорова?
- Как бык! - хмыкнула я, не скрывая досады (когда полчаса назад я потребовала подробностей, Уолтер заявил, что это не телефонный разговор). - Можно наконец узнать, в чем дело?
- Поговорим внутри, там теплее.
Он взял меня за локоть и повлек в вестибюль. Двери с легким шипением раздвинулись при нашем приближении.
- Послушай, - сказала я, пытаясь унять дрожь, - если хочешь для начала поиграть у меня на нервах, то учти: хорошенького понемножку! Результат налицо, разве не видно?
Вместо ответа Уолтер усадил меня в скрипучее креслице, первое в длинном, словно киношном, ряду. Сел и сам. Лицо его несколько обострилось со времени нашей последней встречи, взгляд был совершенно непроницаемым. Все это подтверждало мои подозрения, что хороших новостей ждать не приходится.
- Должен тебе сказать, что мой друг, частный сыщик, проделал отличную работу. Выследил все-таки твоего благоверного.
В голове у меня сменялись сцены одна другой ужаснее: поножовщина в мрачной забегаловке, сопротивление при аресте, наезд по пьяной лавочке на женщину с ребенком. Но так или иначе, кто-то пострадал настолько, что оказался в больнице. Возможно, этот кто-то боролся сейчас за жизнь.
Наверное, я побледнела, потому что Уолтер протянул руку, в которую я судорожно вцепилась.
- Разумеется, мы не можем быть до конца уверены, что это именно Джордж, но если это так, то он здесь, рядом.
Теперь мне рисовались сцены ужасающего разгрома в квартире, выломанная дверь, перепуганная консьержка. Вот Джордж терроризирует ее и соседей, выспрашивая, где я прячусь…
Уолтер что-то сказал, но я не отреагировала.
- Ванда! - Он приблизил лицо почти вплотную к моему, встревожено заглянул в глаза. - Ты поняла? Предстоит идентифицировать тело.
- Тело! - ахнула я, прижав руки к щекам. Бедная, несчастная миссис Фориньи!
Да, но почему я? У нее в городе полно родственников…
Внезапно стало очень тихо, словно весь окружающий мир затаил дыхание. До меня наконец-то, с большим опозданием, дошло. Возможно, дошло сразу, как только я услышала странный голос Уолтера по телефону, но я просто боялась поверить.
Джордж был мертв, и это его тело мне предстояло идентифицировать.
- Ясно.
Мы поднялись одновременно.
- Ты уверена, что готова к этому? - Уолтер тронул меня за плечо. - Если нужно время, мы можем…
- Время? А как, по-твоему, к этому готовятся?
Ничего больше не сказав, он подвел меня к регистрационному столу, выяснил, где находится морги как туда добраться, объяснил, кем я прихожусь покойному, - короче, вполне управился сам, без моего участия.
По дороге к моргу я наконец узнала неблаговидные детали всей этой истории. Судя по всему, Джордж какое-то время мотался по штатам. Частный сыщик напал на его след в Канзасе, но снова потерял Джорджа в Миссисипи. Только три дня назад, чисто случайно, он узнал, что некто с Аляски арестован в Хейстингсе, и немедленно навел справки по своим каналам. Действительно, арестованного звали Джордж Льюис. Сутки отбыв в полиции, он был помещен в ту самую ночлежку Рэндалла П. Маккея, куда я так неосторожно сунулась в поисках Санта-Клауса. Той же ночью он умер во сне.
Оставалось только убедиться, что данный конкретный Джордж Льюис - мой бывший муж.
Мы спустились на несколько подземных этажей, прошли длинным, узким и невообразимо унылым переходом и оказались в помещении, стены которого сплошь состояли из железных дверец. Взявшись за одну из них, санитар вытянул полку, тоже сплошь металлическую, откинул с тела простыню, и я увидела.
Есть такое клише: «Он был в точности таким, как я его помню!» Уж не знаю почему, но так всегда говорят о тех, кто приземлился в морге. У предъявленного мне мертвеца был характерный шрам над левым глазом (Джордж обзавелся им в драке, еще до нашего знакомства) и родинка на подбородке, немного похожая на запятую. Но этим сходство и ограничивалось. В своем холодном, одеревеневшем состоянии этот человек выглядел поразительно миролюбиво, а Джордж был каким угодно, только не миролюбивым. Просто не верилось, что смерть может изменить так кардинально.
- Ну что, мэм? - нетерпеливо осведомился санитар. - Подтверждаете, что этот человек - ваш муж?
- Бывший муж, - автоматически уточнила я. - Да, это он.
- Кого-нибудь еще извещать нужно?
- Нет.
Это была правда: Джордж сбежал из дому еще подростком и с тех пор не поддерживал с семьей никаких отношений. Я понятия не имела, кто его родители и где они проживают.
Неожиданно для себя я пошатнулась. Уолтер крепче сжал мой локоть.
- Хочешь присесть?
- Просто уведи меня отсюда! - потребовала я высоким, рвущимся голосом женщины на грани истерики, зная, что еще минута - и сползу на пол бесполезной грудой. - Ведь опознание закончено? Ну так пойдем же!
Мы двинулись прочь, сначала по переходу, потом вверх на лифте. Миновав путаницу госпитальных коридоров, наконец оказались снаружи, во внутреннем дворике с клумбами поздних цветов, вечнозеленым кустарником и статуей Девы Марии в самом центре.
Отыскав скамью в уголке между рододендронами, Уолтер помог мне усесться и примостился рядом. Мы оказались лицом к статуе, и я уставилась на нее, пытаясь понять, что именно чувствую. Уолтер застыл рядом в полной неподвижности и сам казался неодушевленной фигурой в этом царстве скорби.
Не скажу, что воспоминания захватили меня, но они проплывали в памяти яркими обрывками. Джордж-ухажер покупает нам обоим выпивку в «Пеппи», отлично зная, что по возрасту мне это еще не положено. Джордж-супермен мчится по шоссе с недозволенной скоростью, а я, молодая дуреха, держу его за талию, прижимаюсь всем телом и наивно верю, что с нами просто не может случиться ничего плохого. Джордж-супруг сверлит меня взглядом, полным беспричинной ненависти и ярости.
Оказывается, я помнила все, кто муже помнила очень живо. Как он набросился на Молли. Как мучил меня, связанную, и как я преуспела тогда в умении подняться над собственным телом и смотреть на него с недосягаемой высоты, как на чужое, - преуспела настолько, что едва сумела вернуться. Что помогло мне тогда? Да просто я поняла, что он не имеет права надо мной издеваться. Никто, мать твою, не имеет такого права!
Теперь Джордж получил свое.
- А ведь я думала, что почувствую себя счастливой, когда это случится…
Голос был чужой, слова рождались сами собой, где-то очень глубоко, так что их не нужно было обдумывать, не нужно подбирать, и обращалась я не к Уолтеру и даже не к Деве Марии, с которой не сводила взгляда, а к себе самой.
- Годами надеялась… молилась, чтобы так вышло. Может, это и нехорошо, но это правда. А теперь, когда мои молитвы услышаны, я не ощущаю не только счастья, но даже облегчения. Только печаль.
- Конечно, печаль, что же еще? - негромко заметил Уолтер, как всегда, проявив здравомыслие. - Ты ведь когда-то любила его.
- Если любила, то почему не могу ненавидеть? И вообще, дело не в этом! Ведь Джорджа больше нет. Где же радость по этому поводу?
Ответа я не ждала и, в общем, не так уж в нем и нуждалась. Я ждала своего крещендо - сейчас оно пришлось бы кстати, как никогда раньше, обрело бы смысл как погребальная музыка. Мне было просто необходимо, чтобы хоть что-нибудь обрело смысл. Увы, в тот момент смысла не было ни в чем: ни в смерти Джорджа, ни в присутствии Уолтера, ни даже в статуе Девы Марии посреди холодного внутреннего дворика больницы.
- Может, мне грустно потому, что он любил меня, - сказала я со вздохом. - Негодяй, подлец, гнусный ублюдок, садист, он любил меня. По-своему, но любил, единственный мужчина во всем мире. Смешно, правда?
- Нисколько.
- И вот поэтому вместо облегчения, что не нужно больше бояться и прятаться, я опечалена тем, что эта любовь мертва. Понимаешь? Мертва единственная любовь, которую мне суждено было встретить.
Рука легла на мое плечо, обняла меня, и я наконец разрыдалась. Все слезы, пролитые мной в жизни, не могли сравниться с этим потоком и с болью, которую я при этом испытывала. Жизнь и смерть, любовь и ненависть - все это обрушилось на меня стопудовым грузом, и было страшно, что этот груз меня раздавит.
- Ничего, - говорил Уолтер. - Ничего. Это была не последняя любовь. Придет другая.
Когда все слезы были выплаканы, мы еще долго сидели обнявшись, пока я не ощутила, что совершенно окоченела. Я так и не переоделась тогда, только сняла ветровку. Уолтер набросил мне на плечи куртку, оставшись в поношенной футболке с надписью «'Толлинг Стоунз". Кругосветное турне. 1986». Это заставило меня улыбнуться - значит, и в его гардеробе водились сомнительные вещицы.
По коридорам больницы мы шли все также в обнимку. На стоянке я попыталась было снять куртку, но Уолтер меня остановил.
- Оставь. Я заберу ее позже.
Не в силах искать смысл в его словах, я просто кивнула, совершенно измученная этим днем. Меня только и хватило на то, чтобы опустить стекло и прошептать:
- Спасибо…
- Не стоит благодарности, - ответил он серьезно. - Рад, что тебе не пришлось пройти через все это в одиночку.
- Да нет! - встрепенулась я. - Спасибо за все. Я же знаю, что со мной наплачешься. Не умею принимать помощь и заботу.
- Ничего, обойдусь.
- Да, и еще: ради Бога, прости!
Уолтер кивнул, хотя видно было, что ему хочется уточнить, за что я прошу прощения. Что первой поцеловала его тогда? Что улеглась с ним в постель? Что сбежала среди ночи? Или за все, вместе взятое? Уезжать на такой ноте было бы нелепо.
- Можно тебя кое о чем попросить?
- О чем угодно.
- Не бросай меня, ладно?
Мои глаза снова наполнились слезами, которые я попыталась незаметно смигнуть, ругая себя на чем свет стоит: «Дура, вот дура! Ничего-то ты не умеешь!»
Открыв дверцу, Уолтер потянул меня за руку с водительского сиденья, обнял и крепко прижал к груди.
- Я и не собирался.
Возвращалась я практически на автопилоте. Только легкий аромат, поднимавшийся от куртки Уолтера, - невыразимо родной, чудесный аромат - помогал не отключиться прямо за рулем.
* * *
Воскресным утром я открыла глаза на диване - вопреки полному опустошению забыться сном в собственной постели мне так и не удалось, поэтому я пробралась в темную гостиную и тихонько смотрела «Мир животных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Ах да, и впервые за все долгое время я пригласила в гости старого друга Альберта.
Вторая половина пятницы прошла у телевизора. Истосковавшись по простым радостям, я смотрела все подряд: новости, мыльные оперы, ток-шоу, даже репортаж с марафона. Наконец стало сказываться перенасыщение, и под передачу «Сосед - соседу» я ударилась в жалость к самой себе.
Подумать только, в тридцать два года объедаюсь сладостями на чужом диване и смотрю на то, как соседи украшают друг другу дома, по чужому телевизору. А у меня самой и соседей-то никогда не было! В крайнем случае можно назвать соседкой Элизабет, но мы при всем желании не сможем разукрасить друг другу дома, потому что и дома у меня нет. Ничего у меня нет, если разобраться.
Тут я, само собой, пустила слезу.
Да и как не плакать над одинокой приживалкой, которой некуда податься на Рождество и остается лишь с горькой завистью смотреть по «ящику» на чужую предпраздничную суету. Это даже не слезливая мелодрама, это уже конец всему. Рука сама собой потянулась к старому другу Альберту, стоявшему нетронутым в центре журнального столика. А я-то, дура, надеялась обойтись без его поддержки!
Два часа спустя, разрумянившись от «капельки крепкого», я смотрела «Поменяться местами» с очень, очень неприятным чувством, что попала в категорию «полный нуль» и уже никогда оттуда не выберусь. Это чувство висело на мне кандалами с чугунным ядром.
Уснув на диване пьяным сном, я тем не менее открыла глаза с первыми рассветными лучами. Голова трещала как сумасшедшая, желудок ходил ходуном, и было совершенно ясно, что я слишком стара для таких эскапад, что у меня просто нет уже на это здоровья. Кряхтя и охая, я побросала в мусорное ведро остатки своих припасов и недопитую бутылку, вынесла ведро на улицу и вывалила все в бак, лишь чудом ухитрившись в последний момент спасти старину Альберта. В конце концов, отец был прав: бывает, что никак не обойтись без капельки крепкого. Я припрятала друга дней моих суровых в бар Элизабет, в самый дальний угол, отлично зная, что однажды возблагодарю Бога за собственную предусмотрительность.
Итак, «марсы» и «сникерсы» перекочевали в мусорный бак, а пожар в желудке был погашен стаканом свежего апельсинового сока. Однако лучше мне не стало. Занять себя было решительно нечем. После получаса метаний по дому я отправилась в «Уолмарт» и купила там кроссовки, ветровку с мобилизующей надписью «Тебе все по плечу!» и тренировочные штаны с двойной белой полосой по бокам. Если бы не жирок во всех местах, где ему свойственно откладываться, меня могли бы принять за ярую спортсменку.
Утро, можно сказать, только началось, так что смело можно было выходить на свой первый забег. Я без проблем одолела подъездную аллею (метров пять), но на выходе заметила, что с ветровки свисает бирка, стала ее отрывать и зацепилась ногой за колесико мусорного бака. Только чудом удалось не ссадить обе коленки. Такое начало не внушало особых надежд.
К счастью, мои тренировочные штаны были не только с полосками, но и с блестками, так что вполне могли сойти за модный прикид, даже в ансамбле с ветровкой. В смысле, я не выглядела как стопроцентная бегунья, так что в конце улицы, когда в груди начало хрипеть и свистеть, я благоразумно перешла на шаг. А что? Есть же такой вид спорта - ходьба, а к моему типу внешности он подходит намного больше, чем бег, пусть даже трусцой.
Некоторое время я занималась спортивной ходьбой, по возможности избегая настоящих спортсменов, которых, оказывается, тут хватало (как-то не хотелось, чтобы пошли слухи об идиотке в блестящих штанах, у которой заплетаются ноги и похрустывают коленки). Было не так холодно, чтобы посинел нос, но и не настолько тепло, чтобы вспотеть с непривычки. Попутно я пялилась по сторонам, разглядывая окрестности. Названий улиц я не знала и потому называла каждую в зависимости от впечатления: «Так-Себе-драйв», «Уже-Лучше-лейн» и «Очень-Мило-стрит».
И вдруг, где-то посредине «Мило-Аж-Тошно-сквер», я увидела нечто, буквально поразившее мое воображение. Первой взору открылась лужайка, вернее, безупречно ухоженный газон, над которым курился волшебно легкий утренний туман. Однако такое видишь сплошь и рядом, но в здешнем тумане плавало слово «продается». Я присмотрелась, чтобы убедиться, что оно все-таки на чем-то написано, и против воли двинулась в ту сторону. Знак был водружен у двери гаража на одну машину. Словно во сне, я достала из прикрепленной к нему пластиковой коробки лист плотной бумаги.
«Полы из настоящего дерева».
«Камин».
«План помещений».
Вчитываться я не стала, просто подошла к окну и прижалась носом, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь щели в ставнях. Дом был пуст - это все, что мне удалось выяснить, но «полы из настоящего дерева» поблескивали загадочно и многообещающе. Лист я сложила до компактных размеров, спрятала в карман своих псевдотренировочных штанов и снова занялась спортивной ходьбой, теперь уже в обратном направлении. При попытках воссоздать дом в памяти перед мысленным взором являлся мой, лично мой воздушный замок, и сердце сладко трепыхалось в груди.
Полчаса прошло в надеждах и мечтаниях, а когда я наконец поняла, что умираю с голоду, и включила чайник, чтобы развести овсянку, зазвонил телефон. Зная, что мне лучше не соваться к нему с открытым пакетиком, я предоставила инициативу автоответчику. Устройство щелкнуло, прокрутило обычную ерундистику насчет «оставьте сообщение после сигнала», и когда я уже совсем расслабилась, послышался до боли знакомый голос:
- Элизабет, это Уолтер Бриггс. Мне срочно нужно видеть Ванду. Если знаешь, где она, то скажи, потому что дело серьезное…
- Ванда слушает! В чем дело? - В своем отчаянном рывке к телефону я сильно ушибла коленную чашечку. Сердце грохотало в ушах так, что брали сомнения: а удастся ли вообще что-то расслышать? И правда, ответ потерялся в этих ударах кузнечного молота. Я прижала трубку с такой силой, что в ухе хрустнуло. - Что-что?!
- Я говорю: хорошо, что нашел тебя.
Голос показался мне необычным. От напряжения я взялась наматывать шнур на руку и чуть не вырвала его из розетки.
- Что-то случилось?
- Тебе придется приехать в Хейстингскую больницу. - Тут я приглушенно ахнула. - Соизволил объявиться твой бывший муж.
Уолтер ждал меня у главного входа. В джинсах и куртке, которую трепал свежий ветерок, с руками в карманах, он ничуть не напоминал солидного адвоката и, вообще говоря, выглядел поразительно молодо. Заметив меня, он пошел навстречу.
- Привет! - Улыбка была такой же странной, как и голос. - Все в порядке? Здорова?
- Как бык! - хмыкнула я, не скрывая досады (когда полчаса назад я потребовала подробностей, Уолтер заявил, что это не телефонный разговор). - Можно наконец узнать, в чем дело?
- Поговорим внутри, там теплее.
Он взял меня за локоть и повлек в вестибюль. Двери с легким шипением раздвинулись при нашем приближении.
- Послушай, - сказала я, пытаясь унять дрожь, - если хочешь для начала поиграть у меня на нервах, то учти: хорошенького понемножку! Результат налицо, разве не видно?
Вместо ответа Уолтер усадил меня в скрипучее креслице, первое в длинном, словно киношном, ряду. Сел и сам. Лицо его несколько обострилось со времени нашей последней встречи, взгляд был совершенно непроницаемым. Все это подтверждало мои подозрения, что хороших новостей ждать не приходится.
- Должен тебе сказать, что мой друг, частный сыщик, проделал отличную работу. Выследил все-таки твоего благоверного.
В голове у меня сменялись сцены одна другой ужаснее: поножовщина в мрачной забегаловке, сопротивление при аресте, наезд по пьяной лавочке на женщину с ребенком. Но так или иначе, кто-то пострадал настолько, что оказался в больнице. Возможно, этот кто-то боролся сейчас за жизнь.
Наверное, я побледнела, потому что Уолтер протянул руку, в которую я судорожно вцепилась.
- Разумеется, мы не можем быть до конца уверены, что это именно Джордж, но если это так, то он здесь, рядом.
Теперь мне рисовались сцены ужасающего разгрома в квартире, выломанная дверь, перепуганная консьержка. Вот Джордж терроризирует ее и соседей, выспрашивая, где я прячусь…
Уолтер что-то сказал, но я не отреагировала.
- Ванда! - Он приблизил лицо почти вплотную к моему, встревожено заглянул в глаза. - Ты поняла? Предстоит идентифицировать тело.
- Тело! - ахнула я, прижав руки к щекам. Бедная, несчастная миссис Фориньи!
Да, но почему я? У нее в городе полно родственников…
Внезапно стало очень тихо, словно весь окружающий мир затаил дыхание. До меня наконец-то, с большим опозданием, дошло. Возможно, дошло сразу, как только я услышала странный голос Уолтера по телефону, но я просто боялась поверить.
Джордж был мертв, и это его тело мне предстояло идентифицировать.
- Ясно.
Мы поднялись одновременно.
- Ты уверена, что готова к этому? - Уолтер тронул меня за плечо. - Если нужно время, мы можем…
- Время? А как, по-твоему, к этому готовятся?
Ничего больше не сказав, он подвел меня к регистрационному столу, выяснил, где находится морги как туда добраться, объяснил, кем я прихожусь покойному, - короче, вполне управился сам, без моего участия.
По дороге к моргу я наконец узнала неблаговидные детали всей этой истории. Судя по всему, Джордж какое-то время мотался по штатам. Частный сыщик напал на его след в Канзасе, но снова потерял Джорджа в Миссисипи. Только три дня назад, чисто случайно, он узнал, что некто с Аляски арестован в Хейстингсе, и немедленно навел справки по своим каналам. Действительно, арестованного звали Джордж Льюис. Сутки отбыв в полиции, он был помещен в ту самую ночлежку Рэндалла П. Маккея, куда я так неосторожно сунулась в поисках Санта-Клауса. Той же ночью он умер во сне.
Оставалось только убедиться, что данный конкретный Джордж Льюис - мой бывший муж.
Мы спустились на несколько подземных этажей, прошли длинным, узким и невообразимо унылым переходом и оказались в помещении, стены которого сплошь состояли из железных дверец. Взявшись за одну из них, санитар вытянул полку, тоже сплошь металлическую, откинул с тела простыню, и я увидела.
Есть такое клише: «Он был в точности таким, как я его помню!» Уж не знаю почему, но так всегда говорят о тех, кто приземлился в морге. У предъявленного мне мертвеца был характерный шрам над левым глазом (Джордж обзавелся им в драке, еще до нашего знакомства) и родинка на подбородке, немного похожая на запятую. Но этим сходство и ограничивалось. В своем холодном, одеревеневшем состоянии этот человек выглядел поразительно миролюбиво, а Джордж был каким угодно, только не миролюбивым. Просто не верилось, что смерть может изменить так кардинально.
- Ну что, мэм? - нетерпеливо осведомился санитар. - Подтверждаете, что этот человек - ваш муж?
- Бывший муж, - автоматически уточнила я. - Да, это он.
- Кого-нибудь еще извещать нужно?
- Нет.
Это была правда: Джордж сбежал из дому еще подростком и с тех пор не поддерживал с семьей никаких отношений. Я понятия не имела, кто его родители и где они проживают.
Неожиданно для себя я пошатнулась. Уолтер крепче сжал мой локоть.
- Хочешь присесть?
- Просто уведи меня отсюда! - потребовала я высоким, рвущимся голосом женщины на грани истерики, зная, что еще минута - и сползу на пол бесполезной грудой. - Ведь опознание закончено? Ну так пойдем же!
Мы двинулись прочь, сначала по переходу, потом вверх на лифте. Миновав путаницу госпитальных коридоров, наконец оказались снаружи, во внутреннем дворике с клумбами поздних цветов, вечнозеленым кустарником и статуей Девы Марии в самом центре.
Отыскав скамью в уголке между рододендронами, Уолтер помог мне усесться и примостился рядом. Мы оказались лицом к статуе, и я уставилась на нее, пытаясь понять, что именно чувствую. Уолтер застыл рядом в полной неподвижности и сам казался неодушевленной фигурой в этом царстве скорби.
Не скажу, что воспоминания захватили меня, но они проплывали в памяти яркими обрывками. Джордж-ухажер покупает нам обоим выпивку в «Пеппи», отлично зная, что по возрасту мне это еще не положено. Джордж-супермен мчится по шоссе с недозволенной скоростью, а я, молодая дуреха, держу его за талию, прижимаюсь всем телом и наивно верю, что с нами просто не может случиться ничего плохого. Джордж-супруг сверлит меня взглядом, полным беспричинной ненависти и ярости.
Оказывается, я помнила все, кто муже помнила очень живо. Как он набросился на Молли. Как мучил меня, связанную, и как я преуспела тогда в умении подняться над собственным телом и смотреть на него с недосягаемой высоты, как на чужое, - преуспела настолько, что едва сумела вернуться. Что помогло мне тогда? Да просто я поняла, что он не имеет права надо мной издеваться. Никто, мать твою, не имеет такого права!
Теперь Джордж получил свое.
- А ведь я думала, что почувствую себя счастливой, когда это случится…
Голос был чужой, слова рождались сами собой, где-то очень глубоко, так что их не нужно было обдумывать, не нужно подбирать, и обращалась я не к Уолтеру и даже не к Деве Марии, с которой не сводила взгляда, а к себе самой.
- Годами надеялась… молилась, чтобы так вышло. Может, это и нехорошо, но это правда. А теперь, когда мои молитвы услышаны, я не ощущаю не только счастья, но даже облегчения. Только печаль.
- Конечно, печаль, что же еще? - негромко заметил Уолтер, как всегда, проявив здравомыслие. - Ты ведь когда-то любила его.
- Если любила, то почему не могу ненавидеть? И вообще, дело не в этом! Ведь Джорджа больше нет. Где же радость по этому поводу?
Ответа я не ждала и, в общем, не так уж в нем и нуждалась. Я ждала своего крещендо - сейчас оно пришлось бы кстати, как никогда раньше, обрело бы смысл как погребальная музыка. Мне было просто необходимо, чтобы хоть что-нибудь обрело смысл. Увы, в тот момент смысла не было ни в чем: ни в смерти Джорджа, ни в присутствии Уолтера, ни даже в статуе Девы Марии посреди холодного внутреннего дворика больницы.
- Может, мне грустно потому, что он любил меня, - сказала я со вздохом. - Негодяй, подлец, гнусный ублюдок, садист, он любил меня. По-своему, но любил, единственный мужчина во всем мире. Смешно, правда?
- Нисколько.
- И вот поэтому вместо облегчения, что не нужно больше бояться и прятаться, я опечалена тем, что эта любовь мертва. Понимаешь? Мертва единственная любовь, которую мне суждено было встретить.
Рука легла на мое плечо, обняла меня, и я наконец разрыдалась. Все слезы, пролитые мной в жизни, не могли сравниться с этим потоком и с болью, которую я при этом испытывала. Жизнь и смерть, любовь и ненависть - все это обрушилось на меня стопудовым грузом, и было страшно, что этот груз меня раздавит.
- Ничего, - говорил Уолтер. - Ничего. Это была не последняя любовь. Придет другая.
Когда все слезы были выплаканы, мы еще долго сидели обнявшись, пока я не ощутила, что совершенно окоченела. Я так и не переоделась тогда, только сняла ветровку. Уолтер набросил мне на плечи куртку, оставшись в поношенной футболке с надписью «'Толлинг Стоунз". Кругосветное турне. 1986». Это заставило меня улыбнуться - значит, и в его гардеробе водились сомнительные вещицы.
По коридорам больницы мы шли все также в обнимку. На стоянке я попыталась было снять куртку, но Уолтер меня остановил.
- Оставь. Я заберу ее позже.
Не в силах искать смысл в его словах, я просто кивнула, совершенно измученная этим днем. Меня только и хватило на то, чтобы опустить стекло и прошептать:
- Спасибо…
- Не стоит благодарности, - ответил он серьезно. - Рад, что тебе не пришлось пройти через все это в одиночку.
- Да нет! - встрепенулась я. - Спасибо за все. Я же знаю, что со мной наплачешься. Не умею принимать помощь и заботу.
- Ничего, обойдусь.
- Да, и еще: ради Бога, прости!
Уолтер кивнул, хотя видно было, что ему хочется уточнить, за что я прошу прощения. Что первой поцеловала его тогда? Что улеглась с ним в постель? Что сбежала среди ночи? Или за все, вместе взятое? Уезжать на такой ноте было бы нелепо.
- Можно тебя кое о чем попросить?
- О чем угодно.
- Не бросай меня, ладно?
Мои глаза снова наполнились слезами, которые я попыталась незаметно смигнуть, ругая себя на чем свет стоит: «Дура, вот дура! Ничего-то ты не умеешь!»
Открыв дверцу, Уолтер потянул меня за руку с водительского сиденья, обнял и крепко прижал к груди.
- Я и не собирался.
Возвращалась я практически на автопилоте. Только легкий аромат, поднимавшийся от куртки Уолтера, - невыразимо родной, чудесный аромат - помогал не отключиться прямо за рулем.
* * *
Воскресным утром я открыла глаза на диване - вопреки полному опустошению забыться сном в собственной постели мне так и не удалось, поэтому я пробралась в темную гостиную и тихонько смотрела «Мир животных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25