Они могут, по-моему, свести с ума.
Из объяснений доктора Харленда я извлекла нечто неожиданное: мне следовало благодарить Бога за то, что пол в зале суда частично покрыли ковролином во время последнего косметического ремонта. Иначе мой череп раскололся бы пополам. Вообще-то я боялась, что он вот именно раскололся. Получалось, что нет. Я отделалась трещиной, общим сотрясением мозга и легкой формой комы, в которой провела пять дней. Предстояла еще одна неделя обезболивающих уколов и полного покоя, а впоследствии - блуждающие головные боли, но в целом я, безусловно, оказалась на редкость везучей. О моем из ряда вон выходящем везении доктор распространялся особенно долго и многословно, а я слегка кивала в знак согласия и думала: «Везение, как же! Много ты понимаешь!»
Судя по всему, доктор Харленд специализировался на ободряющих пожатиях руки - мою он пожал раз десять за время своей прочувствованной речи.
- Ну вот, вкратце, и все. Сейчас я предоставлю вас заботам Веры, а позже, когда вы немного отдохнете, непременно загляну. Пора нам вплотную заняться вашим выздоровлением, не так ли?!
Я постаралась как можно осторожнее кивнуть, но боль все равно прошила голову. Заметил ли это доктор, сказать трудно, во всяком случае, улыбка его не дрогнула. Когда он вышел, я закрыла глаза и сразу же об этом пожалела, ощутив волну головокружения. Подняв веки, я обнаружила у постели Веру со стаканом воды, откуда торчала соломинка.
- Доктор Харленд разрешил вас напоить. Ну-ка, откроем рот…
Я раздвинула губы, насколько сумела, то есть совсем чуть-чуть. Однако соломинку все же вставить удалось. Первые несколько глотков я сделала с жадностью и неописуемым наслаждением, но потом вдруг ощутила рвотный спазм: желудок, пустовавший пять дней, отказывался принимать даже воду. Вера едва успела выхватить из-под кровати судно.
- Ай, какая незадача! Но пусть это не смущает вас, дорогая. Первый блин, как говорится, комом. Позже попробуем еще разок.
Я не нашла в себе сил даже на чисто условный кивок, просто уронила голову на подушку. Одно место на голове болело как сумасшедшее, - видимо, та самая трещина.
- Вам следует больше спать, дорогая, потому что сон - наилучший отдых и кратчайший путь к выздоровлению, - назидательно сказала медсестра. - Я буду забегать я проверять, все ли у вас в порядке. - Она поправила уже слегка сплюснутый контейнер с внутривенным, потрепала меня по плечу и наградила своей фирменной улыбкой, утопив глаза в щеках. - Все будет хорошо!
Тесные тапочки проскрипели к двери, а я осталась лежать, глядя в потолок. Знакомый мотив зазвучал снова, приглушенно и как бы издалека. Уснула я, пытаясь вспомнить, где и когда его слышала.
- Со мной все в порядке, Джордж, Честное слово! Я отстранила телефонную трубку насколько смогла, безмерно благодарная Создателю за каждую из пяти тысяч миль, что отделяют Аляску от Теннеси.
- Я немедленно все бросаю и еду, чтобы за тобой присматривать!
Голос звучал не особенно внятно, заглушаемый помехами и время от времени голосами рабочих, проходивших мимо по коридору громадной бытовки, служившей им домом во время работы на буровой.
- Нет, в самом деле! Найдется же там какая-нибудь работа для буровика. Я обо всем позабочусь, а когда ты совсем оправишься, станем жить, наконец, настоящей семьей. Все будет, как ты мечтала: маленький уютный домик, камин в гостиной. Ну что, детка, договорились?
- Мы разведены, Джордж, - напомнила я, борясь с жестокой головной болью. - И перестань называть меня деткой!
- Но я тебя по-прежнему люблю, - сказал Джордж с непоколебимой уверенностью в голосе.
Я смотрела на телефон и мысленно заклинала: «Повесь трубку! Повесь трубку… и катись к такой-то матери!»
- Джордж, не нужно ничего бросать и не нужно никуда ехать. На днях меня выпишут, и я вернусь к работе. У меня просто не будет на тебя времени.
Ответом был лишь сплошной треск помех на линии. Молчание в трубку было у Джорджа недобрым знаком. Он мог сейчас бороться со слезами, а мог замышлять убийство. Ничего нельзя было сказать наверняка.
- Надеюсь, мы друг друга поняли, - снова начала я. - Мое место в Теннеси, а твое - на Аляске. Со мной все…
Меня отвлек звук отворяющейся двери. Высокий мужчина в деловом костюме адресовал мне улыбку - как пробный шар. На нем было метровыми буквами написано «адвокат», но я не позволила себе сразу впасть в отчаяние. Вдруг это всего-навсего глубоко верующий из местного библейского кружка, который решил нанести визит страждущим. Эдакий добрый самаритянин.
- Пора прощаться, Джордж. О приезде даже не думай! Я вообще жалею, что тебе сообщили.
Когда мне пришлось лежать в этой больнице по первому разу, после взрыва, мы были еще женаты. Я внесла рабочий номер Джорджа в графу «на непредвиденный случай», и, само собой, он осел в моем файле - поступок из числа тех, о которых потом многократно сожалеешь.
- Я люблю тебя, детка, и не могу бросить на произвол судьбы. Я здесь с ума сойду, не зная, как у тебя дела!
Я подавила вздох, а заодно и тошноту. Настал момент прибегнуть к тяжелой артиллерии.
- Судебный запрет все еще в силе, Джордж. Ты не имеешь права ко мне приближаться, а если попробуешь, дело кончится тюрьмой.
Я повернулась к незваному гостю (который, кстати сказать, после моих последних слов заметно скис) и взглядом спросила, какого рожна ему от меня нужно, при этом напряженно прислушиваясь к молчанию в трубке. Наконец там невнятно прозвучало что-то вроде «стервозная баба» и послышались короткие гудки. Теперь можно было с уверенностью сказать, что опасность миновала: Джордж хорошо знал, как местная полиция относится к приезжим с агрессивными наклонностями. Учитывая все еще висевшее на нем обвинение в незаконном ношении оружия, запрет приближаться к бывшей жене ставил точку на его правах в штате Теннеси.
Положив трубку, я помассировала виски кончиками пальцев.
- Я могу зайти попозже, - сказал гость.
- Какой смысл? - отмахнулась я. - Вот если бы вы ушли и не вернулись, тогда другое дело.
Улыбка у него была легкая, скользящая, не из тех приклеенных, что так раздражают. А после моего замечания в ней даже появился оттенок лукавства.
- Вот этого я вам обещать не могу. - Он протянул руку. - Вы Ванда Лейн. А меня зовут Уолтер Бриггс.
Нет, улыбался он все-таки поразительно ненавязчиво и как будто искренне, так что я не могла не улыбнуться в ответ, пожимая протянутую руку. Уолтер Бриггс был шатен и носил очки, которые его, впрочем, не портили. Рукопожатие было крепкое, но тоже ненавязчивое, не как если бы он с ходу пытался подавить авторитетом. Он казался неприметным, пока не улыбался, а улыбаясь, становился привлекательным.
- Я адвокат.
Кто бы мог подумать!
- Это я сразу поняла.
- То есть?
- В библейский кружок вы не впишетесь.
- Что, простите?
- А то! - Я скрестила руки на груди, как щит в предстояще атаке, - нельзя было подождать до выписки? Или хотя бы пока отменят обезболивающие?
Брови Бриггса приподнялись, глаза самую малость округлились. Да, он неплохо разыгрывал из себя святую наивность, но стреляного воробья на мякине не проведешь. Поскольку пауза затягивалась, я заговорила медленно и раздельно, как бы обращаясь к умственно отсталому:
- Подписывать ничего не стану, не дождетесь.
- Ясно, - только и сказал Бриггс.
- Именно так! Бегите к своему ненаглядному Задохлику и скажите, что во второй раз я на его финты не куплюсь.
Лукавства в улыбке заметно прибавилось, и это мало-помалу начало меня доставать.
- А кто такой Задохлик?
- Адвокат этих пройдох из Хейстипгской газовой, кто же еще!
- В смысле, Джон Дуглас?
- Ну да! - нетерпеливо подтвердила я. - А с вами нам не о чем больше разговаривать! Уходите и не тратьте зря время.
- Вам не стоит беспокоиться. - Он издал смешок, который отлично гармонировал и с улыбкой, и с манерой держаться, то есть был на редкость противным. - Мое время - на что хочу, на то и трачу.
- Могу сказать то же самое о своем, - процедила я. - И у меня нет ни малейшего желания и дальше тратить его на беседу с вами.
- Понимаю и не смею больше вас задерживать, миссис Лейн. - Уолтер Бриггс достал из нагрудного кармана визитную карточку. - Вот, возьмите. Я к вашим услугам. Между прочим, хотя я действительно знаком с Джоном Дугласом, наши интересы никак не пересекаются.
На карточке стояло: «Уолтер Бриггс, судебный адвокат». Я подняла глаза, и он снова показался мне привлекательным с этой своей легко вспыхивающей улыбкой, в которой явно сквозило лукавство.
- В таком случае зачем вы здесь?
- Как вам сказать, миссис Лейн… - Он помедлил, как бы подбирая слова. - До меня дошли слухи о том, что случилось в тот день в зале суда. Я на вашей стороне и считаю, что у вас есть все основания для иска «Лейн против города». Если надумаете подавать, можете рассчитывать на мою помощь.
Я еще раз пробежалась глазами по карточке и по его лицу.
- Вы не похожи на тех, кто вербует клиентов по больницам…
- Правильно. Потому что я вовсе не из таких.
- А тогда можно узнать, чему обязана такой честью?
- А можно узнать, у вас каждое новое лицо вызывает такую антипатию?
- Нет, не каждое, - ответила я, чувствуя, как губы сами собой складываются в улыбку (мужское обаяние - сильная штука, а у Бриггса его было в избытке). - Только если это лицо адвоката.
Появилась Вера с подносом. Судя по ароматам, меня наконец перевели в другую группу питания (до этого приходилось кое-как перебиваться, запивая таблетки бульоном).
Уолтер Бриггс посторонился, давая дорогу.
- Приятного аппетита. Мне пора. - Он пошел к двери, помедлил и, уже держась за ручку, адресовал мне мимолетную улыбку. - Рад, что вам лучше.
Вера смотрела на него во все глаза. Заметив это, он улыбнулся и ей - намного приветливее. Я ощутила странную досаду.
- До свидания.
Он вышел. Вера медленно отвернулась от двери.
- Ухты! Шикарный мужик.
- Да, ничего.
- Ничего? Ну знаете, Ванда! Такого мужика надо ценить, даже когда его уже заполучила. Будь у меня такой дружок, я бы не выперла его из постели, даже если бы он потребовал туда завтрак!
- Никакой это не дружок, - брюзгливо возразила я. - Мы только что познакомились.
- Как так? - изумилась медсестра. - Да ведь он торчал тут, можно сказать, безвылазно, пока вы лежали в коме. Я все думала: надо же, какой преданный!
- Тут - это где? В больнице?
- Да прямо тут, в этой вот самой палате!
- Безвылазно? - Я прикинула вероятность того, что под этой обаятельной личиной таится маньяк, и решила, что вряд ли. - Днем и ночью?
- Ну, это я малость загнула, но вообще он заходил каждый божий день. Иногда только заглядывал - узнать, не пришли ли вы в себя, но чаще сидел у постели. Знаете, не одна я думала, что это ваш дружок! Да и что еще мы могли подумать? Уж если мужик так крутится вокруг женщины в коме, значит, они не первый месяц знакомы.
- Логично, - хмыкнула я. - Тем не менее, придется разочаровать ваш дружный коллектив.
И сунула Вере карточку. Она прочла и развела руками:
- Адвокат, чтоб его!..
- Вот именно, - буркнула я.
Взбив подушки и придвинув мне поднос, она некоторое время постояла надо мной с задумчивым видом.
- Значит, адвокат… и все равно, из постели я бы такого не выперла. Ну ладно, мне пора, а вам приятного аппетита и, кстати, с днем рождения!
- Что, простите?! - Я уронила поднятую было вилку.
- Разве нет? - Медсестра потерла лоб, как бы собираясь с мыслями, и облегченно вздохнула. - Ну, правильно, с днем рождения! Двадцать шестого октября, именно так. Или в вашем файле ошибка?
- Да нет, все верно. Значит, мне уже тридцать два. Уж как мы рады, как рады!
Вера явно приготовилась отпустить расхожую шуточку, но и последний момент прикусила язык, за что я была ей только благодарна.
- Это ничего, если я спрошу, есть ли у вас родственники?
- Есть, в Нью-Йорке.
Я ждала, что она начнет выпытывать дальше, но она только спросила:
- Может, связаться с кем-нибудь из них? Правда, вы просили не соединять, даже если снова позвонит муж…
- Бывший муж, - автоматически поправила я, тыча вилкой в кусок жареного цыпленка, который упорно отпрыгивал. - Послушайте, эту птицу догадались хотя бы прикончить? Я уж не говорю о том, чтобы приготовить.
- Но, Ванда…
- А это что за отвратительное месиво? Пюре из пакета? Не могу поверить! Миллион баксов в сутки за койку - и у вас нет средств па настоящую картошку?!
Несколько секунд Вера только хлопала глазами, потом неуверенно предложила:
- Я могла бы составить вам компанию - у меня вот-вот начнется обеденный перерыв. Поели бы вместе, поболтали…
- Это что же, из жалости? Не беспокойтесь, я привыкла к одиночеству, и оно меня нисколько не тяготит. Даже наоборот.
- Зато меня тяготит! - заявила Вера, демонстративно приняв позу «руки в боки». - Терпеть не могу жевать в одиночку. Думала, хоть разок пообедаю по-человечески, но теперь вижу, что с вами не споешься.
Я сочла за лучшее смягчиться.
- Раз так, зачерпните и мне из своего медсестринского котла. Наверняка там картошка повкуснее.
- Ладно уж, зачерпну.
Хмыкнув, Вера заскрипела своей обувью к выходу.
Значит, день рождения. Какая удача!
Я вернулась к борьбе с цыпленком, но отвлеклась на мотив, который здесь явно предпочитали всей остальной музыке (что, надо признаться, раздражало меня чем дальше, тем больше). Хуже всего, что мне никак не удавалось опознать мелодию - радио едва шептало. Что-то из классики. Пьеса для рояля с оркестром. Вот сейчас будет крещендо.
- Надеюсь, эта картошка…
- Тсс! - зашипела я, прикладывая палец к губам. Вера замерла, через плечо встревожено оглядывая коридор. Но мелодия уже затихла. Я уронила руку на одеяло. Что-то в моем лице заставило Веру пристальнее в меня всмотреться.
- Что с вами, Ванда?
- Да так, ничего особенного. - Я рассеянно следила за тем, как она устраивается со своим подносом на краю соседней постели. - Просто эта мелодия начинает сводить меня с ума.
- Какая мелодия?
- В том-то и дело, что не знаю! Может, вы мне скажете, раз ее снова и снова передают по вашей радиосети!
- У нас нет никакой радиосети, - ответила медсестра озадаченно.
Я пропустила ее ответ мимо ушей, пробуя наконец цыпленка. Он оказался не так плох, как я ожидала. Желудок истосковался по настоящей еде и ответил на первый же кусочек довольным воркованием.
Внезапно до меня дошло.
- То есть как - нет радиосети?
- А вот так! - засмеялась Вера. - Нету, и все тут. То есть поначалу, конечно, была, но ведь вы, больные, народ привередливый. Вечно кто-то жаловался, что ему не нравится репертуар. Ну и было решено отключить общую трансляцию. Кто хочет и кому можно, приносит музыку с собой.
- Но я слышу мелодию! Причем всегда одну и ту же. Она сразу стала серьезной.
- Вот что, схожу-ка я за доктором.
Я уже открыла рот для возражений, но тут музыка возобновилась, и я вскинула руку:
- Вот она! Слушайте, слушайте! Просто спятить можно, ей-богу. То звучит, то не звучит, словно кто-то крутит ручку настройки. А главное, никак не успеваешь сообразить, что это все-таки за вещь.
Приближалось крещендо. Я умолкла, напряженно прислушиваясь. Вера не сводила с меня встревоженного взгляда. Как и всегда, все затихло в самый интересный момент.
- Вот дьявольщина! Так что же это за вещь?
- Я иду за доктором, - заявила медсестра, вставая.
- Почему за доктором? Что, он лично включает музыку?
- Да ведь нет никакой музыки!
- То есть как это - нет музыки? Я же ее только что слышала… да и перед этим несчетное число раз!
- А я нет!
- Ну и что это значит?
- То, что вы слышите несуществующую музыку, вот поэтому мне придется вызвать доктора Харленда.
- Только не из дома!
- Он сегодня дежурит, прямо как по заказу. - При этом Вера шажок за шажком отступала к двери. - А вы пока доедайте.
Я отложила вилку, внезапно пресыщенная непривычно обильной едой. Кивнула. Вера вышла, а я повернулась к окну, за которым уже стемнело. Желтые пятна фонарей расплылись, когда глаза заволокло слезами. Мне было что оплакивать: в свой собственный день рождения одна, как перст, если не считать поехавшей крыши. Можно себе представить, какое светит тридцатитрехлетие!
Через неделю меня выписали. Доктора сходились во мнении, что мне все же невероятно повезло: никаких серьезных повреждений, кома была недолгой, а уж очнувшись, я прямо-таки стремительно пошла на поправку. Голова моя уже почти не кружилась, разве что от резких движений. Меня уверяли, что окончательное выздоровление - вопрос самого ближайшего времени и что лучшее лекарство - родные стены.
- А как быть с музыкой? - прямо спросила я доктора Харленда, бесцеремонно перебив очередные разглагольствования насчет моего везения.
Мы сидели на моей заправленной койке в ожидании медсестры с инвалидным креслом, в котором только и может покинуть больницу бывший пациент, даже если он уже в состоянии побить все олимпийские рекорды. Правила, как вы сами понимаете, дело святое.
Доктор Харленд повел из стороны в сторону своей приклеенной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25