— Можно, Иван. Можно! В любом деле можно лукавить. Но с тобой я лукавить не хочу. Я иду с тобой не только по велению сердца, не только по дружбе и потому что мне надоело сидеть в кресле командующего. Хотя и то и другое в моем решении присутствует. Я иду ещё и потому, что хочу поделить с тобой, Климом и Алексеем славу первопроходцев. Я честолюбив, Иван! Мне хочется, чтобы моё имя сохранилось в памяти человечества.
— Оно сохранится и без этой операции, — мягко заметил Иван. — Имя командующего дальним космофлотом второй половины двадцать третьего века.
Снегин пренебрежительно шевельнул бровью:
— Это не слава. Не та, настоящая слава, которая остаётся в памяти человечества навсегда. Я хочу славы Христофора Колумба, Юрия Гагарина, Андрея Дзю! И ты можешь подарить мне эту славу, если возьмёшь на «Перун». Теперь я сказал тебе все как на духу. Вот и решай окончательно — берёшь меня на борт «Перуна» или нет.
— Конечно, беру! И если хочешь, садись на левое кресло, за командира. Я не жаден до славы, Всеволод.
— Знаю. Но хоть я и жаден до славы, слева не сяду. Интересы дела прежде всего. — Снегин грустновато улыбнулся. Как пилот, ты сейчас на голову выше меня. Да пожалуй, и всех остальных!
— Не преувеличивай, — поморщился Иван.
— Скромность — паче гордости. А вообще, ты прав. Как писал этот громкогласный поэт-трибун? Сочтёмся славою, ведь мы свои же люди! — Снегин подсел к Ивану вплотную, приобнял его за плечи и спросил: — Сколько мы сидим здесь с тобой?
Лобов на секунду задумался.
— Минут тридцать-сорок, не больше.
— Тридцать-сорок. — Всеволод, морща в раздумье высокий лоб, покачал головой. — А через месяц-другой, когда на гребне ударной волны примет старт «Перун», за тридцать — сорок минут нас вынесет по рукаву Ориона за пределы Галактики в окрестности Одинокой Звезды! Можно ли верить в это?
— Тридцать минут — это в идеале, — практично заметил Иван. — Отдел астрофизики, выбирая звёздную пару для вспышки, будет, конечно, к нему стремиться. Но вряд ли он достижим.
— Я и говорю об идеалах. — Снегин повёл рукой. — Смотри, Иван!
Шумел и плескался фонтан, вокруг которого под негромкую музыку двигались пары танцующих. Одни молча, полностью отдавшись ритму движений, другие — обмениваясь короткими репликами, и третьи — будто полностью погрузившись в оживлённый разговор. Среди танцующих Иван заметил и красавицу-африканку. И она перехватила взгляд, только не его, как спустя секунду понял Иван, а Всеволода, сидевшего рядом. Подняла в приветствии смуглую руку и улыбнулась, сверкнув полоской сахарных зубов.
— Смотри, Иван, — повторил Снегин.
Между горками цветов и разноцветной зелени растений сидели за столиками космонавты и их друзья. Ели и пили, просто отдыхали в привычной для себя атмосфере. Говорили, хохотали, слушали, глядя в глаза собеседников, печалились, улыбались и отрешённо молчали.
— Смотри, Иван. Это жизнь! Земная жизнь, которую я люблю столько же, сколько самого себя. Да это и есть я сам, только в бесконечно разных отраженьях. Сколько людей! Сколько разных, непохожих страстей!
Иван покосился на Снегина, стараясь понять, куда он клонит. Медальное лицо Снегина было взволнованным, почти грустным. Но перехватив взгляд товарища, он улыбнулся.
— Тридцать минут — в идеале, как ты справедливо уточнил, и мы с тобой, покинув все это, оказываемся под чёрным небом бесконечности, в котором парит светлокрылая Птица — Галактика. У тебя не кружится голова? Тебе не хочется заплакать? Может быть, от счастья, может, от горя, может, от вкушения живого чуда?
Иван не ответил ни на улыбку, ни на вопросы товарища. Он не выглядел ни грустным, ни взволнованным. Всеволод подавил в себе разочарование, похожее на раздражение, разочарование душевной разделенности… И тут вдруг понял, почему Иван так отрешён от кипящей здесь, в кафе земной жизни. Понять это было так легко, что Снегин устыдился своей недогадливости. Глядя на танцующих и на сидящих за столиками, Иван конечно же машинально искал в этой привычной для глаза космонавта обстановке Лену Зим. Не мог не искать! И если для него, Всеволода, полет к Уикте был волнующим риском, сказкой, подвигом, погоней за удачей и славой, то для Ивана это было естественным движением души. И делом, которое во имя своей любви надо было сделать возможно чище и лучше.
— Ладно, — после паузы проговорил Снегин, — вернёмся от поэзии к прозе.
Иван некоторое время непонимающе смотрел на него, потом сдержанно согласился:
— Вернёмся.
— Проход пролива Персея на ударной волне гравитации — вот соль задуманной тобой операции с позиций человечества. Но для тебя лично — это ведь не цель, а только средство. Я не ошибаюсь?
— Нет.
— От пролива до Одинокой Звезды рукой подать. Но, ты знаешь, для силового обследования Уикта закрыта. И я против снятия этого запрета.
— И я против.
Снегин удовлетворённо кивнул. Он снова чувствовал себя командующим дальним космофлотом, а не помощником командира патрульного корабля, роль которого он сам себе уготовил в будущем.
— Цивилизация моноцитов, цивилизация без науки в нашем понимании и вовсе без техники, — уникальна. И даже если мы попробуем добиться хотя бы частичной отмены запрета, все равно ничего не получится. А высаживаться на Уикту без оружия и средств активной защиты… Ты знаешь, что из этого получилось.
Лобов отрицательно качнул головой.
— Не знаю. И никто не знает.
— Верно. Но как бы то ни было, пропала целая экспедиция. На тяжёлом рейдере!
— Пропала — это не значит погибла.
— И это верно. Но много ли будет проку, если и мы пропадём там без вести?
Иван ответил не сразу.
— Видишь ли, — проговорил он в раздумье. — Может быть, нам и вообще не придётся идти к Одинокой Звезде. У пролива Персея на мёртвом якоре стоит «Антарес» — все ещё ждёт ремонта. Энергии и жизненных запасов на нем, из расчёта на двух человек, примерно на год, я справлялся. И если Лене удалось уговорить Мира Сладки, они будут ждать нас на «Антаресе».
— Ждать? Чего ждать, если жизненных запасов там на год, а ходу туда от Земли — по меньшей мере два? Они же не знают о сумасшедшей твоей идее, о гравитационном сёрфинге!
— Знают, — спокойно возразил Иван. — По крайней мере, Лена знает. Я ведь долго вынашивал эту идею. И естественно, поделился своими мыслями с Леной. Она даже слово взяла с меня.
— Какое слово!
— Если я решусь на эксперимент, то непременно возьму её с собой, в порядке исключения. — Лобов улыбнулся этому воспоминанию и поднял глаза на Снегина. — Лена будет ждать меня на «Антаресе». Она меня знает. Будет! Если, конечно, ей удастся убедить Мира Сладки.
— Будет, — согласился Всеволод, поглядывая на товарища с непонятной для самого себя грустью. — А если Мира убедить не удастся? А он — командир, ситуация — аварийная, Лена же человек дисциплинированный.
Лобов кивнул.
— Дисциплинированный. — Он вздохнул. — Если убедить Мира не удастся, они пополнят свои запасы на «Антаресе» и уйдут на Уикту. Но, может быть, они все-таки подождут месяц-другой!
— Может быть, и подождут. А может быть, и не подождут! Как их встретит Уикта? И как мы будем их искать? Если силовое воздействие исключено!
В глазах Лобова мелькнула лукавинка.
— У меня есть пароль к моноцитам.
— Какой пароль?
— Я встречался с Андреем Дзю. И он дал мне пароль к Туку, с которым дружил больше других.
— Никогда не слышал о пароле! — В эмоциональности Снегина слышалось не столько недоверие, сколько возмущение — в конце концов, разве не ему, командующему дальним космофлотом, полагается первым узнавать о таких вещах?
— Андрей Андреевич никому и не говорил об этом.
— А тебе сказал?
Лобов кивнул:
— Мне сказал.

Эпилог
Ударная волна гравитации от вспышки новой звезды, белого карлика тесной звёздной пары — ВМ 1713 по каталогу службы безопасности, рассыпалась в двух-пяти часах хода на крейсерской гиперсветовой скорости от пролива Персея.
— Попадание в десятку! — удовлетворённо констатировал Снегин, когда Клим доложил результаты обсервации. Он гордился работой отдела астрофизики, сумевшего выбрать и саму звёздную пару, и гравитационный заряд подпространственной торпеды. И не скрывал этого!
Сёрфинг прошёл гладко. Сказались пилотажные тренировки, которыми изнурял себя не только Лобов, но и Снегин в период подготовки к экспериментальному полёту. Тренировались на пилотажной модели «Перуна», условия сёрфинга задавались математическим имитатором процессов ударной гравитации. Сначала в простых, а потом во все более сложных условиях, вплоть до критических по углам подхода и характеру переднего фронта ударной волны.
— В общем-то, как на тренажёре, — сказал Иван, снимая со штурвала руки. И тыльной стороной левой кисти провёл по лбу, стирая капли пота — непросто дался ему этот экстремальный получасовой пилотаж.
Реплику Лобова экипаж «Перуна» встретил дружным смехом. Смех этот был естественной разрядкой того высокого, хотя и незаметного внешне напряжения, в котором космонавты находились последние часы. Служба безопасности перед запуском торпеды в точку Лангранжа поверхности Роша ещё раз уточнила вероятность благоприятного исхода встречи ударной волны и последующего сёрфинга. И сообщила её значение на борт «Перуна», уже стоявшего на исходной позиции в рукаве Ориона. Эту вероятность, вероятность жизни в противовес гибели, равную семидесяти шести процентам, каждый из находящихся на борту серфингуюшего корабля все время держал в голове. Семьдесят шесть! Много это или мало? Все зависит от точки зрения. Если сидеть в ЦУПе, центре управления полётом, семьдесят шесть процентов выживания выглядят приемлемо, но когда сидишь в кабине идущего на гиперсветовой скорости корабля, слышишь команду запуска гравитационной торпеды и знаешь, что через считанные секунды обрушится ударная волна, способная разнести тебя в молекулярную пыль, счёт идёт другой. Разум, как ни старайся, упрямо цепляется не за вероятность благополучного исхода, а за вероятность гибели. И двадцать четыре процента начинают казаться непомерно большой, к тому же ужасно несправедливой цифрой. Это значит, что из четырех попыток серфингирования одна, как это ни печально, кончится катастрофой. А какая — четвёртая или же сразу первая — неизвестно!
Итог причинам смеха подвёл Кронин, заметивший с напускной серьёзностью:
— Я тоже не заметил особой разницы между тренажёром и полётом на сёрфинге. И в том и в другом случае — это своего рода хождение по бревну. По существу процесса — разницы никакой. Но в первом случае бревно лежит прямо на земле, а во втором — перекинуто через пропасть, на дне которой бушует горный поток.
Инженер, конечно, шутил. Он шутил потому, что именно в такой форме, привычной для себя и приятной для других, привык снимать напряжение рискованных ситуаций. Он шутил и потому, что за это время Иван Лобов не проронил ни слова. Мысленно Иван был уже там, за проливом Персея. Пройдёт два с небольшим часа, «Перун» пройдёт этот пролив и вынырнет из гиперсвета в живое, эйнштейново пространство. Иван выйдет на связь с «Антаресом»… И все станет на свои места!
Надежда, если она поселяется в душе такого человека, как Иван Лобов, обладает завораживающими свойствами. Убедив себя, что Лена и Мир Сладки живы, Иван сумел убедить в этом и других. И за хлопотами программы экстраординарного полёта на гравитационной волне эта убеждённость как-то незаметно превратила надежду в реальность. Подсознательно у экипажа «Перуна», включая и самого Лобова, укрепилось мнение, что самое главное — это сёрфинг. Благополучный сёрфинг! А далее серьёзных проблем уже не будет, вопрос о спасении Лены и Мира Сладки решится как бы сам собой. Разум Лобова полусознательно отворачивался от того жгучего факта, что вовсе неизвестно — уцелел бортовой шлюп «Денеболы» или нет, живы Лена и Мир Сладки или погибли. «Потом, это все потом! — твердил торопливо разум, когда внимание Ивана невольно обращалось к этому вопросу вопросов. — Сначала сёрфинг, все остальное потом!» И вот это самое потом наступило. И грызло — сердце, душу и разум Ивана Лобова. Ждать оставалось два часа. Всего два часа, долгих, проклятых часа, полных вспышек надежд и тщательно скрываемого отчаяния!
Лобов взглянул на Снегина:
— Мне кажется, теперь тебе надо занять левое кресло, Всеволод.
Синие глаза Снегина похолодели.
— Почему?
Вопрос прозвучал излишне резко, и Снегин пожалел об этом. Он всегда был самолюбив, а поэтому и обидчив, знал за собой этот недостаток, старался блокировать его, но… То, что легко удавалось ему в служебном кабинете, на совещаниях и советах, не всегда давалось в области личных контактов. Всеволоду показалось, что Иван просто жалеет его и в утешение, потакая чужим амбициям, уступает ему командирское кресло и право пилотировать корабль от первой руки. А пожалел Снегин о своей резкости потому, что тут же, вторым ходом мысли понял — не до жалости и не до чужих амбиций сейчас Ивану. Но слово, излишне резкое в корабельной атмосфере, уже вылетело — не поймаешь его, как это хорошо известно. Но Иван или не обратил внимания на его резкость, или попросту её не заметил.
— Ради дела, конечно, — ответил он и, видя, что товарищ не вполне понимает его, добавил: — Подустал я на сёрфинге. Да и вообще, ожидание мучает! Будь я один, собрался бы. А когда есть ты, зачем?
Снегин положил руку на его плечо:
— Все будет как надо. Не беспокойся!
— Да я и не беспокоился. — Лобов помолчал и признался: Если бы я и собрался, все равно с тобой мне сейчас не потягаться. Расклеилась моя душа! Так что, дела ради — садись слева.
Напряжение Ивана достигло предела, когда «Перун», ведомый Снегиным, благополучно прошёл пролив Персея и в заданной точке живого пространства вынырнул из локального тоннеля гиперсветового хода. Волновался конечно же не только Иван, напряжение на борту «Перуна» было общим. Оно было таким, что «выхлоп» корабля в мир ординарных пространственно-временных связей, обычно тяжёлый по своим физическим и психологическим последствиям для экипажа, на этот раз прошёл как бы незамеченным, чему, конечно, помог и длительный опыт гиперсветовой работы, и то высокое пилотажное искусство, с которым Снегин уложил «Перун» с гиперсвета прямо в состояние покоя.
— Спасибо, Всеволод, — сказал Лобов, когда «Перун», поматываясь на всех осях от перегрузок, уравновесился, наконец, в состоянии покоя. — Никто бы не сделал этого лучше.
Знаком показав товарищу, что берет теперь управление на себя, Иван включил ревун. Так на жаргоне гиперсветовиков назывался кодовый сигнал: «Всем, всем, всем! Отвечай, кто слышит!» Если Лена и Мир Сладки на «Антаресе», если они даже только побывали на нем, уйдя потом на Уикту, бортовой компьютер корабля они конечно же привели в дежурное состояние, он ответит! Ревун исправно работал секунду, другую… десять секунд… двадцать, — «Антарес» не отвечал. Заметив, как каменеет лицо Ивана, Снегин посоветовал:
— Попробуй на аварийной волне ближней связи. Мало ли что!
Толчком большого пальца Лобов перекинул тумблер срочного вызова на аварийную волну. И снова, звонкими каплями отдаваясь в накалённом сознании эхом уходящего времени, потянулись секунды ожидания. «Антарес» не отвечал и по линии ближайшей связи на аварийной волне.
— Введи в сигнал свой персональный позывной, Иван, вдруг посоветовал Клим, — кодом на сегодняшнюю дату.
— Это идея! — поддержал инженер.
— Да и почему, в конце концов, не попробовать? — резюмировал Снегин.
У Ивана были свои основания поступить именно так — на основе информации, которую ему и только ему под честное слово передал Андрей Дзю. Он набрал на каблоблоке свой персональный позывной «001», а затем год, месяц и число по мировому времени. Помедлив несколько секунд, ведь это был последний шанс, Лобов нажал исполнительную кнопку. Теперь его персональный позывной, зашифрованный сегодняшним кодом космофлота, начал дополнять всеобщий вызов ревуна. Позывной сработал! Почти без паузы по громкоговорящей связи прозвучал безликий голос бортового компьютера.
— «Антарес» на связи!
— Ура! — закричал экспансивный Клим.
Его поддержал и Алексей, а Всеволод, сидевший рядом с Лобовым, потянулся к нему и приобнял за плечи. Если связь с «Антаресом» была распечатана личным кодом Ивана, можно было почти не сомневаться в том, что Лена Зим побывала на его борту. Иван понимал это лучше, чем кто-нибудь другой, но не позволил себе радоваться. Он знал, как коварен бывает даже счастливый случай. И как всякий гиперсветовик со стажем, Иван был суеверен, без всякого налёта мистицизма, конечно, просто боялся испугать удачу.
— Сидеть по местам, — не форсируя голоса, подал он традиционную команду. — Ходовая готовность!
— «Антарес» на связи… «Антарес» на связи… — повторял между тем с трехсекундным интервалом бортовой компьютер аварийного корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20