– Нилл, послушай, Фиона тут ни при чем. Поверь, я сама так решила! Просто мне не по душе сидеть под замком целый день – я к этому не привыкла. В общем-то я рассчитывала вернуться… задолго до твоего приезда.
– Охотно верю.
– Нет-нет, не для того, чтобы обмануть тебя, поверь, – просто чтобы не заставлять тебя лишний раз волноваться. – Кэтлин вдруг взглянула на него, и нежность, сиявшая в ее глазах, заставила Нилла замереть. – Конечно, оправдания этому нет, но день был такой чудесный, что трудно было устоять. А это место, Нилл! Должно быть, красивее его нет во всем мире!
Уж это Ниллу не требовалось объяснять – неизъяснимое очарование, которым веяло отовсюду, запомнилось ему с детства.
Ему вдруг отчаянно захотелось усадить Кэтлин перед собой в седло, дать шпоры коню и уехать прочь от этого места, воспоминания о котором, сладкие и мучительные, до сих пор жгли его душу. Внезапно ему пришло в голову, что в первый раз с того дня, как он вернулся в эти места, он смог думать о прошлом без спазм в горле. Но почему? Потому что впервые видел перед собой не только ужас, боль и позор, ставшие неотъемлемой частью его прошлого, но и картины безоблачного счастья – те, которых когда-то боялся больше всего. Да, с горечью подумал Нилл, из всех мест, куда он мог бы вернуться, ни одно не смогло бы причинить ему больше боли, чем это.
Он вздохнул и спрыгнул на землю.
– У меня к вам один маленький вопрос, леди, – начал он, мрачно глядя ей в лицо. – Скажите на милость, каким образом вы рассчитывали притащить в Дэйр эти тяжеленные мешки? – И Нилл выразительно ткнул пальцем в один из них: перемазанный грязью, насквозь мокрый мешок, из которого торчали пучки свежей зелени, чуть не лопался.
Кэтлин растерянно пожала плечами:
– Ну, как-нибудь. Честно говоря, я страшно рада, что тебе удалось меня отыскать. Видишь ли, оказалось, что я… немного перемазалась…
Только услышав приглушенный смешок, Кэтлин осмелела настолько, что решилась улыбнуться в ответ.
– Нилл, это место просто восхитительно! Можно подумать, какая-то фея опрокинула над ним свой рог изобилия! Как ты вообще мог решиться уехать от такой красоты?! – Кэтлин осеклась, сообразив, что сказала что-то не то. – Прости. Я вовсе не имела в виду…
Нилл уже успел возненавидеть минуты, когда ее лицо вдруг гасло у него на глазах. Казалось, вся радость жизни, бившая в ней ключом, исчезала без следа. Почему-то это причиняло ему больше боли, чем воспоминания о собственном безрадостном прошлом. В конце концов, решил он, прошлое не более чем тень, которая вот-вот исчезнет. А Кэтлин, живая, прелестная Кэтлин – рядом, в двух шагах от него!
– Мой отец всегда говорил, что это – сердце Дэйра, – мягко сказал Нилл. – Мы сделали все, чтобы это место осталось нетронутым, поскольку, как всякое сердце, оно дает жизнь всему остальному поместью.
– Здесь и вправду чудесно! – с восторгом вздохнула она. – Если у земли может быть сердце и душа, тогда я уверена, твой отец был совершенно прав.
– Он уверял, что это место – обиталище фей, но сейчас мне кажется, что он просто любил его за красоту.
Девушка смутилась:
– Мои растения… мне не следовало выкапывать их!
– Нет. Даже живущие тут феи, думаю, сочли бы за честь, что Кэтлин-Лилия побывала здесь, чтобы перенести часть их богатства в Дэйр.
Лепесток цветка нежно опустился на ее щеку, и Нилл осторожно смахнул его. Глаза Кэтлин расширились от удивления. Ее смущение и радость заставили его пожалеть, что он не сказал это раньше. Нилл вдруг с изумлением почувствовал, что между ним и этой девушкой, так тонко понимающей красоту, радость и печаль его родной земли, протянулись какие-то таинственные нити.
– Мы приезжали сюда за день до того, как моего отца арестовали, – сказал он. – Мама с Фионой на одной лошади, а мы с отцом – на другой. Помню, мама часто плакала. Она просила нас молиться за человека, который был ближайшим другом отца. Он умер, но я так и не понял, почему она плакала. Ведь он был воином и нашел свою смерть в бою. Именно о такой смерти я всегда мечтал.
Не знаю почему, но в тот раз мне показалось, что все вдруг изменилось. Отец сказал матери, что все произошло именно так, как должно было. Но может быть, он уже о чем-то догадывался. Нет, не могу сказать, что я чего-то боялся. Ведь в моих глазах отец был героем – он мог сражаться с морскими чудовищами, запросто управиться с целой армией. Он был Ронан из Дэйра, о его храбрости барды слагали песни. Кто мог победить такого человека, как мой отец?
– Как я тебе завидую, Нилл! Должно быть, это дар судьбы, когда чувствуешь, что тебе ничто не угрожает.
– Да, только тогда я этого еще не знал. Был уверен в том, что отец всегда будет рядом. И поэтому, когда его не стало, было особенно больно. – Голос Нилла задрожал. – В тот, последний день отец подарил мне деревянный меч, словно я уже стал настоящим воином, приказав защищать мать и сестру. Господи, да я чуть было не лопнул от гордости! – Нилл с трудом проглотил вставший в горле комок. – Плохо же я выполнил его приказ, верно?
– Ты сделал все, что смог. Ты ведь был совсем еще мал, а на тебя вдруг свалилось такое горе. Твой отец понял бы и простил тебя.
– Но теперь я мужчина. И глупо было бы искать оправдание.
Нилл и сам не понимал, что побудило его рассказать Кэтлин о том, что случилось тогда, – сожаление, гнетущее чувство вины или любовь отца, которая, как он тогда верил, принадлежала ему без остатка?
Взяв девушку за руку, Нилл потянул ее за собой вверх по склону холма. Прежде это место принадлежало им одним – матери и Фионе, отцу, ему самому. Мальчишкой Нилл свято верил, что если они останутся здесь навсегда, то обретут бессмертие и будут жить вечно, подобно древнему герою Ойзину, ушедшему в Страну Вечно Юных.
– Там, в самом конце подъема, лежит огромный камень, – смущенно объяснил Нилл, – с такими же надписями, как на том, что возле твоего аббатства.
Но когда они оба взобрались на вершину холма, то не вид древнего алтаря заставил Нилла застыть на месте. Он увидел нечто, чего на этом месте раньше не было. Под деревом, где они пировали в тот последний день, теперь высилась пирамида из камней. Нилл замер, не в силах отвести от нее глаз, и почувствовал, как вдруг болезненно сжалось его сердце. Могила. Чья она? Несомненно, отца.
Украдкой бросив взгляд в сторону Кэтлин, он прочел жалость и тревогу в ее глазах.
– Твой отец, – растерянно выдохнула она.
Молча кивнув, Нилл вновь отвернулся и посмотрел на памятник. Ни одна травинка, ни один сорняк не решился просунуть свою голову меж угрюмых камней. Даже виноградная лоза не оплетала могилу.
Судя по всему, кто-то навещал его, и навещал часто. Фиона, догадался Нилл, и сердце его сжалось от неожиданной жалости. Откуда столько нежности в брошенном всеми ребенке? Неужели она помнит тот летний день, сочные вишни, игры в морских чудовищ и огнедышащих драконов?
Одна-единственная гроздь полураспустившихся цветов сиротливо лежала поверх камней. Кэтлин, нагнувшись, осторожно дотронулась до нее, и лицо ее омрачила печаль.
Вдруг несколько цветков скатилось на землю, и Нилл замер, словно пораженный громом, – он вдруг увидел то, что лежало под ними. Маленький деревянный меч.
– Ох, Нилл! – отступив на шаг, растерянно выдохнула Кэтлин.
Нилл с трудом проглотил вставший в горле ком. Опустившись на одно колено, он протянул руку, и ладонь его сомкнулась вокруг украшенной великолепным деревянным узором рукояти.
– Тогда меня разморило и я уснул, а потом и забыл про меч. Оставил его тут. А на другой день отца увезли, – хрипло пробормотал он. – Накануне он пообещал мне, что сам вернется за мечом, привезет его на следующий день, но не смог.
– Где же твоему отцу удалось отыскать такую прекрасную вещь? – благоговейно коснувшись игрушки, тихо спросила Кэтлин.
– Он вырезал его сам. Я помню, как он подолгу сидел возле камина и длинные золотистые стружки одна за другой падали ему на колени. Фиона собирала их, а потом забавлялась тем, что вешала на уши собакам.
– Твой отец, должно быть, очень любил тебя. Иначе вряд ли он стал бы тратить столько времени и сил на детскую забаву.
Да, это правда, подумал Нилл. Ему вдруг вспомнилась гордость, сиявшая в глазах отца всякий раз, когда он поглядывал на сына, та нежность, с которой он касался его волос, сильные отцовские руки, подбрасывавшие его высоко в воздух.
Уголки губ Кэтлин опустились. Незаметно для себя она коснулась широкого золотого браслета, украшавшего ее тонкое запястье.
– Должно быть, это замечательно, когда у тебя есть семья. Чудесно знать, что ты нужен родителям, что они тебя любят. Все эти годы в аббатстве я ломала голову, гадая, почему мои родители отказались от меня. Нет-нет, я была счастлива. Аббатиса любила меня всем сердцем. Но я хотела бы иметь семью. Мать, отца, сестер и братьев, которые принадлежали бы только мне. А матушка принадлежала вначале Господу Богу, потом монастырю и только потом уже мне. Скажи, Нилл, это очень плохо, что я так думаю? Наверное, я неблагодарная?
– Неблагодарная?! Да ты принимаешь с радостью все, что посылает тебе судьба!
– Может быть. И все-таки мне не суждено увидеть моего отца, обнять мать. Я никогда не почувствую, как они погладят меня по голове, не почувствую, как бьется их сердце.
Пальцы Кэтлин теребили браслет.
– Я бы с радостью отдала эту драгоценную безделушку только ради того, чтобы на мгновение почувствовать прикосновение отцовской руки.
Горло Нилла сжало судорогой от жалости. Все подвиги, которые ему довелось совершить, все битвы, которые он выиграл, казались сейчас такими незначительными рядом с горем Кэтлин, а он был бессилен исполнить самое заветное ее желание.
Помолчав немного, Кэтлин подняла на Нилла голубые глаза, показавшиеся ему бездонными.
– Порой самым тяжелым для нас оказывается наука прощать, Нилл, – пробормотала она. – И если ты когда-нибудь захочешь простить своего отца, попытайся вспомнить все хорошее, доброе, чем ты ему обязан.
Нилл непроизвольно дернулся, как от удара.
– Нет! Ты не понимаешь! После того, что я сделал с матерью, с Фионой, как я могу…
– Когда я была еще маленькой, то вечно попадала во всякие переделки. Я всегда забывала, как себя вести, – то начинала громко кричать в аббатстве, то вбегала в церковь. И каждый раз, когда я расстраивалась, матушка обнимала меня и повторяла одно и то же: «Никогда не поздно начать все снова!»
– Кэтлин!
Она порывисто обернулась к нему, сжимая его руки в своих теплых ладонях.
– Послушай меня, Нилл. Разве ты не видишь, какая любовь написана на лице твоей матери?
– Будет только хуже. Видно, мне на роду написано разбить их сердца. Теперь я вынужден забрать их из Дэйра, отправить на север.
– Тогда эти несколько дней станут вдвойне драгоценны. Фиона цепляется вовсе не за эти камни и не за землю, что у нее под ногами, – она боится потерять воспоминания, память о том времени, когда в замке царила любовь.
– Но этого уже никогда не вернуть. Никогда!
– Твоя мать хочет только любить тебя, Нилл. Позволь ей это. Клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь! Знаю, это звучит странно, особенно сейчас, когда ты вспоминаешь, сколько потерял с тех пор, как уехал из замка Конна. Но может быть, ты обретешь нечто более драгоценное. Просто живи, дыши полной грудью и наслаждайся каждой минутой, пока ты здесь.
– Это и есть твоя тайна, Прекрасная Лилия?
Нилл не мог оторвать глаз от Кэтлин. Нежная, как лепесток, с голубыми, как васильки, глазами, в которых светилась бесконечная любовь, она была похожа на первый весенний цветок.
– Но я совершил столько ошибок. Я предал все, во что верил!
– Я верю в тебя, Нилл. Может быть, это и есть главный подвиг твоей жизни – защитить свою семью, исцелить раны, которые нанесла им жизнь, – тот самый подвиг, о котором много лет назад говорил тебе отец?
Подняв маленький деревянный меч, Кэтлин бережно вложила его в большую ладонь Нилла.
Глава 12
А по Гленфлуирсу между тем поползли слухи. Верховный тан, который держал в повиновении свои земли, который каждую ночь укладывал в постель прекраснейших женщин, теперь проводил ночи в одиночестве.
Это было чертовски странно. А слухи все ползли, но вопреки им каждое утро верховный тан как ни в чем не бывало спускался в зал своего замка. И если лицо его казалось немного бледным, то громкий смех звучал так же весело, как всегда. Может, тайная любовь? – гадали многие. Но никто не слышал, чтобы в окрестностях замка появилась какая-то неизвестная женщина.
Некоторые толковали о том, что тана точит какая-то неведомая болезнь.
Но те, кто знал Конна лучше остальных, говорили, что верховный тан скучает без своего любимчика, приемного сына, которого многие втайне презирали, – Нилла Семь Измен, ведь его не было в замке вот уже почти целый месяц.
Но ни одна живая душа не знала, что происходит на самом деле в те ночи, когда Конн, поднявшись в свои покои, оставался один.
Сны преследовали его с того дня, когда Нилл покинул Гленфлуирс. Сны, настолько реальные, что, просыпаясь, верховный тан трепетал от ужаса, как лист на ветру, а потом весь день чувствовал себя разбитым.
Запершись в своих покоях, Конн вел, может быть, самую тяжелую в своей жизни битву, борясь со сном до тех пор, пока хватало сил. Но потом глаза его сами собой закрывались и сон набрасывал на него свое черно-алое покрывало, вонзая острые когти прямо в сердце.
Конн отчаянно пытался уверить себя, что все по-прежнему, раз его воины смотрят на него так же, как все эти тридцать лет. И все же по замку то и дело пробегал зловещий шепот.
Видят ли они то же, что и он? Призрачная фигура его легендарного копьеносца с копьем в костлявой руке склонилась над ним, и эти глаза, слепые при жизни, в смерти сверкали гневом и презрением. Взгляд Финтана сжигал Конна до костей.
«Моя дочь! – Голос Финтана вонзался в мозг Конна, словно копье в мягкую человеческую плоть. – Я буду охранять ее даже из могилы!»
Ледяные пальцы страха стискивали горло тана, потому что из-за бесплотной фигуры Финтана выступала другая. Так случалось каждую ночь. Ронан из Дэйра, навеки оставшийся молодым и полным сил, как в тот день, когда он простился с жизнью. Темные волосы его сверкали в свете факелов, а лицом он настолько напоминал своего сына, что кровь в жилах Конна обращалась в лед.
– Прежде чем твой меч коснулся меня, я тебя предупредил, – с презрением выдохнул мертвец.
– Нет, – чуть слышно прошептал Конн, чувствуя, как его до сих пор переполняет ненависть даже к мертвому Ронану, – скоро все закончится! И твой собственный сын похоронит мою тайну вместе с бездыханным телом дочери Финтана.
Но мертвец только засмеялся жутким смехом:
– Я знаю своего сына так, как тебе никогда не узнать! И Финтану тоже известна правда о тебе. Скоро ее узнает и мой сын. А вслед за ним – и вся Ирландия. И тебе придется дорогой ценой заплатить за всю кровь, что ты пролил!
– Твой сын! Да что ты знаешь о своем сыне?! Нилл ненавидит тебя! Уж я-то позаботился об этом. Прежде чем минует середина лета, твой сын тоже будет мертв, и эту тайну он унесет с собой в могилу!
Услышав это, Ронан должен был бы прийти в ярость, обезуметь оттого, что не может ничем помочь сыну, но он только смеялся, как и тогда, в промозглой от сырости темноте донжона. И странное торжество светилось в глазах приговоренного, даже когда лезвие меча коснулось его шеи.
Конн открыл глаза, как от толчка. Всего его сотрясала дрожь. «Дьявольщина, когда же этому придет конец?!» – в отчаянии подумал он. Образ Финтана преследовал его во сне каждую ночь с тех пор, как Нилл выскользнул из замка через потайные ворота, сам не зная, что увозит с собой смертный приговор Кэтлин-Лилии. А Ронан все смеялся, торжествуя непонятно почему.
Но победа все равно останется за ним, продолжал уверять себя Конн. Ронан мертв, он лежит в земле, и правда о его «предательстве» похоронена вместе с ним. И Нилл, сын предателя, станет слепым орудием в руках Конна.
Встав с постели, тан плеснул себе в лицо из кувшина ледяной водой, потом приник к стрельчатому окну и долго вглядывался во мрак ночи.
Скоро все будет позади. Как только он получит весточку от Нилла, власть, которую ненавистный Ронан вместе с Финтаном обрели над ним, разлетится в прах. Нилл его не подведет. Он въедет в замок через тайный ход с мечом, все еще теплым от крови девчонки. И вот тогда придет время подумать о том, как избавиться от самого Нилла.
То, что по приказу Конна пришлось сделать Ниллу, подобно кислоте, будет разъедать его изнутри. И когда наконец жизнь станет ему немила, думал Конн, ему останется лишь одно – пронзить свое сердце мечом. Нилл Семь Измен умрет от своей собственной руки! Но если вдруг воля к жизни у сына изменника окажется сильнее, чем он думал, – что ж, придется помочь ему в этом и убедить остальных, что Нилл сам принял решение расстаться с жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37