Кроме того, они были необходимы и с деловой точки зрения. По натуре своей человек аккуратный, мистер ВанУик раздражался, если судно не являлось вовремя.
Причина опозданий была слишком нелепа, и Масси он считал достойным презрения идиотом. Когда "Софала" впервые после заключения нового договора показалась из-за изгиба реки, мистер Ван-Уик, потерявший всякую надежду когда-либо ее увидеть, так рассердился, что даже не пошел к пристани. Слуги прибежали сообщить ему весть. Он пододвинул стул к перилам веранды, облокотился о них, опустил подбородок на руки и пристально стал глядеть на "Софалу", пришвартовывавшуюся против его дома. Он свободно мог рассмотреть всех белых на борту.
Какого это патриарха водрузили они теперь на мостик?
Наконец он вскочил и спустился по усыпанной гравием дорожке. Даже гравий для его дорожек был доставлен сюда "Софалой". Выведенный из терпения, позабыв о своем высокомерном спокойствии, он, не глядя по сторонам, подступил к Масси с таким решительным видом, что механик оробел и стал бормотать что-то несвязное.
Ничего нельзя было разобрать, кроме слов: "Мистер ВанУик... Право же, мистер Ван-Уик... В будущем, мистер Ван-Уик..." От прилива крови широкое желчное лицо Масси приняло неестественную оранжевую окраску, а испуганные черные глаза ярко заблестели.
- Вздор! Мне это надоело! Не понимаю, как у вас хватило наглости причалить к моей пристани, словно я ее построил исключительно для вашего удобства.
Масси пытался возражать. Мистер Ван-Уик был очень рассержен. Он намерен обратиться к одной немецкой компании в Малакке... как она называется?., та, у которой пароходы с зелеными трубами. Эта компания рада будет пустить в дело один из своих маленьких пароходиков. Ах да, Шницлер, Якоб Шницлер! Он немедленно даст согласие. Да, мистер Ван-Уик решил написать не откладывая.
Вне себя от волнения, Масси поймал выпавшую изо рта трубку.
- Вы этого не сделаете, сэр! - взвизгнул он.
- Вам не следовало бы так небрежно относиться к делу.
Мистер Ван-Уик повернулся на каблуках. В продолжение этой сцены остальные трое белых на мостике не шелохнулись. Масси быстро зашагал взад и вперед, раздувая щеки и задыхаясь.
- Чванный голландец!
И стал лихорадочно и жалобно перечислять свои несчастья. Сколько лет он старался угодить этому человеку!
И вот как его отблагодарили! Недурно. Напишет Шницлеру... В Бату-Беру будут заходить суда с зелеными трубами... Даст возможность старому гамбургскому еврею разорить его, Масси! Нет, право же, это смешно!.. Он, всхлипывая, засмеялся: ха-ха-ха! И, должно быть, ему - Масси - придется отвезти письмо на собственном пароходе.
Он споткнулся о решетку люка и выругался. Он бы не поколебался выбросить письма голландца, всю чертову пачку, за борт. Он никогда не требовал денег за перевозку писем. Но, может быть, капитан Уолей, новый его компаньон, помешает выбросить письма; впрочем, это была бы только отсрочка. Он лично предпочел бы бултыхнуться в воду, чем смиренно смотреть, как его будут разорять эти.
зеленые трубы...
Он бесновался. Китайцы с блюдами стояли внизу, у трапа. Наконец он заорал с мостика:
- Будем сегодня обедать или нет? - и резко повернулся к капитану Уолею, который сидел, терпеливый и важный, во главе стола и молча, со снисходительным видом поглаживал свою бороду.
- Вас как будто не интересуют мои дела. Разве вы не понимаете, что это затрагивает ваши интересы так же, как и мои? Дело не шуточное.
Он уселся в конце стола и процедил сквозь зубы:
- Впрочем, может быть, у вас отложено несколько тысяч. У меня таких денег нет.
Мистер Ван-Уик обедал в своем бёнгало, отбрасывавшем яркий свет в ночь, на просеку над темным берегом реки. Потом он присел к роялю и вскоре услышал, как ктото медленно идет по дорожке, направляясь к дому. Тяжелые шаги - скрипнула доска; мистер Ван-Уик повернулся на своем стуле и, касаясь пальцами клавиш, прислушался. Маленький его терьер злобно залаял, отступая с веранды. Чей-то низкий голос попросил извинить за "это вторжение". Мистер Ван-Уик поспешно вышел.
На ступенях веранды неподвижно стояла патриархальная фигура, - видимо, новый капитан "Софалы" (ВанУик перевидал их около дюжины, но такого еще не видывал). Собачка лаяла не переставая, пока мистер Ван-Уик, махнув платком, не заставил ее отскочить и замолчать.
Капитан Уолей, приступив к делу, встретил церемонновежливый, но решительный отпор.
Они разговаривали, стоя друг против друга. Мистер Ван-Уик внимательно разглядывал своего посетителя. Наконец, словно вынужденный позабыть о своей сдержанности, сказал:
- Меня удивляет, что вы заступаетесь за такого идиота.
Это был почти комплимент, который можно было истолковать так: "Как может за него заступаться такой человек, как вы!" Капитан Уолей пропустил это замечание мимо ушей. Казалось, он не расслышал. Он просто заявил о том, что лично заинтересован в благоприятном исходе дела. Лично заинтересован...
Но мистер Ван-Уик в порыве раздражения заговорил очень резко:
- Право же, - если вы разрешите быть с вами откровенным, - этот человек не кажется мне достойным особого уважения или доверия.
Капитан Уолей, никогда не горбившийся, казалось, сделался еще на один дюйм выше и шире в плечах, словно грудь его внезапно расширилась под прикрытием бороды.
- Дорогой мой сэр, я пришел сюда не для того, чтобы судить человека, с которым я... гм... тесно связан.
Секунду тянулось торжественное молчание. Он - кйпитан Уолейг - не привык обращаться с просьбами, но значение, какое он придает этому делу, вынуждает его попытаться...
Мистер Ван-Уик, на которого капитан произвел благоприятное впечатление, смягчился, почувствовал желание засмеяться и перебил:
- Конечно, если вы лично заинтересованы... Но почему бы вам не присесть и не выкурить со мной сигару?..
Короткая пауза; затем капитан Уолей тяжело шагнул вперед. Он брал на себя ответственность в будущей за регулярные рейсы судна; его зовут Уолей; быть может, эта фамилия небезызвестна моряку (он имеет дело с моряком, не так ли?). Теперь поставлен маяк на острове его имени.
Может быть, мистер Ван-Уик...
- О да... Конечно! - подхватил мистер Ван-Уик и предложил сесть. Как интересно! Он служил во время последней войны, но никогда не забирался так далеко ка Восток. Остров Уолей? Ну, конечно! Это чрезвычайно интересно. Какие перемены должен был наблюдать с тех пор его гость!
- Я могу припомнить еще более ранние годы - полвека назад.
Капитан Уолей повеселел. Умиротворяюще подействовал на нега аромат хорошей сигары (это была его слабость) , а также и учтивость молодого человека. В общении с этим случайным знакомым он нашел то, по чему изголодался за годы борьбы.
Передняя стена бёнгало отступала назад, образуя четырехугольное углубление; оно было меблировано, как комната. С покатого потолка спускалась на тонкой медной цепи лампа под абажуром молочного цветка, и светлый круг падал на маленький столик, на котором лежала раскрытая книга и нож слоновой кости. В полупрозрачных тенях за кругом света можно было разглядеть другие столы и удобные кресла; тиковый пол веранды был устлан ковриками из звериных шкур. В воздухе стоял аромат цветущих ползучих растений. В их листве между столбами были прорезаны отверстия; эти рамы из толстых неподвижных листьев, освещенные лампой, отражали зеленоватый свет.
В одно из таких отверстий у своего локтя капитан Уолей мог видеть тускло горевший фонарь на шкафуте "Софалы", темную массу домов на другом берегу мерцающей темной реки и как бы подвешенную к выступающему краю крыши узкую черную полосу ночного неба, сверкающего, усыпанного звездами. Держа в руке превосходную сигару, он пришел в благодушное настроение.
- Это мелочь. Кто-то должен был положить начало. Я только показал, что это дело возможное. Но вы, люди, выросшие в век пара, не можете понять, какое значение имело в то время мое маленькое открытие для торговли на Востоке. Ведь благодаря этому новому пути переход можно было совершить в одиннадцать дней вместо полугода.
Одиннадцать дней! Это точно установлено. Но, разговаривая с моряком, я бы хотел указать...
Говорил он хорошо, не выставляя себя на первый план, - говорил как профессионал. Мощный голос без всяких усилий с его стороны заполнял бёнгало, гулким эхом отдаваясь в пустых комнатах, и, казалось, резче подчеркивал тишину вокруг. Спокойные интонации изумляли Ван-Уика, как проявление мужественного благородства.
Обхватив руками маленькую ногу в шелковом носке и лакированном ботинке, он слушал, искренно заинтересованный. Казалось, что теперь никто не умеет так говорить, и этот внушительный невозмутимый человек с нависшими бровями и развевающейся седой бородой был как бы изумительным пережитком доисторических времен, пришедшим к нему со дна моря.
Капитан Уолей первый завязал торговые связи с бухтой Пе-чи-ли. Сейчас он воспользовался случаем упомянуть, что -там, двадцать шесть лет назад, похоронил свою "дорогую жену".
Мистер Ван-Уик, слушавший с бесстрастным видом, невольно призадумался о том, какая женщина годилась бы в подруги этому человеку. Была ли она так же отважна, похожа на него? Нет. Вероятно, она была маленькой, хрупкой, несомненно очень женственной, или же, что весьма вероятно, самой обыденной, незначительной, склонной к домашней жизни? Но капитан Уолей не был скучным болтуном; тряхнув головой, словно желая рассеять воспоминания, омрачившие его красивое, старое лицо, он вскользь заговорил об отшельнической жизни мистера Ван-Уика.
Мистер Ван-Уик заявил, что людей ему приходится видеть чаще, чем было бы желательно. Он с улыбкой упомянул о своеобразных встречах с "моим султаном". Последний появлялся со всем своим штатом. Эти люди топтали траву перед домом (а не так-то было легко разбить лужайку в тропиках), а на днях поломали какие-то редкие кусты, посаженные Ван-Уиком. Капитан Уолей тотчас припомнил, что в сорок седьмом году султан Бату-Беру, "дед теперешнего правителя", славился как покровитель пиратов с Дальнего Востока. Они находили себе убежище на реке Бату-Беру. Денежной его помощью пользовался вождь племени балинини, некий Хаджи Даман. Капитан Уолей, многозначительно нахмурив свои седые косматые брови, сообщил, что у него есть основания об этом помнить. Многое изменилось с тех пор, прогресс...
Мистер Ван-Уик с неожиданной горечью позволил себе усомниться. В чем прогресс? - пожелал он знать.
Ну, как же... люди приблизились к пониманию истины, пристойности, справедливости, порядка, чести...
В большинстве случаев люди обижали друг друга по неведению. Теперь вывел капитан Уолей оригинальное заключение - приятнее жить на свете.
Мистер Ван-Уик шутливо возразил, что мистер Маеси, например, не более приятен, чем пираты балинини.
Река не много выиграла от такой перемены. Пираты были по-своему не менее честны. Конечно, Масси не так свиреп, как Хаджи Даман, но...
- А что вы скажете о себе, дорогой мой сэр? - капитан Уолей засмеялся глубоким, мягким смехом. - Уж здесь-то нельзя отрицать перемены к лучшему.
Он продолжал говорить в шутливом тоне. Хорошая сигара лучше, чем удар по голове, - а такой прием ждал бы его на этой реке сорок - пятьдесят лет назад. Затем, слегка наклонившись вперед, он заговорил серьезно. Ему казалось, что эти бродяги странной, кровожадной ненавистью ненавидели всех людей, за исключением членов своего племени, моряков-бродяг. Со временем их разбою положен был конец, а каковы результаты? Новое поколение стало оседлым и проживает в благоденствующих деревнях. Он это утверждает на основании лично ему известных фактов. И даже немногие оставшиеся в живых старики изменились так сильно, что недобросовестно было бы вспоминать, как они в свое время резали людям горло.
Сейчас ему пришел на память один старик: почтенный старшина большой приморской деревни, расположенной в шестидесяти милях к юго-западу от Тампасука. Приятно было с ним встретиться и поговорить. Быть может, раньше он тоже был свирепым дикарем. Остановить людей, удержать их от зла может разум, высшее знание, высшая сила, да - сила, опирающаяся на бога и освященная, если применять ее в согласии с его волей... Капитан Уолей верил, что доброе начало заложено в каждом человеке, хотя и нельзя назвать мир счастливой обителью. В мудрости человеческой он был не столь уверен. Он допускал, что иногда нужно потрудиться, чтобы обнаружить доброе начало.
Люди могут быть глупы, бестолковы, несчастны, но по природе своей они не злы. По существу, они, во всяком случае, безобидны.
- Так ли это? - желчно вставил мистер Ван-Уик.
Капитан Уолей, снисходительный, уверенный в своей правоте, добродушно рассмеялся. Он заметил, что на памяти его - полвека. Струйки дыма мирно просачивались сквозь седые усы, скрывавшие его добрый рот.
- Во всяком случае, - заявил он, помолчав, - я рад, что люди еще не имели времени причинить вам много зла.
Этот намек на его сравнительно молодые годы не обидел мистера Ван-Уика; он встал и с загадочной полуулыбкой пожал плечами. Дружески разговаривая, они вместе вышли в звездную ночь и направились к реке. По темной дорожке они шли не в ногу. Фонарь, низко подвешенный к поручням сходней, ярко освещал белые брюки и большие черные ботинки мистера Масси, который тревожно ждал. Верхняя часть его туловища оставалась в тени, и блестели только пуговицы, тянувшиеся от талии к подбородку.
- Можете поблагодарить капитана Уолея, - коротко бросил ему мистер Ван-Уик, перед тем как уйти.
Лампы на веранде отбрасывали на траву три длинные полосы света, прорывавшиеся между столбами. Летучая мышь скользнула мимо его лица, словно порхающий клочок черного бархата. Близ жасминных кустов ночной воздух, казалось, был пропитан душистой росой; клумбы окаймляли дорожку; подстриженные кусты перед домом поднимались темными круглыми холмиками; густая листва вьющихся растений просеивала яркий свет лампы, и весь фасад бёнгало светился мягким светом. Вблизи и вдалеке все было неподвижно и окутано нежным ароматом.
Мистер Ван-Уик (несколько лет тому назад ему представился случай вообразить, будто женщина причинила ему такое зло, какого не ведал ни один человек) относился к оптимистическим взглядам капитана Уолея с презрением человека, который сам был некогда легковерен. Его отвращение к миру (когда-то весь мир был олицетворен для него в одной женщине) проявлялось в том, что он уединился, но и в уединении своем не переставал быть деятельным, ибо, несмотря на способность глубоко чувствовать, он был очень активен и по существу даже практичен. Но было в незаурядном старом моряке, скользнувшем по обочине его одинокой жизни, что-то прельстительное для этого скептика. Даже простота честного старика (довольно забавная)
говорила о какой-то его утонченности. Достоинство, с каким держал себя этот человек, занимавший столь скромное положение в жизни, свидетельствовало о благородстве его натуры. Несмотря на все свое доверие к людям, он не был глуп; невозмутимое его спокойствие, по истечении стольких лет, которое нельзя было объяснить успехами в жизни, свидетельствовало о глубокой мудрости. Иногда оно забавляло мистера Ван-Уика. Даже внешность старого капитана "Софалы", мощная его фигура, спокойное, умное, красивое лицо, благодушная вежливость, суровые косматые брови - все это пленяло. Мистер Ван-Уик ненавидел всякую мелочность, но ничего мелочного не было в этом человеке; и за время регулярных рейсов близкие отношения завязались между этими двумя людьми; теплое чувство, соединившее их, скрывалось под маской благосклонной учтивости, которая удовлетворяла прихотливый вкус мистера Ван-Уика.
Во взглядах на житейские дела они не сходились. Других его убеждений капитан Уолей никогда не касался. Разница в возрасте являлась как бы еще одним связующим звеном. Однажды в ответ на замечание о молодости, не знающей сострадания, мистер Ван-Уик окинул взглядом массивную фигуру своего собеседника и бросил дружескую шутку:
- О, вы еще придете к моей точке зрения. Времени у вас много. Не называйте себя стариком; вас хватит на сто лет.
Но тут он не удержался от язвительной фразы, хотя и смягчил ее дружелюбной улыбкой:
- А к тому времени вы, быть может, согласитесь умереть просто от отвращения.
Капитан Уолей, тоже улыбаясь, покачал головой:
- Помилуй бог!
Он считал, что, пожалуй, заслуживает лучшей участи, чем умереть с такими чувствами. Конечно, в свде время смерть придет, но он верил, что господь уготовит ему такой конец, которого не нужно будет стыдиться. В сущности, он надеялся дожить до ста лет - в случае необходимости.
Иные доживают; это не было бы чудом. Никаких чудес он не ждал.
Убежденный, рассудительный его тон заставил мистера Ван-Уика поднять голову и пристально на него посмотреть. Капитан Уолей сосредоточенно уставился в одну точку, как будто видел начертанный таинственными письменами на стене милостивый приговор своего творца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Причина опозданий была слишком нелепа, и Масси он считал достойным презрения идиотом. Когда "Софала" впервые после заключения нового договора показалась из-за изгиба реки, мистер Ван-Уик, потерявший всякую надежду когда-либо ее увидеть, так рассердился, что даже не пошел к пристани. Слуги прибежали сообщить ему весть. Он пододвинул стул к перилам веранды, облокотился о них, опустил подбородок на руки и пристально стал глядеть на "Софалу", пришвартовывавшуюся против его дома. Он свободно мог рассмотреть всех белых на борту.
Какого это патриарха водрузили они теперь на мостик?
Наконец он вскочил и спустился по усыпанной гравием дорожке. Даже гравий для его дорожек был доставлен сюда "Софалой". Выведенный из терпения, позабыв о своем высокомерном спокойствии, он, не глядя по сторонам, подступил к Масси с таким решительным видом, что механик оробел и стал бормотать что-то несвязное.
Ничего нельзя было разобрать, кроме слов: "Мистер ВанУик... Право же, мистер Ван-Уик... В будущем, мистер Ван-Уик..." От прилива крови широкое желчное лицо Масси приняло неестественную оранжевую окраску, а испуганные черные глаза ярко заблестели.
- Вздор! Мне это надоело! Не понимаю, как у вас хватило наглости причалить к моей пристани, словно я ее построил исключительно для вашего удобства.
Масси пытался возражать. Мистер Ван-Уик был очень рассержен. Он намерен обратиться к одной немецкой компании в Малакке... как она называется?., та, у которой пароходы с зелеными трубами. Эта компания рада будет пустить в дело один из своих маленьких пароходиков. Ах да, Шницлер, Якоб Шницлер! Он немедленно даст согласие. Да, мистер Ван-Уик решил написать не откладывая.
Вне себя от волнения, Масси поймал выпавшую изо рта трубку.
- Вы этого не сделаете, сэр! - взвизгнул он.
- Вам не следовало бы так небрежно относиться к делу.
Мистер Ван-Уик повернулся на каблуках. В продолжение этой сцены остальные трое белых на мостике не шелохнулись. Масси быстро зашагал взад и вперед, раздувая щеки и задыхаясь.
- Чванный голландец!
И стал лихорадочно и жалобно перечислять свои несчастья. Сколько лет он старался угодить этому человеку!
И вот как его отблагодарили! Недурно. Напишет Шницлеру... В Бату-Беру будут заходить суда с зелеными трубами... Даст возможность старому гамбургскому еврею разорить его, Масси! Нет, право же, это смешно!.. Он, всхлипывая, засмеялся: ха-ха-ха! И, должно быть, ему - Масси - придется отвезти письмо на собственном пароходе.
Он споткнулся о решетку люка и выругался. Он бы не поколебался выбросить письма голландца, всю чертову пачку, за борт. Он никогда не требовал денег за перевозку писем. Но, может быть, капитан Уолей, новый его компаньон, помешает выбросить письма; впрочем, это была бы только отсрочка. Он лично предпочел бы бултыхнуться в воду, чем смиренно смотреть, как его будут разорять эти.
зеленые трубы...
Он бесновался. Китайцы с блюдами стояли внизу, у трапа. Наконец он заорал с мостика:
- Будем сегодня обедать или нет? - и резко повернулся к капитану Уолею, который сидел, терпеливый и важный, во главе стола и молча, со снисходительным видом поглаживал свою бороду.
- Вас как будто не интересуют мои дела. Разве вы не понимаете, что это затрагивает ваши интересы так же, как и мои? Дело не шуточное.
Он уселся в конце стола и процедил сквозь зубы:
- Впрочем, может быть, у вас отложено несколько тысяч. У меня таких денег нет.
Мистер Ван-Уик обедал в своем бёнгало, отбрасывавшем яркий свет в ночь, на просеку над темным берегом реки. Потом он присел к роялю и вскоре услышал, как ктото медленно идет по дорожке, направляясь к дому. Тяжелые шаги - скрипнула доска; мистер Ван-Уик повернулся на своем стуле и, касаясь пальцами клавиш, прислушался. Маленький его терьер злобно залаял, отступая с веранды. Чей-то низкий голос попросил извинить за "это вторжение". Мистер Ван-Уик поспешно вышел.
На ступенях веранды неподвижно стояла патриархальная фигура, - видимо, новый капитан "Софалы" (ВанУик перевидал их около дюжины, но такого еще не видывал). Собачка лаяла не переставая, пока мистер Ван-Уик, махнув платком, не заставил ее отскочить и замолчать.
Капитан Уолей, приступив к делу, встретил церемонновежливый, но решительный отпор.
Они разговаривали, стоя друг против друга. Мистер Ван-Уик внимательно разглядывал своего посетителя. Наконец, словно вынужденный позабыть о своей сдержанности, сказал:
- Меня удивляет, что вы заступаетесь за такого идиота.
Это был почти комплимент, который можно было истолковать так: "Как может за него заступаться такой человек, как вы!" Капитан Уолей пропустил это замечание мимо ушей. Казалось, он не расслышал. Он просто заявил о том, что лично заинтересован в благоприятном исходе дела. Лично заинтересован...
Но мистер Ван-Уик в порыве раздражения заговорил очень резко:
- Право же, - если вы разрешите быть с вами откровенным, - этот человек не кажется мне достойным особого уважения или доверия.
Капитан Уолей, никогда не горбившийся, казалось, сделался еще на один дюйм выше и шире в плечах, словно грудь его внезапно расширилась под прикрытием бороды.
- Дорогой мой сэр, я пришел сюда не для того, чтобы судить человека, с которым я... гм... тесно связан.
Секунду тянулось торжественное молчание. Он - кйпитан Уолейг - не привык обращаться с просьбами, но значение, какое он придает этому делу, вынуждает его попытаться...
Мистер Ван-Уик, на которого капитан произвел благоприятное впечатление, смягчился, почувствовал желание засмеяться и перебил:
- Конечно, если вы лично заинтересованы... Но почему бы вам не присесть и не выкурить со мной сигару?..
Короткая пауза; затем капитан Уолей тяжело шагнул вперед. Он брал на себя ответственность в будущей за регулярные рейсы судна; его зовут Уолей; быть может, эта фамилия небезызвестна моряку (он имеет дело с моряком, не так ли?). Теперь поставлен маяк на острове его имени.
Может быть, мистер Ван-Уик...
- О да... Конечно! - подхватил мистер Ван-Уик и предложил сесть. Как интересно! Он служил во время последней войны, но никогда не забирался так далеко ка Восток. Остров Уолей? Ну, конечно! Это чрезвычайно интересно. Какие перемены должен был наблюдать с тех пор его гость!
- Я могу припомнить еще более ранние годы - полвека назад.
Капитан Уолей повеселел. Умиротворяюще подействовал на нега аромат хорошей сигары (это была его слабость) , а также и учтивость молодого человека. В общении с этим случайным знакомым он нашел то, по чему изголодался за годы борьбы.
Передняя стена бёнгало отступала назад, образуя четырехугольное углубление; оно было меблировано, как комната. С покатого потолка спускалась на тонкой медной цепи лампа под абажуром молочного цветка, и светлый круг падал на маленький столик, на котором лежала раскрытая книга и нож слоновой кости. В полупрозрачных тенях за кругом света можно было разглядеть другие столы и удобные кресла; тиковый пол веранды был устлан ковриками из звериных шкур. В воздухе стоял аромат цветущих ползучих растений. В их листве между столбами были прорезаны отверстия; эти рамы из толстых неподвижных листьев, освещенные лампой, отражали зеленоватый свет.
В одно из таких отверстий у своего локтя капитан Уолей мог видеть тускло горевший фонарь на шкафуте "Софалы", темную массу домов на другом берегу мерцающей темной реки и как бы подвешенную к выступающему краю крыши узкую черную полосу ночного неба, сверкающего, усыпанного звездами. Держа в руке превосходную сигару, он пришел в благодушное настроение.
- Это мелочь. Кто-то должен был положить начало. Я только показал, что это дело возможное. Но вы, люди, выросшие в век пара, не можете понять, какое значение имело в то время мое маленькое открытие для торговли на Востоке. Ведь благодаря этому новому пути переход можно было совершить в одиннадцать дней вместо полугода.
Одиннадцать дней! Это точно установлено. Но, разговаривая с моряком, я бы хотел указать...
Говорил он хорошо, не выставляя себя на первый план, - говорил как профессионал. Мощный голос без всяких усилий с его стороны заполнял бёнгало, гулким эхом отдаваясь в пустых комнатах, и, казалось, резче подчеркивал тишину вокруг. Спокойные интонации изумляли Ван-Уика, как проявление мужественного благородства.
Обхватив руками маленькую ногу в шелковом носке и лакированном ботинке, он слушал, искренно заинтересованный. Казалось, что теперь никто не умеет так говорить, и этот внушительный невозмутимый человек с нависшими бровями и развевающейся седой бородой был как бы изумительным пережитком доисторических времен, пришедшим к нему со дна моря.
Капитан Уолей первый завязал торговые связи с бухтой Пе-чи-ли. Сейчас он воспользовался случаем упомянуть, что -там, двадцать шесть лет назад, похоронил свою "дорогую жену".
Мистер Ван-Уик, слушавший с бесстрастным видом, невольно призадумался о том, какая женщина годилась бы в подруги этому человеку. Была ли она так же отважна, похожа на него? Нет. Вероятно, она была маленькой, хрупкой, несомненно очень женственной, или же, что весьма вероятно, самой обыденной, незначительной, склонной к домашней жизни? Но капитан Уолей не был скучным болтуном; тряхнув головой, словно желая рассеять воспоминания, омрачившие его красивое, старое лицо, он вскользь заговорил об отшельнической жизни мистера Ван-Уика.
Мистер Ван-Уик заявил, что людей ему приходится видеть чаще, чем было бы желательно. Он с улыбкой упомянул о своеобразных встречах с "моим султаном". Последний появлялся со всем своим штатом. Эти люди топтали траву перед домом (а не так-то было легко разбить лужайку в тропиках), а на днях поломали какие-то редкие кусты, посаженные Ван-Уиком. Капитан Уолей тотчас припомнил, что в сорок седьмом году султан Бату-Беру, "дед теперешнего правителя", славился как покровитель пиратов с Дальнего Востока. Они находили себе убежище на реке Бату-Беру. Денежной его помощью пользовался вождь племени балинини, некий Хаджи Даман. Капитан Уолей, многозначительно нахмурив свои седые косматые брови, сообщил, что у него есть основания об этом помнить. Многое изменилось с тех пор, прогресс...
Мистер Ван-Уик с неожиданной горечью позволил себе усомниться. В чем прогресс? - пожелал он знать.
Ну, как же... люди приблизились к пониманию истины, пристойности, справедливости, порядка, чести...
В большинстве случаев люди обижали друг друга по неведению. Теперь вывел капитан Уолей оригинальное заключение - приятнее жить на свете.
Мистер Ван-Уик шутливо возразил, что мистер Маеси, например, не более приятен, чем пираты балинини.
Река не много выиграла от такой перемены. Пираты были по-своему не менее честны. Конечно, Масси не так свиреп, как Хаджи Даман, но...
- А что вы скажете о себе, дорогой мой сэр? - капитан Уолей засмеялся глубоким, мягким смехом. - Уж здесь-то нельзя отрицать перемены к лучшему.
Он продолжал говорить в шутливом тоне. Хорошая сигара лучше, чем удар по голове, - а такой прием ждал бы его на этой реке сорок - пятьдесят лет назад. Затем, слегка наклонившись вперед, он заговорил серьезно. Ему казалось, что эти бродяги странной, кровожадной ненавистью ненавидели всех людей, за исключением членов своего племени, моряков-бродяг. Со временем их разбою положен был конец, а каковы результаты? Новое поколение стало оседлым и проживает в благоденствующих деревнях. Он это утверждает на основании лично ему известных фактов. И даже немногие оставшиеся в живых старики изменились так сильно, что недобросовестно было бы вспоминать, как они в свое время резали людям горло.
Сейчас ему пришел на память один старик: почтенный старшина большой приморской деревни, расположенной в шестидесяти милях к юго-западу от Тампасука. Приятно было с ним встретиться и поговорить. Быть может, раньше он тоже был свирепым дикарем. Остановить людей, удержать их от зла может разум, высшее знание, высшая сила, да - сила, опирающаяся на бога и освященная, если применять ее в согласии с его волей... Капитан Уолей верил, что доброе начало заложено в каждом человеке, хотя и нельзя назвать мир счастливой обителью. В мудрости человеческой он был не столь уверен. Он допускал, что иногда нужно потрудиться, чтобы обнаружить доброе начало.
Люди могут быть глупы, бестолковы, несчастны, но по природе своей они не злы. По существу, они, во всяком случае, безобидны.
- Так ли это? - желчно вставил мистер Ван-Уик.
Капитан Уолей, снисходительный, уверенный в своей правоте, добродушно рассмеялся. Он заметил, что на памяти его - полвека. Струйки дыма мирно просачивались сквозь седые усы, скрывавшие его добрый рот.
- Во всяком случае, - заявил он, помолчав, - я рад, что люди еще не имели времени причинить вам много зла.
Этот намек на его сравнительно молодые годы не обидел мистера Ван-Уика; он встал и с загадочной полуулыбкой пожал плечами. Дружески разговаривая, они вместе вышли в звездную ночь и направились к реке. По темной дорожке они шли не в ногу. Фонарь, низко подвешенный к поручням сходней, ярко освещал белые брюки и большие черные ботинки мистера Масси, который тревожно ждал. Верхняя часть его туловища оставалась в тени, и блестели только пуговицы, тянувшиеся от талии к подбородку.
- Можете поблагодарить капитана Уолея, - коротко бросил ему мистер Ван-Уик, перед тем как уйти.
Лампы на веранде отбрасывали на траву три длинные полосы света, прорывавшиеся между столбами. Летучая мышь скользнула мимо его лица, словно порхающий клочок черного бархата. Близ жасминных кустов ночной воздух, казалось, был пропитан душистой росой; клумбы окаймляли дорожку; подстриженные кусты перед домом поднимались темными круглыми холмиками; густая листва вьющихся растений просеивала яркий свет лампы, и весь фасад бёнгало светился мягким светом. Вблизи и вдалеке все было неподвижно и окутано нежным ароматом.
Мистер Ван-Уик (несколько лет тому назад ему представился случай вообразить, будто женщина причинила ему такое зло, какого не ведал ни один человек) относился к оптимистическим взглядам капитана Уолея с презрением человека, который сам был некогда легковерен. Его отвращение к миру (когда-то весь мир был олицетворен для него в одной женщине) проявлялось в том, что он уединился, но и в уединении своем не переставал быть деятельным, ибо, несмотря на способность глубоко чувствовать, он был очень активен и по существу даже практичен. Но было в незаурядном старом моряке, скользнувшем по обочине его одинокой жизни, что-то прельстительное для этого скептика. Даже простота честного старика (довольно забавная)
говорила о какой-то его утонченности. Достоинство, с каким держал себя этот человек, занимавший столь скромное положение в жизни, свидетельствовало о благородстве его натуры. Несмотря на все свое доверие к людям, он не был глуп; невозмутимое его спокойствие, по истечении стольких лет, которое нельзя было объяснить успехами в жизни, свидетельствовало о глубокой мудрости. Иногда оно забавляло мистера Ван-Уика. Даже внешность старого капитана "Софалы", мощная его фигура, спокойное, умное, красивое лицо, благодушная вежливость, суровые косматые брови - все это пленяло. Мистер Ван-Уик ненавидел всякую мелочность, но ничего мелочного не было в этом человеке; и за время регулярных рейсов близкие отношения завязались между этими двумя людьми; теплое чувство, соединившее их, скрывалось под маской благосклонной учтивости, которая удовлетворяла прихотливый вкус мистера Ван-Уика.
Во взглядах на житейские дела они не сходились. Других его убеждений капитан Уолей никогда не касался. Разница в возрасте являлась как бы еще одним связующим звеном. Однажды в ответ на замечание о молодости, не знающей сострадания, мистер Ван-Уик окинул взглядом массивную фигуру своего собеседника и бросил дружескую шутку:
- О, вы еще придете к моей точке зрения. Времени у вас много. Не называйте себя стариком; вас хватит на сто лет.
Но тут он не удержался от язвительной фразы, хотя и смягчил ее дружелюбной улыбкой:
- А к тому времени вы, быть может, согласитесь умереть просто от отвращения.
Капитан Уолей, тоже улыбаясь, покачал головой:
- Помилуй бог!
Он считал, что, пожалуй, заслуживает лучшей участи, чем умереть с такими чувствами. Конечно, в свде время смерть придет, но он верил, что господь уготовит ему такой конец, которого не нужно будет стыдиться. В сущности, он надеялся дожить до ста лет - в случае необходимости.
Иные доживают; это не было бы чудом. Никаких чудес он не ждал.
Убежденный, рассудительный его тон заставил мистера Ван-Уика поднять голову и пристально на него посмотреть. Капитан Уолей сосредоточенно уставился в одну точку, как будто видел начертанный таинственными письменами на стене милостивый приговор своего творца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17