Разве Жанна не знает, как все жаждут увидеть этого симпатичного молодого человека, как ждет встречи с ним невеста?
Нет, все это неспроста, и доверять всем этим заверениям в дружбе невозможно. Генриху нельзя приезжать сюда, пока все не будет обговорено и улажено. И даже тогда его должны будут окружать верные друзья.
Двор между тем перебрался в Париж. Королева Наваррская была в нем почетной гостьей. Екатерина постоянно искала способа продемонстрировать ей свои дружеские чувства: ее портной начал шить для Жанны наряды, она предложила ей посетить Рене – своего парфюмера и перчаточника. Тот должен был сшить для нее перчатки – такие же элегантные, как у королевы-матери.
Жанна побывала у Рене, а когда вернулась в особняк де Конде, который стал ее домом в Париже, почувствовала острую боль. Она промучилась несколько дней и ночей.
Затем по Парижу прокатилась скорбная весть. Королева Наваррская скончалась.
Шел июнь 1572 года.
Глава 4
КРОВАВАЯ СВАДЬБА
Генриху не хотелось уезжать из Беарна, где он быстро нашел новую любовницу. Она казалась ему красивее всех предыдущих, и он объявил, что никогда больше не покинет родные края. Повидал он и Флоретту с ребенком, которая очень им гордилась. Мальчик с темными глазками радостно вскрикивал, когда Генрих подбрасывал его к потолку. Флоретта сделала реверанс, понимая, что юноша, с которым она некогда лежала в цветущем саду, стал другим, она больше не может претендовать на все его внимание. Флоретта смирилась с этим, потому что разве не был всегда рядом знак их близости – ее сын? Разве ей и семье ее отца, садовника, не оказывалось особого рода уважение? И его будет еще больше, когда ребенок подрастет, потому что Генрих очень любил детей, а своего собственного станет любить еще больше.
В эти жаркие летние дни Генриху было приятно думать, что его строгие наставники, Колиньи и мать, находятся далеко в Париже и Блуа, вместе со двором. И что его может тревожить, если сам он в Беарне?
Генрих любил устраивать пикники на свежем воздухе, и был на одном из них со своей любовницей, когда к ним прискакал посланник, привезший ему повеление приехать в Париж. Генрих повернулся к подружке, посильнее прижал ее к себе. Им никогда не удастся женить его на принцессе Марго, заверил он ее. Папа римский ни за что не даст на это своего согласия, а без него ничего не получится. Все католики Франции восстанут против этого брака, если не будет получено согласие папы на венчание католической принцессы с гугенотом.
– Я скоро вернусь в Беарн, – заверил Генрих подружку.
Все-таки ему пришлось отправиться в Париж. Он был на пути из Шонея к Пуату, когда встретил другого посланника.
Его одежда была пыльной, и выглядел он так, как будто долго скакал без отдыха, и Генрих понял, что посланник привез дурную весть, поскольку выражение его лица было печальным.
– Что случилось? – спросил принц.
– Ваше высочество, я привез плохие вести. Королева, ваша мать, скончалась.
Генрих безмолвно уставился на него. В это невозможно поверить. Она была полна жизни, сил… и так много для него значила. Как она могла умереть? Ей не так уж много лет. Наверное, это какая-то ошибка.
– Ты не в своем уме, – начал было он.
– От горя, ваше высочество.
Генриху хотелось задать сотни вопросов, но он не мог вымолвить ни слова. Казалось, время остановилось. В его жизни не было дня страшнее этого. А теперь не стало сил ни думать, ни говорить. Он чувствовал лишь боль от огромной утраты, ему было очень одиноко и хотелось рыдать.
Наконец он обрел дар речи.
– Как? – требовательным голосом спросил Генрих.
– Говорят, ваше высочество, что ей не следовало приезжать в Париж.
Принц не нашелся что ответить. Его горло сжали спазмы. Невероятно, но ничего нельзя изменить! Той, которая вела его по этой беззаботной жизни, больше не существует. Он остался один на белом свете.
Когда Генрих и его кузен, Генрих де Конде, направились на север в католический Париж, их сопровождали восемьсот дворян-гугенотов.
Кузены были облачены в траурные одеяния, которые им вскоре предстояло сменить на яркие одежды, потому что они ехали на свадьбы. Сначала Конде должен был жениться на Марии Клевской, а после этого предстояло сыграть свадьбу, ради которой тысячи людей со всей страны отправлялись в Париж: католическая принцесса Маргарита выходила замуж за гугенота Генриха Наваррского.
По внешнему виду Генриха казалось, что он уже оправился от потрясения, вызванного смертью матери. Выглядел, как обычно, беззаботным и все время повторял, что скоро вернется обратно в Беарн, причем холостяком, потому что папа римский никогда не даст согласия на такой брак.
Но на сердце у него скребли кошки. Он стремился в Париж и потому, что хотел побольше разузнать о смерти матери. Ходили тревожные слухи, что ее отравили, так как она занемогла сразу после визита к Рене, перчаточнику и парфюмеру, которого Екатерина привезла из Флоренции, хотя вскрытие показало, что Жанна умерла от разорвавшегося нарыва в легких. Генрих в это не верил. Да и как можно было верить, когда он знал о репутации королевы-матери и ее флорентийцах, которые славились умением делать яды и с их помощью устранять мешающих им людей. Жанна не напрасно так беспокоилась, не пуская его в Париж, где с ним тоже могло случиться что угодно.
Но теперь он направлялся именно туда. Его вызвали, и предстать перед королем было его долгом. Но он и сам хотел туда попасть. Больше прятаться за юбку матери было нельзя, да он уже и не нуждался в опеке.
Никто не заметил, как легкомысленный юноша превратился в мужчину, правда, с тем же легким нравом, потому что такова уж была его натура. Но за его внешним легкомыслием таилось страстное желание стать таким, каким хотела видеть своего сына Жанна.
Он посмотрел на юного Конде, которого теперь понимал гораздо лучше, чем раньше. Он узнал, что чувствовал Конде, когда погиб его отец. Сейчас Конде выглядел хмурым, горечь от утраты он выказывал даже сильнее, чем сам Генрих.
– Ну что ж, кузен, – сказал Генрих, – теперь мы стали мужчинами. Нам предстоит жениться. По крайней мере тебе.
– Вся эта суета – не ради меня, – ответил Конде. – Моя свадьба будет скромной, по гугенотскому обряду. А твоя…
– Пройдет у врат собора Нотр-Дам, потому что внутрь мне войти не позволят. Если она вообще состоится. О такой свадьбе нельзя сказать ничего определенного, пока не придет ее день.
– Тогда зачем же они вызывают тебя в Париж, если не для свадьбы?
Их взгляды встретились.
– А зачем людей вообще вызывают в Париж? – вопросом на вопрос отреагировал Генрих. – Вот приедем – увидим…
Они замолчали, думая о Жанне. Чутье подсказывало Генриху, что их ждут в Париже не для свадьбы, а по каким-то другим причинам.
Но ничто не могло унять волнение молодых людей, когда они стали приближаться к городу, который, блестя на солнце, лежал в нескольких милях перед ними. С этого расстояния Париж выглядел большим кораблем, стоящим на стапеле, который на самом деле был островом посреди Сены. Самой высокой у корабля была его корма – собор Нотр-Дам.
По мере приближения к Парижу их волнение нарастало. Они уже чувствовали запахи города, видели шпиль Сент-Шапель, башни Консьержери, крыши Лувра. Им встречались люди, которые с изумлением смотрели на них, понимая, кто это: восемьсот гугенотов были одеты в темные мантии в знак траура по королеве Наваррской, таинственным образом скончавшейся несколько дней назад.
У ворот города приехавших встретили друзья, ведомые Ларошфуко, одним из героев-гугенотов. Тут были Телиньи, женатый на дочери Колиньи Луизе, и Монтгомери, блистательный гугенот, верно служивший их делу и не по своей воле ставший убийцей короля Генриха II.
– Добро пожаловать! – воскликнул Ларошфуко. – Париж давно ждет возможности поприветствовать вас.
– Неужто? – отозвался Генрих. – Мне показалось, что горожане посматривают на нас без особого энтузиазма.
Ларошфуко усмехнулся:
– Они просто смущены. Не забывайте, ваше высочество, что еще совсем недавно они воевали с нами. А теперь должны стать нашими друзьями.
– Похоже, такое превращение и мне по душе.
– Подождите до свадьбы. Увидите, они будут рады вас приветствовать. Парижане преклоняются перед Марго. Ну, поскакали дальше! Королева-мать выслала отряд для торжественной встречи – а потом мы поедем в Лувр.
Ларошфуко вклинился между Генрихом и Конде; остальные пристроились рядом, и все поскакали в Париж.
В Сент-Антуане их встретил отряд из четырех сотен всадников – вельмож королевского двора, возглавляемых братьями короля, Анжу и Алансоном. С ними был и герцог де Гиз, который теперь вернулся ко двору, потому что он женился на принцессе Порсиан и больше не претендовал на женитьбу на принцессе Марго.
И вот лицом к лицу встретились вожди гугенотов и те, кто совсем недавно сражался под знаменами католиков. Большие итальянские глаза герцога Анжуйского засверкали, когда он увидел человека, которого звал не иначе как «беарнским простолюдином». Его ноздри раздувались, но он постарался скрыть свою неприязнь к тому, кто никогда не мог сравняться с ним элегантностью ни в одежде, ни в манерах. Анжу сказал, что рад приветствовать кузена, видеть его в Париже – большое удовольствие. И добавил:
– Кузен! Благодаря Марго мы можем скоро стать братьями!
Генрих достаточно равнодушно принял это громкое приветствие, ни на секунду не поверив, что Анжу на самом деле питает к нему дружеские чувства. Он не доверял этому человеку, ему не нравились его надушенные одежды, его неискреннее лицо, его блестящие драгоценности. Впрочем, как и Анжу не нравился его мужественный вид. Они были слишком разными людьми, чтобы понравиться друг другу.
Малыш Алансон не вызвал у Генриха неприязни и даже немного ему понравился. Нет, он не будет распалять себя ненавистью к Алансону, как к его брату.
Принцу Наваррскому представили еще одного человека – высокого, невероятно привлекательного, со светлыми волосами, которые волнами ниспадали на затылок. Он выглядел поистине красавцем и в то же время настоящим мужчиной. Возможно, был самым высоким человеком в Париже и в то же время отличался королевским величием.
Генрих де Гиз, который надеялся стать мужем принцессы Марго, и Генрих Наваррский, прибывший в Париж, чтобы жениться на ней, смерили друг друга взглядами.
Генрих де Гиз пробормотал слова приветствия, которых от него ждали. Лживые слова, решил Генрих Наваррский. И он задумался: интересно, что таится в голове за этими красивыми глазами?
Первая свадьба, на гугенотский манер, праздновалась в замке Бланди, неподалеку от Мелюна. Атмосфера была немного напряженной, потому что присутствовало много католиков. Конде был великолепным женихом, а Мария Клевская – очаровательной невестой.
Через восемь дней должно было состояться бракосочетание, о котором говорил весь Париж. А сейчас Генрих и его невеста были среди гостей в замке Бланди. Сидя рядом с Марго, Генрих чувствовал, что невеста приводит его в замешательство, но отнюдь не своей внешностью, которая многих привлекала. Его смущало ее подчеркнуто вежливое к нему отношение, за которым явно скрывалось пренебрежение. Это было как тонкий ледок над глубоким и опасным омутом. Мадам Марго вовсе не собиралась любить своего жениха.
Что ж, пусть будет как будет. Ему больше нравилась маленькая Флоретта. Может, Марго и красива, и привлекательна, но румяные щечки его деревенской подружки ему нравятся больше, чем ее разрисованные щеки. Генрих предпочитал здоровый запах женского тела под горячими лучами солнца ароматам, сотворенным парфюмерами.
Впрочем, встретив Марго, он впервые после смерти матери почувствовал себя лучше: если он женится на ней, то наверняка об этом не пожалеет. Генрих не сомневался, что жизнь с нею не будет скучной, до него уже дошли слухи, что эта свадьба разрушила ее планы выйти замуж за Генриха де Гиза. Неудивительно, что Марго возненавидела своего жениха. Странная ситуация: почему именно эта свадьба ему нужна, чтобы забыть о горечи, которую принесла смерть матери.
Ну и семейка у моей невесты, думал Генрих. Конечно, он уже приходится им дальним родственником, состоится свадьба или нет. Поэтому-то его рассматривают как достойного жениха для принцессы.
Король в эти дни пребывал в хорошем расположении духа. Рядом с ним был адмирал, и казалось, что Колиньи оказывает на Карла успокаивающее действие – в отличие от королевы-матери.
Генрих заметил, как подчеркнуто уважительно обращается к адмиралу Екатерина, и его кольнула мысль, что чем слаще приветствия таких людей, тем больше их надо опасаться.
Он поймал взгляд Марго и скривился. За ее приветливостью никакой опасности быть не может.
– Эта церемония доставляет тебе удовольствие? – тихо спросила она.
– Очень большое, моя принцесса.
– Рада, что тебе так легко доставить удовольствие.
– О, ты обнаружишь, что я хороший муж.
– Ты в этом уверен?
– Разве мое мнение имеет значение? Важно, что ты думаешь.
– Я полагаю, надо еще подождать и посмотреть… будешь ли ты моим мужем.
– Думаешь, есть силы, которые стремятся нас разлучить?
Она подняла голову и опустила вниз нос Валуа, а ее губы тронула довольная улыбка.
– Пока согласие на этот брак от его святейшества не получено, а всем прекрасно известно, что он не любит вашу веру.
– Если он не одобрит эту сделку, будет весьма печально! – насмешливо произнес Генрих. – Сколько народу сюда понаехало только для того, чтобы все это увидеть!
– Уверена, среди них для тебя найдется немало утешительниц.
– Вероятно, и прекрасной принцессе здесь найдется с кем провести время.
Их глаза встретились. Марго увидела, что он усмехается. Она дала ему понять, что осведомлена о его репутации, а он намекнул, что она известна с той же стороны.
Уголки ее рта дрогнули. И жених, и невеста без особой охоты шли под венец – и оба могли сами о себе позаботиться.
Возможно, в будущем они придут к взаимопониманию.
Бракосочетание должно было состояться в понедельник, 18-го. Была суббота, разрешение от папы еще не прибыло, и король все больше приходил в ярость. Королева Елизавета, его супруга, изо всех сил старалась его успокоить, но ее хлопоты ни к чему не приводили.
– Свадьба все равно состоится! – кричал Карл. – Должна состояться! Почему папа не шлет разрешения? Почему, почему, почему, я спрашиваю?
Все знали почему. Как мог папа одобрить брак между католичкой Марго и гугенотом? Он хотел продолжения гражданской войны, хотел, чтобы каждый гугенот во Франции или стал католиком, или умер.
Елизавета послала за Мари Туше, любовницей короля, поскольку только она одна могла его успокоить. Мари постаралась найти для Карла слова утешения. Все возможное сделано, новые посланцы отправлены к папе с объяснениями необходимости свадьбы. В любом случае, даже если папа не даст разрешения, король в таком исступленном состоянии никак не может повлиять на ситуацию.
Карл не успокаивался. Послали за его старой няней, которая, сколько он себя помнил, была ему как мать. Он позволил ей себя обнять и тоже ее обнял, но, покачав головой, сказал:
– Ты не понимаешь, няня. Ты думаешь только о том, как бы успокоить своего малыша. Но он больше не маленький. Он король, и если он говорит, что свадьба будет, значит, она будет. – И Карл опять начал кричать.
В этот момент в покои вошла его королева-мать.
– Оставьте меня наедине с моим сыном, – потребовала она.
Когда ее повеление выполнили, Екатерина подошла к Карлу, положила руки ему на плечи.
– Успокойся, успокойся, – проговорила она.
– Успокойся! Когда свадьба может не состояться! Все эти люди прибыли в Париж на свадьбу, которой может не быть.
– Будь уверен, она состоится.
– Как, как, если нет разрешения от папы?
Екатерина рассмеялась:
– Мой дорогой сынок, разве был хоть один случай, чтобы твоя мать тебя подвела? Его святейшество не одобряет эту свадьбу? Говорит: «Этот еретик не получит католической принцессы»? Ну и пусть. А мы говорим, что свадьба будет.
– Кардинал де Бурбон никогда не станет проводить церемонию, если не будет разрешения от папы.
– Тогда сообщим, будто пала дал согласие.
– Как это? Ты же знаешь, он никогда его не даст. Никогда… никогда.
– Тогда кардиналу придется провести церемонию без него. – Екатерина приблизила губы к ушам сына. – Потому что, ваше величество, он будет считать, что папа дал согласие. Мы скажем кардиналу, что получили весточку от папы, официальная бумага уже в пути и нет никакой необходимости откладывать свадьбу.
Карл стоял с открытым ртом и смотрел на мать.
– Ты не решишься…
– Отчего же, мой драгоценный сынок? Нет ничего такого, что бы твоя мать не сделала ради своего короля.
Свадьба состоялась 18 августа, как и было задумано. И никто, тем более кардинал де Бурбон, не знал, что папа не дал на нее согласия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Нет, все это неспроста, и доверять всем этим заверениям в дружбе невозможно. Генриху нельзя приезжать сюда, пока все не будет обговорено и улажено. И даже тогда его должны будут окружать верные друзья.
Двор между тем перебрался в Париж. Королева Наваррская была в нем почетной гостьей. Екатерина постоянно искала способа продемонстрировать ей свои дружеские чувства: ее портной начал шить для Жанны наряды, она предложила ей посетить Рене – своего парфюмера и перчаточника. Тот должен был сшить для нее перчатки – такие же элегантные, как у королевы-матери.
Жанна побывала у Рене, а когда вернулась в особняк де Конде, который стал ее домом в Париже, почувствовала острую боль. Она промучилась несколько дней и ночей.
Затем по Парижу прокатилась скорбная весть. Королева Наваррская скончалась.
Шел июнь 1572 года.
Глава 4
КРОВАВАЯ СВАДЬБА
Генриху не хотелось уезжать из Беарна, где он быстро нашел новую любовницу. Она казалась ему красивее всех предыдущих, и он объявил, что никогда больше не покинет родные края. Повидал он и Флоретту с ребенком, которая очень им гордилась. Мальчик с темными глазками радостно вскрикивал, когда Генрих подбрасывал его к потолку. Флоретта сделала реверанс, понимая, что юноша, с которым она некогда лежала в цветущем саду, стал другим, она больше не может претендовать на все его внимание. Флоретта смирилась с этим, потому что разве не был всегда рядом знак их близости – ее сын? Разве ей и семье ее отца, садовника, не оказывалось особого рода уважение? И его будет еще больше, когда ребенок подрастет, потому что Генрих очень любил детей, а своего собственного станет любить еще больше.
В эти жаркие летние дни Генриху было приятно думать, что его строгие наставники, Колиньи и мать, находятся далеко в Париже и Блуа, вместе со двором. И что его может тревожить, если сам он в Беарне?
Генрих любил устраивать пикники на свежем воздухе, и был на одном из них со своей любовницей, когда к ним прискакал посланник, привезший ему повеление приехать в Париж. Генрих повернулся к подружке, посильнее прижал ее к себе. Им никогда не удастся женить его на принцессе Марго, заверил он ее. Папа римский ни за что не даст на это своего согласия, а без него ничего не получится. Все католики Франции восстанут против этого брака, если не будет получено согласие папы на венчание католической принцессы с гугенотом.
– Я скоро вернусь в Беарн, – заверил Генрих подружку.
Все-таки ему пришлось отправиться в Париж. Он был на пути из Шонея к Пуату, когда встретил другого посланника.
Его одежда была пыльной, и выглядел он так, как будто долго скакал без отдыха, и Генрих понял, что посланник привез дурную весть, поскольку выражение его лица было печальным.
– Что случилось? – спросил принц.
– Ваше высочество, я привез плохие вести. Королева, ваша мать, скончалась.
Генрих безмолвно уставился на него. В это невозможно поверить. Она была полна жизни, сил… и так много для него значила. Как она могла умереть? Ей не так уж много лет. Наверное, это какая-то ошибка.
– Ты не в своем уме, – начал было он.
– От горя, ваше высочество.
Генриху хотелось задать сотни вопросов, но он не мог вымолвить ни слова. Казалось, время остановилось. В его жизни не было дня страшнее этого. А теперь не стало сил ни думать, ни говорить. Он чувствовал лишь боль от огромной утраты, ему было очень одиноко и хотелось рыдать.
Наконец он обрел дар речи.
– Как? – требовательным голосом спросил Генрих.
– Говорят, ваше высочество, что ей не следовало приезжать в Париж.
Принц не нашелся что ответить. Его горло сжали спазмы. Невероятно, но ничего нельзя изменить! Той, которая вела его по этой беззаботной жизни, больше не существует. Он остался один на белом свете.
Когда Генрих и его кузен, Генрих де Конде, направились на север в католический Париж, их сопровождали восемьсот дворян-гугенотов.
Кузены были облачены в траурные одеяния, которые им вскоре предстояло сменить на яркие одежды, потому что они ехали на свадьбы. Сначала Конде должен был жениться на Марии Клевской, а после этого предстояло сыграть свадьбу, ради которой тысячи людей со всей страны отправлялись в Париж: католическая принцесса Маргарита выходила замуж за гугенота Генриха Наваррского.
По внешнему виду Генриха казалось, что он уже оправился от потрясения, вызванного смертью матери. Выглядел, как обычно, беззаботным и все время повторял, что скоро вернется обратно в Беарн, причем холостяком, потому что папа римский никогда не даст согласия на такой брак.
Но на сердце у него скребли кошки. Он стремился в Париж и потому, что хотел побольше разузнать о смерти матери. Ходили тревожные слухи, что ее отравили, так как она занемогла сразу после визита к Рене, перчаточнику и парфюмеру, которого Екатерина привезла из Флоренции, хотя вскрытие показало, что Жанна умерла от разорвавшегося нарыва в легких. Генрих в это не верил. Да и как можно было верить, когда он знал о репутации королевы-матери и ее флорентийцах, которые славились умением делать яды и с их помощью устранять мешающих им людей. Жанна не напрасно так беспокоилась, не пуская его в Париж, где с ним тоже могло случиться что угодно.
Но теперь он направлялся именно туда. Его вызвали, и предстать перед королем было его долгом. Но он и сам хотел туда попасть. Больше прятаться за юбку матери было нельзя, да он уже и не нуждался в опеке.
Никто не заметил, как легкомысленный юноша превратился в мужчину, правда, с тем же легким нравом, потому что такова уж была его натура. Но за его внешним легкомыслием таилось страстное желание стать таким, каким хотела видеть своего сына Жанна.
Он посмотрел на юного Конде, которого теперь понимал гораздо лучше, чем раньше. Он узнал, что чувствовал Конде, когда погиб его отец. Сейчас Конде выглядел хмурым, горечь от утраты он выказывал даже сильнее, чем сам Генрих.
– Ну что ж, кузен, – сказал Генрих, – теперь мы стали мужчинами. Нам предстоит жениться. По крайней мере тебе.
– Вся эта суета – не ради меня, – ответил Конде. – Моя свадьба будет скромной, по гугенотскому обряду. А твоя…
– Пройдет у врат собора Нотр-Дам, потому что внутрь мне войти не позволят. Если она вообще состоится. О такой свадьбе нельзя сказать ничего определенного, пока не придет ее день.
– Тогда зачем же они вызывают тебя в Париж, если не для свадьбы?
Их взгляды встретились.
– А зачем людей вообще вызывают в Париж? – вопросом на вопрос отреагировал Генрих. – Вот приедем – увидим…
Они замолчали, думая о Жанне. Чутье подсказывало Генриху, что их ждут в Париже не для свадьбы, а по каким-то другим причинам.
Но ничто не могло унять волнение молодых людей, когда они стали приближаться к городу, который, блестя на солнце, лежал в нескольких милях перед ними. С этого расстояния Париж выглядел большим кораблем, стоящим на стапеле, который на самом деле был островом посреди Сены. Самой высокой у корабля была его корма – собор Нотр-Дам.
По мере приближения к Парижу их волнение нарастало. Они уже чувствовали запахи города, видели шпиль Сент-Шапель, башни Консьержери, крыши Лувра. Им встречались люди, которые с изумлением смотрели на них, понимая, кто это: восемьсот гугенотов были одеты в темные мантии в знак траура по королеве Наваррской, таинственным образом скончавшейся несколько дней назад.
У ворот города приехавших встретили друзья, ведомые Ларошфуко, одним из героев-гугенотов. Тут были Телиньи, женатый на дочери Колиньи Луизе, и Монтгомери, блистательный гугенот, верно служивший их делу и не по своей воле ставший убийцей короля Генриха II.
– Добро пожаловать! – воскликнул Ларошфуко. – Париж давно ждет возможности поприветствовать вас.
– Неужто? – отозвался Генрих. – Мне показалось, что горожане посматривают на нас без особого энтузиазма.
Ларошфуко усмехнулся:
– Они просто смущены. Не забывайте, ваше высочество, что еще совсем недавно они воевали с нами. А теперь должны стать нашими друзьями.
– Похоже, такое превращение и мне по душе.
– Подождите до свадьбы. Увидите, они будут рады вас приветствовать. Парижане преклоняются перед Марго. Ну, поскакали дальше! Королева-мать выслала отряд для торжественной встречи – а потом мы поедем в Лувр.
Ларошфуко вклинился между Генрихом и Конде; остальные пристроились рядом, и все поскакали в Париж.
В Сент-Антуане их встретил отряд из четырех сотен всадников – вельмож королевского двора, возглавляемых братьями короля, Анжу и Алансоном. С ними был и герцог де Гиз, который теперь вернулся ко двору, потому что он женился на принцессе Порсиан и больше не претендовал на женитьбу на принцессе Марго.
И вот лицом к лицу встретились вожди гугенотов и те, кто совсем недавно сражался под знаменами католиков. Большие итальянские глаза герцога Анжуйского засверкали, когда он увидел человека, которого звал не иначе как «беарнским простолюдином». Его ноздри раздувались, но он постарался скрыть свою неприязнь к тому, кто никогда не мог сравняться с ним элегантностью ни в одежде, ни в манерах. Анжу сказал, что рад приветствовать кузена, видеть его в Париже – большое удовольствие. И добавил:
– Кузен! Благодаря Марго мы можем скоро стать братьями!
Генрих достаточно равнодушно принял это громкое приветствие, ни на секунду не поверив, что Анжу на самом деле питает к нему дружеские чувства. Он не доверял этому человеку, ему не нравились его надушенные одежды, его неискреннее лицо, его блестящие драгоценности. Впрочем, как и Анжу не нравился его мужественный вид. Они были слишком разными людьми, чтобы понравиться друг другу.
Малыш Алансон не вызвал у Генриха неприязни и даже немного ему понравился. Нет, он не будет распалять себя ненавистью к Алансону, как к его брату.
Принцу Наваррскому представили еще одного человека – высокого, невероятно привлекательного, со светлыми волосами, которые волнами ниспадали на затылок. Он выглядел поистине красавцем и в то же время настоящим мужчиной. Возможно, был самым высоким человеком в Париже и в то же время отличался королевским величием.
Генрих де Гиз, который надеялся стать мужем принцессы Марго, и Генрих Наваррский, прибывший в Париж, чтобы жениться на ней, смерили друг друга взглядами.
Генрих де Гиз пробормотал слова приветствия, которых от него ждали. Лживые слова, решил Генрих Наваррский. И он задумался: интересно, что таится в голове за этими красивыми глазами?
Первая свадьба, на гугенотский манер, праздновалась в замке Бланди, неподалеку от Мелюна. Атмосфера была немного напряженной, потому что присутствовало много католиков. Конде был великолепным женихом, а Мария Клевская – очаровательной невестой.
Через восемь дней должно было состояться бракосочетание, о котором говорил весь Париж. А сейчас Генрих и его невеста были среди гостей в замке Бланди. Сидя рядом с Марго, Генрих чувствовал, что невеста приводит его в замешательство, но отнюдь не своей внешностью, которая многих привлекала. Его смущало ее подчеркнуто вежливое к нему отношение, за которым явно скрывалось пренебрежение. Это было как тонкий ледок над глубоким и опасным омутом. Мадам Марго вовсе не собиралась любить своего жениха.
Что ж, пусть будет как будет. Ему больше нравилась маленькая Флоретта. Может, Марго и красива, и привлекательна, но румяные щечки его деревенской подружки ему нравятся больше, чем ее разрисованные щеки. Генрих предпочитал здоровый запах женского тела под горячими лучами солнца ароматам, сотворенным парфюмерами.
Впрочем, встретив Марго, он впервые после смерти матери почувствовал себя лучше: если он женится на ней, то наверняка об этом не пожалеет. Генрих не сомневался, что жизнь с нею не будет скучной, до него уже дошли слухи, что эта свадьба разрушила ее планы выйти замуж за Генриха де Гиза. Неудивительно, что Марго возненавидела своего жениха. Странная ситуация: почему именно эта свадьба ему нужна, чтобы забыть о горечи, которую принесла смерть матери.
Ну и семейка у моей невесты, думал Генрих. Конечно, он уже приходится им дальним родственником, состоится свадьба или нет. Поэтому-то его рассматривают как достойного жениха для принцессы.
Король в эти дни пребывал в хорошем расположении духа. Рядом с ним был адмирал, и казалось, что Колиньи оказывает на Карла успокаивающее действие – в отличие от королевы-матери.
Генрих заметил, как подчеркнуто уважительно обращается к адмиралу Екатерина, и его кольнула мысль, что чем слаще приветствия таких людей, тем больше их надо опасаться.
Он поймал взгляд Марго и скривился. За ее приветливостью никакой опасности быть не может.
– Эта церемония доставляет тебе удовольствие? – тихо спросила она.
– Очень большое, моя принцесса.
– Рада, что тебе так легко доставить удовольствие.
– О, ты обнаружишь, что я хороший муж.
– Ты в этом уверен?
– Разве мое мнение имеет значение? Важно, что ты думаешь.
– Я полагаю, надо еще подождать и посмотреть… будешь ли ты моим мужем.
– Думаешь, есть силы, которые стремятся нас разлучить?
Она подняла голову и опустила вниз нос Валуа, а ее губы тронула довольная улыбка.
– Пока согласие на этот брак от его святейшества не получено, а всем прекрасно известно, что он не любит вашу веру.
– Если он не одобрит эту сделку, будет весьма печально! – насмешливо произнес Генрих. – Сколько народу сюда понаехало только для того, чтобы все это увидеть!
– Уверена, среди них для тебя найдется немало утешительниц.
– Вероятно, и прекрасной принцессе здесь найдется с кем провести время.
Их глаза встретились. Марго увидела, что он усмехается. Она дала ему понять, что осведомлена о его репутации, а он намекнул, что она известна с той же стороны.
Уголки ее рта дрогнули. И жених, и невеста без особой охоты шли под венец – и оба могли сами о себе позаботиться.
Возможно, в будущем они придут к взаимопониманию.
Бракосочетание должно было состояться в понедельник, 18-го. Была суббота, разрешение от папы еще не прибыло, и король все больше приходил в ярость. Королева Елизавета, его супруга, изо всех сил старалась его успокоить, но ее хлопоты ни к чему не приводили.
– Свадьба все равно состоится! – кричал Карл. – Должна состояться! Почему папа не шлет разрешения? Почему, почему, почему, я спрашиваю?
Все знали почему. Как мог папа одобрить брак между католичкой Марго и гугенотом? Он хотел продолжения гражданской войны, хотел, чтобы каждый гугенот во Франции или стал католиком, или умер.
Елизавета послала за Мари Туше, любовницей короля, поскольку только она одна могла его успокоить. Мари постаралась найти для Карла слова утешения. Все возможное сделано, новые посланцы отправлены к папе с объяснениями необходимости свадьбы. В любом случае, даже если папа не даст разрешения, король в таком исступленном состоянии никак не может повлиять на ситуацию.
Карл не успокаивался. Послали за его старой няней, которая, сколько он себя помнил, была ему как мать. Он позволил ей себя обнять и тоже ее обнял, но, покачав головой, сказал:
– Ты не понимаешь, няня. Ты думаешь только о том, как бы успокоить своего малыша. Но он больше не маленький. Он король, и если он говорит, что свадьба будет, значит, она будет. – И Карл опять начал кричать.
В этот момент в покои вошла его королева-мать.
– Оставьте меня наедине с моим сыном, – потребовала она.
Когда ее повеление выполнили, Екатерина подошла к Карлу, положила руки ему на плечи.
– Успокойся, успокойся, – проговорила она.
– Успокойся! Когда свадьба может не состояться! Все эти люди прибыли в Париж на свадьбу, которой может не быть.
– Будь уверен, она состоится.
– Как, как, если нет разрешения от папы?
Екатерина рассмеялась:
– Мой дорогой сынок, разве был хоть один случай, чтобы твоя мать тебя подвела? Его святейшество не одобряет эту свадьбу? Говорит: «Этот еретик не получит католической принцессы»? Ну и пусть. А мы говорим, что свадьба будет.
– Кардинал де Бурбон никогда не станет проводить церемонию, если не будет разрешения от папы.
– Тогда сообщим, будто пала дал согласие.
– Как это? Ты же знаешь, он никогда его не даст. Никогда… никогда.
– Тогда кардиналу придется провести церемонию без него. – Екатерина приблизила губы к ушам сына. – Потому что, ваше величество, он будет считать, что папа дал согласие. Мы скажем кардиналу, что получили весточку от папы, официальная бумага уже в пути и нет никакой необходимости откладывать свадьбу.
Карл стоял с открытым ртом и смотрел на мать.
– Ты не решишься…
– Отчего же, мой драгоценный сынок? Нет ничего такого, что бы твоя мать не сделала ради своего короля.
Свадьба состоялась 18 августа, как и было задумано. И никто, тем более кардинал де Бурбон, не знал, что папа не дал на нее согласия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44