– Смею вас уверить, – постаралась я утешить мадемуазель Дюбуа, – что со мной просто намерены обсудить ряд деловых вопросов относительно картин, а это гораздо легче сделать за обеденным столом.– Вы имеете в виду графа и его кузена?– Да, полагаю...– Считаю необходимым предупредить вас, что граф имеет дурную репутацию в отношении женщин.– Но он не видит во мне женщину, – возразила я. – Я приехала сюда, чтобы реставрировать его картины.– Про него говорят, что он очень черствый, но, несмотря на это, некоторые находят его неотразимым.– Дорогая мадемуазель Дюбуа, мне еще ни разу не попадался ни один неотразимый мужчина.– Но вы еще не очень старая!Еще не очень старая! Уж не думает ли она, что мне уже тридцать? Увидев, что я раздражена, гувернантка поспешила добавить:– И еще эта несчастная женщина – его жена. Здесь об этом говорят такое... просто ужас. Согласитесь, малоприятно жить под одной крышей с человеком, которого подозревают в преступлении...– Думаю, что нам обеим ничего не грозит, – сказала я совершенно искренне.Она подошла совсем близко ко мне.– Я запираю на ночь дверь, когда граф находится в замке. Вам следует делать то же самое. Вдруг ему придет на ум поразвлечься с кем-нибудь из тех, кто есть в доме. Вы никогда не можете быть уверены...– Спасибо, приму это к сведению, – заметила я, лишь бы успокоить ее и попытаться выставить из комнаты.Неужели, сидя в тиши своей спальни, она предается эротическим мечтам о попытках графа совратить ее? – с удивлением подумала я. Я была уверена, что с этой стороны ей грозит такая же «опасность», как и мне.Я умылась и надела бархатное платье. Затем высоко зачесала волосы, вколов массу шпилек, чтобы не выбилась ни одна прядь. На платье я приколола брошь, принадлежавшую моей матери, – очень простую, – но очаровательную вещицу, украшенную мелкой бирюзой и жемчужинами. Я была готова за десять минут до того, как за мной пришла служанка, чтобы проводить в столовую.Мы прошли в крыло замка, относившееся к семнадцатому веку, – самую позднюю пристройку, – в большой зал со сводчатым потолком. Было бы странно, если бы небольшая семья обедала за таким огромным столом. Поэтому я совсем не удивилась, когда меня повели в небольшую комнату, выглядевшую очень уютно. Окна, на которых висели темно-синие бархатные шторы, были довольно широкие и отличались от тех узких амбразур в толстых стенах, которые хотя и служили хорошей защитой от врагов, зато пропускали совсем мало света. На мраморной каминной доске стояли канделябры с зажженными свечами. Такой же канделябр возвышался в центре стола, который был уже накрыт.Филипп и Женевьева уже находились в комнате. Оба выглядели немного подавленными. На девочке было серое шелковое платье с кружевным воротником; волосы собраны сзади и скреплены шелковым бантом. Она вела себя очень сдержанно и совсем не походила на ту девочку, которую я видела раньше. Филипп в вечернем костюме выглядел еще более элегантным, чем при нашей первой встрече. Казалось, он искренне обрадовался, увидев меня за столом.– Добрый вечер, мадемуазель Лоусон, – с улыбкой обратился он ко мне.Я ответила на его приветствие, и это вышло так, будто мы связаны какой-то тайной.Женевьева пробормотала какую-то любезность.– Позволю себе высказать предположение, что вы провели довольно интенсивный рабочий день в галерее, – продолжил Филипп.Я утвердительно кивнула и сказала, что он прав: я действительно хорошо потрудилась и сделала большую часть подготовительной работы.– Это, должно быть, захватывающее дело, – предположил он. – И я уверен, что вы добьетесь успеха.Судя по всему, Филипп говорил вполне искренне, но, пока мы беседовали, он постоянно прислушивался, не идет ли граф.Тот появился точно в восемь часов, и мы заняли свои места. Граф – во главе стола, я – справа от него, Женевьева – слева. Филипп – напротив. Подали суп, граф стал расспрашивать меня, как идут дела в галерее.Я повторила все то, что уже сказала Филиппу. Он проявил к этому вопросу гораздо больший интерес то ли потому, что его заботила судьба картин, то ли потому, что хотел показаться вежливым и внимательным, – во всяком случае, я не могла утверждать это с уверенностью.Я сообщила ему, что решила сначала отмыть картину водой с мылом, чтобы удалить с поверхности слой грязи.Он дружелюбно посмотрел на меня и сказал:– Я слышал об этом. Вода должна постоять в особом кувшине, а мыло следует приготовить в новолуние.– Нет, мы уже не придерживаемся таких предрассудков, – ответила я.– Значит, вы лишены предрассудков, мадемуазель?– Как и большинство из нас.– Да, вы слишком практичны для таких причуд. У нас тут были такие люди... – Его взгляд перешел на Женевьеву, и девочка буквально вжалась в кресло. – Гувернантки, которые не захотели оставаться в этом доме, заявляя, что в замке водятся призраки; другие просто уезжали, ничего не объяснив. Но что-то их здесь не устраивало – либо мой замок, либо моя дочь.Когда он смотрел на Женевьеву, в его глазах читалась откровенная неприязнь, и я почувствовала, как во мне нарастает чувство протеста. Он был человеком, которому всегда требуется жертва. Он и меня пытался ужалить в галерее. Но я-то вполне могла постоять за себя.– Что касается привидений, то немудрено повстречать их в таком загадочном замке, как ваш. Хотя мне с отцом не раз приходилось бывать в старинных домах, но, увы, никаких призраков я не видела.– Английские привидения, должно быть, ведут себя более сдержанно, чем французские. Они не приходят без приглашения, а это значит, что являются только к тем, кто их боится. Возможно, однако, я ошибаюсь.Я вспыхнула:– Но они должны были бы заимствовать кодекс поведения из тех времен, в которых жили. А как известно, этикет во Франции был всегда более жестким, чем в Англии.– Вы, конечно, правы, мадемуазель Лоусон. Англичане всегда отличались тем, что появлялись без приглашения.Филипп внимательно следил за нашим разговором, Женевьева – с некоторым страхом. Она боялась за меня, так как я дерзнула ввязаться в разговор с ее отцом на довольно рискованную тему.После супа подали рыбу, и граф обратился ко мне с бокалом в руке:– Хотелось бы, чтобы вам понравилось это вино, мадемуазель Лоусон. Оно из наших собственных виноградников. Вы разбираетесь в винах так же хорошо, как в картинах?– В этом я мало что понимаю.– О, пока вы здесь, вы еще много услышите о винограде и вине. Надеюсь, наши разговоры не покажутся вам скучными и утомительными.– Уверена, что они мне будут интересны. Я всегда с большим удовольствием постигаю новое.Он улыбнулся одним уголком рта.Гувернантка! – подумала я. Если бы мне когда-нибудь и пришлось избрать эту профессию, я бы выработала правильную манеру поведения.Филипп неуверенно вклинился в наш разговор:– С какой картины вы начнете работу, мадемуазель Лоусон?– Это портрет, написанный в прошлом веке, точнее, в середине прошлого века. Предположительно в тысяча семьсот сороковых годах.– Вот видите, кузен, – сказал граф, – мадемуазель Лоусон очень знающий специалист. Она любит картины и упрекает меня в небрежном отношении к ним, как родителя, который не выполняет своего долга по отношению к детям.Женевьева в полной растерянности опустила глаза.Граф обратился к ней:– Вы должны воспользоваться пребыванием мадемуазель Лоусон у нас в замке. Можете поучиться у нее энтузиазму.– Да, папа, – пролепетала Женевьева.– И, кроме того, – продолжал он, – можете попросить ее общаться с вами по-английски, тогда вы будете говорить на этом языке вполне прилично. Пусть мадемуазель Лоусон, когда она не будет занята работой с картинами, расскажет вам об Англии и англичанах, чтобы поближе познакомиться с их менее жестким этикетом. Это может придать вам уверенности и... апломба.– Мы уже говорили по-английски, – вмешалась я. – У Женевьевы хороший словарный запас. Произношение – это, конечно, проблема, но лишь до тех пор, пока не представится возможность свободно разговаривать с носителем языка.И опять я веду себя как гувернантка, подумала я и была уверена, что граф подумал то же самое. Но я, во всяком случае, сделала все возможное, чтобы защитить Женевьеву и бросить ему вызов. Я чувствовала, как во мне с каждой минутой растет чувство неприязни к графу.– Это для вас блестящая возможность, Женевьева... А вы ездите верхом, мадемуазель Лоусон?– Да, с удовольствием.– В конюшне много лошадей. Один из конюхов посоветует вам, какую лошадь лучше всего выбрать для верховой езды. Женевьева тоже занимается этим... немного, правда. Так что вы можете совершать прогулки вместе. Нынешняя гувернантка слишком робкая девица. Женевьева, вы могли бы показать мадемуазель Лоусон окрестности замка?– Да, папа.– Боюсь, наши места не особенно красивы. Земли, на которых возделывают виноградники, редко отличаются привлекательностью. Но, заехав чуть подальше, можно найти интересные места и увидеть такое, что доставит вам удовольствие.– Вы очень добры. Я с радостью поезжу верхом.Он махнул рукой, и Филипп, чувствовавший, что ему пора принять участие в разговоре, снова переключил наше внимание на картины. Я стала говорить о портрете, над которым начала работать. Объясняя некоторые детали, я специально сделала акцент на некоторых технических аспектах в надежде поставить графа в затруднительное положение. Он внимательно слушал, и слабая улыбка порой мелькала в уголках его рта. Меня очень угнетало ощущение, что он, очевидно, догадывался о том, что за мысли бродили в моей голове. А если так, то, значит, знал, что он мне не нравится, и, совершенно очевидно, именно это подогревало его интерес к моей особе.– Вне всякого сомнения, – продолжала я, – что, хотя портрет далеко не шедевр, художник обладал редким чувством колорита. Платье окажется потрясающим, а изумруды, если удастся восстановить их первозданный цвет, будут смотреться просто великолепно!– Изумруды?.. – удивился Филипп.Граф посмотрел на него.– Да, это как раз та картина, где их можно видеть во всем великолепии. Было бы так любопытно посмотреть на них хотя бы на холсте.– Да, это единственная возможность, – пробормотал Филипп, – увидеть их.– Кто знает? – сказал граф и, повернувшись ко мне, пояснил: – Филипп очень интересуется изумрудами.– А разве не все мы интересуемся ими? – возразил Филипп с необычной для него резкостью.– Нуну говорила, что они должны быть где-то в замке, – произнесла Женевьева срывающимся от волнения голосом. – Если бы мы могли их... О, это было бы прекрасно!– Ваша старая няня без сомнения говорит правду, – с сарказмом произнес граф. – И я согласен, что было бы замечательно, если бы мы нашли их... не говоря уж о том, что они значительно увеличили бы состояние нашей семьи.– Еще бы! – воскликнул Филипп с загоревшимися глазами.– Вы думаете, они находятся в замке? – спросила я.– Но они никогда нигде больше не появлялись, – убежденно ответил Филипп. – А камни, подобные этим, легко узнать. И от них практически невозможно избавиться.– Мой дорогой Филипп, – заметил граф, – вы забываете, в какое время они пропали. Сто лет назад, мадемуазель Лоусон, такие камни можно было распилить, продать по частям, и про них бы все забыли. Рынок был наводнен драгоценностями, украденными из особняков и дворцов Франции теми, кто мало разбирался в их ценности. Думаю, что такая же судьба постигла изумруды Гайяра. Те канальи, которые проникли в замок, украли наши сокровища, совершенно не понимая их истинной стоимости. – Гнев, на мгновение вспыхнувший в его глазах, погас, и он снова обратился ко мне: – Ах, мадемуазель Лоусон, как хорошо, что вам не пришлось жить в те дни. Вы бы так страдали при виде выброшенных из окон картин, которые валялись на улице в грязи и воде, после чего они... как это вы назвали?…, начинали «зацветать».– Это просто трагедия, что тогда погибло столько ценностей. – Я обернулась к Филиппу: – Расскажите, пожалуйста, еще об изумрудах.– Семья владела ими в течение многих-многих лет, – начал он. – Сколько они стоили, сказать трудно, ибо стоимость их менялась столько раз, постоянно возрастая. Точнее было бы сказать, что они бесценны. Камни хранились в комнате-сейфе нашего замка. И тем не менее в дни Революции были потеряны. Никто не знает, что с ними произошло. Но почему-то всегда считалось, что они где-то в замке.– Регулярно устраиваются их поиски, – добавил граф. – У кого-нибудь возникает очередная идея, и все приходят в волнение. Мы ищем, копаем, стараемся обнаружить потайные места в замке, которые годами оставались скрытыми от наших глаз. Словом, развиваем бурную деятельность, а изумруды так и не найдены.– Папа, – вскричала Женевьева, – а не могли бы мы снова заняться поисками сокровищ?В этот момент подали фазана. Он был просто великолепен, но я едва к нему притронулась. Меня полностью захватила рассказанная история. Плюс ко всему я весь день находилась в величайшем возбуждении, так как мне было позволено остаться.– Вы произвели такое сильное впечатление на мою дочь, мадемуазель Лоусон, – сказал граф, – что она теперь думает, будто вам удастся сделать то, что оказалось не под силу другим. Вы хотите организовать новые поиски, Женевьева, так как убеждены, что вместе с мадемуазель Лоусон добьетесь успеха?– Нет, – ответила Женевьева, – я так не думаю. Я просто хочу еще раз поискать изумруды.– Однако вы очень нелюбезны! Извините ее, мадемуазель Лоусон. А вас, Женевьева, я прошу показать мадемуазель Лоусон наш замок. – Затем он обратился ко мне: – Вы еще не обследовали его, насколько я знаю, но очень хотели бы сделать это, ибо этого требует ваша тяга к знаниям. Не сомневаюсь, что ваш отец так же хорошо понимал и разбирался в замках, как вы в картинах. Поэтому, кто знает, а вдруг вы сможете обнаружить какие-нибудь тайники, которые столетиями скрывались от наших глаз.– Да, мне бы очень хотелось подробнее познакомиться с замком, – согласилась я. – И если Женевьева согласится мне его показать, я буду ей весьма признательна.Женевьева даже не взглянула на меня, и граф нахмурился.– Мы с ней назначим время, – поспешила сказала я, – если вам подойдет такое предложение, Женевьева. Вы не против?Она посмотрела на отца, потом на меня.– Завтра утром?– По утрам я работаю, но после второго завтрака была бы очень рада воспользоваться вашей любезностью.– Очень хорошо, – промямлила она.– Уверен, что для вас это будет полезная экскурсия, Женевьева, – сказал граф.Подали суфле, и наш разговор перешел на окрестности замка и прилегающие к нему виноградники. Я чувствовала, что мои дела постепенно идут на лад. Меня пригласили отобедать со всей семьей, – такой чести никогда не удостаивалась бедная мадемуазель Дюбуа. Я получила разрешение совершать прогулки верхом. А завтра мне должны были показать весь замок. Похоже, у меня установились некоторые отношения с графом, хотя я и не могла бы определить характер этих отношений.Я чувствовала себя очень довольной, когда вернулась в свою комнату. Перед тем как я ушла, граф сказал, что в библиотеке есть одна книга.– Одно время в замке специально жил человека, который писал ее для моего отца, – объяснил он. – Отец очень интересовался историей нашей семьи. Рукопись впоследствии была напечатана. Думаю, что она вас очень заинтересует.– Я тоже совершенно уверена, что книга покажется мне любопытной. С радостью прочту ее.– Я пришлю ее вам, – пообещал мне граф.Мы покинули столовую вместе с Женевьевой, оставив кузенов вдвоем. Она проводила меня до моей комнаты и очень холодно пожелала спокойной ночи.Совсем скоро в дверь моей комнаты постучались – вошла служанка, которая принесла книгу. Это был небольшой томик с рисунками и чертежами замка. Я была уверена, что книга окажется захватывающей, но все же в этот момент мои мысли в основном занимали события сегодняшнего вечера. Я не хотела спать, ибо мой мозг был слишком возбужден и перегружен впечатлениями, а все мысли вертелись вокруг графа.Вне всякого сомнения, он был необыкновенным человеком и с ним связана какая-то тайна. Ему нравилось, что все окружающие его люди испытывали перед ним чувство страха и поэтому очень не любили его. Вот какие выводы я сделала. Я пыталась представить себе его жизнь с женщиной, которой выпало такое несчастье – выйти за него замуж. Может быть, он терроризировал ее своим презрением? Трудно было представить, чтобы он прибегал к физическому насилию... И все же я не могла бы уверенно утверждать что-либо относительно графа. Ведь я его практически не знала.А что он вообще думал обо мне? Скорее едва заметил меня и просто решил дать мне работу, и на этом весь его интерес закончился. Но почему меня пригласили обедать с семьей? Чтобы он мог поближе рассмотреть человеческую особь, которая вызывала в нем некоторое любопытство? Или потому что в замке больше не было ничего занимательного.Постоянно обедать только в обществе Филиппа и Женевьевы довольно скучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37