– Улитки! – закричала Женевьева.Ив ухмыльнулся и протянул ей корзинку, показывая содержимое. В ней лежало несколько улиток.– Мы собрались устроить пир.Он остановился и начал, пританцовывая, припевать: Этот маленький простак, Этот маленький простак, Который отправился в Монброн... – Вы только посмотрите на эту! – вдруг завопил он. – Так она никогда не доберется до Монброна. – Он состроил Женевьеве смешную рожицу. – Мы собираемся попировать улитками. Дождик выгнал их наружу. Берите корзинку и помогайте нам.– Где? – спросила Женевьева.– Жанна вам даст.Женевьева побежала вокруг дома в кухню, где Жанна готовила бульон. А я стала думать о том, как изменилось настроение Женевьевы, едва она подошла к этому, дому.Ив продолжал пританцовывать.– Вы должны присоединиться к нашему пиру, мадемуазель Даллас, – сказал он.– Но не раньше, чем через две недели! – прокричала Марго.– Их сначала надо выдерживать две недели, а затем подать с чесноком и петрушкой. – Ив погладил свой живот, предаваясь приятным воспоминаниям. – Восхитительно!Затем он снова начал напевать себе под нос смешную песенку про улиток. А когда Женевьева вернулась наконец с корзинкой, я отправилась в дом поболтать с мадам Бастид.
Через две недели, когда улитки, собранные детьми, были готовы для употребления, мы с Женевьевой получили приглашение от Бастидов. В этой семье любили устраивать праздники по любому поводу. Для меня же посещение дома Бастидов было огромной радостью, потому что там Женевьева выглядела счастливой и вела себя так, будто хотела доставить всем удовольствие.Но едва мы выехали верхом из ворот замка, нам повстречалась Клод, которая, видимо, возвращалась с виноградников. Я заметила ее раньше, чем она нас. Ее лицо пылало, и от нее исходило какое-то необыкновенное притяжение. Я уже в который раз была поражена ее красотой. Как только она нас увидела, выражение ее лица мгновенно изменилось.Она спросила, куда мы направляемся, и я ответила. Когда мы поскакали дальше, Женевьева сказала:– Уверена, что ей очень хотелось бы запретить нам ходить в гости к Бастидам. Она думает, что здесь хозяйка, но она всего лишь жена Филиппа. А ведет себя так, словно...Ее глаза недобро сузились. Она не такой уж наивный младенец, как мы полагаем, и прекрасно понимает, что за отношения у Клод с ее отцом, подумала я...Ив и Марго ждали нас и приветствовали громкими криками.Я ела улиток первый раз в жизни, и все смеялись над тем, как я старалась побороть в себе чувство отвращения. Возможно, они действительно очень вкусны, но я не могла их есть с таким же энтузиазмом, как все остальная компания.Дети без умолку болтали об улитках и о том, как они просят своих святых ниспослать дождь, который выгонит их наружу, а Женевьева с жадным интересом слушала. Она смеялась так же громко, как и все остальные, и даже стала подпевать, когда дети опять завели свою песню про улиток.В самый разгар нашей трапезы появился Жан-Пьер. Я почти не видела его в последнее время, так как он с утра до ночи был занят на виноградниках. Он поздоровался со мной с присущей ему галантностью, и я с некоторой тревогой отметила, как изменилась Женевьева, едва он вошел. Казалось, она отбросила свою детскость, и мне стало ясно, что она жадно слушает все, что он говорит.– Садитесь рядом со мной, Жан-Пьер! – закричала она, и он без колебаний подвинул стул к столу и втиснулся между нею и Марго.Они стали опять говорить об улитках, потом Жан-Пьер спел для них. И все это время Женевьева следила за ним глазами, в которых сквозило неприкрытое мечтательное выражение.Жан-Пьер поймал мой взгляд и тут же стал расспрашивать о том, как идет моя работа.– А у нас в замке появились жучки, – вдруг громко произнесла Женевьева. – Я бы не возражала, если бы это были улитки. Интересно, а могут ли завестись улитки в замке? Стучат ли они когда-нибудь своими раковинами?Она делала отчаянные попытки привлечь его внимание и добилась этого.– Жучки в замке? – спросил Жан-Пьер.– Да, и они стучат. Мы даже ночью ходили с мадемуазель Даллас смотреть, правда, мадемуазель? Мы спускались прямо в подземную тюрьму. Я испугалась, а мадемуазель нет. Вас, мадемуазель, ничто не может напугать, не так ли?– Во всяком случае, не жучки, – ответила я.– Но мы не знали, что это жучки, пока папа не сказал вам.– Жучки в замке, – повторил Жан-Пьер. – Жук-могильщик? Готов поклясться, что это может привести графа в ужас.– Вряд ли такое вообще возможно.– О, мадемуазель! – вскричала Женевьева. – Как это было ужасно... там, внизу, в этой тюрьме, а у нас с собой только одна свеча. Мне казалось, что там кто-то был... кто-то следил за нами. Я чувствовала это, мадемуазель... Я говорю правду. – Дети слушали ее с широко раскрытыми глазами, а Женевьева не могла устоять перед соблазном продолжать привлекать к себе всеобщее внимание. – Я слышала какой-то стук... – продолжала она. – Я знала, что там, внизу, живет привидение. Это кто-то из умерших пленников, чья душа никак не может успокоиться…Я видела, что она начинает чрезмерно возбуждаться. В ее голосе стали проскальзывать истерические нотки. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он понимающе кивнул мне.– Послушайте, – воскликнул он, – кто будет танцевать «Марш улиток»? Мы так хорошо ими попировали, что надо бы исполнить танец в их честь. Давайте-ка, мадемуазель Женевьева, мы с вами откроем танцы.Женевьева с готовностью вскочила, ее лицо пылало, глаза сияли. И, взяв за руки Жан-Пьера, она закружилась с ним по комнате.Мы покинули дом Бастидов около четырех часов. Как только мы появились в замке, ко мне подбежала одна из служанок и сказала, что мадам де ла Таль хочет меня видеть и я должна как можно скорее пройти в ее будуар.Я не стала переодеваться и пошла к ней прямо в костюме для верховой езды.Постучав в дверь ее спальни, я услышала тихий голос, приглашающий меня войти. В изысканно меблированной комнате, где стояла кровать под пологом из переливчатого синего шелка, Клод не оказалось.Тут я заметила открытую дверь, и в этот момент оттуда донесся ее голос:– Входите, мадемуазель Лоусон.Ее будуар представлял собой комнату, вдвое меньшую по сравнению со спальней. В нем находилось большое зеркало, сидячая ванна, туалетный столик, кресла и софа, и над всем этим витал крепкий запах духов. Сама она полулежала на софе в бледно-голубом шелковом платье, ее золотистые волосы красиво ниспадали на плечи. Я не могла не признать, что выглядела она невероятно красивой и соблазнительной.Она разглядывала свою обнаженную ногу, выставленную из-под голубого платья.– О, мадемуазель Лоусон, входите. Вы были у Бастидов?– Да, – отозвалась я.– У нас, конечно, – продолжала она, – нет никаких возражений против вашей дружбы с Бастидами. – Я удивленно посмотрела на нее, а она тем временем продолжала с улыбкой: – Конечно нет. Они делают для нас вино, а вы реставрируете наши картины.– Я не вижу здесь никакой связи.– О, уверена, что это не так, мадемуазель Лоусон. Вы найдете ее, если хорошо подумаете. Но я говорю о Женевьеве. Я уверена, что граф не хотел бы, чтобы она водила такую... близкую дружбу с... его слугами. – Я хотела было возразить, но Клод быстро продолжала, и тон ее голоса был почти нежным, словно она старалась причинить мне как можно меньше неприятностей: – Возможно, мы здесь стараемся оберегать своих детей больше, чем это делают в Англии. Мы считаем неразумным позволять им слишком свободно общаться с людьми из других социальных слоев. При определенных обстоятельствах это могло бы привести к осложнениям. Не сомневаюсь, что вы понимаете меня.– Вы намекаете на то, что я должна была бы помешать Женевьеве посещать дом Бастидов?– Вы согласны, что это разумно?– Мне кажется, вы заблуждаетесь насчет моего влияния на Женевьеву. Я не в силах помешать ей делать то, что она хочет. Я могу лишь просить ее зайти к вам, чтобы вы сами высказали ей свое мнение.– Но вы вместе с ней ходите к этим людям. Именно под вашим влиянием она...– И тем не менее я уверена, что не могла бы остановить ее. Я скажу, что вы хотите поговорить с ней. – И с этими словами я покинула спальню мадам де ла Таль.В тот вечер, придя в свою комнату, я легла спать, но еще не успела заснуть, как в замке поднялась страшная суматоха. Я услышала чьи-то гневные крики, вопли страха и, накинув пеньюар, вышла в коридор.Пока я стояла у дверей своей комнаты, не зная, что предпринять, мимо пробежала одна из служанок.– В чем дело? – спросила я.– Улитки в постели мадам!Да, таков был ответ Женевьевы. Она выслушала замечание Клод довольно спокойно – по крайней мере, так казалось, – но тут же решила отомстить, И из-за этого-то и разгорелся весь сыр-бор.Я отправилась к ней в комнату и постучала в дверь. Ответа не последовало, я вошла и увидела, что Женевьева лежит на кровати и притворяется спящей.– Это бесполезно, – сказала я.Она открыла один глаз и рассмеялась:– Вы слышали вопли, мадемуазель?– Их слышали, наверное, во всем замке.– Представляете себе ее лицо, когда она их увидела?– На самом деле это не очень весело, Женевьева.– Бедная мадемуазель. Мне всегда жаль людей, лишенных чувства юмора.– А мне всегда жаль людей, которые откалывают такие номера. Как вы думаете, чем теперь все это кончится?– Она будет знать, что ей следует заниматься только собственными делами и не совать нос в мои.– Но все может обернуться совсем по-иному!– Ох, ну не надо! Вы такая же плохая, как она.Попытка запретить мне видеть Жан-Пьера и всех остальных ни к чему не приведет. Это ей не удастся.– А если ваш отец запретит...Она выпятила нижнюю губу:– Никто ничего мне не сможет запретить!– В любом случае надо отказаться от этих детских штучек с улитками.– Да что вы говорите? Но разве вы не слышали ее криков? Держу пари, она страшно перепугалась, и поделом.– Думаете, что это так просто сойдет вам с рук?– Она может делать все, что ей нравится. А я буду делать все, что нравится мне.Я понимала, что разговаривать с ней совершенно бесполезно, и решила уйти. Но была очень обеспокоена, и не столько ее глупым поведением, сколько ее явно растущей привязанностью к Жан-Пьеру.На следующее утро, когда я работала в галерее, туда явилась Клод. На ней была темно-синяя амазонка и такого же цвета шляпа для верховой езды. От этого ее глаза казались еще более глубокими и голубыми. Я видела, как она раздражена и сердита, хотя и пыталась это скрыть.– Вчера ночью произошла отвратительная история, – сказала она. – Вы, очевидно, в курсе.– Да, – ответила я.– У Женевьевы скверные манеры. Неудивительно, имея в виду компанию, в которой она вращается. И я думаю, мадемуазель Лоусон, в какой-то мере в этом можно обвинить и вас. Согласитесь, что с того времени, как вы сюда приехали, она стала дружить с виноградарями.– Эта дружба не имеет ничего общего с ее плохими манерами. Они были скверными еще до того, как я приехала в замок.– Вы оказываете на нее дурное влияние, мадемуазель Лоусон, и поэтому я прошу вас покинуть замок.– Покинуть замок?– Да. Это будет наилучшим выходом из создавшегося положения. Я прослежу, чтобы вам заплатили все, что причитается, и мой муж поможет вам найти другую работу. Но я не хочу слушать никаких возражений. Мне хотелось бы, чтобы вы покинули замок в течение двух часов.– Но это абсурд. Я еще не закончила работу.– Мы найдем, кто сможет ее завершить.– Вы не поняли. У меня свои собственные методы работы, и поэтому я не могу оставить картины, пока сама их не закончу.– Я здесь хозяйка, мадемуазель Лоусон, и прошу вас уехать.Как она была уверена в себе! Неужели ее влияние на графа было столь велико? И поэтому она могла требовать все, что ей угодно? Видимо, да. Она считала, что граф ей ни в чем не откажет.Ее губы презрительно скривились:– Вы получите распоряжение от самого графа.Меня обуял холодный ужас. Скорее всего она уже просила его уволить меня, и он, стремясь доставить возлюбленной удовольствие, удовлетворил ее желание. Идя за ней следом в библиотеку, я всячески гнала прочь мрачные предчувствия. Она широко распахнула дверь и крикнула:– Лотэр!– Клод, – сказал он, – что вам угодно, дорогая?Он поднялся с кресла и двинулся ей навстречу и тут вдруг увидел меня. Его замешательство длилось всего лишь долю секунды, потом он склонил голову в знак приветствия.– Лотэр, – заявила она. – Я сказала мадемуазель Лоусон, что она не может здесь более оставаться. Однако она отказывается принять увольнение от меня, поэтому я привела ее к вам, чтобы вы сами сообщили ей об этом.– Сообщил ей? – спросил он, переводя взгляд с ее сердитого лица на мое, полное презрения.Должна признать, что в этот момент она была прекрасна. Гнев разрумянил ее щеки, что еще больше подчеркивало необыкновенную голубизну ее глаз и белизну прекрасных зубов.– Женевьева подложила мне в постель улиток. Это было ужасно!– Мой Бог! – пробормотал он. – Что за удовольствие она испытывает, разыгрывая такие глупые шутки?– Она находит это забавным. Ее манеры ужасны. Что можно ожидать... Вы знаете о том, что ее самыми близкими друзьями являются Бастиды?– Нет, я этого не знал, – сказал граф.– Поверьте мне, что так оно и есть. Она постоянно торчит там. И даже сказала мне, что мы все ей безразличны. Мы не так приятны, не так интересны, не так умны, как ее дорогой друг Жан-Пьер Бастид. Да, он ее самый дорогой друг, хотя она обожает всю эту семью. Бастиды! Вы знаете, кто они такие.– Лучшие виноградари в нашей округе, – сказал граф.– Совсем недавно девушку из этой семьи пришлось срочно выдавать замуж.– Подобная поспешность не такая уж редкость в нашей округе, Клод, уверяю вас...– И этот изумительный Жан-Пьер. Он известный ловелас, так я слышала. И вы позволяете своей дочери вести себя, как деревенская девчонка, которая очень скоро может узнать, как бы побыстрее выкрутиться из щекотливого положения.– Вы слишком взволнованы, Клод. Женевьеве никто не позволит вести себя предосудительно. Но какое все это имеет отношение к мадемуазель Лоусон?– Она поощряет эту дружбу, сопровождает Женевьеву к Бастидам. Все очень просто. Это она ввела Женевьеву в их круг, и поэтому я сказала, что она должна уехать.– Уехать? – удивился граф. – Но она же не закончила работы с картинами. Кроме того, мадемуазель Лоусон собиралась обследовать стены...Она подошла к нему совсем близко, глядя на него своими прекрасными голубыми глазами.– Лотэр, пожалуйста, прислушайтесь к тому, что я вам говорю. Ведь я волнуюсь о Женевьеве.Он взглянул на меня поверх ее головы:– А вы ничего не хотите сказать, мадемуазель Лоусон?– Мне было бы жаль оставить картины незаконченными.– Об этом не может быть и речи.– Так, значит, вы на ее стороне? – взвизгнула Клод.– Это значит, что я не понимаю, какую пользу принесет Женевьеве отъезд мадемуазель Лоусон, но зато совершенно отчетливо вижу, какой вред нанесет моим картинам.Я подумала, что она сейчас его ударит, но Клод вдруг сделала вид, будто вот-вот заплачет, и, повернувшись, поспешно вышла из комнаты.– Она очень рассердилась на вас, – сказала я.– На меня? А я думал, на вас.– На нас обоих.– Женевьева опять ведет себя очень плохо.– Боюсь, что так. Это потому, что ей запретили ходить к Бастидам.– А вы брали ее с собой, когда ходили в их дом?– Да.– Вы считаете это разумным?– Одно время я считала это очень разумным. Ей не хватает общения со своими сверстниками. Девочка ее возраста должна иметь друзей. Но у нее их нет, и именно поэтому она такая непредсказуемая... с этими ее внезапными вспышками и бесконечными шуточками.– Понятно. И вам пришла в голову идея познакомить ее с Бастидами?– Да. И у Бастидов она всегда чувствовала себя очень счастливой.– И вы тоже?– Да, мне очень нравится общаться с ними.– Жан-Пьер имеет репутацию человека очень... галантного.– Ну и что? Галантность так же обычна в этой части страны, как виноград. – Разговор с графом придал мне силы и храбрости. Я чувствовала, что должна непременно выяснить, как он ко мне относится... и что представляют собой его чувства ко мне по сравнению с теми, которые он питает к Клод. – Но, может быть, действительно было бы лучше, если бы я уехала отсюда, – сказала я, – скажем... через две недели. К этому времени я закончу те картины, с которыми начала работать. Это очень обрадовало бы мадам де ла Таль, а поскольку Женевьева вряд ли сможет одна часто наведываться к Бастидам, проблема разрешится сама собой.– Такая четкость в суждениях бывает не очень нужна в определенных жизненных ситуациях, мадемуазель Лоусон.Я рассмеялась, а вслед за мной засмеялся и он:– Ну а теперь, пожалуйста, не говорите больше об отъезде.– Но мадам де ла Таль...– Я сам улажу с ней эту проблему.Он посмотрел на меня, и одно чудесное мгновение мне казалось, что с его лица наконец соскользнула маска. Оно как будто говорило, что мысль потерять меня столь же невыносима для него, как и для меня мысль о том, чтобы покинуть замок.
Когда в следующий раз мы встретились с Женевьевой, она выглядела очень угрюмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Через две недели, когда улитки, собранные детьми, были готовы для употребления, мы с Женевьевой получили приглашение от Бастидов. В этой семье любили устраивать праздники по любому поводу. Для меня же посещение дома Бастидов было огромной радостью, потому что там Женевьева выглядела счастливой и вела себя так, будто хотела доставить всем удовольствие.Но едва мы выехали верхом из ворот замка, нам повстречалась Клод, которая, видимо, возвращалась с виноградников. Я заметила ее раньше, чем она нас. Ее лицо пылало, и от нее исходило какое-то необыкновенное притяжение. Я уже в который раз была поражена ее красотой. Как только она нас увидела, выражение ее лица мгновенно изменилось.Она спросила, куда мы направляемся, и я ответила. Когда мы поскакали дальше, Женевьева сказала:– Уверена, что ей очень хотелось бы запретить нам ходить в гости к Бастидам. Она думает, что здесь хозяйка, но она всего лишь жена Филиппа. А ведет себя так, словно...Ее глаза недобро сузились. Она не такой уж наивный младенец, как мы полагаем, и прекрасно понимает, что за отношения у Клод с ее отцом, подумала я...Ив и Марго ждали нас и приветствовали громкими криками.Я ела улиток первый раз в жизни, и все смеялись над тем, как я старалась побороть в себе чувство отвращения. Возможно, они действительно очень вкусны, но я не могла их есть с таким же энтузиазмом, как все остальная компания.Дети без умолку болтали об улитках и о том, как они просят своих святых ниспослать дождь, который выгонит их наружу, а Женевьева с жадным интересом слушала. Она смеялась так же громко, как и все остальные, и даже стала подпевать, когда дети опять завели свою песню про улиток.В самый разгар нашей трапезы появился Жан-Пьер. Я почти не видела его в последнее время, так как он с утра до ночи был занят на виноградниках. Он поздоровался со мной с присущей ему галантностью, и я с некоторой тревогой отметила, как изменилась Женевьева, едва он вошел. Казалось, она отбросила свою детскость, и мне стало ясно, что она жадно слушает все, что он говорит.– Садитесь рядом со мной, Жан-Пьер! – закричала она, и он без колебаний подвинул стул к столу и втиснулся между нею и Марго.Они стали опять говорить об улитках, потом Жан-Пьер спел для них. И все это время Женевьева следила за ним глазами, в которых сквозило неприкрытое мечтательное выражение.Жан-Пьер поймал мой взгляд и тут же стал расспрашивать о том, как идет моя работа.– А у нас в замке появились жучки, – вдруг громко произнесла Женевьева. – Я бы не возражала, если бы это были улитки. Интересно, а могут ли завестись улитки в замке? Стучат ли они когда-нибудь своими раковинами?Она делала отчаянные попытки привлечь его внимание и добилась этого.– Жучки в замке? – спросил Жан-Пьер.– Да, и они стучат. Мы даже ночью ходили с мадемуазель Даллас смотреть, правда, мадемуазель? Мы спускались прямо в подземную тюрьму. Я испугалась, а мадемуазель нет. Вас, мадемуазель, ничто не может напугать, не так ли?– Во всяком случае, не жучки, – ответила я.– Но мы не знали, что это жучки, пока папа не сказал вам.– Жучки в замке, – повторил Жан-Пьер. – Жук-могильщик? Готов поклясться, что это может привести графа в ужас.– Вряд ли такое вообще возможно.– О, мадемуазель! – вскричала Женевьева. – Как это было ужасно... там, внизу, в этой тюрьме, а у нас с собой только одна свеча. Мне казалось, что там кто-то был... кто-то следил за нами. Я чувствовала это, мадемуазель... Я говорю правду. – Дети слушали ее с широко раскрытыми глазами, а Женевьева не могла устоять перед соблазном продолжать привлекать к себе всеобщее внимание. – Я слышала какой-то стук... – продолжала она. – Я знала, что там, внизу, живет привидение. Это кто-то из умерших пленников, чья душа никак не может успокоиться…Я видела, что она начинает чрезмерно возбуждаться. В ее голосе стали проскальзывать истерические нотки. Я поймала взгляд Жан-Пьера, и он понимающе кивнул мне.– Послушайте, – воскликнул он, – кто будет танцевать «Марш улиток»? Мы так хорошо ими попировали, что надо бы исполнить танец в их честь. Давайте-ка, мадемуазель Женевьева, мы с вами откроем танцы.Женевьева с готовностью вскочила, ее лицо пылало, глаза сияли. И, взяв за руки Жан-Пьера, она закружилась с ним по комнате.Мы покинули дом Бастидов около четырех часов. Как только мы появились в замке, ко мне подбежала одна из служанок и сказала, что мадам де ла Таль хочет меня видеть и я должна как можно скорее пройти в ее будуар.Я не стала переодеваться и пошла к ней прямо в костюме для верховой езды.Постучав в дверь ее спальни, я услышала тихий голос, приглашающий меня войти. В изысканно меблированной комнате, где стояла кровать под пологом из переливчатого синего шелка, Клод не оказалось.Тут я заметила открытую дверь, и в этот момент оттуда донесся ее голос:– Входите, мадемуазель Лоусон.Ее будуар представлял собой комнату, вдвое меньшую по сравнению со спальней. В нем находилось большое зеркало, сидячая ванна, туалетный столик, кресла и софа, и над всем этим витал крепкий запах духов. Сама она полулежала на софе в бледно-голубом шелковом платье, ее золотистые волосы красиво ниспадали на плечи. Я не могла не признать, что выглядела она невероятно красивой и соблазнительной.Она разглядывала свою обнаженную ногу, выставленную из-под голубого платья.– О, мадемуазель Лоусон, входите. Вы были у Бастидов?– Да, – отозвалась я.– У нас, конечно, – продолжала она, – нет никаких возражений против вашей дружбы с Бастидами. – Я удивленно посмотрела на нее, а она тем временем продолжала с улыбкой: – Конечно нет. Они делают для нас вино, а вы реставрируете наши картины.– Я не вижу здесь никакой связи.– О, уверена, что это не так, мадемуазель Лоусон. Вы найдете ее, если хорошо подумаете. Но я говорю о Женевьеве. Я уверена, что граф не хотел бы, чтобы она водила такую... близкую дружбу с... его слугами. – Я хотела было возразить, но Клод быстро продолжала, и тон ее голоса был почти нежным, словно она старалась причинить мне как можно меньше неприятностей: – Возможно, мы здесь стараемся оберегать своих детей больше, чем это делают в Англии. Мы считаем неразумным позволять им слишком свободно общаться с людьми из других социальных слоев. При определенных обстоятельствах это могло бы привести к осложнениям. Не сомневаюсь, что вы понимаете меня.– Вы намекаете на то, что я должна была бы помешать Женевьеве посещать дом Бастидов?– Вы согласны, что это разумно?– Мне кажется, вы заблуждаетесь насчет моего влияния на Женевьеву. Я не в силах помешать ей делать то, что она хочет. Я могу лишь просить ее зайти к вам, чтобы вы сами высказали ей свое мнение.– Но вы вместе с ней ходите к этим людям. Именно под вашим влиянием она...– И тем не менее я уверена, что не могла бы остановить ее. Я скажу, что вы хотите поговорить с ней. – И с этими словами я покинула спальню мадам де ла Таль.В тот вечер, придя в свою комнату, я легла спать, но еще не успела заснуть, как в замке поднялась страшная суматоха. Я услышала чьи-то гневные крики, вопли страха и, накинув пеньюар, вышла в коридор.Пока я стояла у дверей своей комнаты, не зная, что предпринять, мимо пробежала одна из служанок.– В чем дело? – спросила я.– Улитки в постели мадам!Да, таков был ответ Женевьевы. Она выслушала замечание Клод довольно спокойно – по крайней мере, так казалось, – но тут же решила отомстить, И из-за этого-то и разгорелся весь сыр-бор.Я отправилась к ней в комнату и постучала в дверь. Ответа не последовало, я вошла и увидела, что Женевьева лежит на кровати и притворяется спящей.– Это бесполезно, – сказала я.Она открыла один глаз и рассмеялась:– Вы слышали вопли, мадемуазель?– Их слышали, наверное, во всем замке.– Представляете себе ее лицо, когда она их увидела?– На самом деле это не очень весело, Женевьева.– Бедная мадемуазель. Мне всегда жаль людей, лишенных чувства юмора.– А мне всегда жаль людей, которые откалывают такие номера. Как вы думаете, чем теперь все это кончится?– Она будет знать, что ей следует заниматься только собственными делами и не совать нос в мои.– Но все может обернуться совсем по-иному!– Ох, ну не надо! Вы такая же плохая, как она.Попытка запретить мне видеть Жан-Пьера и всех остальных ни к чему не приведет. Это ей не удастся.– А если ваш отец запретит...Она выпятила нижнюю губу:– Никто ничего мне не сможет запретить!– В любом случае надо отказаться от этих детских штучек с улитками.– Да что вы говорите? Но разве вы не слышали ее криков? Держу пари, она страшно перепугалась, и поделом.– Думаете, что это так просто сойдет вам с рук?– Она может делать все, что ей нравится. А я буду делать все, что нравится мне.Я понимала, что разговаривать с ней совершенно бесполезно, и решила уйти. Но была очень обеспокоена, и не столько ее глупым поведением, сколько ее явно растущей привязанностью к Жан-Пьеру.На следующее утро, когда я работала в галерее, туда явилась Клод. На ней была темно-синяя амазонка и такого же цвета шляпа для верховой езды. От этого ее глаза казались еще более глубокими и голубыми. Я видела, как она раздражена и сердита, хотя и пыталась это скрыть.– Вчера ночью произошла отвратительная история, – сказала она. – Вы, очевидно, в курсе.– Да, – ответила я.– У Женевьевы скверные манеры. Неудивительно, имея в виду компанию, в которой она вращается. И я думаю, мадемуазель Лоусон, в какой-то мере в этом можно обвинить и вас. Согласитесь, что с того времени, как вы сюда приехали, она стала дружить с виноградарями.– Эта дружба не имеет ничего общего с ее плохими манерами. Они были скверными еще до того, как я приехала в замок.– Вы оказываете на нее дурное влияние, мадемуазель Лоусон, и поэтому я прошу вас покинуть замок.– Покинуть замок?– Да. Это будет наилучшим выходом из создавшегося положения. Я прослежу, чтобы вам заплатили все, что причитается, и мой муж поможет вам найти другую работу. Но я не хочу слушать никаких возражений. Мне хотелось бы, чтобы вы покинули замок в течение двух часов.– Но это абсурд. Я еще не закончила работу.– Мы найдем, кто сможет ее завершить.– Вы не поняли. У меня свои собственные методы работы, и поэтому я не могу оставить картины, пока сама их не закончу.– Я здесь хозяйка, мадемуазель Лоусон, и прошу вас уехать.Как она была уверена в себе! Неужели ее влияние на графа было столь велико? И поэтому она могла требовать все, что ей угодно? Видимо, да. Она считала, что граф ей ни в чем не откажет.Ее губы презрительно скривились:– Вы получите распоряжение от самого графа.Меня обуял холодный ужас. Скорее всего она уже просила его уволить меня, и он, стремясь доставить возлюбленной удовольствие, удовлетворил ее желание. Идя за ней следом в библиотеку, я всячески гнала прочь мрачные предчувствия. Она широко распахнула дверь и крикнула:– Лотэр!– Клод, – сказал он, – что вам угодно, дорогая?Он поднялся с кресла и двинулся ей навстречу и тут вдруг увидел меня. Его замешательство длилось всего лишь долю секунды, потом он склонил голову в знак приветствия.– Лотэр, – заявила она. – Я сказала мадемуазель Лоусон, что она не может здесь более оставаться. Однако она отказывается принять увольнение от меня, поэтому я привела ее к вам, чтобы вы сами сообщили ей об этом.– Сообщил ей? – спросил он, переводя взгляд с ее сердитого лица на мое, полное презрения.Должна признать, что в этот момент она была прекрасна. Гнев разрумянил ее щеки, что еще больше подчеркивало необыкновенную голубизну ее глаз и белизну прекрасных зубов.– Женевьева подложила мне в постель улиток. Это было ужасно!– Мой Бог! – пробормотал он. – Что за удовольствие она испытывает, разыгрывая такие глупые шутки?– Она находит это забавным. Ее манеры ужасны. Что можно ожидать... Вы знаете о том, что ее самыми близкими друзьями являются Бастиды?– Нет, я этого не знал, – сказал граф.– Поверьте мне, что так оно и есть. Она постоянно торчит там. И даже сказала мне, что мы все ей безразличны. Мы не так приятны, не так интересны, не так умны, как ее дорогой друг Жан-Пьер Бастид. Да, он ее самый дорогой друг, хотя она обожает всю эту семью. Бастиды! Вы знаете, кто они такие.– Лучшие виноградари в нашей округе, – сказал граф.– Совсем недавно девушку из этой семьи пришлось срочно выдавать замуж.– Подобная поспешность не такая уж редкость в нашей округе, Клод, уверяю вас...– И этот изумительный Жан-Пьер. Он известный ловелас, так я слышала. И вы позволяете своей дочери вести себя, как деревенская девчонка, которая очень скоро может узнать, как бы побыстрее выкрутиться из щекотливого положения.– Вы слишком взволнованы, Клод. Женевьеве никто не позволит вести себя предосудительно. Но какое все это имеет отношение к мадемуазель Лоусон?– Она поощряет эту дружбу, сопровождает Женевьеву к Бастидам. Все очень просто. Это она ввела Женевьеву в их круг, и поэтому я сказала, что она должна уехать.– Уехать? – удивился граф. – Но она же не закончила работы с картинами. Кроме того, мадемуазель Лоусон собиралась обследовать стены...Она подошла к нему совсем близко, глядя на него своими прекрасными голубыми глазами.– Лотэр, пожалуйста, прислушайтесь к тому, что я вам говорю. Ведь я волнуюсь о Женевьеве.Он взглянул на меня поверх ее головы:– А вы ничего не хотите сказать, мадемуазель Лоусон?– Мне было бы жаль оставить картины незаконченными.– Об этом не может быть и речи.– Так, значит, вы на ее стороне? – взвизгнула Клод.– Это значит, что я не понимаю, какую пользу принесет Женевьеве отъезд мадемуазель Лоусон, но зато совершенно отчетливо вижу, какой вред нанесет моим картинам.Я подумала, что она сейчас его ударит, но Клод вдруг сделала вид, будто вот-вот заплачет, и, повернувшись, поспешно вышла из комнаты.– Она очень рассердилась на вас, – сказала я.– На меня? А я думал, на вас.– На нас обоих.– Женевьева опять ведет себя очень плохо.– Боюсь, что так. Это потому, что ей запретили ходить к Бастидам.– А вы брали ее с собой, когда ходили в их дом?– Да.– Вы считаете это разумным?– Одно время я считала это очень разумным. Ей не хватает общения со своими сверстниками. Девочка ее возраста должна иметь друзей. Но у нее их нет, и именно поэтому она такая непредсказуемая... с этими ее внезапными вспышками и бесконечными шуточками.– Понятно. И вам пришла в голову идея познакомить ее с Бастидами?– Да. И у Бастидов она всегда чувствовала себя очень счастливой.– И вы тоже?– Да, мне очень нравится общаться с ними.– Жан-Пьер имеет репутацию человека очень... галантного.– Ну и что? Галантность так же обычна в этой части страны, как виноград. – Разговор с графом придал мне силы и храбрости. Я чувствовала, что должна непременно выяснить, как он ко мне относится... и что представляют собой его чувства ко мне по сравнению с теми, которые он питает к Клод. – Но, может быть, действительно было бы лучше, если бы я уехала отсюда, – сказала я, – скажем... через две недели. К этому времени я закончу те картины, с которыми начала работать. Это очень обрадовало бы мадам де ла Таль, а поскольку Женевьева вряд ли сможет одна часто наведываться к Бастидам, проблема разрешится сама собой.– Такая четкость в суждениях бывает не очень нужна в определенных жизненных ситуациях, мадемуазель Лоусон.Я рассмеялась, а вслед за мной засмеялся и он:– Ну а теперь, пожалуйста, не говорите больше об отъезде.– Но мадам де ла Таль...– Я сам улажу с ней эту проблему.Он посмотрел на меня, и одно чудесное мгновение мне казалось, что с его лица наконец соскользнула маска. Оно как будто говорило, что мысль потерять меня столь же невыносима для него, как и для меня мысль о том, чтобы покинуть замок.
Когда в следующий раз мы встретились с Женевьевой, она выглядела очень угрюмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37