– Я не понимаю, – ответила она.– Может быть, будем говорить по-французски? – спросила я на ее родном языке.– Нет, – решительно ответила она. – Я вполне прилично говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Таль.– Понятно. – Я обернулась к пожилой женщине и, улыбнувшись, поздоровалась с ней. – Я нахожу собрание картин великолепным и невероятно интересным, – обратилась я к ней и к мадемуазель Дюбуа, – но совершенно очевидно, что с ними плохо обращались.Никто из них ничего не ответил, но девочка, явно обеспокоенная тем, что на нее не обращают внимания, грубо сказала:– Это вас не касается, потому что вам все равно не позволят остаться в замке.– О, моя дорогая... – прошептала шокированная Нуну.– И я не буду молчать, если сама этого не захочу. Вот подождите, скоро вернется мой отец!– Но, Женевьева... – Няня бросила на меня умоляющий взгляд, прося извинить ее подопечную за дурные манеры.Девочка зло сощурила глаза.– Может быть, вы полагаете, что сможете остаться здесь, но мой отец...– Если, – сказала я, – ваш отец ведет себя подобным образом, то ничто в мире не заставит меня остаться в этом доме.– Говорите по-английски, когда обращаетесь ко мне, мадемуазель.– Но мне кажется, что вы забыли этот язык точно так же, как забыли хорошие манеры.Она неожиданно засмеялась, вырвалась из рук няни и подошла ко мне.– По-моему, вы подумали, будто я очень недобрый человек, – сказала она.– Я вообще о вас не думала.– А о чем же тогда вы думали?– В данный момент о картинах.– Они для вас представляют больший интерес, чем я?– Безусловно, – ответила я.Женевьева явно не знала, что ответить. Она нервно передернула плечиками, повернулась и произнесла более спокойно:– Ну ладно, я посмотрела на нее. Эта дама не очень молода и привлекательна. – С этими словами девочка гордо вскинула голову и, прошествовав мимо нас, вышла из комнаты.– Вы должны извинить Женевьеву, мадемуазель, – растерянно пробормотала старая няня. – У нее приступ дурного настроения. Я пыталась удержать ее. Боюсь, что она обидела вас.– Нет, все в порядке, – ответила я. – К счастью, у меня крепкие нервы.– Нуну! – требовательно и раздраженно позвала девочка из коридора. – Иди скорее сюда!Няня вышла, а я, удивленно подняв брови, посмотрела на мадемуазель Дюбуа.– Она не в настроении. И в такие моменты не поддается контролю. Мне очень жаль...– А мне очень жаль и вас, и няню.От моих слов она посветлела лицом.– Допускаю, что ученики могут быть трудными детьми, но я не встречала в жизни ничего подобного. – Мадемуазель с ужасом посмотрела на дверь.Проследив за ее взглядом, я подумала: а не страдает ли Женевьева еще и страстью к подслушиванию? Да, бедная женщина, решила я, но, чтобы не добавлять в ее жизнь еще больше трудностей, не стала говорить, что считаю совершенной глупостью терпеть такое обращение.– С вашего позволения я хотела бы более внимательно осмотреть картины.– Сумеете ли вы потом найти свою комнату?– Уверена, что смогу. По дороге сюда я хорошенько запоминала маршрут.– Тогда все в порядке, я покидаю вас. Если вам что-нибудь понадобится, я к вашим услугам.– Благодарю вас за помощь.Она бесшумно вышла из зала, и я вернулась к картинам, но никак не могла сосредоточиться, ибо была очень взволнована. Да, это был очень странный дом. А девочка – совершенно невозможная. Что же дальше? Граф и графиня? Какими окажутся они? У девочки отвратительные манеры, она очень жестока и эгоистична. Всего пяти минут оказалось достаточно, чтобы это увидеть и понять, и именно это беспокоило меня больше всего. Какая же обстановка, какое воспитание породили такое создание?Я с тоской смотрела на бесценные, но такие запущенные картины. И вдруг мне в голову пришла мысль: а что, если мне завтра взять и уехать? Графу я принесу свои извинения.Мне захотелось убежать от неизвестности, которая становилась просто невыносимой, и если бы не желание продолжить любимую работу, то сделала бы это немедленно. Словно какой-то внутренний инстинкт толкал меня на отъезд.Но в таком случае зачем подвергать себя искушению заняться более подробным исследованием состояния картин? Нет, надо вернуться в свою комнату, которую мне предоставили, и попытаться отдохнуть перед длинной обратной дорогой.Я направилась к выходу, взялась за ручку двери, чтобы ее повернуть, но та не поддалась. Глупо, но в эти секунды я испытала настоящий страх. Мне представилось, что я пленница, которая уже не сможет убежать, даже если и очень захочется. Мне стало казаться, что стены плотно обступают меня со всех сторон.И вдруг дверь распахнулась, и я увидела стоявшего на пороге Филиппа де ла Таля. Я сразу поняла, почему не могла открыть дверь: в тот самый момент, когда я пыталась повернуть ручку изнутри, он как раз собирался войти.Может быть, мне не доверяют, подумала я. Возможно, они не хотят, чтобы я на какое-то время оставалась одна, без присмотра, на тот случай, если мне вздумается что-нибудь украсть. Я знала, что это абсурд, но давали о себе знать две почти бессонные ночи и постоянная озабоченность своим будущим. Поэтому вполне понятно, что я была немного не в себе.– Вы собирались уходить, мадемуазель?– Я хотела пойти к себе в комнату. Мне больше нечего делать в галерее. Я решила уехать завтра утром. Должна поблагодарить вас за гостеприимство и принести свои извинения за доставленные хлопоты и беспокойство. Мне не следовало приезжать сюда.Он удивленно поднял брови:– Вы изменили свое решение? Почему? Считаете, что не справитесь с реставрацией?Я возразила с сердитым видом:– Вовсе нет. С картинами обращались очень дурно, я бы сказала, безответственно, но мне приходилось реставрировать полотна, находившиеся и в худшем состоянии. Я вижу, что мое присутствие здесь весьма нежелательно. Вам было бы лучше пригласить реставратора мужского пола, поскольку это для вас имеет такое большое значение.– Моя дорогая мадемуазель Лоусон, – сказал он почти нежно, – все зависит от моего кузена, которому принадлежат эти картины и все, что есть в замке. А он вернется домой только через несколько дней.– Тем не менее я решила завтра уехать. И чтобы отблагодарить вас за гостеприимство, подготовлю смету расходов по реставрации одной из картин галереи. Думаю, она пригодится, когда вы найдете реставратора-мужчину.– Боюсь, что моя племянница вела себя с вами довольно грубо. И мой кузен будет очень недоволен, если не застанет вас в замке. Прошу вас, не обращайте внимания на девочку. В отсутствие отца Женевьева почти неуправляема. Он – единственный человек, которого она боится.Мне почему-то тут же пришло на ум: «Уверена, что ты боишься его тоже». И я вдруг почувствовала такое же непреодолимое желание увидеть графа де ла Таля, как и желание работать с его картинами.– Мадемуазель, может быть, вы все-таки останетесь еще на несколько дней и хотя бы выслушаете, что скажет мой кузен?Мгновение я колебалась, но потом согласилась:– Хорошо, я останусь.Он с облегчением вздохнул.– Теперь разрешите мне вернуться в мою комнату. Я чувствую, что слишком устала и вряд ли от моей работы сегодня будет толк. Завтра я тщательно осмотрю все картины и к моменту возвращения вашего кузена уже смогу подготовить для него точный отчет.– Превосходно, – ответил он, отойдя в сторону, чтобы дать мне пройти.
Рано утром, свежая и отдохнувшая после глубокого сна, я встала, полная радостного волнения. Я намеревалась поближе познакомиться с замком и его окрестностями. Мне хотелось побывать в маленьком соседнем городке, старинная церковь которого была приблизительно одного возраста с замком. Здание ратуши, несомненно, было тоже очень старым.Вчера вечером я поужинала у себя в комнате и потом рано легла спать. Уснула я мгновенно. Раннее утро вселяло в меня оптимизм.Я умылась, оделась и позвонила, чтобы принесли завтрак. Горячий кофе, хрустящие домашние булочки и масло были великолепны.Пока ела, я мысленно перебирала в памяти события вчерашнего дня, и они больше не казались мне такими непонятными и удивительными, как прошлой ночью. Мне еще предстояло узнать и понять этот дом – странный дом и странную семью.Кузен Филипп, являющийся в отсутствие графа и графини главой дома, своенравная избалованная девочка, испытывающая страх только перед отцом, неумелая гувернантка и седовласая няня – все эти люди вызывали мое самое живое любопытство.Помимо них в доме были еще многочисленные слуги – мужчины и женщины, которые ловко управлялись с огромным хозяйством. Вряд ли можно сказать, что это было необычно, но я все-таки ощущала присутствие какой-то тайны.Быть может, это проскальзывало в той манере, в какой все говорили о графе, едва только о нем заходила речь. К примеру, что он единственный человек, которого боится своенравная девочка. Все испытывали перед ним страх. Его слово было решающим. Оставят ли меня здесь или нет?Я отправилась в галерею и провела там прекрасное утро, внимательно осматривая картины и делая подробные записи о состоянии каждой из них. Это была очень интересная работа, и я удивилась, как быстро промелькнуло утро. Я забыла и думать о своих страхах и опасениях, с головой погрузившись в мир прекрасного, как вдруг неожиданно появилась служанка и объявила, что уже двенадцать часов и, если я желаю, она принесет в мою комнату второй завтрак.Я почувствовала, что действительно очень голодна, и, собрав бумаги, отправилась в свою комнату, где мне была подана великолепная еда – суп, мясо и салат, а на десерт сыр и фрукты.Я стала размышлять о том, что если всегда буду есть в полном одиночестве в своей комнате, то где я смогу увидеть графа? Я поймала себя на том, что начинаю думать о нем в ироничной форме и произносить про себя его имя с явной издевкой: «Другие могут вас бояться сколько угодно, господин граф, но от меня вы этого не дождетесь».Послеобеденное время не располагает к работе, кроме того, мне нужно было размяться. Я, конечно, не могла без разрешения отправиться бродить по замку, но осмотреть его с внешней стороны и погулять по окрестностям, наверное, можно. Я быстро нашла дорогу во двор, но, вместо того чтобы выйти к подъемному мосту, пересекла балюстраду, соединявшую основное здание с той частью замка, которая была пристроена в более поздний период, и, пройдя еще через один двор, вышла к южной стороне замка. Здесь располагались сады, и я с грустью подумала о том, что, несмотря на усилия садовников, они все-таки требовали более тщательного ухода.Прямо у моих ног простирались три террасы. На первой – лужайки и фонтаны, и я представила себе, как здесь должно быть прекрасно весной, когда расцветают первые цветы. Даже теперь, осенью, лужайки все еще были очень живописны. По вымощенной галькой дорожке я спустилась ко второй террасе. Здесь партером располагались украшенные цветочным орнаментом рабатки, отделенные друг от друга лентами живой изгороди и тиса, аккуратно подстриженных в виде самых различных форм, среди которых преобладала форма цветка ириса.На самой нижней террасе находился огород, но он был очень разумно устроен, разбит на правильной формы квадраты и прямоугольники, кое-где отделенные друг от друга шпалерами, по которым карабкалась виноградная лоза. И весь огород был обсажен фруктовыми деревьями.Кругом – ни души. Я подумала, что у работников, наверное, полуденный отдых, потому что даже в это время года солнце жарило во всю силу. Чтобы содержать все эти сады и огороды в порядке, очевидно, нужна целая армия работников.Я стояла под сенью фруктовых деревьев, когда вдруг услышала чей-то голос:– Мадемуазель! Мадемуазель! Повернувшись, я увидела бегущую ко мне Женевьеву.– Я увидела вас из окна моей комнаты, – сказала она, взяла меня за руку и махнула в сторону замка. – Видите вон то окно, прямо наверху?.. Это и есть моя комната. Так называемая детская. – Она состроила гримасу и продолжала говорить по-английски: – Я выучила эту фразу сама, – объяснила она, – просто для того, чтобы показать вам, что я могу. А теперь давайте говорить по-французски.Она показалась мне теперь совсем другим человеком, спокойным, безмятежным, возможно, немного капризным, но не больше, чем можно было бы ожидать от хорошо воспитанной четырнадцатилетней девочки. Я поняла, что у Женевьевы сегодня хорошее настроение.– Как вам угодно, – ответила я ей по-французски.– Я не возражала бы говорить с вами по-английски, но мне кажется, что он у меня недостаточно хорош, не так ли?– Ваш акцент и неправильные ударения делают его почти неразборчивым. Что касается словарного запаса, то он вполне приличный.– Вы работали гувернанткой?– Никогда.– Очень жаль. Из вас получилась бы неплохая гувернантка. – Она громко рассмеялась. – Тогда вам бы не пришлось приезжать сюда под вымышленным предлогом, не правда ли?Я холодно ответила:– Я собираюсь прогуляться. Поэтому позвольте попрощаться с вами.– О нет-нет, пожалуйста, не уходите. Я спустилась вниз, чтобы поболтать с вами. Я показалась вам грубой, да? А вы были так холодны... Но так ведь и должно быть, верно? От англичан трудно ожидать иного.– Я наполовину француженка, – ответила я.– Так вот откуда в вас этот дух. Ведь я видела, что вы очень разозлились. Но ваш голос звучал так спокойно. А внутри у вас все клокотало, ведь правда?– Я была удивлена, что такая, явно хорошо образованная, девочка может быть столь невежливой по отношению к гостье, впервые появившейся в ее доме.– Но вы не гостья, не забывайте об этом. Вы приехали сюда под...– Нет смысла продолжать этот разговор. Я принимаю ваши извинения, а теперь позвольте мне покинуть вас.– О нет, не уходите!– Мне хотелось бы продолжить мою прогулку.– Так почему бы нам не пойти вместе?– Я люблю гулять в одиночестве.– Я очень рада, что вы приехали... Так что, может быть, и вы будете рады, если я пойду с вами?Она так явно хотела помириться, что я, не будучи злопамятной, не сдержалась и улыбнулась.– А вы становитесь хорошенькой, когда улыбаетесь, – сказала Женевьева. – Не то чтобы красавицей, – склонила она голову набок, – но выглядите гораздо симпатичнее.– Мы все выглядим лучше, когда улыбаемся. И вы должны это всегда помнить.Женевьева неожиданно рассмеялась. И я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к ней. Она показалась мне очень милой в этот момент. Общение с людьми всегда доставляло мне большое удовольствие, пожалуй, не меньшее, чем работа с картинами. Отец в свое время пытался сдерживать мое желание совать нос в чужие дела. Он называл это праздным любопытством, но интерес к людям продолжал во мне жить, и я была не в состоянии подавить его.Теперь мне захотелось побыть в обществе Женевьевы. При первой встрече она показала себя не с лучшей стороны, теперь же предстала передо мной живым, но чересчур любопытным ребенком. Однако разве я могла кого-нибудь критиковать за любопытство, когда сама страдала тем же недугом?– Итак, – сказала девочка, – мы вместе отправляемся на прогулку, и я покажу вам все, что вы пожелаете.– Благодарю вас. Мне будет очень приятно.Она снова засмеялась:– Надеюсь, вам здесь понравится, мадемуазель. Если я буду говорить по-английски, то не могли бы вы отвечать мне помедленнее, чтобы я могла лучше понимать вас?– Безусловно.– И не смеяться, если я скажу какую-нибудь глупость?– Обещаю. Я очень ценю ваше стремление усовершенствовать свой английский.Улыбка тронула ее губы, и я поняла, что в этот момент Женевьева наверняка подумала о том, какая бы из меня получилась хорошая гувернантка.– Я не очень хорошая, – сказала она по-английски. – Все в доме меня боятся.– Я не думаю, что вас боятся. Близкие скорее обеспокоены и удручены неподобающим поведением, которое вы себе иногда позволяете.Это ее позабавило, но она тотчас же снова стала серьезной.– Вы боялись своего отца? – неожиданно спросила она, переходя на французский.Я поняла: поскольку девочка перешла к интересующему ее предмету, она предпочла говорить на более доступном ей языке.– Нет, – ответила я. – Я скорее испытывала перед ним трепет.– А в чем здесь разница?– Можно относиться к человеку с уважением, любить его, считаться с ним, бояться обидеть. Это совсем не то же самое, что испытывать страх.Да, она боится своего отца, подумала я. Что же он за человек, если смог внушить страх своему ребенку? Женевьева не легкий ребенок – своенравный, возможно даже слишком вспыльчивый. Но разве не он виноват в этом? А что же мать – какова ее роль в воспитании девочки?– Так вы действительно не боялись своего отца?– Нет. А вы своего боитесь? – Она не ответила, но я заметила промелькнувшее в ее глазах какое-то затравленное выражение. – А что... ваша мать?Она обернулась ко мне:– Я сейчас отведу вас к маме.– Что?– Я сказала, что отведу вас к маме.– Она в замке?– Я знаю, где она. Вы пойдете?– Да, но... Конечно. Я была бы очень рада познакомиться с мадам де ла Таль.– Очень хорошо. Пошли.Она зашагала впереди меня. Темные волосы девочки были аккуратно связаны на затылке голубой лентой, и, может, именно это так изменило ее внешний вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37