Мэг подняла глаза к потолку, а я убежала.Вчера был филейчик из говядины, так что сегодня полагалась холодная говядина, но матушка всегда приходила на кухню обсудить меню с Мэг. Она с удовольствием бы послала за нею, но послать было некого, кроме Эми, а это значило бы оторвать Эми от ее обязанностей, да к тому же она была медлительной. В Левиндер-Хаусе не было звонков: их установка обошлась бы в немалую сумму. Назначить же определенное время для встречи с Мэг было неудобно, так как Мэг и так весь день проводила на ногах и отказывалась связывать себя определенным временем. Так что моей маме ничего не оставалось, как самой заходить на кухню.Я задумывалась, возможно ли объяснить маме, что нелепо держать себя как состоятельная леди, когда мы далеко не богаты. Мне на ум приходили слова Роберта Бернса:
Ах, если бы у себя могли мы увидеть все, что ближним зримо… Перевод С.Я. Маршака.
Какой это был бы чудесный мир для моей матушки! Обладай она им, может, муж не бросил бы ее и я знала бы своего отца. Он представлялся мне веселым человеком, с огоньком в глазах, находившим отклик в людях, даже подобных Мэг.Однажды я увидела, что Мэг как бы хорошеет, когда речь заходит о моем отце. Она так же вела себя перед мистером Бэрром из мясной лавки, который, разделывая мясо на доске, всегда зазывал покупателей. Это был очень веселый человек в полосатом переднике и соломенной шляпе со щегольски загнутыми полями. Его глаза сверкали, когда он шутил с покупателями, особенно с женщинами. Мэг говорила, что его замечания «попадают в самую суть», но тем и смешны. Однажды она сказала ему:— Убирайтесь! Думайте, что говорите и делаете, молодой человек!Он подмигнул ей и спросил:— Важничаете сегодня, сударыня? Пойдемте со мной в гостиную, и все будет иначе.— Нахальный чертенок, — огрызнулась Мэг, сверкнув глазами.А мой отец был из тех мужчин, при которых она будет вести себя так, как при мяснике мистере Бэрре. Это было очень интересно и давало мне пищу для размышлений.
Я направлялась к дому викария с запиской преподобному Джону Мэтерсу. Моя мать часто общалась таким способом, когда была чем-то недовольна. В данном случае ее недовольство было вызвано некоторым расхождением во взглядах по поводу расстановки цветов в церкви. В прошлом году, жаловалась она, ее постигло большое разочарование при виде убранства церкви на Пасху. Миссис Картер и мисс Оллдер в сущности ничего не понимали в искусстве составления букетов.Да и что можно ожидать от выскочки-лавочницы, сделавшей состояние на продаже сладостей и табака? Выполненная ими расстановка цветов отличалась откровенной безвкусицей. Что касается мисс Оллдер, это было жалкое создание с глупой жеманной улыбкой, проявлявшее повышенное внимание к помощнику приходского священника, и, совершенно очевидно, марионетка в руках миссис Картер. Было абсурдным поручать им убранство церкви, когда моя мать обладала обширным опытом в этом вопросе еще с тех времен, когда жила в Сидер-Холле и когда дворянство имело некоторое влияние на дела церкви.Я знала, что мама очень переживает из-за того, что было абсолютно неважно для любого другого человека. Пренебрежение ее опытом она считала оскорблением своего достоинства, а оно было для нее самым главным.Она написала несколько вариантов записки преподобному Мэтерсу, но ни один из них ее не удовлетворял. Она рвала записки и разъярялась все больше. Это привело ее в состояние напряжения, совершенно несоизмеримое с причиной, которой оно было вызвано.Со времени моего последнего разговора с Мэг об отце я неоднократно и безуспешно пыталась соблазнить ее снова поговорить о нем, но, кроме впечатления, что Мэг скорее симпатизирует моему отцу, нежели маме, мне ничего нового узнать не удалось.Стоял чудесный весенний день. Я пересекала площадь вблизи пруда, на берегу которого сидели два старика. Я сразу же их узнала, потому что они приходили сюда почти каждый день. Двое рабочих с фермы, вернее бывших рабочих, так как они были слишком стары, чтобы работать, коротали свои дни, сидя на берегу и тихо беседуя. Проходя, я пожелала им доброго утра.Тропинка вела меня к дому викария. Природа была прекрасна в это время года: цвели каштаны, а вдоль изгороди пробивались фиалки и щавель. Разве можно сравнить такую красоту с заливным из угрей на лондонских рынках, о которых тосковала Мэг!Я засмеялась про себя. Должно быть, это очень забавно: матушка, стремящаяся к былому великолепию, и Мэг, мечтающая о лондонских рынках! Хотя большинство людей склонны хотеть того, чего не имеют,Наконец, я подошла к дому викария — длинному серому каменному зданию с приятным садиком перед ним и, увы, кладбищем позади.Викарий принял меня в неубранной гостиной, окна которой выходили на кладбище. Он сидел за конторкой, где громоздились разные бумаги.— А, мисс Хэммонд! — произнес он, подняв очки на лоб.Викарий был м.ягким человеком, и я сразу же прочла дурные предчувствия во взгляде его водянистых серых глаз. Он был миролюбив и догадался, что над его счастливым состоянием может нависнуть угроза, что часто случалось после получения посланий от моей матушки. Когда же я сказала, что принесла ему записку, в его глазах появился страх.— Думаю, нужен ответ! — вежливо заметила я, протянув ему записку.— О да, да…Он спустил очки на нос и слегка повернулся так, чтобы я не увидела его реакции на мамино послание.— Господи, Господи, — произнес он с ужасом в глазах. — Это касается пасхальных цветов. Миссис Картер закупила их и, естественно…— Разумеется, — ответила я.— И она… попросила мисс Оллдер помочь ей расставить их, а мисс Оллдер, думаю, согласилась это сделать. Так что видите…— Да, вижу! Я понимаю.Он благодарно улыбнулся мне.— Итак… если вы передадите вашей матушке мои извинения и… объясните, что дело не в моей власти… Полагаю, писать нет необходимости?Хотя я прекрасно знала свою матушку, но мне было жаль и его.— Я объясню! — сказала я.— Благодарю вас, мисс Хэммонд. Пожалуйста, передайте мои сожаления!— Передам, — пообещала я ему.Я вышла из дома викария, но домой не спешила: я понимала, что будет гроза. Мне не терпелось, конечно, узнать, какое может иметь значение, кто расставляет цветы. Почему для мамы это было так важно? Неужели дело в этом пугале — миссис Картер? Конечно, в дни своего влияния цветы расставляла бы мама. Она решала, будут ли они украшать кафедру или алтарь. Но все это казалось мне таким мелким… Я одновременно и сердилась, и жалела ее. Хорошенько обдумывая, как сообщить ей неприятное известие, я не спешила домой.Она уже ждала меня.— Ты долго пропадала. Ладно… Принесла ответ?— Не было необходимости писать, — ответила я. — Миссис Картер уже закупила цветы, а мисс Оллдер помогает их расставлять, потому что ее попросили об этом.Мама посмотрела на меня так, как будто я сообщила о каком-нибудь великом несчастье.— Нет! — закричала она.— Боюсь, так он и сказал. Ему очень неловко и, кажется, действительно жаль тебя расстраивать!— О, да как он смеет! Как он смеет!— Ну ты же видишь, он объяснил, что не может больше ничего сделать, так как миссис Картер закупила цветы!— Эта простолюдинка!— Викарий тут не при чем.— Не при чем?Ее обычно бледное лицо побагровело. Она тряслась, и губы ее дрожали.— В самом деле, мама! Это всего лишь пасхальные цветы! Ну какое имеет значение, кто их расставит?Она закрыла глаза. Я увидела, как на ее виске быстро пульсировала жилка. Вдруг она тяжело вздохнула и покачнулась. Я успела подбежать к ней и подхватить, когда она начала падать. На губах ее я заметила пену.Мне захотелось закричать: «Это абсурдно! Это смешно!» Но я испугалась: это было нечто большее, чем гнев.К счастью, рядом стояло большое удобное кресло. Я сумела усадить в него маму и позвала Мэг.Втроем — я, Мэг и Эми — мы уложили маму в постель.Пришел доктор, и Мэг проводила его к маме, а я стояла на ступеньках и слушала.Мисс Гловер, моя гувернантка, вышла и увидела меня.— В чем дело?— Мама заболела.Мисс Гловер постаралась изобразить сочувствие, но не очень успешно. Она, как и другие до нее, оставалась в нашем доме только до тех пор, пока не найдется местечка получше. Однако она прошла со мной в гостиную, чтобы дождаться ухода доктора.Я слышала, как он спустился с Мэг и сказал:— Я загляну во второй половине дня. А там посмотрим.Мэг поблагодарила его и вошла к нам в гостиную. Она посмотрела на меня глазами, полными тревоги. Я поняла, что она тревожилась скорее за меня, чем за маму.— Что случилось? — спросила мисс Гловер.— Он говорит, что это апоплексический удар.— Что это такое? — поинтересовалась я.— Это плохо. Но мы еще точно не знаем. Подождем.— Как ужасно, — сказала мисс Гловер. — Она?..— Он, кажется, не уверен. Он вернется. Она… очень плоха…— А ничего, что она одна? — спросила я.— Он ей что-то дал. Сказал, что она не будет об этом ничего знать…пока. Он собирается вернуться и привести с собой молодого доктора Эгхэма.— Это ужасно, — сказала я. — Она, должно быть, действительно больна.Мэг посмотрела на меня грустным взглядом и печально произнесла:— Думаю, так.Мисс Гловер предложила:— Ну, если я чем-нибудь могу помочь…И тут же она вышла. Мисс Гловер не была заинтересована работой у нас. Сегодня утром ей пришло письмо. Я догадалась, что это было предложение нового места, которое подходило ей больше, чем воспитание девочки из коттеджа, даже если он назывался домом, в котором жила особа с манерами светской дамы, но без средств, чтобы удовлетворить свои претензии.Я начинала читать мысли людей.Когда она ушла, я обрадовалась. Мэг же выглядела очень озабоченной.— Что же с нею будет? — спросила я.— Я понимаю не больше вашего, дорогая. Она очень больна. У моей тети Джей был удар вроде этого. Она не могла пошевелить одной стороной тела. И говорить не могла… только бормотала. Так продолжалось год. Ода стала совсем как дитя.— О нет, нет…— Да, иногда после такого не поправляются. Это может случиться с каждым из нас в любое время. Вы можете делать свое дело, а Господь выберет вас, чтобы поразить ударом.Я все думала о маме, такой величественной, такой гордящейся своим воспитанием, ожесточившейся из-за жизненных невзгод, и переполнялась жалостью к ней. Мне так хотелось сказать ей, что я все понимаю.Мне стало очень страшно, что я никогда теперь не смогу этого сделать, и мною овладела злоба! И все это из-за дурацких цветов! Всему виной ее гнев. О нет! Тут больше, чем цветы. Все это зрело внутри нее — это ожесточение, негодование. Цветы лишь довели до высшей точки гнев и зависть, сдерживаемые годами.Вернувшийся доктор привел своего коллегу Эгхэма. Они пробыли в маминой спальне довольно долго. Мэг тоже была там. Спустившись в гостиную, они послали за мной.Доктор Кентон ласково посмотрел на меня, что еще больше увеличило мой страх.— Ваша матушка очень больна, — сказал он. — Возможно, она поправится. Если так, боюсь, что она будет нуждаться в специальном уходе, — он недоверчиво посмотрел на меня, а затем с надеждой повернулся к Мэг:— Подождем несколько дней. Тогда многое может проясниться. Есть ли у девочки какие-нибудь родственники?— У меня есть тетя, мамина сестра, — ответила я.— Она далеко?— В Уилтшире.— Полагаю, вам следует немедленно дать ей знать обо всем происшедшем.Я кивнула.— Тогда ладно. Подождем, скажем, до конца недели. К этому времени ситуация должна проясниться.Доктор Эгхэм ободряюще улыбнулся мне, а доктор Кентон похлопал меня по плечу.Я чувствовала себя слишком взрослой, чтобы заплакать, но слезы уже были близко.— Будем надеяться на лучшее, — произнес доктор Кентон. — А тем временем дайте вашей тетушке знать о случившемся, — он пристально посмотрел на Мэг. — Вы не можете многого сделать. Если что-нибудь изменится, известите меня. Я загляну завтра.Когда они ушли, мы с Мэг в молчании посмотрели друв На друга. Мы обе думали, что же с нами будет.В конце недели приехала тетушка Софи. Мой восторг при виде ее был так велик, что я бросилась к ней в объятия. Она обняла меня в ответ; ее глаза, похожие на ягодки черной смородины, вокруг которых были заметны морщинки, увлажнились.— Дорогое мое дитя, — произнесла она. — Какая беда! Твоя бедная мама! Надо посмотреть, что мы тут можем сделать.Я сказала:— Это Мэг.— Здравствуйте, Мэг! Это тяжелый удар для всех вас, я знаю. Ничего, что-нибудь придумаем.— Не хотите ли сначала пройти к себе в комнату, мисс Кардинхэм? — спросила Мэг.— Пожалуй. Отнесите туда этот чемодан. Ну и путешествие!— Потом, думаю, вы захотите увидеть миссис Хэммонд?— Кажется, это неплохая идея. Как она сейчас?— Она, по-моему, мало что понимает и может не узнать вас, мисс Кардинхэм.— Ладно. Пойду вымою руки. Какая же грязь в этих поездах! Потом приступим к работе. Идем со мной, Фредерика.Мы отправились в комнату, приготовленную для нее, и Мэг оставила нас вдвоем.— Славная женищна, — заметила тетушжа Софи, кивнув в сторону двери, за которой скрылась Мэг.— О да!— Сколько ей, должно быть, беспокойства. Нужно посмотреть, что мы должны сделать. Что говорит доктор?— Он считает, что надежд на полное выздоровление немного, нужен кто-то, чтобы ухаживать за ней.Она кивнула.— Ну, я теперь здесь! — тетушка печально улыбнулась, — Бедняжка… и все это на такие юные плечи… Тебе сколько?— Тринадцать, — ответила я.— Гм, — пробормотала она.Эми принесла горячей воды, и тетушка Софи умылась, пока я сидела на постели и рассматривала ее. Вытерев руки, она выглянула в окно и скорчила гримасу.— Старая усадьба! И она видела это все время!— Этот вид обычно расстраивал ее.— Знаю. Жаль, что она не могла уехать отсюда.— Она не хотела.— Я знаю свою сестру. Впрочем, теперь слишком поздно, — тетушка повернулась ко мне с нежной улыбкой:— Тринадцать лет! Слишком мало для такой ноши. Тебе бы радоваться жизни. Ведь юной бываешь только раз!Я обнаружила, что тетушка отличается отрывистой речью, а в мыслях часто витает далеко от темы разговора.— Ничего, — продолжала она. — Что сделано, то сделано. Жизнь продолжается. Старая тетушка Софи найдет выход из положения. Мэг долгое время была с вами?— Всегда!Она кивнула в сторону окна.Она была с нами еще там. Хорошая женщина. Таких не так уж много.Я повела тетушку Софи к маме, которая, я была уверена, не узнает ее. Для меня было почти невыносимо смотреть на маму. Она безучастно глядела перед собой, губы ее шевелились. По-моему, она пыталась что-то сказать, но никто из нас не мог понять ее бессвязного бормотания. Мы пробыли с нею недолго. Не было смысла.— Бедная Каролина! — вырвалось у тетушки Софи. — Подумать только, что с нею стало. Надеюсь, она этого не понимает. Это причинило бы ей такие страдания!Затем она повернулась и обняла меня.Не волнуйся, дорогое дитя! Что-нибудь придумаем.С приездом тетушки Софи я почувствовала себя гораздо лучше.Когда пришел доктор Кентон, он совершенно очевидно пришел в восторг, увидев здесь тетушку Софи, а после осмотра мамы имел с ней долгий разговор. После его ухода тетушка Софи увела меня к себе и объяснила, как обстоят деда.— Я понимаю, что ты очень молода, но иногда такие события обрушиваются на нас, невзирая на возраст… Теперь я буду откровенна. Твоя мама действительно очень больна, Она нуждается в квалифицированном уходе. Мэг хорошая и сильная женщина, но она одна с этим не справится. Можно взять сиделку, но это было бы нелегко. Маму нужно кормить и смотреть за ней. Есть другой выход. Ее можно поместить в частную лечебницу, где за ней будет хороший, квалифицированный уход. Такая есть неподалеку от меня. Можно поместить ее туда.— Это будет очень дорого стоить?— Э, да на этих плечах умная головка! — при этом тетушка Софи засмеялась тем самым смехом, который скреб маме по нервам, а для меня звучал как успокоительная музыка. Я услышала его впервые с тех пор, как она приехала. — Да, моя дорогая, это обойдется недешево. Но я не так стеснена в средствах, как твоя мама. У меня небольшой дом и всего одна служанка — моя добрая, верная Лили. Мне не нужно соблюдать великосветские приличия. Мне хорошо и в моем маленьком домике. У нас большой сад, и мы выращиваем собственные овощи. По сравнению с твоей мамой — хотя и при одинаковом доходе, так как мы пополам разделили то, что осталось от имущества нашего бедного отца — я живу в относительном комфорте! Боюсь, я не так богата чтобы оплачивать содержание твоей мамы в частной лечебнице, но у меня есть план!Она очень нежно посмотрела на меня.— Я всегда питала к тебе слабость, Фредерика! Какое величественное имя! Так назвала тебя мама, а я про себя всегда называю тебя Фредди!— Это звучит по-дружески, — ответила я, а в голове у меня мелькнуло: «Только бы она не уехала!» Мне захотелось уцепиться за нее, умолять ее остаться. Она пробудила во мне надежду, что все не так плохо, как кажется.— Хорошо, — продолжала она. — Пусть будет Фредди. А теперь послушай. Тебе тринадцать лет. Ты не можешь жить здесь одна, дорогая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Ах, если бы у себя могли мы увидеть все, что ближним зримо… Перевод С.Я. Маршака.
Какой это был бы чудесный мир для моей матушки! Обладай она им, может, муж не бросил бы ее и я знала бы своего отца. Он представлялся мне веселым человеком, с огоньком в глазах, находившим отклик в людях, даже подобных Мэг.Однажды я увидела, что Мэг как бы хорошеет, когда речь заходит о моем отце. Она так же вела себя перед мистером Бэрром из мясной лавки, который, разделывая мясо на доске, всегда зазывал покупателей. Это был очень веселый человек в полосатом переднике и соломенной шляпе со щегольски загнутыми полями. Его глаза сверкали, когда он шутил с покупателями, особенно с женщинами. Мэг говорила, что его замечания «попадают в самую суть», но тем и смешны. Однажды она сказала ему:— Убирайтесь! Думайте, что говорите и делаете, молодой человек!Он подмигнул ей и спросил:— Важничаете сегодня, сударыня? Пойдемте со мной в гостиную, и все будет иначе.— Нахальный чертенок, — огрызнулась Мэг, сверкнув глазами.А мой отец был из тех мужчин, при которых она будет вести себя так, как при мяснике мистере Бэрре. Это было очень интересно и давало мне пищу для размышлений.
Я направлялась к дому викария с запиской преподобному Джону Мэтерсу. Моя мать часто общалась таким способом, когда была чем-то недовольна. В данном случае ее недовольство было вызвано некоторым расхождением во взглядах по поводу расстановки цветов в церкви. В прошлом году, жаловалась она, ее постигло большое разочарование при виде убранства церкви на Пасху. Миссис Картер и мисс Оллдер в сущности ничего не понимали в искусстве составления букетов.Да и что можно ожидать от выскочки-лавочницы, сделавшей состояние на продаже сладостей и табака? Выполненная ими расстановка цветов отличалась откровенной безвкусицей. Что касается мисс Оллдер, это было жалкое создание с глупой жеманной улыбкой, проявлявшее повышенное внимание к помощнику приходского священника, и, совершенно очевидно, марионетка в руках миссис Картер. Было абсурдным поручать им убранство церкви, когда моя мать обладала обширным опытом в этом вопросе еще с тех времен, когда жила в Сидер-Холле и когда дворянство имело некоторое влияние на дела церкви.Я знала, что мама очень переживает из-за того, что было абсолютно неважно для любого другого человека. Пренебрежение ее опытом она считала оскорблением своего достоинства, а оно было для нее самым главным.Она написала несколько вариантов записки преподобному Мэтерсу, но ни один из них ее не удовлетворял. Она рвала записки и разъярялась все больше. Это привело ее в состояние напряжения, совершенно несоизмеримое с причиной, которой оно было вызвано.Со времени моего последнего разговора с Мэг об отце я неоднократно и безуспешно пыталась соблазнить ее снова поговорить о нем, но, кроме впечатления, что Мэг скорее симпатизирует моему отцу, нежели маме, мне ничего нового узнать не удалось.Стоял чудесный весенний день. Я пересекала площадь вблизи пруда, на берегу которого сидели два старика. Я сразу же их узнала, потому что они приходили сюда почти каждый день. Двое рабочих с фермы, вернее бывших рабочих, так как они были слишком стары, чтобы работать, коротали свои дни, сидя на берегу и тихо беседуя. Проходя, я пожелала им доброго утра.Тропинка вела меня к дому викария. Природа была прекрасна в это время года: цвели каштаны, а вдоль изгороди пробивались фиалки и щавель. Разве можно сравнить такую красоту с заливным из угрей на лондонских рынках, о которых тосковала Мэг!Я засмеялась про себя. Должно быть, это очень забавно: матушка, стремящаяся к былому великолепию, и Мэг, мечтающая о лондонских рынках! Хотя большинство людей склонны хотеть того, чего не имеют,Наконец, я подошла к дому викария — длинному серому каменному зданию с приятным садиком перед ним и, увы, кладбищем позади.Викарий принял меня в неубранной гостиной, окна которой выходили на кладбище. Он сидел за конторкой, где громоздились разные бумаги.— А, мисс Хэммонд! — произнес он, подняв очки на лоб.Викарий был м.ягким человеком, и я сразу же прочла дурные предчувствия во взгляде его водянистых серых глаз. Он был миролюбив и догадался, что над его счастливым состоянием может нависнуть угроза, что часто случалось после получения посланий от моей матушки. Когда же я сказала, что принесла ему записку, в его глазах появился страх.— Думаю, нужен ответ! — вежливо заметила я, протянув ему записку.— О да, да…Он спустил очки на нос и слегка повернулся так, чтобы я не увидела его реакции на мамино послание.— Господи, Господи, — произнес он с ужасом в глазах. — Это касается пасхальных цветов. Миссис Картер закупила их и, естественно…— Разумеется, — ответила я.— И она… попросила мисс Оллдер помочь ей расставить их, а мисс Оллдер, думаю, согласилась это сделать. Так что видите…— Да, вижу! Я понимаю.Он благодарно улыбнулся мне.— Итак… если вы передадите вашей матушке мои извинения и… объясните, что дело не в моей власти… Полагаю, писать нет необходимости?Хотя я прекрасно знала свою матушку, но мне было жаль и его.— Я объясню! — сказала я.— Благодарю вас, мисс Хэммонд. Пожалуйста, передайте мои сожаления!— Передам, — пообещала я ему.Я вышла из дома викария, но домой не спешила: я понимала, что будет гроза. Мне не терпелось, конечно, узнать, какое может иметь значение, кто расставляет цветы. Почему для мамы это было так важно? Неужели дело в этом пугале — миссис Картер? Конечно, в дни своего влияния цветы расставляла бы мама. Она решала, будут ли они украшать кафедру или алтарь. Но все это казалось мне таким мелким… Я одновременно и сердилась, и жалела ее. Хорошенько обдумывая, как сообщить ей неприятное известие, я не спешила домой.Она уже ждала меня.— Ты долго пропадала. Ладно… Принесла ответ?— Не было необходимости писать, — ответила я. — Миссис Картер уже закупила цветы, а мисс Оллдер помогает их расставлять, потому что ее попросили об этом.Мама посмотрела на меня так, как будто я сообщила о каком-нибудь великом несчастье.— Нет! — закричала она.— Боюсь, так он и сказал. Ему очень неловко и, кажется, действительно жаль тебя расстраивать!— О, да как он смеет! Как он смеет!— Ну ты же видишь, он объяснил, что не может больше ничего сделать, так как миссис Картер закупила цветы!— Эта простолюдинка!— Викарий тут не при чем.— Не при чем?Ее обычно бледное лицо побагровело. Она тряслась, и губы ее дрожали.— В самом деле, мама! Это всего лишь пасхальные цветы! Ну какое имеет значение, кто их расставит?Она закрыла глаза. Я увидела, как на ее виске быстро пульсировала жилка. Вдруг она тяжело вздохнула и покачнулась. Я успела подбежать к ней и подхватить, когда она начала падать. На губах ее я заметила пену.Мне захотелось закричать: «Это абсурдно! Это смешно!» Но я испугалась: это было нечто большее, чем гнев.К счастью, рядом стояло большое удобное кресло. Я сумела усадить в него маму и позвала Мэг.Втроем — я, Мэг и Эми — мы уложили маму в постель.Пришел доктор, и Мэг проводила его к маме, а я стояла на ступеньках и слушала.Мисс Гловер, моя гувернантка, вышла и увидела меня.— В чем дело?— Мама заболела.Мисс Гловер постаралась изобразить сочувствие, но не очень успешно. Она, как и другие до нее, оставалась в нашем доме только до тех пор, пока не найдется местечка получше. Однако она прошла со мной в гостиную, чтобы дождаться ухода доктора.Я слышала, как он спустился с Мэг и сказал:— Я загляну во второй половине дня. А там посмотрим.Мэг поблагодарила его и вошла к нам в гостиную. Она посмотрела на меня глазами, полными тревоги. Я поняла, что она тревожилась скорее за меня, чем за маму.— Что случилось? — спросила мисс Гловер.— Он говорит, что это апоплексический удар.— Что это такое? — поинтересовалась я.— Это плохо. Но мы еще точно не знаем. Подождем.— Как ужасно, — сказала мисс Гловер. — Она?..— Он, кажется, не уверен. Он вернется. Она… очень плоха…— А ничего, что она одна? — спросила я.— Он ей что-то дал. Сказал, что она не будет об этом ничего знать…пока. Он собирается вернуться и привести с собой молодого доктора Эгхэма.— Это ужасно, — сказала я. — Она, должно быть, действительно больна.Мэг посмотрела на меня грустным взглядом и печально произнесла:— Думаю, так.Мисс Гловер предложила:— Ну, если я чем-нибудь могу помочь…И тут же она вышла. Мисс Гловер не была заинтересована работой у нас. Сегодня утром ей пришло письмо. Я догадалась, что это было предложение нового места, которое подходило ей больше, чем воспитание девочки из коттеджа, даже если он назывался домом, в котором жила особа с манерами светской дамы, но без средств, чтобы удовлетворить свои претензии.Я начинала читать мысли людей.Когда она ушла, я обрадовалась. Мэг же выглядела очень озабоченной.— Что же с нею будет? — спросила я.— Я понимаю не больше вашего, дорогая. Она очень больна. У моей тети Джей был удар вроде этого. Она не могла пошевелить одной стороной тела. И говорить не могла… только бормотала. Так продолжалось год. Ода стала совсем как дитя.— О нет, нет…— Да, иногда после такого не поправляются. Это может случиться с каждым из нас в любое время. Вы можете делать свое дело, а Господь выберет вас, чтобы поразить ударом.Я все думала о маме, такой величественной, такой гордящейся своим воспитанием, ожесточившейся из-за жизненных невзгод, и переполнялась жалостью к ней. Мне так хотелось сказать ей, что я все понимаю.Мне стало очень страшно, что я никогда теперь не смогу этого сделать, и мною овладела злоба! И все это из-за дурацких цветов! Всему виной ее гнев. О нет! Тут больше, чем цветы. Все это зрело внутри нее — это ожесточение, негодование. Цветы лишь довели до высшей точки гнев и зависть, сдерживаемые годами.Вернувшийся доктор привел своего коллегу Эгхэма. Они пробыли в маминой спальне довольно долго. Мэг тоже была там. Спустившись в гостиную, они послали за мной.Доктор Кентон ласково посмотрел на меня, что еще больше увеличило мой страх.— Ваша матушка очень больна, — сказал он. — Возможно, она поправится. Если так, боюсь, что она будет нуждаться в специальном уходе, — он недоверчиво посмотрел на меня, а затем с надеждой повернулся к Мэг:— Подождем несколько дней. Тогда многое может проясниться. Есть ли у девочки какие-нибудь родственники?— У меня есть тетя, мамина сестра, — ответила я.— Она далеко?— В Уилтшире.— Полагаю, вам следует немедленно дать ей знать обо всем происшедшем.Я кивнула.— Тогда ладно. Подождем, скажем, до конца недели. К этому времени ситуация должна проясниться.Доктор Эгхэм ободряюще улыбнулся мне, а доктор Кентон похлопал меня по плечу.Я чувствовала себя слишком взрослой, чтобы заплакать, но слезы уже были близко.— Будем надеяться на лучшее, — произнес доктор Кентон. — А тем временем дайте вашей тетушке знать о случившемся, — он пристально посмотрел на Мэг. — Вы не можете многого сделать. Если что-нибудь изменится, известите меня. Я загляну завтра.Когда они ушли, мы с Мэг в молчании посмотрели друв На друга. Мы обе думали, что же с нами будет.В конце недели приехала тетушка Софи. Мой восторг при виде ее был так велик, что я бросилась к ней в объятия. Она обняла меня в ответ; ее глаза, похожие на ягодки черной смородины, вокруг которых были заметны морщинки, увлажнились.— Дорогое мое дитя, — произнесла она. — Какая беда! Твоя бедная мама! Надо посмотреть, что мы тут можем сделать.Я сказала:— Это Мэг.— Здравствуйте, Мэг! Это тяжелый удар для всех вас, я знаю. Ничего, что-нибудь придумаем.— Не хотите ли сначала пройти к себе в комнату, мисс Кардинхэм? — спросила Мэг.— Пожалуй. Отнесите туда этот чемодан. Ну и путешествие!— Потом, думаю, вы захотите увидеть миссис Хэммонд?— Кажется, это неплохая идея. Как она сейчас?— Она, по-моему, мало что понимает и может не узнать вас, мисс Кардинхэм.— Ладно. Пойду вымою руки. Какая же грязь в этих поездах! Потом приступим к работе. Идем со мной, Фредерика.Мы отправились в комнату, приготовленную для нее, и Мэг оставила нас вдвоем.— Славная женищна, — заметила тетушжа Софи, кивнув в сторону двери, за которой скрылась Мэг.— О да!— Сколько ей, должно быть, беспокойства. Нужно посмотреть, что мы должны сделать. Что говорит доктор?— Он считает, что надежд на полное выздоровление немного, нужен кто-то, чтобы ухаживать за ней.Она кивнула.— Ну, я теперь здесь! — тетушка печально улыбнулась, — Бедняжка… и все это на такие юные плечи… Тебе сколько?— Тринадцать, — ответила я.— Гм, — пробормотала она.Эми принесла горячей воды, и тетушка Софи умылась, пока я сидела на постели и рассматривала ее. Вытерев руки, она выглянула в окно и скорчила гримасу.— Старая усадьба! И она видела это все время!— Этот вид обычно расстраивал ее.— Знаю. Жаль, что она не могла уехать отсюда.— Она не хотела.— Я знаю свою сестру. Впрочем, теперь слишком поздно, — тетушка повернулась ко мне с нежной улыбкой:— Тринадцать лет! Слишком мало для такой ноши. Тебе бы радоваться жизни. Ведь юной бываешь только раз!Я обнаружила, что тетушка отличается отрывистой речью, а в мыслях часто витает далеко от темы разговора.— Ничего, — продолжала она. — Что сделано, то сделано. Жизнь продолжается. Старая тетушка Софи найдет выход из положения. Мэг долгое время была с вами?— Всегда!Она кивнула в сторону окна.Она была с нами еще там. Хорошая женщина. Таких не так уж много.Я повела тетушку Софи к маме, которая, я была уверена, не узнает ее. Для меня было почти невыносимо смотреть на маму. Она безучастно глядела перед собой, губы ее шевелились. По-моему, она пыталась что-то сказать, но никто из нас не мог понять ее бессвязного бормотания. Мы пробыли с нею недолго. Не было смысла.— Бедная Каролина! — вырвалось у тетушки Софи. — Подумать только, что с нею стало. Надеюсь, она этого не понимает. Это причинило бы ей такие страдания!Затем она повернулась и обняла меня.Не волнуйся, дорогое дитя! Что-нибудь придумаем.С приездом тетушки Софи я почувствовала себя гораздо лучше.Когда пришел доктор Кентон, он совершенно очевидно пришел в восторг, увидев здесь тетушку Софи, а после осмотра мамы имел с ней долгий разговор. После его ухода тетушка Софи увела меня к себе и объяснила, как обстоят деда.— Я понимаю, что ты очень молода, но иногда такие события обрушиваются на нас, невзирая на возраст… Теперь я буду откровенна. Твоя мама действительно очень больна, Она нуждается в квалифицированном уходе. Мэг хорошая и сильная женщина, но она одна с этим не справится. Можно взять сиделку, но это было бы нелегко. Маму нужно кормить и смотреть за ней. Есть другой выход. Ее можно поместить в частную лечебницу, где за ней будет хороший, квалифицированный уход. Такая есть неподалеку от меня. Можно поместить ее туда.— Это будет очень дорого стоить?— Э, да на этих плечах умная головка! — при этом тетушка Софи засмеялась тем самым смехом, который скреб маме по нервам, а для меня звучал как успокоительная музыка. Я услышала его впервые с тех пор, как она приехала. — Да, моя дорогая, это обойдется недешево. Но я не так стеснена в средствах, как твоя мама. У меня небольшой дом и всего одна служанка — моя добрая, верная Лили. Мне не нужно соблюдать великосветские приличия. Мне хорошо и в моем маленьком домике. У нас большой сад, и мы выращиваем собственные овощи. По сравнению с твоей мамой — хотя и при одинаковом доходе, так как мы пополам разделили то, что осталось от имущества нашего бедного отца — я живу в относительном комфорте! Боюсь, я не так богата чтобы оплачивать содержание твоей мамы в частной лечебнице, но у меня есть план!Она очень нежно посмотрела на меня.— Я всегда питала к тебе слабость, Фредерика! Какое величественное имя! Так назвала тебя мама, а я про себя всегда называю тебя Фредди!— Это звучит по-дружески, — ответила я, а в голове у меня мелькнуло: «Только бы она не уехала!» Мне захотелось уцепиться за нее, умолять ее остаться. Она пробудила во мне надежду, что все не так плохо, как кажется.— Хорошо, — продолжала она. — Пусть будет Фредди. А теперь послушай. Тебе тринадцать лет. Ты не можешь жить здесь одна, дорогая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34