– Не могу сказать, чтобы я была очень влюблена в вашего отца, когда выходила за него замуж, – призналась я, – но брак этот не был неудачным и у меня есть дети от него.
– Но ты была в дружеских отношениях с Робертом во время своего замужества, – напомнила мне она.
– В том, чтобы иметь друзей, нет преступления, – парировала я.
Это заставило ее задуматься, и, когда в очередной раз лорд Хантингдон весьма сурово стал ее урезонивать, она согласилась.
Пенелопа вышла замуж за лорда Рича – бедное дитя, и при ней прямо говорилось, что она должна быть очень счастлива этим, поскольку ее мать в опале у королевы, а на отчима та все еще дуется, и он никогда уже, как предполагали многие, не будет пользоваться прежним расположением королевы.
В то время я думала, что королева остынет и простит меня, поскольку она так и поступила в отношении Роберта. По прошествии нескольких месяцев опалы он стал постепенно налаживать отношения с королевой. Ее любовь к нему всегда меня изумляла. Думаю, она всегда питала романтические иллюзии относительно него и жила в своих мечтах, так что, когда она глядела на него, она видела все того же красивого юношу, с которым пребывала в Тауэре в бурные дни своей молодости. Она не видела в нем стареющего пополневшего мужчину со все более красным и грубым лицом, с побелевшими волосами.
Одной из величайших добродетелей Елизаветы была ее преданность старым друзьям. Она никогда не забывала жертвы Мэри Сидни, и как только она видела ее изуродованное оспой лицо, жалость и благодарность захлестывали ее. Она устроила брак молодой Мэри с Генри Гербертом, графом Пемброком, и, хотя он был на двадцать семь лет старше своей невесты, брак этот считался очень достойным и удачным.
Для Роберта же всегда находилось место в ее сердце. Если и выпадали дни, когда он был в немилости, то всегда они чередовались с днями, когда он восстанавливал свои позиции. «Правда заключалась в том, что она любила Роберта и всегда будет любить», – думала я. Поэтому было неудивительно, что спустя полгода он вновь был фаворитом.
Увы, это не относилось ко мне. Я слышала о том, что одно мое имя вызывало гневный румянец на ее лице, и она осыпала ругательствами меня – Волчицу.
Тщеславнейшая женщина не могла простить мне того, что я была более красива и физически привлекательна и к тому же вышла замуж за мужчину, которого она мечтала оставить для себя. Иногда она вспыхивала гневом и против него – в основном из-за того, что он предпочел меня, но он уже не волновался: он знал, что если ее любовь пережила его измену, то она вынесет все.
Трудно передать суть шарма, которым обладал Роберт. Это был магнетизм, и магнетизм этот не уменьшался с возрастом. Никто не знал наверняка, как он поведет себя: он был загадкой. Его манеры были мягки и куртуазны, он был милостив к прислуге, к тем, кто был ниже него рангом, и все же, начиная со смерти Эми Робсарт, он приобрел зловещую репутацию. В нем чувствовалась сила и, может быть, это и было сутью его привлекательности.
Его обожали в семье, и не только в его собственной. Как только мои дети узнали своего отчима получше, они всецело приняли его. Они общались с ним охотнее, чем когда-либо с Уолтером.
Меня изумляло, что он, такой амбициозный и не упускающий ни в чем своей выгоды, всегда находил время для семьи.
В этот период Пенелопа была очень несчастна. Она часто посещала нас во дворце Лейстера и сполна доверяла мне свои горести. Лорд Рич был груб и чувственней, а она так и не смогла полюбить его. Она была несчастна и стремилась вернуться домой.
Она говорила о своих несчастьях даже с Робертом, который был добр и внимателен. Он сказал ей, что как бы там ни было, она может считать его дом своим, и предложил, чтобы в доме была ее собственная комната, отделанная по ее вкусу, которая вскоре стала известна как Кабинет леди Рич. Когда Пенелопа нуждалась в убежище, она могла оставаться там.
Она слегка успокоилась, выбирая обивку, продумывая меблировку вместе с Робертом, и я была очень благодарна Роберту за то, что он стал истинным отцом моей несчастной дочери.
Дороти тоже любила Роберта. Она наблюдала за судьбой сестры и сказала ему, что с нею такое не случится. Она собиралась выбрать мужа по своему вкусу.
Он ответил ей:
– Я помогу тебе в этом, и мы устроим великолепную свадьбу, но только с твоего одобрения.
Уолтер был почти влюблен в Роберта, и именно Роберт решил отдать мальчика, когда тот подрастет, в Оксфорд.
Был один член семьи, которого не было с нами и по которому я очень скучала. Это был мой любимец – Роберт Деверо, граф Эссекс. Как бы я желала, чтобы он был вместе с нами и как кляла обычай забирать сыновей из родительского дома, в особенности старших, унаследовавших титулы своих отцов. Мне было трудно думать о нем как о графе Эссексе, он всегда оставался для меня моим маленьким Робом.
Мне было ясно, что другой Роберт, мой муж, будет особенно любить его, но, увы, мальчик был в Кембридже, где он должен был получить степень магистра. Время от времени я получала от него хорошие вести.
Что касается самого маленького Роберта, то Лейстер был без ума от него и строил планы относительно его будущего. Я в шутку говорила, что будет затруднительно найти для него место при дворе, поскольку его отец ничто не находил достойным сына.
– Невестой ему будет не иначе как принцесса, – говорила я.
– Нужно будет подыскать принцессу, – отвечал Роберт, и я не поняла, шутит ли он или говорит всерьез.
Лейстер был так же любим моей семьей, как и своими братьями и сестрами. Мне было уютно и хорошо в атмосфере любви, в особенности, принимая во внимание мою опалу у королевы. Поскольку я не посещала двор, хотя сам Роберт уже восстановил свои позиции, вся семья собиралась вокруг меня, и частенько заезжал Филип Сидни. Он гулял по саду в сопровождении Пенелопы, и мне пришло в голову, что в их отношениях произошел перелом. Когда-то они были помолвлены, но он так и не сделал предложения, и я уже начинала думать, что то была моя ошибка попытаться сделать из них брачную пару, когда ему было только за двадцать, а ей – четырнадцать. Теперь она предстала перед ним уже как замужняя женщина, причем с несчастливой жизнью в браке, и это могло привлечь человека его натуры. Ее неприязнь к мужу перерастала в ненависть, и она с удовольствием общалась с элегантным, умным, красивым молодым человеком, за которого когда-то желала выйти замуж.
Ситуация могла бы показаться опасной, но, когда я сказала об этом Роберту, он ответил, что Филип – не тот тип мужчины, который легко впадает в похотливую страсть, а, скорее, мужчина, который ищет романтической любви. Он, несомненно, писал ей стихи, так что нам не было необходимости волноваться по поводу супружеской верности Пенелопы. Лорд Рич мог выйти из себя, если бы узнал этом, и Филип хорошо это осознавал. Он не был страстной натурой: он почитал поэта Спенсера, он любил театр и знал всех актеров Лейстера, которые, в дни нашей тайны часто представляли пьесы для королевы.
Факт состоял в том, что, отдав Пенелопу лорду Ричу, Филип сохранил глубокое чувство к ней, начал писать посвященные ей поэмы, в которых себя представлял как Астрофеля, а ее – как Стеллу; но все читавшие знали, о ком он пишет.
Я видела, что все это значит для Пенелопы; она расцвела, и жизнь ей уже не казалась невыносимой. Она напоминала меня. Мне представлялось, какие бы несчастья не свалились на нас, если мы с нею находились в центре событий, то жизнь несла нас дальше невредимыми на волнах восторга.
Так что, деля с ненавистным супругом постель – а она говорила мне, что в спальне он был ненасытен – Пенелопа пребывала днями в романтическом мире с Филипом Сидни. С каждым днем она расцветала все больше. Я не могла не гордиться дочерью, ибо она уже считалась одной из красивейших женщин при дворе.
Королева называла ее леди Рич лишь про себя, вероятно, именуя «волчьим отродьем», и куда бы ни явилась Пенелопа, она всюду вызывала восторженный шепот. Она рассказывала мне все, что происходило при дворе, а также докладывала, что делает ее отчим для ее продвижения.
Должна сознаться: время проходило, и я стала скучать. Для меня было невыносимо оставаться вне магического круга двора, но мне все еще говорили о гневе, который вызывает в королеве мое имя, поэтому вряд ли я могла вернуться ко двору в скором времени. Даже Роберту надлежало вести себя с осторожностью, ибо золотистые глаза королевы неоднократно посылали ему предупреждения.
Герцог д'Анжу вернулся в Англию, чтобы возобновить свои ухаживания. Роберт вновь стал тревожиться. Когда королева гуляла вместе с герцогом по галерее в Гринвиче, перед французским послом она обмолвилась, что они поженятся.
– Это очень тревожно, – говорил Роберт, – и, если бы это не была Елизавета, я уже подумал бы, что она и вправду приняла его как жениха. Конечно, она играет на публику. Но ее как будто сглазили: она не видит того, что видят все. Ее карлик теперь стал еще уродливее, чем прежде, хотя трудно было бы ожидать, что время добавит ему красоты. Он еще более стал похож на лягушку, а она видит его красоту и ласкает его при людях. Это так отталкивающе – видеть их вместе. Она рядом с ним, как башня.
– Она просто желает, чтобы люди сравнивали ее с ним и чтобы ее красота и молодость были еще ярче видны, несмотря на разницу в летах.
– Это смехотворное зрелище – совершенный фарс. «Деревенская свадьба» и вполовину не так смешна, как эта пара. Но на галерее она поцеловала его, надела ему на палец кольцо и сказала при французском после, что брак состоится, – продолжал Роберт.
– В таком случае, она связала себя обязательством!
– Ты не знаешь ее. Мы были наедине, и я спросил ее напрямик, девственница ли она все еще. Она рассмеялась, шутливо толкнула меня и ответила: – «Я все еще девственница, Роберт, хотя многие мужчины соблазняли меня переменить это счастливое состояние. Затем она странно пожала мою руку и сказала: «Мои Глаза не должены волноваться». Я предположил, что это означает, что она никогда не выйдет замуж за француза. Думаю, она начала сознавать, в какую дилемму сама себя втянула.
Конечно, именно это она и делала: она убеждала министров, что нужно выиграть время и ввести французов и испанцев в заблуждение, а тем временем избегала обсуждения брака; пока же, в заблуждении, французы готовили брачный контракт.
Я досадовала, что не могла наблюдать за ее ходами с близкого расстояния. Я бы наслаждалась, наблюдая ее с Лягушонком, слушая, как она провозглашает, что счастливейшим днем в ее жизни будет день ее свадьбы, в то время как ее хитрый изощренный ум искал выхода из этой ситуации. Она желала, чтобы все думали, будто д'Анжу безумно влюблен в нее и не из-за короны, а из-за ее чарующей личности. Почти невероятно, чтобы наряду с политическими соображениями она еще держала в уме подобные желания, однако тот, кто не верил в это, не знал Елизавету.
Роберт был восхищен. Он бы не перенес, если бы она вышла за кого-то другого, отвергнув его. Меня изумляло и забавляло то, что эти двое так похожи – так тщеславны, и они оба были самыми важными людьми в моей жизни. Я всегда анализировала свои поступки и всегда находила в них более чем один мотив.
Роберт сказал, что королева послала д'Анжу письмо, в котором жаловалась, что страшится брака, поскольку ей опасно замужнее состояние, так как если она утратит девственность, она умрет, а этого она менее всего хотела.
– Карлик был смущен, – сказал Роберт. – Я полагаю, он, наконец-то, начал догадываться, что его постигнет такая же судьба, как и других соискателей. Он разразился яростными проклятиями и сетованиями и, сняв с руки подаренное ему кольцо, выбросил его. Затем он пробрался без предупреждения в ее резиденцию и объявил ей, что ясно видит, как она обманывает его и не имеет намерения выйти за него замуж. Она глубоко вздохнула, пожалела его и сказала, что если бы только эти проблемы мучили ее сердце, то как бы приятна была жизнь. Он отвечал, что предпочел бы, гибель их обоих, если он не добьется ее, на что она высказала обвинение, будто бы он угрожает ей, а тут он и вовсе, как последний дурак, разразился слезами. Он пробормотал, что не перенесет, если весь мир узнает, что она бросила его.
– И как же она поступила?
– Она дала ему свой платок, чтобы он утер слезы. Ах, Леттис, теперь мне совершенно ясно, что она никогда не имела намерения выходить за него замуж. Но она нас всех втянула в большую неприятность, теперь нужно как-то примириться с Францией, что будет нелегкой задачей.
Он был прав. Послы короля Франции уже прибыли в Англию, чтобы поздравить сиятельную чету и сделать последние приготовления к бракосочетанию. Когда они выяснили истинное положение вещей, французский посол ввел Совет в состояние, близкое к панике, провозгласив, что, поскольку Англия оскорбила герцога д'Анжу, Франция вступает в коалицию с Испанией, а это будет неприятной перспективой для Англии.
Роберт рассказал, как на срочном совещании в Совете было решено, что дело зашло чересчур далеко, чтобы отступать. Королева приняла их и спросила, ставят ли они ее перед фактом, что у нее нет иной альтернативы, чем замужество с французским герцогом.
Она играла с огнем, и если бы не осторожность министров, то несколько пальцев были бы обожжены. Она сказала, что найдет выход из ситуации. Были обсуждены брачные темы, и французы высказались за продолжение переговоров относительно брака, но тут королева внезапно для всех сделала заявление, что у нее есть одно дополнительное, но кардинальное требование: Калле должен быть возвращен английской короне.
Это вызвало – и она предугадывала это – бурю возмущения. Калле, который потеряла ее сестра Мария, был последним бастионом англичан и ни при каких обстоятельствах французы не собирались пускать англичан на свои земли. Они догадались, что королева ведет с ними игру, и ситуация стала взрывоопасной.
Она поняла это лучше, чем другие, и нашла выход.
Испанцы представляли собой угрозу. Маленький герцог был в то время в своей протестантской фазе и мог вступить в конфронтацию с испанцами. Королева полагала, что такая дуэль лучше всего будет выглядеть за пределами ее королевства, а так как Нидерланды время от времени посылали отчаянные крики о помощи, она решила убить одним выстрелом двух зайцев: дать герцогу д'Анж денег на проведение кампании против испанцев в Нидерландах.
Ничего более возмутительного против Анри III во Франции и Филипа в Испании и выдумать было нельзя, но в то же время это удержало бы герцога от его брачных фантазий.
Страдая, как он утверждал, от любви к королеве, д'Анжу, в конце концов, дал себя уговорить направиться в Нидерланды. Королева с гордостью показала ему свои доки в Чэтэме, и вид чудесных боевых кораблей сильно впечатлил герцога. Несомненно, что желание его стать мужем королевы еще более разгорелось, а так как она продолжала любезничать с ним, то он не оставлял своих надежд окончательно.
Роберт рассказал мне все это, глубоко озабоченный. В конце рассказа выяснилось, что, в знак своей особой расположенности, королева пожелала послать с д'Анжу в Антверпен человека, который, как сказала королева, был для нее более важен, чем любой другой ее подданный. – Тебя, Роберт! – воскликнула я. Роберт кивнул.
Я видела, что он не против и чувствует восторг предприятия. Все мои чувства к нему переменились. Он вновь был в фаворе, и я вновь видела, как им управляет главная страсть в его жизни – честолюбие. Она, моя сиятельная соперница, могла дать ему то, чего он желал. Но и я не согласилась бы занять второе место в его жизни.
Он был рад поехать в Нидерланды, даже оставив ради этого меня: он видел свои перспективы. То, что королева посылала его вместе с д'Анжу, показывало ее доверие.
Они вновь были вместе – мой муж и моя соперница. Я была той, к кому были устремлены его чувства, но голова его подсказывала ему следовать за нею, а его амбиции были сильнее его физических потребностей.
Он даже не заметил холодности в моем поведении. Он в восхищении говорил мне:
– Понимаешь, что она делала все это время? Она удерживала французов на расстоянии, а теперь ей удалось заставить д'Анж воевать за нее.
Его глаза сияли. Она была великой женщиной и великой королевой. Кроме того, вся поддельная нежность, которую она проявляла к своему Лягушонку, оказалась хитрой политикой. Был лишь один мужчина на свете, которого она любила так, что могла на время позабыть выгоды короны, и этим мужчиной был Роберт Дадли.
Он готов был подчиняться ей. Она простила ему все. Брак был для нее неважен. Она желала его для себя, не собираясь выходить за него замуж, но она была настроена отобрать у меня мужа. Он вновь будет фаворитом при дворе, а его жене путь туда будет заказан.
То была ее месть мне.
Я чувствовала холодное бешенство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43