Дети мои подрастали. Пенелопе было почти десять лет, а Роберту – пять. Домашняя жизнь, однако, никогда не удовлетворяла меня полностью. Я уже не была влюблена в мужа и не ощущала радости во время его приездов домой. Я становилась все более и более беспокойной и неудовлетворенной: жизнь казалась мне скучной. Я любила детей, в особенности Роберта, но пятилетний ребенок не может компенсировать женщине моего темперамента все радости жизни.
Когда приезжали гости, до меня доносились отзвуки Другой жизни, чаше всего о лорде Лейстере, который по-прежнему занимал важное положение при дворе. Я жадно слушала новости. Годы проходили, а Роберт все был любим королевой. Теперь вовсе казалось невероятным, чтобы Елизавета вышла замуж. Еще недавно она флиртовала с кандидатом на ее руку герцогом д'Анжу, но, как и все ее прошлые соискатели руки, он был отвергнут. А Елизавета скоро должна была достигнуть сорокалетия, что было чуть многовато для рождения детей.
Роберт по-прежнему был любимцем, но ни на йоту не приблизился к возможности брака с королевой по сравнению с прошлым. С каждым же новым годом эта возможность все более и более таяла.
Ходили «темные» слухи о его амурных делах. Конечно, тщетно было бы ожидать, что такой мужчина, как Лейстер, будет согласен находиться в вечно подвешенном состоянии. Доносились слухи, что две придворные леди (одна из них Дуглас, жена герцога Шеффилда, а другая – ее сестра, леди Фрэнсис Говард) были влюблены в него и враждовали друг с другом из-за его внимания.
– Ему они нравятся обе, – поведал мне информатор, придворный человек, остановившийся в Чартли на два дня, и добавил с лукавой улыбкой, – но королева заметила их глупость и они попали в опалу.
Я ожидала, что они под любым предлогом будут отправлены прочь, как была отправлена я. Я была удивлена тем, что все еще ощущала ревность. Я вспомнила, что кто-то говорил, будто в женщинах семьи Говард есть что-то очаровывающее. Анна Болейн была родственницей Говардов по матери, Катерина Говард, пятая жена Генри VIII, обладала этим очарованием. Бедняжка! Очарование стоило ей головы, хотя, если бы она была хоть чуточку более проницательна, она могла бы избежать этого. Они не были хитры и проницательны, Говарды. Они привлекали к себе мужчин, но не в силах были просчитать свои выгоды от союза с ними.
Я так желала знать новости, что удивлялась, как я подумала, что навсегда позабыла Роберта Дадли. Я понимала, что стоит мне встретиться с ним вновь, и я так же воспылаю к нему страстью, как и раньше.
Я спросила гостя, что он знает об этих сестрах.
– Ходят слухи, – сказал он мне, – что леди Шеффилд стала любовницей Лейстера во время их пребывания в замке Бельвуар.
Я вполне могла представить это: любовная связь должна была развиваться стремительно, как и моя, поскольку Роберт был нетерпелив, а холодность и осторожность королевы должны были довести его до отчаяния, которое он не намерен был терпеть в отношениях с другими женщинами.
– Есть также сведения, – продолжал мой гость, – что Лейстер написал любовное письмо Дуглас, в котором неосторожно обмолвился о том, что сожалеет о существовании мужа миледи и что он женился бы на ней, если бы она была свободна. После этого стали циркулировать намеки на то, что Шеффилд недолго будет еще мешать им.
Я в ужасе выдохнула.
– Но не имел же он в виду…
– После смерти его жены про него ходили зловещие слухи. Глупая Дуглас, а возможно, она не столь глупа и сделала это намеренно, оставила письмо на виду, и оно было найдено ее золовкой и показано мужу-рогоносцу. Они рассорились, и Шеффилд поехал в Лондон организовать развод. У него есть письмо, которое может рассматриваться как угроза его жизни, учитывая его автора.
– Все настоящие мужчины в этой жизни бывают оклеветаны, так как им завидуют, – начала вдруг я, яростно встав на защиту Роберта. – И уж, конечно, мишенью для клеветы всегда являлся граф Лейстер.
– Видите ли, у него есть знаменитый врач-итальянец…
– Вы имеете в виду доктора Джулио.
– Да, так, кажется, его имя. На самом деле он – Джилио Боргерини, но людям трудно было произносить итальянское имя. Говорят, он большой знаток ядов, и его хозяин использует эти знания.
– И вы верите этому? Он пожал плечами:
– Была таинственная смерть жены. Люди этого не забыли. Когда происходит что-то подобное, такие вещи всегда вспоминаются.
Когда он уехал, я стала думать о Роберте. Мне было больно думать, что он желает жениться на Дуглас Шеффилд.
Вернулся Уолтер. Он раздулся от гордости, услышав об оценке своей службы королевой, и начал строить какие-то грандиозные планы завоевания Ольстера. Королева вознаградила его титулом кавалера Гэртера и герцога Эссекса – титулом, который и ранее был в их роду благодаря браку с Мэндвиллами.
Возвращение титула явилось знаком милости королевы. Теперь я была герцогиней и очень желала сопровождать мужа для вознаграждения ко двору, однако приглашение было, слишком очевидно, послано ему одному, и мне пришлось остаться.
Вернувшись, он начал рассказывать о последнем скандале. Как и следовало ожидать, в нем был замешан Роберт Дадли.
– Говорят, что граф Шеффилд, раскрыв измену жены с Лейстером, решился на развод. Но вообрази себе скандал, который обещал бы бракоразводный процесс. Не думаю, что это понравилось бы королеве.
– А она все так же любит его?
– Очевидно, да. Когда его нет возле нее, она становится сварливой и капризной и всюду следит за ним.
– Расскажи мне о скандале с Шеффилдом.
– Теперь это неважно. Он умер.
– Умер?!
– Да, как раз вовремя, чтобы избежать этого скандала. Нетрудно вообразить гнев королевы, если бы она узнала о связи Лейстера с леди Шеффилд.
– А как он умер?
– Говорят, его отравили.
– Люди всегда говорят такие вещи.
– Во всяком случае, он мертв, а это означает, что Лейстер может спать спокойно.
– А леди Шеффилд?…он женился на ней?
– Об этом я ничего не слышал.
– Какова из себя леди Шеффилд?
Уолтер пожал плечами. Он никогда не обращал внимания на женскую внешность. Он более интересовался политикой, чем частной жизнью, и только из-за важности положения Лейстера в политике он проявил интерес к скандалу с ним, и то это было важно для него в связи с возможностью отчуждения королевы от Лейстера.
Уолтера более всего интересовал план брака между Норфолком и Марией Шотландской, который пыталась привести в исполнение леди Скроуп, когда Уолтер вместе с моим отцом охраняли пленницу.
Норфолк всегда был дураком. Он был трижды женат, и все его жены умерли. Ему было за тридцать. Репутация королевы Марии и королевская кровь покорили его. Ее считали красивейшей женщиной в мире, и ее три умерших мужа соответствовали количеству его умерших жен.
Для такого глупого и тщеславного человека представлялось большой честью стать супругом королевы. Таким образом, план развивался. Норфолк был протестантом на словах и католиком в душе. Думаю, он всерьез мечтал стать королем Англии, он никогда не забывал, что его род выше и древнее, чем Тюдоры.
План не держали в секрете, и, когда он стал известен королеве, она послала за Норфолком. Все почувствовали в этом зловещее предупреждение Норфолку.
Королева при встрече сказала, что до нее дошла весть, будто Норфолк желает сменить свой титул графа на титул короля. Норфолк был настолько перепуган взглядом больших коричневато-рыжих глаз королевы, что начал все отрицать. Он утверждал, что королева Шотландская недостойна его руки и заподозрена в убийстве, а он привык спать спокойно. Когда королева сказала в ответ, что мужчина должен быть готов на риск ради короны, Норфолк ответил, что ему так же подобает быть принцем Норфолком в его родовом имении, как королеве – быть королевой в самом сердце Шотландии. Это опасное замечание с равным успехом могло быть отнесено к самой Елизавете – в отношении Гринвича. Затем он еще более вовлек себя в опасную игру, сказав, что не может жениться на Марии, зная, что она претендует на корону Англии и что, сделай он это, он станет соискателем короны Англии также.
Королева резко оборвала его.
Бедный глупый Норфолк! В тот момент он подписывал себе смертный приговор, не подозревая об этом.
Было удивительным слышать от гостей, приезжавших к нам, что граф Лейстер позабыл о стычке с Норфолком и принял его сторону.
Бог знает, что было тогда на уме у Роберта, но позже я обнаружила, что он может быть таким же хитрым и коварным, как и сама Елизавета. Полагаю, что он со страхом предвидел ее смерть – а Елизавета часто болела, и несколько раз в период болезни со времени восшествия на престол жизнь ее была в опасности – и, если бы это случилось, к власти пришла бы Мария Стюарт.
Роберт был такого типа человеком, который мог казаться мягким и услужливым в то самое время, когда замышлял злодейство. На первом месте у него всегда была личная выгода. Замыслив поддержать Норфолка, он пообещал ему организовать встречу с королевой, чтобы она оценила Норфолка по достоинству.
По опыту своей предыдущей встречи с королевой Норфолк должен был бы поостеречься. Елизавета, без сомнения, предупрежденная Робертом, поскольку для Роберта было характерным перебегать из одного лагеря в другой, задушила инициативу Норфолка изначально, и, как только он принялся излагать ей преимущества своего брака с Марией, ущипнула его за ухо и не отпустила до тех пор, пока он не застонал от боли.
– Советую вам, – сказала она, – позаботиться о своей подушке.
Она напоминала ему его же слова о том, что он любит спать спокойно на мягкой подушке, и, предлагая ей свой брак с Марией, он рискует поменять мягкую подушку на жесткое бревно, которое будет лежать у него под головой, пока топор палача не опустится на нее.
Сердце Норфолка, должно быть, упало в пятки; он опустился на колени и клятвенно заверял королеву, что не имел в мыслях жениться, а желал только послужить королеве.
К несчастью, он был неискренней, а позже обнаружилось, что он состоял в тайной переписке с королевой Шотландской, более того, еще позже он опять втянулся в интригу с женитьбой на ней и пытался вызволить ее из заключения.
Уолтер был поглощен своими планами о колонизации Ольстера, поэтому, когда он бывал при дворе, до него долетало очень мало из новостей. Он был обеспокоен, так как угроза со стороны католиков нарастала, а отказ королевы выйти замуж еще более осложнял ситуацию. Пока королева была жива, страна была в руках протестантов, но с ее смертью страна вновь была бы втянута в гражданскую войну. Он рассказывал мне, что министры постоянно обсуждали между собой серьезность ситуации, без законного наследника королевской власти страна была уязвима, в особенности из-за содержащейся в плену королевы Шотландской. Уолтер соглашался с планами женитьбы Норфолка и передал мне, что его поддерживает даже сам Лейстер, полагая, что королеве Шотландии подобает взять в мужья англичанина. В таком случае, по плану, Норфолк уговорит Марию принять протестантизм, и, в случае смерти правящей королевы, религия в Англии не поменяется.
Уильям Сесил был против этого брака, но в стране было много влиятельных людей, которые хотели бы сместить его. Так как Лейстер присоединился к заговорщикам, те поручили ему объяснить королеве, в какую опасность ввергает страну Сесил. Его нынешняя политика была направлена на отчуждение Англии от влиятельных католических стран, Франции и Испании, а, чтобы заручиться их союзом, нужно было убрать Сесила.
Из нескольких источников я слышала, что случилось на встрече в Совете: королева никогда еще так открыто не показывала своего характера, как в тот день. Я вполне могла представить ее во всем грозном величии. Она встала на защиту Сесила против заговорщиков. Плаха для Сесила! Она обрушила весь свой гнев и поток оскорблений на тех, кто осмелился предложить такое.
Она напомнила, что прошли кровавые времена ее отца, когда министров посылали на плаху только для того, чтобы освободить место для других. Сесил – против брака Марии и Норфолка, не так ли? Так пусть же знают, что королева согласна с позицией Сесила, и пусть укротят свою прыть, иначе окажутся там, куда они так хотят послать Сесила. Она поручает им передать своей подруге, королеве Шотландской, чтобы она получше приглядывала за своими доброжелателями, иначе некоторые из них окажутся ниже ростом на голову.
Когда Уолтер пересказал это мне, я предположила, что заговору против Сесила – конец, однако Уолтер покачал головой и сказал, что теперь, скорее всего, они будут составлять свои планы втайне.
Я была обеспокоена тем, что в заговор был вовлечен Роберт. Что сказала бы королева, если бы узнала, что он был против нее? Его предательство причинило бы ей больше боли, чем чье-либо. Я не могла разобраться в самой себе: я желала отомстить ему за то, как он поступил со мной, и часто в горечи и запале молодости говорила себе, что искренне желаю отставки Роберта от двора. Отставки – в отместку за мою отставку. А теперь я была в беспокойстве: ему грозила опасность.
Но даже при том, что он стоял чуть ли не во главе конспираторов, я была уверена, что он вывернется при любой ситуации. Я уже знала, как королева любит его: когда Роберт почти умирал от болезни, она бросила все и была у его постели. Ее любовь к нему была более сильна и всепрощающа, чем любовь Марии к Ботвеллу. Для Марии это было сильное физическое влечение, ради которого она рискнула короной, но она никогда не испытывала столь преданной и продолжительной любви, какую питала Елизавета к Роберту. Елизавета просто желала власти более сильно, чем любимого человека. Однако любовь ее от этого меньше не стала.
Вступая в заговор, Роберт надеялся, что любовь к нему королевы спасет его и на сей раз – и он был прав.
Я могу себе ярко представить, как Роберт разыграл с большим мастерством предсмертную сцену и как королева стояла у его одра. Вся ее любовь к нему проявилась в тот миг. Она умела быть очень преданной тем, кого любила, так же, как не могла прощать тех, кого ненавидела.
Представляю себе также, как Роберт облекал в слова свою преданность королеве. Как он говорил, что боялся за нее, и поэтому дал себя убедить, что для Елизаветы будет лучше, если состоится брак Марии с Норфолком, и именно по этой причине он поддержал заговор… только лишь из любви к ней… а теперь он не может простить себе, что действовал без ее ведома, хотя и для ее блага.
Он был умен в обхождении с женщинами. Он знал, в какой момент и в каком количестве нужна лесть, он был искусен в своей безыскусности. Неудивительно поэтому, что женщины любили его, и Елизавета в том числе.
Королева пролила слезу. Она сказала, что ее милому Робину не нужно беспокоиться, он должен поправляться, потому что величайшим горем для королевы будет потерять его. Она приказывала ему выжить. И, конечно, он выживет: разве он когда-либо ослушался ее приказаний? И как же характерно все это было для нашей королевы, когда, простив Роберта, она одновременно послала за Норфолком.
Норфолк был арестован и брошен в Тауэр.
Мы все ждали, что будет объявлено о смертном приговоре Норфолку, но королева не торопилась подписывать его. Как это бывало и прежде, она уклонилась от жестокого шага и под приличествующим предлогом Норфолк был освобожден, хотя ему и предписывалось жить в вечной ссылке в своих владениях.
Однако, казалось, он создан был для самоуничтожения. Говорили, впрочем, что одно имя Марии Стюарт уже завораживало. Возможно, это случилось и с Норфолком, поскольку он не видел Марию. Возможно, его интриговала личность королевы, которая совершила супружескую измену и была заподозрена в убийстве. Сейчас трудно сказать определенно, но вскоре после освобождения Норфолк вновь был втянут в заговор – заговор Ридолфи.
Ридолфи был флорентийским банкиром, который задумал свергнуть Елизавету, возвести на трон Марию после ее замужества за Норфолком, и вернуть в Англию католицизм.
Заговор был обречен на провал. Агенты были схвачены и подвергнуты пытке, и в скором времени раскрылось участие в заговоре Норфолка. Положение его было безнадежно. Уильям Сесил, теперь уже лорд Берли, высказал Елизавете, что Норфолка опасно далее оставлять в живых, и был поддержан Тайным Советом и Палатой общин.
Но королева опять не желала подписывать смертный приговор. Она была настолько опечалена необходимостью сделать это, что вновь заболела одной из своих таинственных хворей, которые выражались в мучительных болях. Боли в желудке можно было бы отнести за счет отравления, и, поскольку только что был раскрыт заговор, за жизнь королевы опасались. Но это оказалось одно из расстройств организма королевы, которое постигало ее всегда, когда ей предстояло совершить нечто неприятное. Я даже предполагала, что, глядя на принесенный ей на подпись смертный приговор, она, наверняка, вспоминала свою погибшую мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43