Прошу вас, не корите меня за то, что я совершила такую глупость! Я сама упрекаю себя в этом со вчерашнего вечера!
– Тогда перестаньте это делать! – ответил мистер Карлтонн. – Мене не волнует то, что Люсилла может влюбиться в него. В этом возрасте не испытывают настоящих чувств, а небольшой опыт ей не повредит. Меня беспокоит только, чтобы она не совершила какого-нибудь неблагоразумного поступка.
– Вам не кажется… мне только что пришло в голову, что вы могли бы, наверное, и сами сказать кое-что Килбрайду?
– Моя дорогая девочка, в этом нет ни малейшей необходимости. Он может флиртовать с ней, но дальше он не зайдет никогда, поверьте мне! Он не трус, но он в той же степени не хочет навлечь на себя риск ссоры со мной, в какой и мне бы самому не хотелось этого. Вы можете быть уверены, что я не стану делать ничего подобного, потому что ничто не сможет нанести большего ущерба репутации Люсиллы, чем скандал, который неизбежно в таком случае возникнет! Перестаньте же хмуриться! Вам это не идет! Я вижу, что леди Уичвуд пробирается к вам, поэтому нам лучше расстаться; она явно считает своим долгом вмешаться в нашу беседу! Интересно, какой, по ее мнению, вред я могу принести вам в таком переполненном людьми месте?
Глава 11
Мистер Карлтонн ошибся, предположив, что леди Уичвуд направляется к Эннис, чтобы защитить ее от него. Она выпила стакан теплой воды, поговорила с миссис Стинчкоумб и теперь хотела вернуться в «Кэмден-Плейс», чтобы вывести Тома на прогулку в небольшой парк рядом с домом. Поскольку леди Уичвуд всегда отличалась здравомыслием, соображение о том, что мистер Карлтонн может чем-то навредить Эннис, находясь в галерее, даже не приходила ей в голову. Мысль же о том, что мистер Карлтонн может втереться в доверие к Эннис и спровоцировать ее на какой-нибудь неблагоразумный поступок, леди Уичвуд сочла бы просто абсурдной. Беседуя с миссис Стинчкоумб, Амабел время от времени бросала украдкой взгляды на Эннис, и из увиденного она сделала вывод, что ее муж позволит своей тревоге за сестру завести его слишком далеко. После обеда леди Уичвуд решила написать Джоффри успокаивающее его письмо, и, когда они с Эннис вышли из галереи, она сказала:
– Я совершенно не представляю, моя дорогая, как могло взбрести Джоффри в голову, что этот неприятный человек избрал тебя объектом своих ухаживаний – если это, конечно, можно назвать ухаживаниями! Обещаю тебе, что отчитаю его как следует за то, что он посмел предположить, что ты, с твоей утонченностью, можешь воспылать страстью к такому грубому и совершенно негалантному человеку!
– Он исключительно невежлив, не так ли?
– О, ужасно! Я видела, что он рассердил тебя до крайности, и просто тряслась от страха, что ты сейчас выйдешь из себя, что конечно же нисколько не удивило бы меня, но было бы совершенно не к месту в галерее. Как огорчительно, что тебе приходится общаться с ним! Прости меня, если я скажу, что чем скорее он заберет Люсиллу из твоего дома, тем лучше для тебя! Из-за чего это он так сердился?
– Из-за Дениса Килбрайда, – ответила мисс Уичвуд спокойно, но при этом в ее глазах появился блеск, объяснить который было не так просто.
– Из-за Дениса Килбрайда? – переспросила леди Уичвуд, которая была слишком удивлена услышанным, чтобы заметить блеск в глазах Эннис и легкую улыбку на ее губах. – Почему, какое он имеет ко всему этому отношение?
– Слишком большое! – ответила мисс Уичвуд, печально улыбнувшись. – Боюсь, что он продвинулся довольно далеко в том, чтобы завоевать глупое сердечко Люсиллы, и, хотя вероятность этого, похоже, не волнует мистера Карлтонна, его беспокоит то, что вчера Люсилла прошла в сопровождении Килбрайда по всему городу от «Кэмден-Плейс» до «Лора-Плейс». Это было действительно неудачно, потому что их видели несколько человек, а если бы ты пожила хоть немного в Бате, Амабел, ты бы знала, что этот город – просто оранжерея для сплетен!
– Но, Эннис, нет ничего плохого в том, что джентльмен сопровождает девушку по городу среди бела дня, при том, что сзади идет ее горничная, а я уверена, что горничная Люсиллы шла вслед за ними! – запротестовала леди Уичвуд. – В конце концов, считается вполне приличным для джентльмена, если он везет девушку в своей коляске, или в фаэтоне, или в любом другом спортивном экипаже – и даже без горничной!
– Это вполне прилично, моя дорогая, но только не в том случае, если этот джентльмен – Денис Килбрайд! Самое безобидное, что можно о нем сказать, – отчаянный волокита, а худшее – записной охотник за приданым.
– О господи! – воскликнула, ужаснувшись, леди Уичвуд. – Я знаю, что Джоффри очень не нравилось, что Килбрайд ухаживал за тобой, когда мы втроем бывали в Лондоне. Он назвал его ненадежным и ветреным типом; и я вспоминаю, что он действительно сказал, что подозревает, будто Килбрайд рассчитывает найти богатую жену. Я тогда не очень обратила на это внимание, потому что Джоффри иногда преувеличивает, особенно если ему кто-то не нравится. Он тогда не хотел, чтобы я принимала его или приглашала на наши вечера. А вот когда в прошлом году Килбрайд навещал свою бабушку и заехал проездом в «Твайнем», Джоффри принял его чрезвычайно любезно.
– К этому времени Джоффри уже было известно, что его можно не бояться, я не поддамся на его уловки, – заметила Эннис. – Его принимают везде, даже в Бате! Отчасти из-за уважения, которое все испытывают к старой леди Килбрайд, а отчасти потому, что считают интересным собеседником, чье присутствие может оживить любой, даже самый скучный вечер. Лично мне он нравится, я приглашаю его на свои приемы и часто танцую с ним в Ассамблее, хотя не представляю худшей судьбы, чем оказаться связанной с ним узами на всю жизнь. И хотя, по мнению Джоффри, я склонна пренебрегать условностями, я все же слежу за тем, чтобы не встречаться с ним столь часто, чтобы дать повод даже самым суровым ревнителям приличий заявить, что я к нему неравнодушна! Поскольку я была знакома с ним еще до того, как приехала жить в Бат, он считается моим старым другом, и поэтому наши местные сплетники смотрят сквозь пальцы на его присутствие на моих вечерах, как и на неформальные отношения, существующие между нами. Но хотя я и не юная девушка и считается, что я не смогу при случае поставить его на место, просто злые языки тут же начнут работать, а это мне не нужно! Посему я не могу обвинить мистера Карлтонна в том, что он упрекал меня безосновательно.
– Все же я считаю это дерзостью с его стороны и надеюсь, что ты поставила его на место! – энергично заявила леди Уичвуд.
На это Эннис ничего не ответила, но подумала, что ей еще ни разу не удалось поставить мистера Карлтонна на место, несмотря на все ее попытки. И еще она подумала, что, пожалуй, не стоит обсуждать его характер со своей невесткой, потому что в этот момент ей пришла в голову весьма неприятная мысль: она поняла, что, как бы сильно она сама ни порицала его за недостатки, в ней тут же пробуждалось сильнейшее желание защитить его, как только эти недостатки начинал обсуждать кто-то другой. И мисс Уичвуд решила привлечь внимание Амабел к шляпке, выставленной в витрине модистки. Весь обратный путь до самого Аппер-Кэмден-Плейс они посвятили обсуждению последних причуд моды. Когда же леди Уичвуд увидела, как ее сынишка играет в саду с мисс Фарлоу в мячик, она с восторгом воскликнула:
– О, посмотри! Мария вывела Тома в сад! Вот уж добрая душа, Эннис!
– Да, и как бы мне хотелось избавиться от нее! – с чувством воскликнула Эннис.
– Избавиться? – потрясенно переспросила леди Уичвуд. – О, как ты можешь так говорить, дорогая? Да более милого и приятного человека не сыщешь! Ты наверняка шутишь!
– Нет, не шучу. Я считаю ее смертельно скучной.
– Она, конечно, не начитана и не так умна, как ты, – в раздумье произнесла мисс Уичвуд. – И слишком разговорчива. Джоффри называет ее пустомелей, а джентльмены, сама знаешь, не любят разговорчивых женщин, но при этом даже он признает, что у нее масса замечательных качеств.
– Ты что же, пытаешься убедить меня, что не считаешь ее скучной? – с вызовом просила Эннис.
– Конечно! Она действительно не кажется мне скучной. Ну, иногда она, конечно, бывает чересчур болтлива, но, в общем, мне интересно с ней разговаривать о тех вещах, которые совсем не интересуют тебя. Всякие мелочи о домашнем хозяйстве, о детях, и… новые рецепты, и все такое прочее! – Леди Уичвуд, мгновение поколебавшись, сказала: – Видишь ли, дорогая, я не так умна, как ты! И по правде говоря, я иногда задумываюсь, а не считаешь ли ты и меня смертельно скучной!
Эннис тут же принялась решительно отрицать это, чем заслужила благодарную улыбку леди Уичвуд, но в глубине души знала, хотя и любила свою невестку, что она часто наводит на нее ужасную скуку.
– Сестра, – вдруг произнесла Эннис торжественно, и в глазах ее блеснули шаловливые искорки, – я давно собиралась сделать тебе ценный подарок, и ты только что подсказала мне, как это сделать! Я подарю тебе Марию!
– Не будь смешной! – воскликнула, смеясь, леди Уичвуд. – Я и думать не могу о том, чтобы забрать ее у тебя!
На этом их беседа прекратилась, потому что Том, увидев мать и тетю, подбежал к ограде, чтобы поздороваться с ними. Леди Уичвуд вошла в сад, а Эннис направилась к дому. Люсилла осталась до вечера у Стинчкоумбов, и, поскольку миссис Стинчкоумб пообещала отправить Люсиллу в «Кэмден-Плейс» к обеду, мисс Уичвуд почувствовала большое облегчение. Она не могла не радоваться этому не только потому, что развлекать живую семнадцатилетнюю девушку оказалось более обременительным делом, чем она себе представляла, но и потому, что ей хотелось спокойно подумать о словах, сказанных сегодня ей мистером Карлтонном. Если она не ошиблась и правильно поняла значение загадочного высказывания мистера Карлтонна в галерее, он вроде бы собирался предложить ей выйти за него замуж. Если честно, то подобные мысли иногда приходили ей в голову, но лишь в форме догадки, подозрения, что ей удавалось прогнать без особого труда. Теперь, когда подозрение подтвердилось, она чувствовала себя захваченной врасплох, и ее раздражало осознание того, что происходящее лишило ее привычного самообладания, какое-то иное беспокойство одолевало ее. Эннис так долго прожила одна, что уже привыкла думать о себе, что она вышла из того возраста, когда женщины выходят замуж, более того, вышла и из возраста, когда можно в кого-нибудь влюбиться. Для нее стало ужасным потрясением, когда она обнаружила, что теперь уже не так уверена в этом. И тот факт, что теперь ее одолевают сомнения, очень рассердил Эннис, потому что она считала себя достаточно зрелой женщиной и трезвой, которая знает, чего хочет. Но грустная правда заключалась в том, что она сейчас этого как раз и не знала. Сердясь на себя, она в который раз думала, что мистер Карлтонн не обладает ни одной (за исключением состояния, которое ее не интересовало) из тех черт, которой должен был обладать претендент на руку и сердце леди, у которой было множество поклонников – красивых, галантных, с безупречными манерами и обаянием. Мистер Карлтонн не имел ни того, ни другого, ни третьего: попытка приписать ему хотя бы одно из этих достоинств вызывала у нее улыбку. В этот момент она подумала, что, возможно, именно отсутствие у него слащавости и привлекает к нему. Странно, но ведь это так и было – ни один из ее самых очаровательных поклонников ни на йоту не задел ее сердце. Она вспомнила одного из них, самого настойчивого, и подумала, что, если бы у нее не было собственных средств к существованию, она, наверное, приняла бы его предложение, потому что он ей в общем-то нравился и он наверняка стал бы неплохим мужем; но когда он сделал ей предложение, она не колеблясь отвергла его, не только не сожалея при этом о принятом решении, но и радуясь тому, что обстоятельства не вынудили ее принять его. Ей было жаль его, потому что он был отчаянно влюблен и так старался завоевать ее внимание.
Ее резкие выпады только заставляли его удвоить свои усилия. Он действительно был самым упорным ее поклонником, и как только она вспомнила то море внимания, которым он окружал ее, и сравнила его с поведением мистера Карлтонна, то невольно усмехнулась. Найти двух более непохожих друг на друга мужчин просто невозможно. Один из кожи вон лез, чтобы добиться ее любви; второй не делал ничего. По правде говоря, подумала мисс Уичвуд, он делал все, чтобы оттолкнуть ее от себя. Был безжалостно прямолинеен, часто груб. до неприличия, не делал ей комплиментов и не проявлял ни малейшего намерения угодить ей. Очень странное ухаживание – если это, конечно, было ухаживание, – и почему мысли о нем лишили ее покоя, что было действительно так, честно призналась она себе, ей было просто непонятно. Единственное пришедшее ей в голову объяснение – помешательство – было неприемлемо, а не придает ли она слишком большого значения тем немногим деталям, которые она сочла признаком того, что он влюбился в нее; может быть, они говорят лишь о его намерении пофлиртовать с ней. Впрочем, она отбросила эту мысль, едва она пришла ей в голову: мистер Карлтонн никогда даже не пытался ухаживать за ней, а все его поведение – без тени заигрывания – не было свойственно мужчине, который решил слегка пофлиртовать. Она подумала, что для ее душевного спокойствия было бы лучше, если бы он уехал в Лондон, но тут же поняла, что не хочет его отъезда. Но мисс Уичвуд так и не смогла решить, хочет ли стать его женой и что она скажет, если он все-таки сделает ей предложение. Эннис всегда считала, что, если ей посчастливится в жизни встретить мужчину, которому будет отдано ее сердце, она тут же узнает его. Но похоже, либо она ошибалась, либо мистер Карлтонн вовсе не был этим мужчиной.
С этими противоречивыми мыслями и чувствами Эннис спустилась вниз, чтобы присоединиться в столовой к леди Уичвуд и мисс Фарлоу, но она была слишком хорошо воспитана, чтобы позволить внутреннему смятению отразиться на ее лице либо на ее манерах. Дать возможность окружающим задавать тебе вопросы, на которые ты не имеешь ни малейшего желания отвечать, значило бы продемонстрировать достойную сожаления невоспитанность: истинная леди не должна демонстрировать то, что у нее на душе, и не может вести себя так, чтобы гости думали, будто ты страдаешь от депрессии или от жесточайшей головной боли. Поэтому ни леди Уичвуд, ни мисс Фарлоу не заподозрили, что Эннис не в настроении. Эннис слушала их беседу, вращавшуюся вокруг малозначительных обыденных проблем, отвечала на обращенные к ней вопросы, вставляла время от времени приходившие ей в голову замечания, и все это с приятной улыбкой, которая прекрасно скрывала от собеседниц ее полную незаинтересованность в их делах. Эннис давно уже привыкла поддерживать скучные беседы автоматически, думая совершенно о другом, а встав из-за стола, она вряд ли смогла бы ответить на вопрос, о чем же они все-таки разговаривали.
Леди Уичвуд всегда недолго отдыхала после ленча, перед тем как провести час со своими обожаемыми детьми. Мисс Фарлоу же, напротив, по причинам, которые она объясняла слишком часто и слишком подробно, никогда днем не отдыхала, и теперь она принялась энергично перечислять самые разнообразные дела, которыми она собиралась заняться. Помимо всего прочего, она собиралась починить сломанную игрушку Тома и заштопать прореху в оборке одного из своих платьев.
– И как это я могла порвать ее, я себе даже не представляю! – сокрушалась она. – Не могу припомнить, чтобы я зацепилась за что-то юбкой, и я всегда тщательно приподнимаю юбки, когда поднимаюсь по лестнице, так чтобы не наступить на них, и даже если бы я и наступила, то я бы непременно упала, и однажды, когда я была молодой и не думала ни о чем, так и вышло. А уж это бы я заметила точно, потому что я бы непременно ушиблась. Да, кстати, об ушибах, – добавила она жизнерадостно, – для меня всегда было загадкой, как можно ушибиться, даже не заметив этого! Это кажется мне совершенно невероятным, потому что, когда ударяешься обо что-то, это ужасно больно, но все-таки так иногда случается. Я хорошо помню…
Но мисс Уичвуд так и не узнала, что же так хорошо помнит ее кузина, потому что в этот момент она тихо выскользнула из комнаты и нашла убежище в библиотеке, где устроилась с намерением заняться своими счетами. Она и вправду решительно принялась за дело, но продвигалась она очень медленно, потому что ее мысли витали где-то вдалеке. Смуглое лицо мистера Карлтонна и его резкий голос постоянно отвлекали ее, так что она сбивалась со счета уже в середине колонки цифр и должна была начинать все сначала. После того как она получила в итоге три разных ответа, она просто вышла из себя и, забыв о приличиях, воскликнула:
– О, черт тебя побери! Не думай, что я люблю тебя. Это вовсе не так! Я тебя ненавижу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Тогда перестаньте это делать! – ответил мистер Карлтонн. – Мене не волнует то, что Люсилла может влюбиться в него. В этом возрасте не испытывают настоящих чувств, а небольшой опыт ей не повредит. Меня беспокоит только, чтобы она не совершила какого-нибудь неблагоразумного поступка.
– Вам не кажется… мне только что пришло в голову, что вы могли бы, наверное, и сами сказать кое-что Килбрайду?
– Моя дорогая девочка, в этом нет ни малейшей необходимости. Он может флиртовать с ней, но дальше он не зайдет никогда, поверьте мне! Он не трус, но он в той же степени не хочет навлечь на себя риск ссоры со мной, в какой и мне бы самому не хотелось этого. Вы можете быть уверены, что я не стану делать ничего подобного, потому что ничто не сможет нанести большего ущерба репутации Люсиллы, чем скандал, который неизбежно в таком случае возникнет! Перестаньте же хмуриться! Вам это не идет! Я вижу, что леди Уичвуд пробирается к вам, поэтому нам лучше расстаться; она явно считает своим долгом вмешаться в нашу беседу! Интересно, какой, по ее мнению, вред я могу принести вам в таком переполненном людьми месте?
Глава 11
Мистер Карлтонн ошибся, предположив, что леди Уичвуд направляется к Эннис, чтобы защитить ее от него. Она выпила стакан теплой воды, поговорила с миссис Стинчкоумб и теперь хотела вернуться в «Кэмден-Плейс», чтобы вывести Тома на прогулку в небольшой парк рядом с домом. Поскольку леди Уичвуд всегда отличалась здравомыслием, соображение о том, что мистер Карлтонн может чем-то навредить Эннис, находясь в галерее, даже не приходила ей в голову. Мысль же о том, что мистер Карлтонн может втереться в доверие к Эннис и спровоцировать ее на какой-нибудь неблагоразумный поступок, леди Уичвуд сочла бы просто абсурдной. Беседуя с миссис Стинчкоумб, Амабел время от времени бросала украдкой взгляды на Эннис, и из увиденного она сделала вывод, что ее муж позволит своей тревоге за сестру завести его слишком далеко. После обеда леди Уичвуд решила написать Джоффри успокаивающее его письмо, и, когда они с Эннис вышли из галереи, она сказала:
– Я совершенно не представляю, моя дорогая, как могло взбрести Джоффри в голову, что этот неприятный человек избрал тебя объектом своих ухаживаний – если это, конечно, можно назвать ухаживаниями! Обещаю тебе, что отчитаю его как следует за то, что он посмел предположить, что ты, с твоей утонченностью, можешь воспылать страстью к такому грубому и совершенно негалантному человеку!
– Он исключительно невежлив, не так ли?
– О, ужасно! Я видела, что он рассердил тебя до крайности, и просто тряслась от страха, что ты сейчас выйдешь из себя, что конечно же нисколько не удивило бы меня, но было бы совершенно не к месту в галерее. Как огорчительно, что тебе приходится общаться с ним! Прости меня, если я скажу, что чем скорее он заберет Люсиллу из твоего дома, тем лучше для тебя! Из-за чего это он так сердился?
– Из-за Дениса Килбрайда, – ответила мисс Уичвуд спокойно, но при этом в ее глазах появился блеск, объяснить который было не так просто.
– Из-за Дениса Килбрайда? – переспросила леди Уичвуд, которая была слишком удивлена услышанным, чтобы заметить блеск в глазах Эннис и легкую улыбку на ее губах. – Почему, какое он имеет ко всему этому отношение?
– Слишком большое! – ответила мисс Уичвуд, печально улыбнувшись. – Боюсь, что он продвинулся довольно далеко в том, чтобы завоевать глупое сердечко Люсиллы, и, хотя вероятность этого, похоже, не волнует мистера Карлтонна, его беспокоит то, что вчера Люсилла прошла в сопровождении Килбрайда по всему городу от «Кэмден-Плейс» до «Лора-Плейс». Это было действительно неудачно, потому что их видели несколько человек, а если бы ты пожила хоть немного в Бате, Амабел, ты бы знала, что этот город – просто оранжерея для сплетен!
– Но, Эннис, нет ничего плохого в том, что джентльмен сопровождает девушку по городу среди бела дня, при том, что сзади идет ее горничная, а я уверена, что горничная Люсиллы шла вслед за ними! – запротестовала леди Уичвуд. – В конце концов, считается вполне приличным для джентльмена, если он везет девушку в своей коляске, или в фаэтоне, или в любом другом спортивном экипаже – и даже без горничной!
– Это вполне прилично, моя дорогая, но только не в том случае, если этот джентльмен – Денис Килбрайд! Самое безобидное, что можно о нем сказать, – отчаянный волокита, а худшее – записной охотник за приданым.
– О господи! – воскликнула, ужаснувшись, леди Уичвуд. – Я знаю, что Джоффри очень не нравилось, что Килбрайд ухаживал за тобой, когда мы втроем бывали в Лондоне. Он назвал его ненадежным и ветреным типом; и я вспоминаю, что он действительно сказал, что подозревает, будто Килбрайд рассчитывает найти богатую жену. Я тогда не очень обратила на это внимание, потому что Джоффри иногда преувеличивает, особенно если ему кто-то не нравится. Он тогда не хотел, чтобы я принимала его или приглашала на наши вечера. А вот когда в прошлом году Килбрайд навещал свою бабушку и заехал проездом в «Твайнем», Джоффри принял его чрезвычайно любезно.
– К этому времени Джоффри уже было известно, что его можно не бояться, я не поддамся на его уловки, – заметила Эннис. – Его принимают везде, даже в Бате! Отчасти из-за уважения, которое все испытывают к старой леди Килбрайд, а отчасти потому, что считают интересным собеседником, чье присутствие может оживить любой, даже самый скучный вечер. Лично мне он нравится, я приглашаю его на свои приемы и часто танцую с ним в Ассамблее, хотя не представляю худшей судьбы, чем оказаться связанной с ним узами на всю жизнь. И хотя, по мнению Джоффри, я склонна пренебрегать условностями, я все же слежу за тем, чтобы не встречаться с ним столь часто, чтобы дать повод даже самым суровым ревнителям приличий заявить, что я к нему неравнодушна! Поскольку я была знакома с ним еще до того, как приехала жить в Бат, он считается моим старым другом, и поэтому наши местные сплетники смотрят сквозь пальцы на его присутствие на моих вечерах, как и на неформальные отношения, существующие между нами. Но хотя я и не юная девушка и считается, что я не смогу при случае поставить его на место, просто злые языки тут же начнут работать, а это мне не нужно! Посему я не могу обвинить мистера Карлтонна в том, что он упрекал меня безосновательно.
– Все же я считаю это дерзостью с его стороны и надеюсь, что ты поставила его на место! – энергично заявила леди Уичвуд.
На это Эннис ничего не ответила, но подумала, что ей еще ни разу не удалось поставить мистера Карлтонна на место, несмотря на все ее попытки. И еще она подумала, что, пожалуй, не стоит обсуждать его характер со своей невесткой, потому что в этот момент ей пришла в голову весьма неприятная мысль: она поняла, что, как бы сильно она сама ни порицала его за недостатки, в ней тут же пробуждалось сильнейшее желание защитить его, как только эти недостатки начинал обсуждать кто-то другой. И мисс Уичвуд решила привлечь внимание Амабел к шляпке, выставленной в витрине модистки. Весь обратный путь до самого Аппер-Кэмден-Плейс они посвятили обсуждению последних причуд моды. Когда же леди Уичвуд увидела, как ее сынишка играет в саду с мисс Фарлоу в мячик, она с восторгом воскликнула:
– О, посмотри! Мария вывела Тома в сад! Вот уж добрая душа, Эннис!
– Да, и как бы мне хотелось избавиться от нее! – с чувством воскликнула Эннис.
– Избавиться? – потрясенно переспросила леди Уичвуд. – О, как ты можешь так говорить, дорогая? Да более милого и приятного человека не сыщешь! Ты наверняка шутишь!
– Нет, не шучу. Я считаю ее смертельно скучной.
– Она, конечно, не начитана и не так умна, как ты, – в раздумье произнесла мисс Уичвуд. – И слишком разговорчива. Джоффри называет ее пустомелей, а джентльмены, сама знаешь, не любят разговорчивых женщин, но при этом даже он признает, что у нее масса замечательных качеств.
– Ты что же, пытаешься убедить меня, что не считаешь ее скучной? – с вызовом просила Эннис.
– Конечно! Она действительно не кажется мне скучной. Ну, иногда она, конечно, бывает чересчур болтлива, но, в общем, мне интересно с ней разговаривать о тех вещах, которые совсем не интересуют тебя. Всякие мелочи о домашнем хозяйстве, о детях, и… новые рецепты, и все такое прочее! – Леди Уичвуд, мгновение поколебавшись, сказала: – Видишь ли, дорогая, я не так умна, как ты! И по правде говоря, я иногда задумываюсь, а не считаешь ли ты и меня смертельно скучной!
Эннис тут же принялась решительно отрицать это, чем заслужила благодарную улыбку леди Уичвуд, но в глубине души знала, хотя и любила свою невестку, что она часто наводит на нее ужасную скуку.
– Сестра, – вдруг произнесла Эннис торжественно, и в глазах ее блеснули шаловливые искорки, – я давно собиралась сделать тебе ценный подарок, и ты только что подсказала мне, как это сделать! Я подарю тебе Марию!
– Не будь смешной! – воскликнула, смеясь, леди Уичвуд. – Я и думать не могу о том, чтобы забрать ее у тебя!
На этом их беседа прекратилась, потому что Том, увидев мать и тетю, подбежал к ограде, чтобы поздороваться с ними. Леди Уичвуд вошла в сад, а Эннис направилась к дому. Люсилла осталась до вечера у Стинчкоумбов, и, поскольку миссис Стинчкоумб пообещала отправить Люсиллу в «Кэмден-Плейс» к обеду, мисс Уичвуд почувствовала большое облегчение. Она не могла не радоваться этому не только потому, что развлекать живую семнадцатилетнюю девушку оказалось более обременительным делом, чем она себе представляла, но и потому, что ей хотелось спокойно подумать о словах, сказанных сегодня ей мистером Карлтонном. Если она не ошиблась и правильно поняла значение загадочного высказывания мистера Карлтонна в галерее, он вроде бы собирался предложить ей выйти за него замуж. Если честно, то подобные мысли иногда приходили ей в голову, но лишь в форме догадки, подозрения, что ей удавалось прогнать без особого труда. Теперь, когда подозрение подтвердилось, она чувствовала себя захваченной врасплох, и ее раздражало осознание того, что происходящее лишило ее привычного самообладания, какое-то иное беспокойство одолевало ее. Эннис так долго прожила одна, что уже привыкла думать о себе, что она вышла из того возраста, когда женщины выходят замуж, более того, вышла и из возраста, когда можно в кого-нибудь влюбиться. Для нее стало ужасным потрясением, когда она обнаружила, что теперь уже не так уверена в этом. И тот факт, что теперь ее одолевают сомнения, очень рассердил Эннис, потому что она считала себя достаточно зрелой женщиной и трезвой, которая знает, чего хочет. Но грустная правда заключалась в том, что она сейчас этого как раз и не знала. Сердясь на себя, она в который раз думала, что мистер Карлтонн не обладает ни одной (за исключением состояния, которое ее не интересовало) из тех черт, которой должен был обладать претендент на руку и сердце леди, у которой было множество поклонников – красивых, галантных, с безупречными манерами и обаянием. Мистер Карлтонн не имел ни того, ни другого, ни третьего: попытка приписать ему хотя бы одно из этих достоинств вызывала у нее улыбку. В этот момент она подумала, что, возможно, именно отсутствие у него слащавости и привлекает к нему. Странно, но ведь это так и было – ни один из ее самых очаровательных поклонников ни на йоту не задел ее сердце. Она вспомнила одного из них, самого настойчивого, и подумала, что, если бы у нее не было собственных средств к существованию, она, наверное, приняла бы его предложение, потому что он ей в общем-то нравился и он наверняка стал бы неплохим мужем; но когда он сделал ей предложение, она не колеблясь отвергла его, не только не сожалея при этом о принятом решении, но и радуясь тому, что обстоятельства не вынудили ее принять его. Ей было жаль его, потому что он был отчаянно влюблен и так старался завоевать ее внимание.
Ее резкие выпады только заставляли его удвоить свои усилия. Он действительно был самым упорным ее поклонником, и как только она вспомнила то море внимания, которым он окружал ее, и сравнила его с поведением мистера Карлтонна, то невольно усмехнулась. Найти двух более непохожих друг на друга мужчин просто невозможно. Один из кожи вон лез, чтобы добиться ее любви; второй не делал ничего. По правде говоря, подумала мисс Уичвуд, он делал все, чтобы оттолкнуть ее от себя. Был безжалостно прямолинеен, часто груб. до неприличия, не делал ей комплиментов и не проявлял ни малейшего намерения угодить ей. Очень странное ухаживание – если это, конечно, было ухаживание, – и почему мысли о нем лишили ее покоя, что было действительно так, честно призналась она себе, ей было просто непонятно. Единственное пришедшее ей в голову объяснение – помешательство – было неприемлемо, а не придает ли она слишком большого значения тем немногим деталям, которые она сочла признаком того, что он влюбился в нее; может быть, они говорят лишь о его намерении пофлиртовать с ней. Впрочем, она отбросила эту мысль, едва она пришла ей в голову: мистер Карлтонн никогда даже не пытался ухаживать за ней, а все его поведение – без тени заигрывания – не было свойственно мужчине, который решил слегка пофлиртовать. Она подумала, что для ее душевного спокойствия было бы лучше, если бы он уехал в Лондон, но тут же поняла, что не хочет его отъезда. Но мисс Уичвуд так и не смогла решить, хочет ли стать его женой и что она скажет, если он все-таки сделает ей предложение. Эннис всегда считала, что, если ей посчастливится в жизни встретить мужчину, которому будет отдано ее сердце, она тут же узнает его. Но похоже, либо она ошибалась, либо мистер Карлтонн вовсе не был этим мужчиной.
С этими противоречивыми мыслями и чувствами Эннис спустилась вниз, чтобы присоединиться в столовой к леди Уичвуд и мисс Фарлоу, но она была слишком хорошо воспитана, чтобы позволить внутреннему смятению отразиться на ее лице либо на ее манерах. Дать возможность окружающим задавать тебе вопросы, на которые ты не имеешь ни малейшего желания отвечать, значило бы продемонстрировать достойную сожаления невоспитанность: истинная леди не должна демонстрировать то, что у нее на душе, и не может вести себя так, чтобы гости думали, будто ты страдаешь от депрессии или от жесточайшей головной боли. Поэтому ни леди Уичвуд, ни мисс Фарлоу не заподозрили, что Эннис не в настроении. Эннис слушала их беседу, вращавшуюся вокруг малозначительных обыденных проблем, отвечала на обращенные к ней вопросы, вставляла время от времени приходившие ей в голову замечания, и все это с приятной улыбкой, которая прекрасно скрывала от собеседниц ее полную незаинтересованность в их делах. Эннис давно уже привыкла поддерживать скучные беседы автоматически, думая совершенно о другом, а встав из-за стола, она вряд ли смогла бы ответить на вопрос, о чем же они все-таки разговаривали.
Леди Уичвуд всегда недолго отдыхала после ленча, перед тем как провести час со своими обожаемыми детьми. Мисс Фарлоу же, напротив, по причинам, которые она объясняла слишком часто и слишком подробно, никогда днем не отдыхала, и теперь она принялась энергично перечислять самые разнообразные дела, которыми она собиралась заняться. Помимо всего прочего, она собиралась починить сломанную игрушку Тома и заштопать прореху в оборке одного из своих платьев.
– И как это я могла порвать ее, я себе даже не представляю! – сокрушалась она. – Не могу припомнить, чтобы я зацепилась за что-то юбкой, и я всегда тщательно приподнимаю юбки, когда поднимаюсь по лестнице, так чтобы не наступить на них, и даже если бы я и наступила, то я бы непременно упала, и однажды, когда я была молодой и не думала ни о чем, так и вышло. А уж это бы я заметила точно, потому что я бы непременно ушиблась. Да, кстати, об ушибах, – добавила она жизнерадостно, – для меня всегда было загадкой, как можно ушибиться, даже не заметив этого! Это кажется мне совершенно невероятным, потому что, когда ударяешься обо что-то, это ужасно больно, но все-таки так иногда случается. Я хорошо помню…
Но мисс Уичвуд так и не узнала, что же так хорошо помнит ее кузина, потому что в этот момент она тихо выскользнула из комнаты и нашла убежище в библиотеке, где устроилась с намерением заняться своими счетами. Она и вправду решительно принялась за дело, но продвигалась она очень медленно, потому что ее мысли витали где-то вдалеке. Смуглое лицо мистера Карлтонна и его резкий голос постоянно отвлекали ее, так что она сбивалась со счета уже в середине колонки цифр и должна была начинать все сначала. После того как она получила в итоге три разных ответа, она просто вышла из себя и, забыв о приличиях, воскликнула:
– О, черт тебя побери! Не думай, что я люблю тебя. Это вовсе не так! Я тебя ненавижу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32