А куда нам деваться? С одной стороны лес, с другой стороны достаточно крутая железнодорожная насыпь… На фоне танцующих, грациозных вихрей даже планеры казались игрушечными, но при этом бешеная воздушная круговерть совершенно не задевала их. В прозрачных кабинах, стилизованных под драконьи морды, сидело по одному пилоту. Снизу можно было различить только силуэты. И тонкие, почти прозрачные, иллюзорные нити, протянутые между демоноидами и их создателями… Единственное уязвимое место этого тандема. Всего один точный удар. Но на такой скорости и с такого расстояния не попасть…
Зато лесу не надо было целиться. Внезапно один из «драконов», неосторожно оказавшийся над краем древесной щетины, нелепо дернул крыльями, завертелся, теряя высоту, и еще в полете разом смялся, как картонная игрушка. А затем рухнул на деревья. Потерявший управление смерч ринулся было за своим создателем, врезавшись в чащу гигантской газонокосилкой, взметывая вверх сотни обрубленных ветвей и ворохи листвы, но почти сразу же схлопнулся. Только по вершинам прошла волна пыльного воздуха…
Нас толкнуло остаточным воздействием. Незнакомая сила пахла родниковой водой, древесиной и гнилью.
– Что там? – встревоженно спросил Герайд. – Лес?
Ему никто не ответил. Пилот второго планера, не решившись последовать за напарником, сделал круг над шоссе, напротив того места, где пал его коллега, и вдруг обезумел. Прозрачные нити управления набухли, как вены, наливаясь пурпуром. Подвластный ему демоноид вырос сразу раза в три, едва ли не захватывая низко ползущие облака. Борозда, остающаяся за ним, распахивала шоссейное покрытие, будто жирный чернозем. Лес вокруг гнулся и колыхался.
– Быстрее! – вскрикнула Ксения, расширенными глазами глядя на гигантскую воронку.
Герайд издал обрадованное восклицание, заметив просеку в сплошной массе деревьев. Вправо от шоссе в лес уходила дорога. «Кентавр» выписал лихую дугу, скрежеща тормозами и шинами, и устремился под защиту деревьев.
Мы ощущали себя в безопасности буквально считанные секунды. Надежда, что пилот планера не сунется следом, памятуя о судьбе своего коллеги, растаяла, так и не оформившись до конца. Потому что пилот сверху видел то, что не видели мы…
Лес сразу же кончился. Его и не было толком – так, полоска, перемычка между чащей справа и зарослями слева. Рачительным владельцам фермы показалось удобнее проложить дорогу именно здесь, чтобы иметь дополнительный выезд на поля за селением. И, миновав узкую лесополосу, мы снова выскочили на открытое пространство. А двигавшийся следом смерч даже подновил и расширил порядком заброшенную просеку, продергав часть деревьев, будто сорняки с грядки.
Ферма и овраг оказались далеко справа. До леса слева добираться еще дальше. Ближе всего – заросли напротив, но чтобы добраться до них, надо напрямик пересечь всю долину по бездорожью, полям и оросительным канавам…
Герайд шипел, как раскаленный утюг, пуская под днище машины очередной бугор. Нас встряхивало так, что щелкали зубы. Рессоры машины отчаянно стонали…
Воздух пах грозой. Запах электричества от близкого демоноида перебивал даже вонь горючего и пыли. Чудовище практически наступало на бампер. Теперь уже приходилось задирать голову, чтобы рассмотреть его размытую макушку и угловатые очертания снующего вокруг планера. Но стоило высунуться из машины, как лицо опаляло нестерпимым колючим жаром. При этом ветер скреб кожу. Даже лак на капоте «кентавра» стал шероховатым и матовым.
Щурясь и сплевывая набившийся в рот песок, я рухнул обратно на сиденье. Бессмысленно… Мне не хватает собственных сил, чтобы попытаться достать любую из управляющих нитей. Слишком силен ток хаотической энергии, исходящей от демоноида. Он отклонит одиночный удар, а на второй резерва все равно не хватит…
С сухим треском горсть щебня срикошетила от заднего стекла машины, оставив после себя паутину трещин. Ксения, тоже выглянувшая было наружу, с глухим вскриком отшатнулась в глубь салона, прижимая ладонь к царапине над бровью. Лицо ее исказилось болью и досадой.
– …Не выходит! – невнятно пожаловалась она. – Трясет… Никак не могу попасть…
Герайд прорычал что-то сквозь зубы. Из-за забивающей уши свистопляски его реплику разобрать толком не удалось. Кажется, он просил девушку больше не высовываться.
Очень разумная просьба. Ей высовываться как раз ни к чему…
Я приблизился к неистовой Ксении, пытавшейся унять кровь с таким решительным видом, что сразу становилось ясно – в ее намерения мирное ожидание своей участи в безопасном салоне автомобиля не входит. Пока не поздно, следовало перехватить инициативу.
– Ксень, мне нужна твоя помощь…
К счастью, ни долго объяснять, ни уговаривать ее не пришлось. Даже напротив, темно-синие от избытка эмоций и боли глаза внезапно просияли лазурью. И в них явственно расцвело облегчение.
– Вы что там затеяли? – встревожился Герайд, пытаясь обернуться. Машину тряхнуло так, что мы попадали друг на друга.
– Веди ровнее, – свирепым шепотом велел я, представив, что то же самое случилось бы на несколько минут позже. И повторил, обращаясь к Ксении, заключительную фразу: – …сразу, как только сожму руку. И ни мгновением позже.
Она сосредоточенно кивнула.
От непрерывной болтанки меня порядком мутило, но выброс адреналина в кровь позволил мобилизовать все резервы организма и собраться, оставив болезнь на потом. Высунувшись на половину корпуса из окна (к счастью, у «кентавра» большие окна), я постарался устроиться как можно удобнее, чтобы гасить вибрацию и толчки… Уши разом заложило. Ветер вцепился в новую жертву, обрадованно дернул, попытавшись выдрать из безопасной норы. В месиве воздуха, пыли, мусора выбрать нужные линии оказалось не так просто, хотя набухшие багровые нити управления проступали даже через мутную плоть демоноида, словно пульсирующие артерии. На глаза расчет минимален, веки уже шершавы от набившегося песка… Остается рассчитывать на инстинкт и на то, что стрелки называют «целиться сердцем».
Демоноид ликовал. Озон, пыль, нерожденный дождь… Песня свободы и голода…
Жгучая, тугая плетеная нить пляшет от напряжения, как вольтова дуга, изгибается, трепещет… На одном конце стиснувший зубы, гневный человечек. На другом – смеющаяся тварь, полустихия-полудемон.
Протягивая руку словно в другое измерение, я отыскиваю узкую, теплую ладонь, послушно сомкнувшую пальцы вокруг моего запястья. Легким, надежным кольцом.
На долю секунды обе багровые дуги управляющих нитей перекрестились, сошлись в точке прицела.
«Бей!»…
Ветер мгновенно срывает с губ приказ, машинально продублированный вслух, и уносит прочь. Кольцо невидимых пальцев вокруг моего запястья сжимается в ответ, и через меня бьет чужая сила… Точно в прицел, в схождение двух дуг… Сверкающая, искристая, пахнущая мятой и снегом, выжигающая раскаленным добела металлом и леденящая студеным горным потоком… Чужая и одновременно знакомая, как давнее воспоминание…
В перекрестье багровых дуг распустился ослепительный цветок. Управляющие нити разом лопнули. Безумный ликующий рев обрушился на нас, оглушил, забивая уши рокотом и воем. Казалось, что смерч застыл на долю мгновения, а затем принялся вращаться в обратную сторону, теряя куски своей плоти. Воздух вперемешку с землей взбили гигантским миксером. В глотке запершило от трухи, и мучительный кашель вывернул наизнанку. Судорожно вцепившись в скользкое от пыли железо, я пытался удержать равновесие, глотая новые порции мутной взвеси. Меня неожиданно сильно рвануло внутрь машины за мгновение до того, как тяжелый «кентавр» подхватило и проволокло по воздуху шагов на двадцать.
Хрясь!.. Бум!.. Затрещали отчаянно рессоры… Захлебнулся и затих двигатель.
Навалилась тишина.
– А вот не зря продавец советовал мне «кентавр»… – охрипло пробормотал Герайд, с усилием разжимая пальцы, вцепившиеся в руль. – Терпеливая, сказал, техника…
Оседали тучи пыли. С глухим шорохом сыпались мелкие комья, выдранные с корнем пучки травы и разнообразный мусор. С грохотом рухнула на капот и скользнула вниз доска с залихватски торчащим здоровенным гвоздем. Заднее стекло помутнело и наполовину раскрошилось; через дыру в нем можно было увидеть взъерошенное поле, обломки одинокого сарая и планер, на бреющем полете уходящий к дороге… А еще автомобиль, неторопливо объезжающий свежеобразованную рытвину (кажется, это был тот же самый, что и на шоссе).
– И вон там, – шепотом подсказала Ксения, кивнув в сторону оврага.
Оттуда не спеша поднималась стайка бумажных змеев.
И мы понеслись дальше. «Кентавр» и впрямь оказался терпеливой и упорной скотинкой. Прыгал по ухабам, скрипя всеми членами, пыхтел перегревшимся двигателем, но разваливаться не спешил.
То, что издалека показалось мне сизым или серым лесом на севере, при сближении превратилось в плантацию «русалочьей пряжи». Зараженные паразитом деревья – черные, высохшие, покрытые длинными клочьями белесых и серебристых волокон, – высились правильными, искусственно выпрямленными рядами. И подлесок почти отсутствовал. Так что «кентавру» даже не пришлось искать дорогу. Мы просто втиснулись между стволами и помчались по упругой болотистой земле… Впрочем, это сильно сказано. На самом деле – поползли, периодически съезжая в промоины. Автомобиль преследователей упорно держался на хвосте, порядком действуя на нервы.
– Направо!.. Левее!.. Смотри, куда едешь!.. Осторожно!..
Герайд, отмахивался от советов, сыпля заклятиями для расчистки пути вперемешку с ругательствами, отчего чары не срабатывали или срабатывали не так, как надо. Чем глубже мы забирались в заросли, тем плотнее обступали деревья, тем гуще становилась «русалочья пряжа», тем больше деревьев, облепленных паразитом, не выдерживали его вес и валились поперек пути. Проезд сужался, и вскоре пришлось протискиваться между стволами, обдирая остатки краски с машины. Ксения перебралась за руль, чтобы мы с Герайдом могли в случае необходимости выталкивать машину.
Преследователи настигали. Выпрыгнув в очередной раз, чтобы качнуть засевший в рытвине «кентавр», мы едва успели сигануть за его корпус, почуяв в сыром, насыщенном сладковатой гнилью воздухе привкус серы еще до того, как нас опалило жаром ширекругов , пущенных невидимым магом. Вспыхнули и занялись сухим зеленоватым пламенем волокна «пряжи». Затрещала влажная труха деревьев. Огонь тек вниз и разливался новыми широкими кольцами.
Роща вздрогнула. Между деревьями пополз невнятный, нечеловеческий шепот. Все вокруг напряглось и беспорядочно зашевелилось. Из земли толчками выплеснулась черная жидкость. Ширекруги растревожили нечто дремавшее в этих зарослях.
Несколько мгновений мы, ошалело стирая с лиц грязь, прислушивались, а затем «кентавр» внезапно пополз наклонно, скатываясь в ложбину, понесся вниз тяжело и неотвратимо, увлекая за собой пласты влажного дерна и нас обоих, попадавших и покатившихся следом за ним.
Видимо, я все-таки ударился головой… И от удара окончательно утратил связь с реальностью, потому что дальнейшие события воспринимал тяжело и с мучительным, тягостным запаздыванием, как в бреду…
Кажется, мы выталкивали «кентавра», оскальзываясь и переругиваясь… Кажется, Ксения плела из «пряжи» странного вида косы, и по пальцам ее текла кровь… Кажется, земля раскрывалась перед нами тысячами зловонных глоток…
Отчетливо помню, как оживший «кентавр» скачет, не разбирая пути, между деревьями и на водительском месте никого нет… Еще помню, как Герайд пытается наложить неприкасаемость на машину (а мы с Ксенией бурно протестуем, но звуки гаснут в вязком воздухе и искажаются до неузнаваемости) – и через пару минут заклятый автомобиль прочно и надолго заклинивает между стволами, а наложенное на него заклинание становится видимым и смахивает на корявую, шипастую броню, которую приходится отдирать кусками, чтобы протиснуться…
19
…Над массивной круглой столешницей из каменной древесины покачивается кованый старинный фонарь, отбрасывая причудливые тени на ее черную и гладкую от тысяч прикосновений поверхность. Если присмотреться, половина этих теней сливается с узором на поверхности стола, рождая знакомые и полузнакомые очертания рун. При желании руны можно сложить в слова и фразы… Только желания нет.
Натопленная печь истекает томным, обволакивающим жаром. Из прорехи в крыше прямо над головой тянет холодом. В печи за приоткрытой дверцей лениво возится огневица. А через дыру в крыше в дом заглядывает, щурясь лунным глазом, равнодушная ночь.
Пахнет хлебом, сухими травами, яблоками, дегтем и дымом…
– …Это все равно как лиса сменила бы шкурку и стала бы рысью… – Женский хрипловатый, чуть шершавый голос ткет в тишине нить неспешного разговора. – Даже отрасти она себе кисточки на ушах и научись лазать по деревьям, разве это сделало бы ее рысью? Или если бы одуванчик захотел стать ландышем. Разве прижился бы он в тени? Ему придется поменять свою суть, чтобы стать иным… А разве человек может сменить свой характер, свой нрав, самого себя, если захочет?..
– Человек не одуванчик. Если захочет – сможет. – Второй голос моложе, звонче – игла, за которой тянется нить беседы.
– Наверное, так… Но тогда это будет совсем другой человек… Цвет своей силы сменить легко. Достаточно стать другим человеком. Все остальные способы – шарлатанство.
– Вам же удалось…
– Нет. Мне удалась подделка… Как иногда одному художнику удается сделать вещь в манере другого. Но этот способ годится лишь для тех, кто настолько ничтожен, что способен только к копированию, не имея собственного почерка… Либо для тех, кто настолько талантлив, что способен перенять любую манеру. Но тогда его собственный дар станет ежедневно убивать его, ища выхода… Кто готов к такой жизни? У меня не хватило сил…
Узор чужого разговора легко касается поверхности сознания, скользит мимо и прочь, не оставляя даже ряби. Как рисунок опавших листьев на поверхности пруда. А под черным блестящим зеркалом клубится непроглядная, стылая муть… Стоит пошевелиться, как эта тошнотворная мгла поднимется со дна.
Я сижу за столом, уронив голову на руки. Прямо возле локтя стоит глиняная кружка. Ноздри щекочет дурманящий аромат. В кружке тепло, вкусно и терпко… Но даже дотянуться до нее сил нет.
На стене напротив, на книжной полке, опасно покосившейся под тяжестью здоровенных фолиантов, устроился сытый черно-белый кот. Кот жмурит человеческие голубые глаза и задумчиво усмехается.
Дышать тяжело, словно песок и пыль сгинувших смерчей так и осели в глотке и легких. И кашель пробивается мучительный, злобный. Задавить его не удается. Голоса извне стихают ненадолго и возвращаются, меняя интонацию.
– …Больницу.
Слово тревожное и неприятное. Оно, как гарпун, пронзает и баламутит стоячую воду сознания. Я дергаюсь, озираясь на источник беспокойства… Реальность рассыпается ощущениями, расслаивается на невидимые течения. Здесь холодно, здесь – тепло. Здесь зыбко, здесь спокойно. Здесь темно, а здесь прозрачно до звона…
Большая комната, завешенная глубокими, складчатыми тенями. Больше скрыто, чем на виду. Фонарь над столом избирательно выхватывает из тьмы предметы. Корзину с белыми налитыми яблоками с атласно-гладкой кожицей. Они источают одуряющий аромат. Домотканый половичок на полу, украшенный узором «сумеречных птиц». Правой ногой я касаюсь его краешка, и проклятые птицы одновременно заснули, спрятав голову под крыло… Плохи мои дела. Птицы чувствуют близкую смерть.
…Тени передвигаются. Вот один из смутных силуэтов, омытый светом фонаря, светлеет и превращается во встревоженную Ксению. Широко распахнутые глаза – черные цветы на снегу… Пахнет лимонной мятой.
– …Выпей, – глиняная кружка оказывается в моих руках, перебивая аромат мяты.
Жидкость в кружке горячая, пряная и горькая.
– Не надо… в больницу, – выговорил я, с отвращением выплевывая колючее, беспокоящее слово.
Они меня не слышат, потому что ни звука не пробивается через растрескавшиеся губы, саднящие от горького напитка.
Из сумрака выступает вторая тень. Невысокая пожилая женщина с темной, глянцевой кожей, аккуратно собранными седыми волосами и с выматывающим взглядом. От нее исходит мощь и незримая опасность – абстрактная, как от смертоносного оружия. И как оружие – она невзрачна.
– Воспаление легких, скорее всего, – говорит женщина задумчиво. – И целый букет к нему в комплекте… К тому же к нему пришит призрак. Тени тянут жизнь из живых…
– Призрак? – непонимающе и недоверчиво переспросила Ксения.
– …Ему нужен сильный и опытный целитель.
– Нельзя в больницу, – тихо отозвалась Ксения.
– Ну тогда он погибнет.
– Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Зато лесу не надо было целиться. Внезапно один из «драконов», неосторожно оказавшийся над краем древесной щетины, нелепо дернул крыльями, завертелся, теряя высоту, и еще в полете разом смялся, как картонная игрушка. А затем рухнул на деревья. Потерявший управление смерч ринулся было за своим создателем, врезавшись в чащу гигантской газонокосилкой, взметывая вверх сотни обрубленных ветвей и ворохи листвы, но почти сразу же схлопнулся. Только по вершинам прошла волна пыльного воздуха…
Нас толкнуло остаточным воздействием. Незнакомая сила пахла родниковой водой, древесиной и гнилью.
– Что там? – встревоженно спросил Герайд. – Лес?
Ему никто не ответил. Пилот второго планера, не решившись последовать за напарником, сделал круг над шоссе, напротив того места, где пал его коллега, и вдруг обезумел. Прозрачные нити управления набухли, как вены, наливаясь пурпуром. Подвластный ему демоноид вырос сразу раза в три, едва ли не захватывая низко ползущие облака. Борозда, остающаяся за ним, распахивала шоссейное покрытие, будто жирный чернозем. Лес вокруг гнулся и колыхался.
– Быстрее! – вскрикнула Ксения, расширенными глазами глядя на гигантскую воронку.
Герайд издал обрадованное восклицание, заметив просеку в сплошной массе деревьев. Вправо от шоссе в лес уходила дорога. «Кентавр» выписал лихую дугу, скрежеща тормозами и шинами, и устремился под защиту деревьев.
Мы ощущали себя в безопасности буквально считанные секунды. Надежда, что пилот планера не сунется следом, памятуя о судьбе своего коллеги, растаяла, так и не оформившись до конца. Потому что пилот сверху видел то, что не видели мы…
Лес сразу же кончился. Его и не было толком – так, полоска, перемычка между чащей справа и зарослями слева. Рачительным владельцам фермы показалось удобнее проложить дорогу именно здесь, чтобы иметь дополнительный выезд на поля за селением. И, миновав узкую лесополосу, мы снова выскочили на открытое пространство. А двигавшийся следом смерч даже подновил и расширил порядком заброшенную просеку, продергав часть деревьев, будто сорняки с грядки.
Ферма и овраг оказались далеко справа. До леса слева добираться еще дальше. Ближе всего – заросли напротив, но чтобы добраться до них, надо напрямик пересечь всю долину по бездорожью, полям и оросительным канавам…
Герайд шипел, как раскаленный утюг, пуская под днище машины очередной бугор. Нас встряхивало так, что щелкали зубы. Рессоры машины отчаянно стонали…
Воздух пах грозой. Запах электричества от близкого демоноида перебивал даже вонь горючего и пыли. Чудовище практически наступало на бампер. Теперь уже приходилось задирать голову, чтобы рассмотреть его размытую макушку и угловатые очертания снующего вокруг планера. Но стоило высунуться из машины, как лицо опаляло нестерпимым колючим жаром. При этом ветер скреб кожу. Даже лак на капоте «кентавра» стал шероховатым и матовым.
Щурясь и сплевывая набившийся в рот песок, я рухнул обратно на сиденье. Бессмысленно… Мне не хватает собственных сил, чтобы попытаться достать любую из управляющих нитей. Слишком силен ток хаотической энергии, исходящей от демоноида. Он отклонит одиночный удар, а на второй резерва все равно не хватит…
С сухим треском горсть щебня срикошетила от заднего стекла машины, оставив после себя паутину трещин. Ксения, тоже выглянувшая было наружу, с глухим вскриком отшатнулась в глубь салона, прижимая ладонь к царапине над бровью. Лицо ее исказилось болью и досадой.
– …Не выходит! – невнятно пожаловалась она. – Трясет… Никак не могу попасть…
Герайд прорычал что-то сквозь зубы. Из-за забивающей уши свистопляски его реплику разобрать толком не удалось. Кажется, он просил девушку больше не высовываться.
Очень разумная просьба. Ей высовываться как раз ни к чему…
Я приблизился к неистовой Ксении, пытавшейся унять кровь с таким решительным видом, что сразу становилось ясно – в ее намерения мирное ожидание своей участи в безопасном салоне автомобиля не входит. Пока не поздно, следовало перехватить инициативу.
– Ксень, мне нужна твоя помощь…
К счастью, ни долго объяснять, ни уговаривать ее не пришлось. Даже напротив, темно-синие от избытка эмоций и боли глаза внезапно просияли лазурью. И в них явственно расцвело облегчение.
– Вы что там затеяли? – встревожился Герайд, пытаясь обернуться. Машину тряхнуло так, что мы попадали друг на друга.
– Веди ровнее, – свирепым шепотом велел я, представив, что то же самое случилось бы на несколько минут позже. И повторил, обращаясь к Ксении, заключительную фразу: – …сразу, как только сожму руку. И ни мгновением позже.
Она сосредоточенно кивнула.
От непрерывной болтанки меня порядком мутило, но выброс адреналина в кровь позволил мобилизовать все резервы организма и собраться, оставив болезнь на потом. Высунувшись на половину корпуса из окна (к счастью, у «кентавра» большие окна), я постарался устроиться как можно удобнее, чтобы гасить вибрацию и толчки… Уши разом заложило. Ветер вцепился в новую жертву, обрадованно дернул, попытавшись выдрать из безопасной норы. В месиве воздуха, пыли, мусора выбрать нужные линии оказалось не так просто, хотя набухшие багровые нити управления проступали даже через мутную плоть демоноида, словно пульсирующие артерии. На глаза расчет минимален, веки уже шершавы от набившегося песка… Остается рассчитывать на инстинкт и на то, что стрелки называют «целиться сердцем».
Демоноид ликовал. Озон, пыль, нерожденный дождь… Песня свободы и голода…
Жгучая, тугая плетеная нить пляшет от напряжения, как вольтова дуга, изгибается, трепещет… На одном конце стиснувший зубы, гневный человечек. На другом – смеющаяся тварь, полустихия-полудемон.
Протягивая руку словно в другое измерение, я отыскиваю узкую, теплую ладонь, послушно сомкнувшую пальцы вокруг моего запястья. Легким, надежным кольцом.
На долю секунды обе багровые дуги управляющих нитей перекрестились, сошлись в точке прицела.
«Бей!»…
Ветер мгновенно срывает с губ приказ, машинально продублированный вслух, и уносит прочь. Кольцо невидимых пальцев вокруг моего запястья сжимается в ответ, и через меня бьет чужая сила… Точно в прицел, в схождение двух дуг… Сверкающая, искристая, пахнущая мятой и снегом, выжигающая раскаленным добела металлом и леденящая студеным горным потоком… Чужая и одновременно знакомая, как давнее воспоминание…
В перекрестье багровых дуг распустился ослепительный цветок. Управляющие нити разом лопнули. Безумный ликующий рев обрушился на нас, оглушил, забивая уши рокотом и воем. Казалось, что смерч застыл на долю мгновения, а затем принялся вращаться в обратную сторону, теряя куски своей плоти. Воздух вперемешку с землей взбили гигантским миксером. В глотке запершило от трухи, и мучительный кашель вывернул наизнанку. Судорожно вцепившись в скользкое от пыли железо, я пытался удержать равновесие, глотая новые порции мутной взвеси. Меня неожиданно сильно рвануло внутрь машины за мгновение до того, как тяжелый «кентавр» подхватило и проволокло по воздуху шагов на двадцать.
Хрясь!.. Бум!.. Затрещали отчаянно рессоры… Захлебнулся и затих двигатель.
Навалилась тишина.
– А вот не зря продавец советовал мне «кентавр»… – охрипло пробормотал Герайд, с усилием разжимая пальцы, вцепившиеся в руль. – Терпеливая, сказал, техника…
Оседали тучи пыли. С глухим шорохом сыпались мелкие комья, выдранные с корнем пучки травы и разнообразный мусор. С грохотом рухнула на капот и скользнула вниз доска с залихватски торчащим здоровенным гвоздем. Заднее стекло помутнело и наполовину раскрошилось; через дыру в нем можно было увидеть взъерошенное поле, обломки одинокого сарая и планер, на бреющем полете уходящий к дороге… А еще автомобиль, неторопливо объезжающий свежеобразованную рытвину (кажется, это был тот же самый, что и на шоссе).
– И вон там, – шепотом подсказала Ксения, кивнув в сторону оврага.
Оттуда не спеша поднималась стайка бумажных змеев.
И мы понеслись дальше. «Кентавр» и впрямь оказался терпеливой и упорной скотинкой. Прыгал по ухабам, скрипя всеми членами, пыхтел перегревшимся двигателем, но разваливаться не спешил.
То, что издалека показалось мне сизым или серым лесом на севере, при сближении превратилось в плантацию «русалочьей пряжи». Зараженные паразитом деревья – черные, высохшие, покрытые длинными клочьями белесых и серебристых волокон, – высились правильными, искусственно выпрямленными рядами. И подлесок почти отсутствовал. Так что «кентавру» даже не пришлось искать дорогу. Мы просто втиснулись между стволами и помчались по упругой болотистой земле… Впрочем, это сильно сказано. На самом деле – поползли, периодически съезжая в промоины. Автомобиль преследователей упорно держался на хвосте, порядком действуя на нервы.
– Направо!.. Левее!.. Смотри, куда едешь!.. Осторожно!..
Герайд, отмахивался от советов, сыпля заклятиями для расчистки пути вперемешку с ругательствами, отчего чары не срабатывали или срабатывали не так, как надо. Чем глубже мы забирались в заросли, тем плотнее обступали деревья, тем гуще становилась «русалочья пряжа», тем больше деревьев, облепленных паразитом, не выдерживали его вес и валились поперек пути. Проезд сужался, и вскоре пришлось протискиваться между стволами, обдирая остатки краски с машины. Ксения перебралась за руль, чтобы мы с Герайдом могли в случае необходимости выталкивать машину.
Преследователи настигали. Выпрыгнув в очередной раз, чтобы качнуть засевший в рытвине «кентавр», мы едва успели сигануть за его корпус, почуяв в сыром, насыщенном сладковатой гнилью воздухе привкус серы еще до того, как нас опалило жаром ширекругов , пущенных невидимым магом. Вспыхнули и занялись сухим зеленоватым пламенем волокна «пряжи». Затрещала влажная труха деревьев. Огонь тек вниз и разливался новыми широкими кольцами.
Роща вздрогнула. Между деревьями пополз невнятный, нечеловеческий шепот. Все вокруг напряглось и беспорядочно зашевелилось. Из земли толчками выплеснулась черная жидкость. Ширекруги растревожили нечто дремавшее в этих зарослях.
Несколько мгновений мы, ошалело стирая с лиц грязь, прислушивались, а затем «кентавр» внезапно пополз наклонно, скатываясь в ложбину, понесся вниз тяжело и неотвратимо, увлекая за собой пласты влажного дерна и нас обоих, попадавших и покатившихся следом за ним.
Видимо, я все-таки ударился головой… И от удара окончательно утратил связь с реальностью, потому что дальнейшие события воспринимал тяжело и с мучительным, тягостным запаздыванием, как в бреду…
Кажется, мы выталкивали «кентавра», оскальзываясь и переругиваясь… Кажется, Ксения плела из «пряжи» странного вида косы, и по пальцам ее текла кровь… Кажется, земля раскрывалась перед нами тысячами зловонных глоток…
Отчетливо помню, как оживший «кентавр» скачет, не разбирая пути, между деревьями и на водительском месте никого нет… Еще помню, как Герайд пытается наложить неприкасаемость на машину (а мы с Ксенией бурно протестуем, но звуки гаснут в вязком воздухе и искажаются до неузнаваемости) – и через пару минут заклятый автомобиль прочно и надолго заклинивает между стволами, а наложенное на него заклинание становится видимым и смахивает на корявую, шипастую броню, которую приходится отдирать кусками, чтобы протиснуться…
19
…Над массивной круглой столешницей из каменной древесины покачивается кованый старинный фонарь, отбрасывая причудливые тени на ее черную и гладкую от тысяч прикосновений поверхность. Если присмотреться, половина этих теней сливается с узором на поверхности стола, рождая знакомые и полузнакомые очертания рун. При желании руны можно сложить в слова и фразы… Только желания нет.
Натопленная печь истекает томным, обволакивающим жаром. Из прорехи в крыше прямо над головой тянет холодом. В печи за приоткрытой дверцей лениво возится огневица. А через дыру в крыше в дом заглядывает, щурясь лунным глазом, равнодушная ночь.
Пахнет хлебом, сухими травами, яблоками, дегтем и дымом…
– …Это все равно как лиса сменила бы шкурку и стала бы рысью… – Женский хрипловатый, чуть шершавый голос ткет в тишине нить неспешного разговора. – Даже отрасти она себе кисточки на ушах и научись лазать по деревьям, разве это сделало бы ее рысью? Или если бы одуванчик захотел стать ландышем. Разве прижился бы он в тени? Ему придется поменять свою суть, чтобы стать иным… А разве человек может сменить свой характер, свой нрав, самого себя, если захочет?..
– Человек не одуванчик. Если захочет – сможет. – Второй голос моложе, звонче – игла, за которой тянется нить беседы.
– Наверное, так… Но тогда это будет совсем другой человек… Цвет своей силы сменить легко. Достаточно стать другим человеком. Все остальные способы – шарлатанство.
– Вам же удалось…
– Нет. Мне удалась подделка… Как иногда одному художнику удается сделать вещь в манере другого. Но этот способ годится лишь для тех, кто настолько ничтожен, что способен только к копированию, не имея собственного почерка… Либо для тех, кто настолько талантлив, что способен перенять любую манеру. Но тогда его собственный дар станет ежедневно убивать его, ища выхода… Кто готов к такой жизни? У меня не хватило сил…
Узор чужого разговора легко касается поверхности сознания, скользит мимо и прочь, не оставляя даже ряби. Как рисунок опавших листьев на поверхности пруда. А под черным блестящим зеркалом клубится непроглядная, стылая муть… Стоит пошевелиться, как эта тошнотворная мгла поднимется со дна.
Я сижу за столом, уронив голову на руки. Прямо возле локтя стоит глиняная кружка. Ноздри щекочет дурманящий аромат. В кружке тепло, вкусно и терпко… Но даже дотянуться до нее сил нет.
На стене напротив, на книжной полке, опасно покосившейся под тяжестью здоровенных фолиантов, устроился сытый черно-белый кот. Кот жмурит человеческие голубые глаза и задумчиво усмехается.
Дышать тяжело, словно песок и пыль сгинувших смерчей так и осели в глотке и легких. И кашель пробивается мучительный, злобный. Задавить его не удается. Голоса извне стихают ненадолго и возвращаются, меняя интонацию.
– …Больницу.
Слово тревожное и неприятное. Оно, как гарпун, пронзает и баламутит стоячую воду сознания. Я дергаюсь, озираясь на источник беспокойства… Реальность рассыпается ощущениями, расслаивается на невидимые течения. Здесь холодно, здесь – тепло. Здесь зыбко, здесь спокойно. Здесь темно, а здесь прозрачно до звона…
Большая комната, завешенная глубокими, складчатыми тенями. Больше скрыто, чем на виду. Фонарь над столом избирательно выхватывает из тьмы предметы. Корзину с белыми налитыми яблоками с атласно-гладкой кожицей. Они источают одуряющий аромат. Домотканый половичок на полу, украшенный узором «сумеречных птиц». Правой ногой я касаюсь его краешка, и проклятые птицы одновременно заснули, спрятав голову под крыло… Плохи мои дела. Птицы чувствуют близкую смерть.
…Тени передвигаются. Вот один из смутных силуэтов, омытый светом фонаря, светлеет и превращается во встревоженную Ксению. Широко распахнутые глаза – черные цветы на снегу… Пахнет лимонной мятой.
– …Выпей, – глиняная кружка оказывается в моих руках, перебивая аромат мяты.
Жидкость в кружке горячая, пряная и горькая.
– Не надо… в больницу, – выговорил я, с отвращением выплевывая колючее, беспокоящее слово.
Они меня не слышат, потому что ни звука не пробивается через растрескавшиеся губы, саднящие от горького напитка.
Из сумрака выступает вторая тень. Невысокая пожилая женщина с темной, глянцевой кожей, аккуратно собранными седыми волосами и с выматывающим взглядом. От нее исходит мощь и незримая опасность – абстрактная, как от смертоносного оружия. И как оружие – она невзрачна.
– Воспаление легких, скорее всего, – говорит женщина задумчиво. – И целый букет к нему в комплекте… К тому же к нему пришит призрак. Тени тянут жизнь из живых…
– Призрак? – непонимающе и недоверчиво переспросила Ксения.
– …Ему нужен сильный и опытный целитель.
– Нельзя в больницу, – тихо отозвалась Ксения.
– Ну тогда он погибнет.
– Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63