Гражданская война велась не только в отдаленных городах между сторонниками советской власти и ее противниками, не только на окраинах страны между рабочими отрядами и казачьими частями Дутова и Каледина, но и на невидимом фронте, который проходил в контролируемых советской властью землях, в том числе в столице России.
Многие враги революции исходили из того, что большевики, свергнув правительство Керенского, фактически лишь расчистили путь для военной диктатуры правого толка. После установления советской власти в Петрограде продолжала открыто заседать городская дума, не признававшая власти Советов. Участник этих заседаний, написавший свои воспоминания под псевдонимом «Ан-ский», замечал: «Настроение думы… оставалось все-таки оптимистическим настолько, что целые заседания посвящались обсуждению вопроса об учреждении нового правительства: все были убеждены, что через несколько дней большевики падут».
Параллельно Совнаркому существовали другие органы власти, не признававшие Октябрьскую революцию. А. Демьянов вспоминал: «В дни перехода власти к большевикам жизнь в министерствах шла своим чередом… Министерства как учреждения продолжали существовать, а вместе с ними продолжали существовать и чиновники… Они выделили из себя особые комитеты для выработки общих директив, как вести себя с большевистским начальством. Комитеты отдельных министерств снеслись между собою, и в конце концов создался единый центральный орган, руководивший деятельностью чиновников в этом отношении. Этот центральный комитет объединил в себе почти все ведомства, он действовал почти открыто. В секрете не могли держаться его заседания, и большевики отлично знали о его существовании… Чиновники решили применить на службе саботаж… Этот саботаж чиновников на первое время много крови испортил большевистским комиссарам».
В то же время центральный комитет министерств попытался стать параллельным правительством России. Во главе его встали люди из так называемого малого совета министров, существовавшего еще при Временном правительстве и председателем которого был А. Дементьев. Сразу после ареста Временного правительства Дементьев собрал на частной квартире заместителей арестованных министров (их именовали «товарищами министров»). Он вспоминал: «С этого дня заседания совета министров сначала в составе одних товарищей министров, а затем тех же товарищей министров и министров, выпущенных из Петропавловской крепости на волю». (Вопреки легенде о том, что министры Временного правительства были казнены, многие из них вскоре после ареста были освобождены.)
Первое время председателем Совета министров России считался А.Ф. Керенский. По словам А. Дементьева, «с ним удалось снестись… Популярность и авторитет Керенского после неудачи его наступления на Петербург катастрофически падали. Керенский сам, по-видимому, это сознавал и, не желая мешать деятельности подпольного правительства, послал ему свой отказ от звания председателя совета». Председателем Совета министров был избран бывший министр продовольствия Временного правительства С.Н. Прокопович (он был уже освобожден из заключения).
Продолжали собираться и члены разогнанного после Октябрьской революции Совета республики (так называемого предпарламента), которых возглавлял председатель Совета правый эсер Н.Д. Авксентьев. С целью объединить антибольшевистские силы А. Дементьев пригласил на одно из заседаний представителей Совета республики, а также Комитета спасения родины и революции. По решению подпольного правительства А. Дементьев был направлен на юг к Каледину, с тем чтобы согласовать действия антибольшевистского подполья в Петрограде и мятежников на Дону.
Несмотря на почти открытую антисоветскую деятельность этих центров в Петрограде, большевики не предпринимали ничего для того, чтобы их остановить. В значительной степени это было вызвано слабостью новой власти, которая не могла еще взять ситуацию под контроль. К этому времени покинули госучреждения многие опытные служащие. На место бездушных, но компетентных чиновников приходили молодые комиссары, полные идей о прекрасном коммунистическом будущем, но лишенные реальных представлений о промышленности и сельском хозяйстве, коммунальных услугах и делопроизводстве.
Даже в высших эшелонах советской власти дела тормозились бесконечными совещаниями людей, опыт, знания и чувство ответственности которых зачастую не соответствовали занятому ими высокому государственному положению. Многие из членов партии плохо представляли себе, как воплотить в жизнь прекрасные идеи о счастливом коммунистическом обществе. Занимаясь с юности лишь антиправительственной пропагандистской деятельностью, они воспринимали государство лишь как извечного врага, которого следует уничтожить. Некоторые из них, пробыв годы в эмиграции среди социал-демократов Западной Европы, приучились воспринимать политическую деятельность как оппозиционную и не были готовы к ответственной государственной работе. К тому же они переняли пренебрежительное отношение к России, распространенное в западноевропейской социал-демократии, а потому считали, что Россия не способна возглавить движение человечества к социализму и рассматривали свою деятельность во главе России лишь как пропагандистов новой жизни для остальной Европы. Так, в первые месяцы своей работы во главе Наркомата иностранных дел Троцкий заявил: «Какая такая у нас будет дипломатическая работа? Вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку».
[Митинговая стихия, захлестнувшая страну после Февральской революции, не успокоилась после Октябрьской революции. Решения принимались на митингах, собраниях и съездах, в ходе долгих и часто бестолковых прений. Попытки сдержать поток митинговых слов и перейти к решительным действиям нередко срывались обвинениями в «возрождении царских методов» правления. Говоруны, бузотеры, а то и малограмотные люди нередко вставали во главе новых органов советской власти. Выборочное анкетирование членов партии в 1920 году показало, что лишь 5 % имело высшее образование, 8 % – среднее, 3 % были неграмотными, а остальные имели «низшее, домашнее, тюремное образование». Горячий сторонник большевиков Джон Рид едва не был расстрелян красногвардейцами просто потому, что те не могли прочесть выданный ему мандат.
Лозунги советской власти о социализме причудливым образом преобразовывались в сознании многих неграмотных и малограмотных людей. Генерал А.И. Деникин, бежавший из-под заключения под арест после корниловского мятежа и пробиравшийся в конце 1917 года тайком на юг России в переполненных вагонах, стал невольным слушателем «путаной, обильно снабженной мудреными словами… речи» какого-то «полуинтеллигента в солдатской шинели», из которой «можно было понять, что "народное добро" будет возвращено за "справедливый выкуп", понимаемый в том смысле, что казна должна выплачивать крестьянам и рабочим чуть ли не за сто прошлых лет их… убытки за счет буржуйского состояния и банков. И каждому слову его верили».
Эти россказни о скорой безбедной и беззаботной жизни в то же время соединялись с призывами к мести и разрушению. По словам Деникина, проповедник утопии завершал свои речи словами: «Братие! Оставим все наши споры и раздоры. Сольемся воедино. Возьмем топоры да вилы и, осеня себя крестным знамением, пойдем вспарывать животы буржуям. Аминь». В этих призывах к массовой резне, изложенных в псевдорелигиозной форме, чудовищным образом преломлялись идеи классовой борьбы.
Призывы к «раскрепощению» народа вызвали многочисленные проявления жестокого народного самосуда. Слова А.С. Пушкина о народном бунте из «Капитанской дочки» вновь стали актуальными. Во время своего путешествия инкогнито по России Деникин постоянно ощущал «разлитую повсюду безбрежную ненависть – и к людям, и к идеям… В этом чувстве слышалось непосредственное веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая через революционных вождей истерия. Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона «буржуя», разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек».
В этих условиях значительная часть российского общества, не принадлежавшая к трудящимся классам, быстро разочаровывалась в большевиках. Однако оппозиция к большевикам не ограничивалась состоятельными городскими слоями общества. Недоверие к большевикам значительной части крестьянства, которая с начала Февральской революции поддержала эсеров, не исчезло даже после декрета о земле. Явная неспособность большевиков навести порядок в первые дни после прихода к власти не усиливала к ним симпатии на селе. Разочаровывались в большевиках и некоторые рабочие, страдавшие от голода, безработицы, общего хаоса.
Эти настроения отразились на итогах выборов в Учредительное собрание. Выборы состоялись в намеченный срок – 12 (25) ноября, но не состоялись только в 39 избирательных округах (из 79). В ряде мест выборы состоялись в конце ноября, в начале декабря и даже в начале января 1918 года. В голосовании по данным 65 округов из 90 миллионов избирателей в них приняло участие около 45 милионов. 40,4 % голосов было подано за социалистов-революционеров, расколовшихся на «левых» и «правых». 24 % получили большевики, 4,7 % было подано за кадетов, 2,6 % – за меньшевиков. Остальные голоса разделились между другими партиями.
Правда, в крупных городах страны успех большевиков был значительным. В Петрограде они получили 45 % голосов, в Москве – 50 %, по 68 губернским городам – 36,5 %. Однако в то же время в городах кадеты, получив 23,9 % голосов, существенно опережали эсеров, получивших там лишь 14,5 %. За месяц до выборов кадеты на X съезде своей партии в Москве 14-16 (27-29 октября) открыто одобрили действия своих министров во время корниловского мятежа. Кадеты были недовольны результатами выборов в деревне и готовили переворот, опираясь на поддержку Каледина, Дутова и подпольных вооруженных центров.
28 ноября (11 декабря) за подписью Ленина был опубликован «декрет об аресте вождей гражданской войны против революции». В нем говорилось: «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов. На местные Советы возлагается обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции».
Средством подавления антисоветского сопротивления должна была стать Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК), созданная постановлением СНК от 7 (20) декабря 1917 года. О том, что логика революционного процесса толкала большевиков к действиям, напоминавшим те, что предпринимала любая революционная власть против своих противников, свидетельствовало замечание Ленина, сделанное им во время назначения председателя ВЧК: «Здесь нужен хороший пролетарский якобинец». Таким «пролетарским якобинцем» стал Ф.Э. Дзержинский.
Уже в декабре 1918 года ВЧК раскрыла заговор представителей дипломатической миссии США с калединцами, планировавшими отправку на Дон эшелонов с военным снаряжением, а также связь подпольных организаций «Белый крест», «Черная точка», «Всё для родины» и других с миссиями западных держав и антисоветскими правительствами Украины и Дона. С конца 1917 года ВЧК ликвидировала такие заговорщические организации, как «Союз спасения родины», «Военная лига» и другие.
Переход революционных властей к чрезвычайным мерам, обычный во время любой революции, диктовался и внешними обстоятельствами. Расчеты большевиков на революционную солидарность рабочих Западной Европы не оправдались. Правда, выдавая желаемое за действительность, Ленин уверял, будто «только слепой может не видеть того брожения, которым охвачены рабочие массы в Германии и на Западе», и хотя Ленин сурово осудил заявление Ногина о том, что «Запад позорно молчит», было очевидно, что ожидавшихся пролетарских восстаний в Западной Европе не произойдет.
Официальный же Запад не откликнулся и на призывы советского правительства к миру, прозвучавшие из Петрограда. Лишь посол нейтральной Испании в Петрограде ответил на предложение Совнаркома к нейтральным странам взять на себя посредничество в организации переговоров о мире. Однако он тут же был отозван своим правительством. От имени стран Антанты американский офицер Керт заявил протест Совнаркому против таких переговоров.
В то же время Германия 14 (27) ноября выразила готовность приступить к переговорам о мире. В тот же день Ленин призвал все страны Антанты приступить 1 декабря к мирным переговорам. Страны Антанты не ответили на этот призыв, и тогда начались переговоры в Бресте между представителями Советской России и стран Центрального блока. Еще раньше, 30 ноября, страны Антанты на совещании в Париже приняли решение об оказании помощи всем антисоветским силам в России. Вскоре Франция предложила заем Центральной раде в 180 миллионов франков для борьбы с советской властью. Представители Антанты прибыли в Ростов к Каледину. Франция, Англия и США пообещали атаману значительные суммы денег и военную технику.
23 декабря 1917 года Клемансо, Пишон и Фош от Франции, лорд Мильнер, лорд Роберт Сесиль и представитель военного штаба Великобритании подписали тайную конвенцию о разделе сфер действий в России. В английскую сферу входили Кавказ и казачьи территории рек Кубани, Дона, во французскую – Бессарабия, Украина, Крым.
Этим действия стран Антанты не ограничились. В декабре 1917 года в Мурманск прибыл английский крейсер «Ифигения», на борту которого находился командующий военно-морскими силами адмирал Кемп. Английская миссия, прибывшая с крейсером, начала вербовку русских офицеров. 12 января 1918 года во Владивосток прибыли японский крейсер «Ивами» и английский крейсер «Суффолк». Казалось, что все эти военные суда ждут сигнала для начала активных действий в пределах России.
Усиление угрозы иностранной интервенции во всех концах страны, затягивавшиеся переговоры о мире в Бресте, обострение внутриполитической борьбы вокруг них с союзниками большевиков и среди большевиков, продолжавшаяся вооруженная борьба на окраинах России и в ряде ее городов проходили в условиях усугубления хозяйственных трудностей страны. 14 (27) декабря 1917 года Ленин писал: «Два вопроса выдвинулись в этом месяце на первое место перед всеми другими политическими вопросами: вопрос о хлебе и вопрос о мире!»
Рассказывая о жизни в Петрограде в январе 1918 года в своей повести «Хлеб», А.Н. Толстой писал: «Все скупее, тягучее текли жизненные соки из черноземного края страны на север – в Петроград и Москву. Выборные продовольственные управы, ведавшие сбором и распределением хлеба, плохо справлялись, а иные нарочно тормозили это дело: в управы прошли члены враждебных политических партий – меньшевики и эсеры, чтобы голодом бороться с большевиками за власть. Голод все отчетливее появлялся в сознании, как самое верное, насмерть бьющее оружие». В упадок приходило и городское хозяйство Петрограда: «Телеграфные провода были порваны. Поезда не подходили. Трамваи стояли в парках». В одной из петроградских квартир «истерическая хозяйка дома – с плачущим смехом» говорила: «В конце концов не приходится же нам выбирать: в конце концов – ни керосину, ни сахару, ни полена дров».
По словам А.Н. Толстого, «немало было таких, кто со злорадством ждал: пришли бы немцы. Суровые, в зелено-серых шинелях, в стальных шлемах. Ну – высекут кого-нибудь публично на площади – российскому обывателю даже полезно, если его немного постегать за свинство. И встали бы на перекрестках доброжелательные шуцманы… Засветились бы окна в булочных, в колбасных и в пивных… Немцу и в ум не придет такое невежество – заявлять: "Кто не работает, тот не ест"». Толстой замечал: «Большевиков было немного – горсть в триста тысяч. Их цели лежали далеко впереди. На сегодняшний день они обещали мир и землю и суровую борьбу за будущее. В будущем разворачивали перспективу почти фантастического изобилия, почти не охватываемой воображением свободы, и это привлекало и опьяняло тех из полутораста миллионов, для кого всякое иное устройство мира означало бы вечное рабство и безнадежный труд. Но этому будущему пока что грозил голод, холод и двадцать девять германских дивизий, в ожидании мира или войны стоящих от Черного моря до Балтийского».
Другой стороной общественного распада оставался безудержный рост преступности. Толстой писал: «Вечерние контрреволюционные газетки… с особым вкусом и подробностями описывали грабежи и "кошмарные убийства".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Многие враги революции исходили из того, что большевики, свергнув правительство Керенского, фактически лишь расчистили путь для военной диктатуры правого толка. После установления советской власти в Петрограде продолжала открыто заседать городская дума, не признававшая власти Советов. Участник этих заседаний, написавший свои воспоминания под псевдонимом «Ан-ский», замечал: «Настроение думы… оставалось все-таки оптимистическим настолько, что целые заседания посвящались обсуждению вопроса об учреждении нового правительства: все были убеждены, что через несколько дней большевики падут».
Параллельно Совнаркому существовали другие органы власти, не признававшие Октябрьскую революцию. А. Демьянов вспоминал: «В дни перехода власти к большевикам жизнь в министерствах шла своим чередом… Министерства как учреждения продолжали существовать, а вместе с ними продолжали существовать и чиновники… Они выделили из себя особые комитеты для выработки общих директив, как вести себя с большевистским начальством. Комитеты отдельных министерств снеслись между собою, и в конце концов создался единый центральный орган, руководивший деятельностью чиновников в этом отношении. Этот центральный комитет объединил в себе почти все ведомства, он действовал почти открыто. В секрете не могли держаться его заседания, и большевики отлично знали о его существовании… Чиновники решили применить на службе саботаж… Этот саботаж чиновников на первое время много крови испортил большевистским комиссарам».
В то же время центральный комитет министерств попытался стать параллельным правительством России. Во главе его встали люди из так называемого малого совета министров, существовавшего еще при Временном правительстве и председателем которого был А. Дементьев. Сразу после ареста Временного правительства Дементьев собрал на частной квартире заместителей арестованных министров (их именовали «товарищами министров»). Он вспоминал: «С этого дня заседания совета министров сначала в составе одних товарищей министров, а затем тех же товарищей министров и министров, выпущенных из Петропавловской крепости на волю». (Вопреки легенде о том, что министры Временного правительства были казнены, многие из них вскоре после ареста были освобождены.)
Первое время председателем Совета министров России считался А.Ф. Керенский. По словам А. Дементьева, «с ним удалось снестись… Популярность и авторитет Керенского после неудачи его наступления на Петербург катастрофически падали. Керенский сам, по-видимому, это сознавал и, не желая мешать деятельности подпольного правительства, послал ему свой отказ от звания председателя совета». Председателем Совета министров был избран бывший министр продовольствия Временного правительства С.Н. Прокопович (он был уже освобожден из заключения).
Продолжали собираться и члены разогнанного после Октябрьской революции Совета республики (так называемого предпарламента), которых возглавлял председатель Совета правый эсер Н.Д. Авксентьев. С целью объединить антибольшевистские силы А. Дементьев пригласил на одно из заседаний представителей Совета республики, а также Комитета спасения родины и революции. По решению подпольного правительства А. Дементьев был направлен на юг к Каледину, с тем чтобы согласовать действия антибольшевистского подполья в Петрограде и мятежников на Дону.
Несмотря на почти открытую антисоветскую деятельность этих центров в Петрограде, большевики не предпринимали ничего для того, чтобы их остановить. В значительной степени это было вызвано слабостью новой власти, которая не могла еще взять ситуацию под контроль. К этому времени покинули госучреждения многие опытные служащие. На место бездушных, но компетентных чиновников приходили молодые комиссары, полные идей о прекрасном коммунистическом будущем, но лишенные реальных представлений о промышленности и сельском хозяйстве, коммунальных услугах и делопроизводстве.
Даже в высших эшелонах советской власти дела тормозились бесконечными совещаниями людей, опыт, знания и чувство ответственности которых зачастую не соответствовали занятому ими высокому государственному положению. Многие из членов партии плохо представляли себе, как воплотить в жизнь прекрасные идеи о счастливом коммунистическом обществе. Занимаясь с юности лишь антиправительственной пропагандистской деятельностью, они воспринимали государство лишь как извечного врага, которого следует уничтожить. Некоторые из них, пробыв годы в эмиграции среди социал-демократов Западной Европы, приучились воспринимать политическую деятельность как оппозиционную и не были готовы к ответственной государственной работе. К тому же они переняли пренебрежительное отношение к России, распространенное в западноевропейской социал-демократии, а потому считали, что Россия не способна возглавить движение человечества к социализму и рассматривали свою деятельность во главе России лишь как пропагандистов новой жизни для остальной Европы. Так, в первые месяцы своей работы во главе Наркомата иностранных дел Троцкий заявил: «Какая такая у нас будет дипломатическая работа? Вот издам несколько революционных прокламаций к народам и закрою лавочку».
[Митинговая стихия, захлестнувшая страну после Февральской революции, не успокоилась после Октябрьской революции. Решения принимались на митингах, собраниях и съездах, в ходе долгих и часто бестолковых прений. Попытки сдержать поток митинговых слов и перейти к решительным действиям нередко срывались обвинениями в «возрождении царских методов» правления. Говоруны, бузотеры, а то и малограмотные люди нередко вставали во главе новых органов советской власти. Выборочное анкетирование членов партии в 1920 году показало, что лишь 5 % имело высшее образование, 8 % – среднее, 3 % были неграмотными, а остальные имели «низшее, домашнее, тюремное образование». Горячий сторонник большевиков Джон Рид едва не был расстрелян красногвардейцами просто потому, что те не могли прочесть выданный ему мандат.
Лозунги советской власти о социализме причудливым образом преобразовывались в сознании многих неграмотных и малограмотных людей. Генерал А.И. Деникин, бежавший из-под заключения под арест после корниловского мятежа и пробиравшийся в конце 1917 года тайком на юг России в переполненных вагонах, стал невольным слушателем «путаной, обильно снабженной мудреными словами… речи» какого-то «полуинтеллигента в солдатской шинели», из которой «можно было понять, что "народное добро" будет возвращено за "справедливый выкуп", понимаемый в том смысле, что казна должна выплачивать крестьянам и рабочим чуть ли не за сто прошлых лет их… убытки за счет буржуйского состояния и банков. И каждому слову его верили».
Эти россказни о скорой безбедной и беззаботной жизни в то же время соединялись с призывами к мести и разрушению. По словам Деникина, проповедник утопии завершал свои речи словами: «Братие! Оставим все наши споры и раздоры. Сольемся воедино. Возьмем топоры да вилы и, осеня себя крестным знамением, пойдем вспарывать животы буржуям. Аминь». В этих призывах к массовой резне, изложенных в псевдорелигиозной форме, чудовищным образом преломлялись идеи классовой борьбы.
Призывы к «раскрепощению» народа вызвали многочисленные проявления жестокого народного самосуда. Слова А.С. Пушкина о народном бунте из «Капитанской дочки» вновь стали актуальными. Во время своего путешествия инкогнито по России Деникин постоянно ощущал «разлитую повсюду безбрежную ненависть – и к людям, и к идеям… В этом чувстве слышалось непосредственное веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая через революционных вождей истерия. Ненависть с одинаковой последовательностью и безотчетным чувством рушила государственные устои, выбрасывала в окно вагона «буржуя», разбивала череп начальнику станции и рвала в клочья бархатную обшивку вагонных скамеек».
В этих условиях значительная часть российского общества, не принадлежавшая к трудящимся классам, быстро разочаровывалась в большевиках. Однако оппозиция к большевикам не ограничивалась состоятельными городскими слоями общества. Недоверие к большевикам значительной части крестьянства, которая с начала Февральской революции поддержала эсеров, не исчезло даже после декрета о земле. Явная неспособность большевиков навести порядок в первые дни после прихода к власти не усиливала к ним симпатии на селе. Разочаровывались в большевиках и некоторые рабочие, страдавшие от голода, безработицы, общего хаоса.
Эти настроения отразились на итогах выборов в Учредительное собрание. Выборы состоялись в намеченный срок – 12 (25) ноября, но не состоялись только в 39 избирательных округах (из 79). В ряде мест выборы состоялись в конце ноября, в начале декабря и даже в начале января 1918 года. В голосовании по данным 65 округов из 90 миллионов избирателей в них приняло участие около 45 милионов. 40,4 % голосов было подано за социалистов-революционеров, расколовшихся на «левых» и «правых». 24 % получили большевики, 4,7 % было подано за кадетов, 2,6 % – за меньшевиков. Остальные голоса разделились между другими партиями.
Правда, в крупных городах страны успех большевиков был значительным. В Петрограде они получили 45 % голосов, в Москве – 50 %, по 68 губернским городам – 36,5 %. Однако в то же время в городах кадеты, получив 23,9 % голосов, существенно опережали эсеров, получивших там лишь 14,5 %. За месяц до выборов кадеты на X съезде своей партии в Москве 14-16 (27-29 октября) открыто одобрили действия своих министров во время корниловского мятежа. Кадеты были недовольны результатами выборов в деревне и готовили переворот, опираясь на поддержку Каледина, Дутова и подпольных вооруженных центров.
28 ноября (11 декабря) за подписью Ленина был опубликован «декрет об аресте вождей гражданской войны против революции». В нем говорилось: «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов. На местные Советы возлагается обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции».
Средством подавления антисоветского сопротивления должна была стать Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК), созданная постановлением СНК от 7 (20) декабря 1917 года. О том, что логика революционного процесса толкала большевиков к действиям, напоминавшим те, что предпринимала любая революционная власть против своих противников, свидетельствовало замечание Ленина, сделанное им во время назначения председателя ВЧК: «Здесь нужен хороший пролетарский якобинец». Таким «пролетарским якобинцем» стал Ф.Э. Дзержинский.
Уже в декабре 1918 года ВЧК раскрыла заговор представителей дипломатической миссии США с калединцами, планировавшими отправку на Дон эшелонов с военным снаряжением, а также связь подпольных организаций «Белый крест», «Черная точка», «Всё для родины» и других с миссиями западных держав и антисоветскими правительствами Украины и Дона. С конца 1917 года ВЧК ликвидировала такие заговорщические организации, как «Союз спасения родины», «Военная лига» и другие.
Переход революционных властей к чрезвычайным мерам, обычный во время любой революции, диктовался и внешними обстоятельствами. Расчеты большевиков на революционную солидарность рабочих Западной Европы не оправдались. Правда, выдавая желаемое за действительность, Ленин уверял, будто «только слепой может не видеть того брожения, которым охвачены рабочие массы в Германии и на Западе», и хотя Ленин сурово осудил заявление Ногина о том, что «Запад позорно молчит», было очевидно, что ожидавшихся пролетарских восстаний в Западной Европе не произойдет.
Официальный же Запад не откликнулся и на призывы советского правительства к миру, прозвучавшие из Петрограда. Лишь посол нейтральной Испании в Петрограде ответил на предложение Совнаркома к нейтральным странам взять на себя посредничество в организации переговоров о мире. Однако он тут же был отозван своим правительством. От имени стран Антанты американский офицер Керт заявил протест Совнаркому против таких переговоров.
В то же время Германия 14 (27) ноября выразила готовность приступить к переговорам о мире. В тот же день Ленин призвал все страны Антанты приступить 1 декабря к мирным переговорам. Страны Антанты не ответили на этот призыв, и тогда начались переговоры в Бресте между представителями Советской России и стран Центрального блока. Еще раньше, 30 ноября, страны Антанты на совещании в Париже приняли решение об оказании помощи всем антисоветским силам в России. Вскоре Франция предложила заем Центральной раде в 180 миллионов франков для борьбы с советской властью. Представители Антанты прибыли в Ростов к Каледину. Франция, Англия и США пообещали атаману значительные суммы денег и военную технику.
23 декабря 1917 года Клемансо, Пишон и Фош от Франции, лорд Мильнер, лорд Роберт Сесиль и представитель военного штаба Великобритании подписали тайную конвенцию о разделе сфер действий в России. В английскую сферу входили Кавказ и казачьи территории рек Кубани, Дона, во французскую – Бессарабия, Украина, Крым.
Этим действия стран Антанты не ограничились. В декабре 1917 года в Мурманск прибыл английский крейсер «Ифигения», на борту которого находился командующий военно-морскими силами адмирал Кемп. Английская миссия, прибывшая с крейсером, начала вербовку русских офицеров. 12 января 1918 года во Владивосток прибыли японский крейсер «Ивами» и английский крейсер «Суффолк». Казалось, что все эти военные суда ждут сигнала для начала активных действий в пределах России.
Усиление угрозы иностранной интервенции во всех концах страны, затягивавшиеся переговоры о мире в Бресте, обострение внутриполитической борьбы вокруг них с союзниками большевиков и среди большевиков, продолжавшаяся вооруженная борьба на окраинах России и в ряде ее городов проходили в условиях усугубления хозяйственных трудностей страны. 14 (27) декабря 1917 года Ленин писал: «Два вопроса выдвинулись в этом месяце на первое место перед всеми другими политическими вопросами: вопрос о хлебе и вопрос о мире!»
Рассказывая о жизни в Петрограде в январе 1918 года в своей повести «Хлеб», А.Н. Толстой писал: «Все скупее, тягучее текли жизненные соки из черноземного края страны на север – в Петроград и Москву. Выборные продовольственные управы, ведавшие сбором и распределением хлеба, плохо справлялись, а иные нарочно тормозили это дело: в управы прошли члены враждебных политических партий – меньшевики и эсеры, чтобы голодом бороться с большевиками за власть. Голод все отчетливее появлялся в сознании, как самое верное, насмерть бьющее оружие». В упадок приходило и городское хозяйство Петрограда: «Телеграфные провода были порваны. Поезда не подходили. Трамваи стояли в парках». В одной из петроградских квартир «истерическая хозяйка дома – с плачущим смехом» говорила: «В конце концов не приходится же нам выбирать: в конце концов – ни керосину, ни сахару, ни полена дров».
По словам А.Н. Толстого, «немало было таких, кто со злорадством ждал: пришли бы немцы. Суровые, в зелено-серых шинелях, в стальных шлемах. Ну – высекут кого-нибудь публично на площади – российскому обывателю даже полезно, если его немного постегать за свинство. И встали бы на перекрестках доброжелательные шуцманы… Засветились бы окна в булочных, в колбасных и в пивных… Немцу и в ум не придет такое невежество – заявлять: "Кто не работает, тот не ест"». Толстой замечал: «Большевиков было немного – горсть в триста тысяч. Их цели лежали далеко впереди. На сегодняшний день они обещали мир и землю и суровую борьбу за будущее. В будущем разворачивали перспективу почти фантастического изобилия, почти не охватываемой воображением свободы, и это привлекало и опьяняло тех из полутораста миллионов, для кого всякое иное устройство мира означало бы вечное рабство и безнадежный труд. Но этому будущему пока что грозил голод, холод и двадцать девять германских дивизий, в ожидании мира или войны стоящих от Черного моря до Балтийского».
Другой стороной общественного распада оставался безудержный рост преступности. Толстой писал: «Вечерние контрреволюционные газетки… с особым вкусом и подробностями описывали грабежи и "кошмарные убийства".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62