Связывавшие их духовные и родственные узы исчезнут, и даже матери потеряют привязанность к своим детям, а супруги друг к другу. Плоть человеческой цивилизации распадется на отдельных одиноких и равнодушных ко всему индивидов. И вот тогда на них набросятся обезьяны, и они породят демонов.
Напустив на лицо печаль, Нижегородский еще раз осмотрел полотно. Автор не утруждал себя прорисовкой деталей, насытив изобразительное пространство размытыми полутенями, похожими на привидений. Тем отвратительней выглядели оскалившиеся морды там, где художник все же уделил им внимание. Разинутые в экстазе пасти, затянутые пеленой похоти глаза. Черные существа, напоминающие морских звезд или некие сгустки, вытянув длинные щупальца, тащут куда-то белых…
– Вы знакомы с историей Святого Грааля? – неожиданно спросил Ланц.
– Это такая чаша?.. М-м-м… боюсь, весьма и весьма поверхностно.
– И очень хорошо, потому что никакой истории нет, а есть одна лишь литература. – Ланц повернул потайной выключатель сбоку на стеллаже, и тот плавно отъехал в сторону, открывая выход на узкую лестницу. – Прошу.
Они долго спускались вниз, а когда вошли наконец в какое-то помещение, то, по расчетам Нижегородского, должны были находиться в подземелье. Доктор Ланц зажег освещение. С каменных стен широкого коридора на Вадима глянули лики святых, монахов и рыцарей.
– Это комната мистерий Грааля, – негромко заговорил Ланц, идя вдоль картин. – Здесь собраны портреты тех, кто имел отношение к так называемой Чаше. Вот архангел Михаил копьем выбивает камень зеленого цвета из короны мятежного архангела Люцифера. Это lapis ex coelis, из которого спустя какое-то время была изготовлена Чаша. Именно из нее Иисус пил вино на Тайной вечере, а после распятия некие Никодим и Иосиф Аримафейский собрали в нее немного крови казненного. Иосиф отвез Чашу в Британию, в Гластонберри, где вскоре было основано Гластонберрийское аббатство. По другой версии, Мария Магдалина привезла некий сосуд с кровью Иисуса в южную Галлию. По третьей – Грааль попал во Францию стараниями рыцаря Гэлахэда и в конечном счете очутился в крепости Монсегюр – духовном центре альбигойцев-еретиков. По четвертой – Священной Чашей владели рыцари Круглого стола, по пятой – она никогда не покидала Святой земли и ее хранили в своих подземельях первые тамплиеры. Такое взаимоисключающее разнообразие сюжетов уже само по себе говорит об их искусственном происхождении. А ведь существуют и другие истории, однако, как и первые пять, ни одна из них не имеет в своей основе ни Библию, ни сколько-нибудь значимый христианский апокриф. Все они выдуманы поэтами и странствующими рыцарями, подхвачены чернью, воспеты композиторами и совершенно справедливо не признаны церковью. Начало мистерии положил трубадур Кретьен де Труа (вот и его портрет), и в мир за прошедшие семь веков пришли Парсеваль, Лоэнгрин, Гилем де Желон… Впрочем, последний – единственная историческая личность во всей этой компании. Здесь, – Ланц показал на очередную картину, – он во главе своего отряда. Так вот, все эти истории объединяет общая концовка: Грааль исчез, и никто не знает куда. Более того, никто толком не знает, как он выглядел, из чего был сделан, был ли вообще. Никто! – Ланц повернулся к Нижегородскому. – Кроме меня.
В этот момент они стояли напротив фрагмента папирусного свитка, заключенного под стекло.
– Это лишь небольшой отрывок текста секты египетских гностиков, рукописи которых обнаружены совсем недавно в Хенобоскионе. Он написан на коптском, но при этом зашифрован. Зашифрован так искусно, что лингвистам с большим трудом удалось идентифицировать язык. К двадцати пяти греческим буквам и семи демотическим знакам древний автор добавил еще двадцать знаков, не имеющих смысла, а многочисленные сокращения и лигатурные связки сделали текст чрезвычайно сложным для прочтения.
– Но его прочли? – спросил Нижегородский, просто чтобы не молчать.
– Да. Впрочем, смысл манускрипта к теме Грааля не имеет отношения. Это из переписки Павла с Сенекой.
– Зачем же тогда вы поместили папирус здесь?
Фон Либенфельс снял очки и принялся не спеша протирать стекла платком. Это была намеренная пауза перед кульминацией.
– Затем, что я прочел на этом документе другой текст, тот, что написан как раз теми двадцатью знаками, которые посчитали излишними. Вкупе с семью демотическими эти знаки сложились в алфавит и дали связное повествование о некоем божественном символе, который иногда именуется сосудом, но не в том утилитарно-прикладном значении, которое присуще кубку или чаше. Это аллегорический сосуд, хранящий в себе нечто главное. Вы меня понимаете? А учитывая, что подлинность папируса и чернил подтверждена экспертами Каирского музея, я полагаю, что тайна так называемой Чаши близка к разгадке.
Ланц взял Нижегородского под руку и медленно повел дальше.
– Сущность Грааля триедина, как и сущность Бога. С одной стороны – это электронный символ, олицетворяющий панпсихические силы чистокровной арийской расы, носитель сексуально-расистского гнозиса человеческой цивилизации. С другой – это парадигма цивилизационного развития, свод данных нам свыше законов, нравственные начала бытия. И, наконец, Святой Грааль – это средство общения с Богом. А уж сосуд это, чаша, магический камень или сияющий храм в безжизненной пустыне, не имеет определяющего значения.
Они подошли к высокой дубовой двери, на каждой створке которой был вырезан барельеф опрокинутого кубка. Выше, на массивной перекладине, имелась надпись, сделанная, очевидно, на латыни.
– «Быть защитником Грааля – наивысшее достижение человека на земле», – торжественно прочел Ланц. – Эта фраза пришла к нам не от рыцарей Храма, она гораздо древнее. И я утверждаю, что Грааль имеет такое же отношение к христианству, как и к любой другой религии, включая языческую. Другими словами, он вне религий. И заметьте, здесь сказано «быть защитником», – Ланц показал на надпись. – Значит, Грааль – это нечто, нуждающееся в защите. Вероятно, те, кому было поручено его оберегать, не справились со своей задачей, и тогда в мир пришли пигмеи. И позже, уже после распятия, чтобы искоренить истинное знание, они стали морочить нам голову рассказами о чаше с кровью Христа. По их наущению начали выдумывать все эти байки с целью сбить людей с толку, примитивизировать их понятия, поселить в душах ересь. Тамплиеры никогда ничего не говорили о Граале. Тысячу сто пятьдесят лет после смерти Иисуса Христа никто не поднимал эту тему и не знал такого слова. Ни в Библии и ни в одном из отвергнутых церковью евангелий нет освящения чаши, из которой пил Иисус или в которую некто собрал его кровь. Тем более там нет описания свойств этой чаши. За тридцать три года своего земного пути Христос пользовался множеством предметов и даже удивительно, как кроме Креста, Гроба, Ковчега, Плащаницы, Хитона, Копья и Чаши не ввели в этот предметный пантеон сотни других. Для чего? Для того, чтобы снова сделать из нас язычников, поклоняющихся культу священных предметов? Вы помните заповедь «Не сотвори себе кумира»? Это означает: чти только Бога, следуй только за ним, не выдумывай ничего лишнего. Надеюсь, я вас не слишком утомил?
– Нет-нет, – заверил Вадим. – Так вы не признаете Копье или Плащаницу, господин доктор?
– Признаю, но только в качестве реликвий. Бесценных реликвий, перед которыми нужно благоговеть и трепетать, но которые тем не менее не обладают никакой иной силой, кроме силы нравственного воздействия. Разве не является ярким подтверждением моих слов хранящееся в Хофбурге Копье Лонгина? Габсбурги владеют им сто лет, а их империю уже открыто называют «больным человеком Европы». Куда же девалась сила Копья? Была ли она вообще? А что касается реликвий, то я сам придаю им громадное значение. Ритуалы, униформа, внешний антураж. С их помощью можно объединять гораздо эффективней иной многочасовой проповеди. Возьмите на улице десять случайных прохожих, оденьте их в красивую, но непременно одинаковую униформу и попросите всех вместе просто пройтись по городу. Через двадцать минут они будут чувствовать себя членами одной команды и гордиться этой своей общностью. Что касается немцев, то им для этого достаточно нарукавной повязки.
«Да уж, – согласился про себя Нижегородский, – этому мы охотно верим».
– Так что же такое Грааль? – спросил он. – Только прошу вас, в двух словах.
– А вы еще не поняли? Это кровь. Королевская кровь первых арийцев. Дело не в Чаше, а в ее содержимом, поэтому оберегать нужно не сам сосуд, а помещенную в него кровь. Грааль – это божественный наказ «Береги расу». Вот что такое Грааль в двух словах!
– Значит, его не нужно искать?
– Нужно, но не в виде чаши или камня, которые время от времени ищут горе-археологи в лабиринтах Монсегюра или в подземельях храма Соломона. Искать нужно сакральную идею, завещанную нам предками. А потом от нас потребуется свято ее блюсти. Но уже сейчас, молодой человек, необходимо строить замки Грааля, монастыри Грааля, сплачивать вокруг них общины арийцев, следить, чтобы внутри их совершались только евгенические браки, и изгонять из этих святых мест нечистых. Нужно бороться с извращенным пониманием сути Грааля, а также с такими уводящими от истины догматами, как Спас на Крови. Не кровь Христа спасет нас, но нордическая кровь ариев. Не о спасении души и загробном Рае следует думать нам сейчас, а о земле, о том, чтобы на нее не пришла эра Обезьяны. Все остальное потом.
«Впору запеть „Стражу на Рейне“, – подумал Нижегородский.
– А за этой дверью комната Грааля, – сказал Ланц. – Вы уже догадываетесь, что никакой чаши или небесного камня там нет. Здесь принятые в наше братство приносят клятву верности своей расе.
Они вернулись назад, долго поднимались вверх, потом шли через коридор, представлявший собой еще одну картинную галерею. На этот раз здесь были портреты старых тамплиеров от первых девяти рыцарей Храма во главе с основателем ордена Гуго де Пейеном до последнего, сожженного на костре великого магистра Жака де Моле. Над каждым из портретов располагался соответствующий герб в виде поделенного на четыре части треугольного щита. На двух диагонально расположенных белых полях были нарисованы красные орденские кресты, на двух других – рисунок из личного герба рыцаря. Висели здесь и портреты некоторых апостолов ариохристианской мистики, таких, как Экхарт и Парацельс.
– Осенью в Хенобоскион должна отправиться наша экспедиция, – поведал Ланц. – Ее цель – найти оставшиеся свитки гностиков, в которых могла сохраниться конкретная программа действий по спасению человечества. Это послание, переданное нам нашими предками. Пигмеи тысячи лет уничтожали его. Однажды, посчитав, что им владеют тамплиеры, они надоумили Филиппа Красивого уничтожить их орден, а Климента V – помочь ему в этом. Сразу после выполнения своей миссии и тот и другой были умерщвлены. Но мы, новые рыцари Храма, должны вернуть утраченное. Сам я поехать не смогу: намечается создание нашей пресвитерии в Венгрии, в живописнейшем месте на Балатоне. Будет также много других дел. А вот вы могли бы принять участие.
«Соглашайся, – появилась надпись, – осенью будет не до экспедиций, а Ланц, чует мое сердце, нам еще пригодится».
«А-а-а, так ты еще тут!» – едва не воскликнул Нижегородский.
– Подумайте. Это поважнее сотни Тутанхамонов, – добавил Ланц, громко хлопнув в ладоши.
Отворилась неприметная дверь, и вошел знакомый уже молодой человек.
– Фра Томас проводит вас в комнату, где вы сможете отдохнуть.
Нижегородского отвели в гостевое крыло замка, где в достаточно просторной зале на креслах и диванах расположились десятка полтора гостей. Одни мужчины. Вероятно, это были избранные для «ночной прогулки». Некоторых Вадим уже знал, например, Карла Крауса – известного австрийского сатирика. Его тоже узнали, приветствовав кивками.
За окнами уже стемнело. В момент появления Нижегородского «избранные» обсуждали историчность персонажей «Парсифаля», описанных де Труа и фон Эшенбахом и озвученных Вагнером.
– Анфортас был не кем иным, как королем Карлом Лысым, внуком Шарлеманя, – убежденно говорил один из присутствующих. – Это вполне историческая личность, как и сам Парсифаль.
– Кто же такой Парсифаль, по-вашему?
– Нет никаких сомнений, что это Луитворд Верцельский, канцлер при дворе франков.
– Может быть, и колдунья Кундрия, у которой, по описанию самого Кретьена, были крысиные глазки, ослиные уши, козлиная бородка и горбатая спина, тоже историческая личность? – язвительно заметил кто-то.
– Конечно. Это Рисильда Злая. Она отмечена в летописях империи Каролингов, – последовал незамедлительный ответ.
Спор разгорался.
– Вы не знаете, где здесь можно перекусить? – шепотом спросил Вадим у скучавшего возле окна молодого человека.
…Прогулка действительно оказалась обычной прогулкой. Не было никаких таинств, ритуалов и факелов.
Конфратам, донатам и фамиларам (вероятно, к последним отнесли и Нижегородского) выдали такие же шерстяные сутаны, в какие облачились храмовники, но серые и без крестов. Капюшоны были откинуты на спину, и большинство шло с непокрытыми головами. Только мастера, каноники и приор отличались от остальных беретами, причем берет Ланца на этот раз имел винно-красный цвет. Шествие замыкали слуги (или сержанты) – молодые люди, готовящиеся к вступлению в орден, но не достигшие двадцатичетырехлетнего возраста. Вместо белых сутан на них были черные плащи с красными крестами на груди и спине, напоминавшие накидки французских мушкетеров, но спускавшиеся ниже колен. Каждый был перепоясан тонким поясным ремнем с прицепленной на боку шпагой и при этом что-нибудь нес в руках.
Это была ночь полнолуния. Процессия медленно шла сначала по проселочной дороге, затем по заросшей травой широкой тропе. Многие тихо переговаривались, а шедший впереди фон Либенфельс являл собой образ окруженного учениками Иисуса.
Они спустились в лощину, поднялись на холм, склон которого был густо усажен виноградными кустами, прошли сквозь рощицу невысоких фруктовых деревьев и очутились на аккуратной поляне, окруженной зарослями шиповника и повилики. В центре поляны были вкопаны скамеечки. Слуги установили легкие складные стульчики с парусиновыми сиденьями для мастеров и каноников и кресло с подлокотниками для приора. Фра и фамилары расселись на скамеечках, а слуги в черном, широко расставив ноги и заложив руки за спину, остались стоять позади.
Разговор шел в основном о природе, о ее вечном совершенстве. Приор говорил, что для создания новых пресвитерий и прецепторий ордена необходимо выбирать самые красивые и романтичные уголки Европы. Многие делились своими впечатлениями о местах, в которых им довелось побывать. Зашла речь о поместьях и замках, об отличиях французской замковой архитектуры от германской и английской от континентальной…
Нижегородский надел очки и принялся рассматривать черневший в полутора километрах силуэт Верфенштайна. Он установил стократное увеличение, включил режим ночного видения с цветовой корректировкой и активизировал программу антишейка. Теперь стены замка виделись ему с расстояния не более пятнадцати метров, правда, такое сжатие пространства почти полностью съело перспективу. В пятнадцати метрах от него были стены и ближнего корпуса, и стоявшей в тридцати метрах дальше главной башни. Лишившись глубины, изображение сделалось совершенно плоским.
Увидав под самым карнизом освещенное окно, Вадим задержался на нем. Когда он уже собирался перевести взгляд правее, из глубины комнаты к окну кто-то подошел. Это был пожилой человек в накинутом на мятую пижаму домашнем халате. Нижегородский довел увеличение до пятисот и встретился взглядом с… Копытько. Секунду они смотрели друг на друга, потом Яков Борисович поплотнее прикрыл фрамугу, зевнул и задернул шторы.
В стремлении поскорей избавиться от наваждения Вадим сорвал с себя очки. Он зажмурился, затем помассировал кулаками глаза и обалдело огляделся крутом. Какой-то каноник рассказывал о лиловых скалах, сосновом аромате и лазуритовых водах озера Балатон. В голове Нижегородского что-то хлюпало, словно по его раздавленным мозгам топали пудовыми сапогами – еврей Копытько в самом антисемитском гнезде Австрии! Рушилась стройная система мира, такая понятная и устоявшаяся тысячелетиями. Нет, кто-то определенно сошел с ума.
Вадим еще раз крепко зажмурился и осторожно надел очки на нос.
«Эй! Ты там в порядке? – вспыхнула надпись. – Ну, пошутил, пошутил. Это юмор такой, прости. Ты очки не сломал? Все, я отправляюсь спать. Будь паинькой. Конец связи».
Послышался глухой далекий рокот. Фон Либенфельс оказался прав – с юга шла гроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Напустив на лицо печаль, Нижегородский еще раз осмотрел полотно. Автор не утруждал себя прорисовкой деталей, насытив изобразительное пространство размытыми полутенями, похожими на привидений. Тем отвратительней выглядели оскалившиеся морды там, где художник все же уделил им внимание. Разинутые в экстазе пасти, затянутые пеленой похоти глаза. Черные существа, напоминающие морских звезд или некие сгустки, вытянув длинные щупальца, тащут куда-то белых…
– Вы знакомы с историей Святого Грааля? – неожиданно спросил Ланц.
– Это такая чаша?.. М-м-м… боюсь, весьма и весьма поверхностно.
– И очень хорошо, потому что никакой истории нет, а есть одна лишь литература. – Ланц повернул потайной выключатель сбоку на стеллаже, и тот плавно отъехал в сторону, открывая выход на узкую лестницу. – Прошу.
Они долго спускались вниз, а когда вошли наконец в какое-то помещение, то, по расчетам Нижегородского, должны были находиться в подземелье. Доктор Ланц зажег освещение. С каменных стен широкого коридора на Вадима глянули лики святых, монахов и рыцарей.
– Это комната мистерий Грааля, – негромко заговорил Ланц, идя вдоль картин. – Здесь собраны портреты тех, кто имел отношение к так называемой Чаше. Вот архангел Михаил копьем выбивает камень зеленого цвета из короны мятежного архангела Люцифера. Это lapis ex coelis, из которого спустя какое-то время была изготовлена Чаша. Именно из нее Иисус пил вино на Тайной вечере, а после распятия некие Никодим и Иосиф Аримафейский собрали в нее немного крови казненного. Иосиф отвез Чашу в Британию, в Гластонберри, где вскоре было основано Гластонберрийское аббатство. По другой версии, Мария Магдалина привезла некий сосуд с кровью Иисуса в южную Галлию. По третьей – Грааль попал во Францию стараниями рыцаря Гэлахэда и в конечном счете очутился в крепости Монсегюр – духовном центре альбигойцев-еретиков. По четвертой – Священной Чашей владели рыцари Круглого стола, по пятой – она никогда не покидала Святой земли и ее хранили в своих подземельях первые тамплиеры. Такое взаимоисключающее разнообразие сюжетов уже само по себе говорит об их искусственном происхождении. А ведь существуют и другие истории, однако, как и первые пять, ни одна из них не имеет в своей основе ни Библию, ни сколько-нибудь значимый христианский апокриф. Все они выдуманы поэтами и странствующими рыцарями, подхвачены чернью, воспеты композиторами и совершенно справедливо не признаны церковью. Начало мистерии положил трубадур Кретьен де Труа (вот и его портрет), и в мир за прошедшие семь веков пришли Парсеваль, Лоэнгрин, Гилем де Желон… Впрочем, последний – единственная историческая личность во всей этой компании. Здесь, – Ланц показал на очередную картину, – он во главе своего отряда. Так вот, все эти истории объединяет общая концовка: Грааль исчез, и никто не знает куда. Более того, никто толком не знает, как он выглядел, из чего был сделан, был ли вообще. Никто! – Ланц повернулся к Нижегородскому. – Кроме меня.
В этот момент они стояли напротив фрагмента папирусного свитка, заключенного под стекло.
– Это лишь небольшой отрывок текста секты египетских гностиков, рукописи которых обнаружены совсем недавно в Хенобоскионе. Он написан на коптском, но при этом зашифрован. Зашифрован так искусно, что лингвистам с большим трудом удалось идентифицировать язык. К двадцати пяти греческим буквам и семи демотическим знакам древний автор добавил еще двадцать знаков, не имеющих смысла, а многочисленные сокращения и лигатурные связки сделали текст чрезвычайно сложным для прочтения.
– Но его прочли? – спросил Нижегородский, просто чтобы не молчать.
– Да. Впрочем, смысл манускрипта к теме Грааля не имеет отношения. Это из переписки Павла с Сенекой.
– Зачем же тогда вы поместили папирус здесь?
Фон Либенфельс снял очки и принялся не спеша протирать стекла платком. Это была намеренная пауза перед кульминацией.
– Затем, что я прочел на этом документе другой текст, тот, что написан как раз теми двадцатью знаками, которые посчитали излишними. Вкупе с семью демотическими эти знаки сложились в алфавит и дали связное повествование о некоем божественном символе, который иногда именуется сосудом, но не в том утилитарно-прикладном значении, которое присуще кубку или чаше. Это аллегорический сосуд, хранящий в себе нечто главное. Вы меня понимаете? А учитывая, что подлинность папируса и чернил подтверждена экспертами Каирского музея, я полагаю, что тайна так называемой Чаши близка к разгадке.
Ланц взял Нижегородского под руку и медленно повел дальше.
– Сущность Грааля триедина, как и сущность Бога. С одной стороны – это электронный символ, олицетворяющий панпсихические силы чистокровной арийской расы, носитель сексуально-расистского гнозиса человеческой цивилизации. С другой – это парадигма цивилизационного развития, свод данных нам свыше законов, нравственные начала бытия. И, наконец, Святой Грааль – это средство общения с Богом. А уж сосуд это, чаша, магический камень или сияющий храм в безжизненной пустыне, не имеет определяющего значения.
Они подошли к высокой дубовой двери, на каждой створке которой был вырезан барельеф опрокинутого кубка. Выше, на массивной перекладине, имелась надпись, сделанная, очевидно, на латыни.
– «Быть защитником Грааля – наивысшее достижение человека на земле», – торжественно прочел Ланц. – Эта фраза пришла к нам не от рыцарей Храма, она гораздо древнее. И я утверждаю, что Грааль имеет такое же отношение к христианству, как и к любой другой религии, включая языческую. Другими словами, он вне религий. И заметьте, здесь сказано «быть защитником», – Ланц показал на надпись. – Значит, Грааль – это нечто, нуждающееся в защите. Вероятно, те, кому было поручено его оберегать, не справились со своей задачей, и тогда в мир пришли пигмеи. И позже, уже после распятия, чтобы искоренить истинное знание, они стали морочить нам голову рассказами о чаше с кровью Христа. По их наущению начали выдумывать все эти байки с целью сбить людей с толку, примитивизировать их понятия, поселить в душах ересь. Тамплиеры никогда ничего не говорили о Граале. Тысячу сто пятьдесят лет после смерти Иисуса Христа никто не поднимал эту тему и не знал такого слова. Ни в Библии и ни в одном из отвергнутых церковью евангелий нет освящения чаши, из которой пил Иисус или в которую некто собрал его кровь. Тем более там нет описания свойств этой чаши. За тридцать три года своего земного пути Христос пользовался множеством предметов и даже удивительно, как кроме Креста, Гроба, Ковчега, Плащаницы, Хитона, Копья и Чаши не ввели в этот предметный пантеон сотни других. Для чего? Для того, чтобы снова сделать из нас язычников, поклоняющихся культу священных предметов? Вы помните заповедь «Не сотвори себе кумира»? Это означает: чти только Бога, следуй только за ним, не выдумывай ничего лишнего. Надеюсь, я вас не слишком утомил?
– Нет-нет, – заверил Вадим. – Так вы не признаете Копье или Плащаницу, господин доктор?
– Признаю, но только в качестве реликвий. Бесценных реликвий, перед которыми нужно благоговеть и трепетать, но которые тем не менее не обладают никакой иной силой, кроме силы нравственного воздействия. Разве не является ярким подтверждением моих слов хранящееся в Хофбурге Копье Лонгина? Габсбурги владеют им сто лет, а их империю уже открыто называют «больным человеком Европы». Куда же девалась сила Копья? Была ли она вообще? А что касается реликвий, то я сам придаю им громадное значение. Ритуалы, униформа, внешний антураж. С их помощью можно объединять гораздо эффективней иной многочасовой проповеди. Возьмите на улице десять случайных прохожих, оденьте их в красивую, но непременно одинаковую униформу и попросите всех вместе просто пройтись по городу. Через двадцать минут они будут чувствовать себя членами одной команды и гордиться этой своей общностью. Что касается немцев, то им для этого достаточно нарукавной повязки.
«Да уж, – согласился про себя Нижегородский, – этому мы охотно верим».
– Так что же такое Грааль? – спросил он. – Только прошу вас, в двух словах.
– А вы еще не поняли? Это кровь. Королевская кровь первых арийцев. Дело не в Чаше, а в ее содержимом, поэтому оберегать нужно не сам сосуд, а помещенную в него кровь. Грааль – это божественный наказ «Береги расу». Вот что такое Грааль в двух словах!
– Значит, его не нужно искать?
– Нужно, но не в виде чаши или камня, которые время от времени ищут горе-археологи в лабиринтах Монсегюра или в подземельях храма Соломона. Искать нужно сакральную идею, завещанную нам предками. А потом от нас потребуется свято ее блюсти. Но уже сейчас, молодой человек, необходимо строить замки Грааля, монастыри Грааля, сплачивать вокруг них общины арийцев, следить, чтобы внутри их совершались только евгенические браки, и изгонять из этих святых мест нечистых. Нужно бороться с извращенным пониманием сути Грааля, а также с такими уводящими от истины догматами, как Спас на Крови. Не кровь Христа спасет нас, но нордическая кровь ариев. Не о спасении души и загробном Рае следует думать нам сейчас, а о земле, о том, чтобы на нее не пришла эра Обезьяны. Все остальное потом.
«Впору запеть „Стражу на Рейне“, – подумал Нижегородский.
– А за этой дверью комната Грааля, – сказал Ланц. – Вы уже догадываетесь, что никакой чаши или небесного камня там нет. Здесь принятые в наше братство приносят клятву верности своей расе.
Они вернулись назад, долго поднимались вверх, потом шли через коридор, представлявший собой еще одну картинную галерею. На этот раз здесь были портреты старых тамплиеров от первых девяти рыцарей Храма во главе с основателем ордена Гуго де Пейеном до последнего, сожженного на костре великого магистра Жака де Моле. Над каждым из портретов располагался соответствующий герб в виде поделенного на четыре части треугольного щита. На двух диагонально расположенных белых полях были нарисованы красные орденские кресты, на двух других – рисунок из личного герба рыцаря. Висели здесь и портреты некоторых апостолов ариохристианской мистики, таких, как Экхарт и Парацельс.
– Осенью в Хенобоскион должна отправиться наша экспедиция, – поведал Ланц. – Ее цель – найти оставшиеся свитки гностиков, в которых могла сохраниться конкретная программа действий по спасению человечества. Это послание, переданное нам нашими предками. Пигмеи тысячи лет уничтожали его. Однажды, посчитав, что им владеют тамплиеры, они надоумили Филиппа Красивого уничтожить их орден, а Климента V – помочь ему в этом. Сразу после выполнения своей миссии и тот и другой были умерщвлены. Но мы, новые рыцари Храма, должны вернуть утраченное. Сам я поехать не смогу: намечается создание нашей пресвитерии в Венгрии, в живописнейшем месте на Балатоне. Будет также много других дел. А вот вы могли бы принять участие.
«Соглашайся, – появилась надпись, – осенью будет не до экспедиций, а Ланц, чует мое сердце, нам еще пригодится».
«А-а-а, так ты еще тут!» – едва не воскликнул Нижегородский.
– Подумайте. Это поважнее сотни Тутанхамонов, – добавил Ланц, громко хлопнув в ладоши.
Отворилась неприметная дверь, и вошел знакомый уже молодой человек.
– Фра Томас проводит вас в комнату, где вы сможете отдохнуть.
Нижегородского отвели в гостевое крыло замка, где в достаточно просторной зале на креслах и диванах расположились десятка полтора гостей. Одни мужчины. Вероятно, это были избранные для «ночной прогулки». Некоторых Вадим уже знал, например, Карла Крауса – известного австрийского сатирика. Его тоже узнали, приветствовав кивками.
За окнами уже стемнело. В момент появления Нижегородского «избранные» обсуждали историчность персонажей «Парсифаля», описанных де Труа и фон Эшенбахом и озвученных Вагнером.
– Анфортас был не кем иным, как королем Карлом Лысым, внуком Шарлеманя, – убежденно говорил один из присутствующих. – Это вполне историческая личность, как и сам Парсифаль.
– Кто же такой Парсифаль, по-вашему?
– Нет никаких сомнений, что это Луитворд Верцельский, канцлер при дворе франков.
– Может быть, и колдунья Кундрия, у которой, по описанию самого Кретьена, были крысиные глазки, ослиные уши, козлиная бородка и горбатая спина, тоже историческая личность? – язвительно заметил кто-то.
– Конечно. Это Рисильда Злая. Она отмечена в летописях империи Каролингов, – последовал незамедлительный ответ.
Спор разгорался.
– Вы не знаете, где здесь можно перекусить? – шепотом спросил Вадим у скучавшего возле окна молодого человека.
…Прогулка действительно оказалась обычной прогулкой. Не было никаких таинств, ритуалов и факелов.
Конфратам, донатам и фамиларам (вероятно, к последним отнесли и Нижегородского) выдали такие же шерстяные сутаны, в какие облачились храмовники, но серые и без крестов. Капюшоны были откинуты на спину, и большинство шло с непокрытыми головами. Только мастера, каноники и приор отличались от остальных беретами, причем берет Ланца на этот раз имел винно-красный цвет. Шествие замыкали слуги (или сержанты) – молодые люди, готовящиеся к вступлению в орден, но не достигшие двадцатичетырехлетнего возраста. Вместо белых сутан на них были черные плащи с красными крестами на груди и спине, напоминавшие накидки французских мушкетеров, но спускавшиеся ниже колен. Каждый был перепоясан тонким поясным ремнем с прицепленной на боку шпагой и при этом что-нибудь нес в руках.
Это была ночь полнолуния. Процессия медленно шла сначала по проселочной дороге, затем по заросшей травой широкой тропе. Многие тихо переговаривались, а шедший впереди фон Либенфельс являл собой образ окруженного учениками Иисуса.
Они спустились в лощину, поднялись на холм, склон которого был густо усажен виноградными кустами, прошли сквозь рощицу невысоких фруктовых деревьев и очутились на аккуратной поляне, окруженной зарослями шиповника и повилики. В центре поляны были вкопаны скамеечки. Слуги установили легкие складные стульчики с парусиновыми сиденьями для мастеров и каноников и кресло с подлокотниками для приора. Фра и фамилары расселись на скамеечках, а слуги в черном, широко расставив ноги и заложив руки за спину, остались стоять позади.
Разговор шел в основном о природе, о ее вечном совершенстве. Приор говорил, что для создания новых пресвитерий и прецепторий ордена необходимо выбирать самые красивые и романтичные уголки Европы. Многие делились своими впечатлениями о местах, в которых им довелось побывать. Зашла речь о поместьях и замках, об отличиях французской замковой архитектуры от германской и английской от континентальной…
Нижегородский надел очки и принялся рассматривать черневший в полутора километрах силуэт Верфенштайна. Он установил стократное увеличение, включил режим ночного видения с цветовой корректировкой и активизировал программу антишейка. Теперь стены замка виделись ему с расстояния не более пятнадцати метров, правда, такое сжатие пространства почти полностью съело перспективу. В пятнадцати метрах от него были стены и ближнего корпуса, и стоявшей в тридцати метрах дальше главной башни. Лишившись глубины, изображение сделалось совершенно плоским.
Увидав под самым карнизом освещенное окно, Вадим задержался на нем. Когда он уже собирался перевести взгляд правее, из глубины комнаты к окну кто-то подошел. Это был пожилой человек в накинутом на мятую пижаму домашнем халате. Нижегородский довел увеличение до пятисот и встретился взглядом с… Копытько. Секунду они смотрели друг на друга, потом Яков Борисович поплотнее прикрыл фрамугу, зевнул и задернул шторы.
В стремлении поскорей избавиться от наваждения Вадим сорвал с себя очки. Он зажмурился, затем помассировал кулаками глаза и обалдело огляделся крутом. Какой-то каноник рассказывал о лиловых скалах, сосновом аромате и лазуритовых водах озера Балатон. В голове Нижегородского что-то хлюпало, словно по его раздавленным мозгам топали пудовыми сапогами – еврей Копытько в самом антисемитском гнезде Австрии! Рушилась стройная система мира, такая понятная и устоявшаяся тысячелетиями. Нет, кто-то определенно сошел с ума.
Вадим еще раз крепко зажмурился и осторожно надел очки на нос.
«Эй! Ты там в порядке? – вспыхнула надпись. – Ну, пошутил, пошутил. Это юмор такой, прости. Ты очки не сломал? Все, я отправляюсь спать. Будь паинькой. Конец связи».
Послышался глухой далекий рокот. Фон Либенфельс оказался прав – с юга шла гроза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58