В городах видишь больше народу, понимаешь, сколь разнообразны мысли и чувства людей. Полагаю, города учат и большему смирению.
Придворные слушали речь короля, который сумел извлечь из военных поражений и превратностей судьбы редкое сокровище: досуг для раздумий.
– По моему мнению, все эти сеньоры, которые восстают против Людовика, принадлежат старому миру. Они были королями в своих провинциях, и никто не смел напомнить им, что провинция не равна вселенной и что военное счастье или несчастье могут низвести их до положения вассалов. Также никто никогда не говорил им, что их войны разоряют страну и превращают деревню в пустыню, где царствуют волки и медведи. Вот многие из них и стали нищими, как Иов, потому что крестьяне, которых они набрали в свои войска, оставили поля в запустении. Им пришлось обратиться к иностранным наемникам, и те окончательно их разорили. Полагаю, что время их прошло, но поскольку мужчины вразумляются гораздо медленнее, чем женщины, меня уже не будет на свете, когда они признают очевидное: разделенная на враждующие лагеря страна больна и излечиться может, только объединившись. Я пью за французский престол.
Король поднял свой бокал и отхлебнул глоток. Все присутствующие последовали его примеру.
– Это вам, сир, следовало бы написать трактат о мудрости, – сказала Жанна.
Она не посмела сказать, что ему следовало бы править Францией, ибо повсюду кишели шпионы, но король, конечно, понял ее.
– У каждого свое ремесло, мадам, я был слишком занят, собирая остатки моего королевства, которое, как всем известно, перейдет под власть Валуа. Ваш супруг гораздо лучше меня умеет выпаривать слова из раствора опыта.
Он повернулся к Жозефу:
– Битвы в будущем, когда меня уже не будет на свете, произойдут между державами более мощными, чем наши провинции. Одной из них станет Церковь. Ибо, как вы написали в одной из максим, цитируя Аристотеля, народ жаждет не столько знания, сколько веры, а наша святая Церковь управляет верованиями. Она захочет воспользоваться своей властью. Молю Бога, чтоб это не опьянило ее.
Жозеф улыбнулся.
Дворецкий возгласил, что ужин его величества подан.
Второй теолог, объяснил Жозефу король как бы между прочим, не явился на ужин из опасения встретиться с супругами де л'Эстуаль, которых подозревает в том, что они обладают сверхъестественной и дьявольской властью. Зато поэт и астролог, убедившись, что Жозеф благополучно выпутался из затруднений, стали обхаживать его с удвоенной силой. Жозефу пришлось прочесть их рукописи, которые он без всякого восторга передал затем Жанне, чтобы услышать ее мнение.
Розовое снадобье, как называли они его между собой, оказалось очень действенным средством.
24 Зловещий посетитель
Франция вступила в полосу новых потрясений. Принцы, упорствуя в мятеже, вновь попытались низложить Людовика XI. Как и предвидел король, войска Франциска II Бретонского вошли в Нормандию – провинцию, которая по условиям Конфланского договора досталась Карлу Беррийскому, брату короля. Его именовали также Карлом Французским, и он по-прежнему грезил о короне. Герцог Бретонский соединился с войсками герцога Бургундского – ибо Карл Смелый наконец унаследовал титул – в явной надежде вновь окружить Париж и принудить Людовика отступить на юг, а затем удовлетворить все требования принцев или отречься от престола.
Людовик угадал верно: он послал войска в Бретань.
Бургундец предложил начать переговоры.
Людовик понимал, что находится в критической ситуации:
Бургундец только что женился на англичанке, Маргарите Йоркской, и этот союз мог привести к вмешательству Англии в конфликт. Французским войскам пришлось бы тогда иметь дело не только с бретонцами, нормандцами и бургундцами, но еще и с англичанами. Это была бы самая настоящая резня. Людовик предпочел пойти на переговоры.
На сцене появились посредники, разъезжавшие между враждующими лагерями; наконец король отправился в Перонну и стал гостем своего врага. Западня захлопнулась. Карл Смелый, приказав закрыть ворота замка, а затем и городские ворота, продиктовал королю условия: уступить Шампань своему брату и отказаться от поддержки французской Фландрии, где Льеж так упорно противостоял герцогу. Не имея средств сопротивляться, Людовик под принуждением подписал Пероннский договор, чтобы вновь обрести свободу.
Демонстрируя злобную глупость, несомненно выдававшую предчувствие грядущего поражения, Карл Смелый заставил короля присутствовать при осаде Льежа – ненавистного Карлу города, который посмел кричать: «Да здравствует король Франции!» Тридцатого октября 1468 года Карл Смелый, демонстрируя пример истинно аристократического зверства, устроил там бойню. По Маасу сотнями плыли трупы убитых жителей Льежа.
В Страсбурге, естественно, говорили только об этих событиях – слишком уж близко располагался город, ставший жертвой кровавой мести Бургундца. Франсуа сообщил об этом матери; в ответном письме она в одной фразе высказала все, что думает о принцах: «Коронованная сволочь». Юноша удивился: разве сама она не была баронессой де Бовуа? А теперь де л'Эстуаль? Потом она повторила то, что уже говорила Жозефу: «Есть два сорта разбойников, но и те и другие – разбойники несомненные». И в заключение написала: «Людовик теперь защищает свой народ против разбойников. Он уже не король Франции – он ее вождь. Никогда не вставай на сторону разбойников. Они обречены».
Это пророчество заставило его задуматься.
Мэтр Франсуа, отныне глава «Мастерской Труа-Кле», в один из дней поздней осени 1468 года изучал чернила с намерением обогатить цветовую гамму, предназначенную для буквиц: кисточкой он проводил широкую полосу на бумаге и смотрел, как она высыхает. Взгляд Франсуа с одобрением задержался на образчике синего, созданного на основе азиатской ляпис-лазури, которую размельчали в течение двадцати часов: блеск получался несравненный, особенно на белоснежной бумаге. Эта перламутровая синева переливалась почти небесными оттенками.
Франсуа задумался. С тех пор как «Мастерская Труа-Кле» выпустила свою Библию, заказы хлынули потоком – как и эрудиты со всей Европы. Все просили издавать древних латинских авторов. Таким образом, у него уже было сто семнадцать заказов на поэму Лукреция «О природе вещей», сто тридцать пять – на трактат Сенеки «О спокойствии души», двести десять – на трактат Цицерона «Об обязанностях». Каждую неделю в мастерскую приезжали литераторы, ученые, принцы и университетские библиотекари, особенно с севера и из рейнских областей. В Европе насчитывалось только семь печатен – все на севере. Стремление же к знаниям границ не имело.
Будущее мастерской было обеспечено.
Однако не только материальное благополучие грело душу Франсуа: труд во имя просвещения и утверждения благородного образа мыслей наполнял его такой глубокой радостью, какой он прежде никогда не знал. Он испытывал восторженную признательность к матери, благословившей его на этот путь, и к Феррандо, который был добрым гением всего предприятия.
Он рассеянно взглянул на ящик, стоявший на столе. Там были заготовки греческих литер, ибо он собирался издавать и греческих авторов – по просьбе нескольких великих литераторов. Его умоляли напечатать труды Аристотеля.
В этот момент дверь открылась, и вошел незнакомец в блеклом костюме, но с румяным лицом и властными манерами. Шапочку свою он не снял и начал оглядываться вокруг с видом хозяина: внимательно посмотрел сначала на машины, затем на работающих людей – Арминия, Кокельмана, двух подмастерьев и подручного, который загружал дровами печь. Потом на Франсуа.
– Кто владелец этой мастерской? – спросил он по-французски, с парижским выговором.
– Я, – ответил Франсуа, заинтригованный и одновременно встревоженный.
Незнакомец подошел ближе и смерил его взглядом:
– Вы Франсуа де л'Эстуаль?
– Да. А кто вы?
– Мое имя вам ничего не скажет.
– В таком случае покиньте мастерскую.
Посетитель, казалось, ничуть не был обескуражен подобным приемом. Он тонко улыбнулся.
– Не надо так горячиться, мой юный друг. Если, конечно, вы хотите остаться хозяином этой мастерской. Меня зовут Эмар де Фалуа. Вам от этого легче?
– Я вам не друг. Ваши манеры мне не нравятся. Что вам нужно?
Незнакомец взглянул на него иронически. Потом неторопливо приблизился к ящику, стоящему на наборном столе, зачерпнул пригоршню литер, внимательно изучил их и пренебрежительно швырнул обратно. Франсуа крепко схватил его за запястье:
– Убирайтесь!
Арминий и Кокельман подошли, чтобы помочь хозяину Двое подмастерьев прервали работу, готовые в любую минуту вмешаться. Два или три раза в мастерскую врывались душевнобольные люди, которых выпроваживали силой.
– Князь-архиепископ Александр Люксембургский готов отозвать свое разрешение на печатню, – сказал Фалуа.
Франсуа не ослабил хватку.
– И это зависит от вас, не так ли?
– Конечно, барон, – ответил незнакомец, быстро вырвав руку. – Если я захочу, завтра эта мастерская будет опечатана приставами, оборудование конфисковано, а ваши работники брошены в тюрьму.
– Что вам нужно?
– Мне нужна эта мастерская. И вы. И ваши мастера.
Лицо Франсуа побагровело.
– Что ж, пусть так! – вскричал он, опьянев от гнева. – Мастерскую закроют, но вы ее не получите.
Франсуа сразу инстинктивно угадал в непрошеном госте одного из тех заклятых врагов, с какими не раз имела дело мать. Жанна рассказывала ему о них и добавляла: «Никакой жалости!» Он вновь схватил за руки Фалуа, а двое подбежавших мастеров помогли скрутить незваного гостя.
– Вы неосторожны, Франсуа де л'Эстуаль.
– Не больше, чем вы, мерзавец! – сказал Франсуа, задыхаясь. – Свяжите этого человека!
Фалуа стал отбиваться. Арминий ударил его в челюсть кулаком, задубевшим от работы с поворотной штангой. Кокельман стянул ему веревкой запястья.
– Как только почту доставят в Париж, ваша мать окажется в тюрьме, – сказал Фалуа.
– Вовсе нет, – парировал Франсуа.
Он подошел к столу, схватил листок бумаги, перо с чернилами и начал писать, одновременно читая вслух:
– "Ваше высокопреосвященство, я вполне удовлетворен визитом в «Мастерскую Труа-Кле». Однако дело займет больше времени, чем я рассчитывал. Через неделю я представлю вам полный отчет".
Он поставил подпись и, сорвав с пальца Фалуа кольцо, воспользовался им как печаткой, вдавив его в расплавленный воск.
Глаза пленника сверкнули от ярости.
Франсуа протянул послание своему подручному и приказал доставить в резиденцию архиепископа.
– Подождите! – воскликнул Фалуа.
– Что?
– Вы совершаете серьезную ошибку. Наживете кучу врагов. Погубите себя.
Нетерпеливым жестом Франсуа приказал исполнять распоряжение.
– Вы рассчитываете продержать меня здесь неделю? – недоверчиво спросил Фалуа.
– Или дольше.
– Безумец! Обо мне станут беспокоиться.
– Где?
– В Сорбонне. Франсуа кивнул:
– Значит, вас послал университет?
– Это оборудование было украдено у него в Париже. Вы пользуетесь им незаконно. Вы вор. Как и все ваши сообщники. И ваша колдунья мать.
Франсуа с трудом подавил желание отхлестать наглеца по щекам.
– За эти принадлежности заплачено владельцу, к тому же их оказалось недостаточно. В Париже побывала лишь четверть всего оборудования моей печатни.
– Давайте договоримся.
– Нет.
По милосердию Божьему Феррандо был в Страсбурге.
– Стерегите как следует этого человека, – сказал Франсуа Арминию и Кокельману. – Я вернусь через час. Он предложит вам денег за свое освобождение. Это вас погубит.
– Он будет здесь, когда вы вернетесь, мэтр, – заверил его Арминий.
Франсуа во весь дух помчался по улицам. На рыночном постоялом дворе он обнаружил улыбающегося Феррандо в компании суконщиков. Тот встревожился, увидев его взволнованное лицо. Франсуа обрисовал ситуацию.
– Нужно послать верхового гонца к твоему дяде! Пусть гонец вернется с приказом Александру Люксембургскому не посягать на независимость печатни!
Помрачневший Феррандо попросил у хозяина постоялого двора письменные принадлежности и послал за верховым гонцом. Все было сделано меньше чем за час.
– Гонец приедет в Рим через четыре дня, – сказал Феррандо. – Если будет на то милость Божья, столько же времени займет и обратный путь.
– Я буду ночевать в мастерской, пока он не вернется, – заявил Франсуа.
Когда он пришел назад в печатню, Эмар де Фалуа был привязан к стулу, ибо Арминий и Кокельман хотели продолжать работать.
– Вы будете спать на стуле, – предупредил Франсуа, – а я, ваш страж, заночую здесь. Оставьте надежду на побег. Такое высокомерие заслуживает надлежащей кары. Через неделю вы будете конченым человеком. А ваши хозяева проиграют дело.
Охрана Фалуа осложнялась тем, что пленника нельзя было терять из виду. Двое сопровождали его, когда он ходил справлять нужду, и присматривали за ним, когда развязывали ему руки, чтобы он мог поесть.
На второй день Фалуа добился разрешения спать лежа; на пол кинули одеяло, и он растянулся на нем, насколько позволяли связанные руки.
– Давайте договоримся, – вновь предложил он Франсуа.
– Я не договариваюсь с волками. Вы ведете себя и угрожаете, как разбойник. Ваши обвинения лживы. Вы будете наказаны по заслугам.
Теперь он понял наставления матери. Неужели она прошла через такие же испытания?
На девятый день пленник имел жалкий вид: помятый, с разбойничьей бородой, поскольку Франсуа не разрешил ему пользоваться услугами цирюльника.
– Кого вы ждете? – спросил он Франсуа.
– Ваших судей.
Фалуа скривился:
– Это вас будут судить, и вы заплатите за мое заключение сторицей.
Но когда явился Петер Шёффер, срочно вызванный Феррандо, он заметно струхнул.
– Кто вы такой?
Шёффер не ответил.
Затем пришел Феррандо и окинул пленника презрительным взглядом.
Фалуа догадался, что ожидают еще кого-то. Примерно через час в мастерской началась суматоха: встречали князя-архиепископа, прибывшего в сопровождении своего асессора, секретаря и двух лучников.
– Ваше преосвященство! – закричал Фалуа. – Посмотрите, как эти люди обходятся с посланцем Сорбонны!
Александр Люксембургский приказал развязать пленника. Фалуа торжествовал. Медленно поднявшись на ноги, он злобно уставился на Франсуа.
Александр Люксембургский дал ему пощечину.
– Вы солгали мне! – вскричал он гневно.
– Ваше преосвященство… – пробормотал ошеломленный Фалуа.
– Молчите! Изначальное оборудование этой печатни было куплено у законного владельца, присутствующего здесь Петера Шёффера. Остальное создали нынешние владельцы, в частности мэтр Франсуа де л'Эстуаль, ваш законный тюремщик. Я проверил все это по документам, заверенным нотариусом. Сорбонна, на которую вы ссылаетесь, не заплатила ни одного денье. Вы едва не принудили меня совершить подлость, прибегнув к лжесвидетельству. Тюрьма – слишком мягкое наказание для вас. Я напишу об этом вашим поручителям. Стража, возьмите этого человека и отведите в тюрьму! Позднее я приму решение о его участи.
– Папа, ваше преосвященство… – начал Фалуа, которого уже окружили лучники.
Князь-архиепископ повернулся к нему и вытащил из кармана свиток с печатью:
– Его святейшество Павел Второй вновь подтверждает свое покровительство «Мастерской Труа-Кле».
Стражники увели Фалуа. Какое-то время все участники этой сцены молчали, не в силах справиться с волнением. Александр Люксембургский отвел Франсуа в сторону.
– Прощаю вам то, что вы взяли этого злоумышленника в заложники и подделали его подпись. Об этом не будет упомянуто. Мэтр Франсуа, вы действовали изобретательно и решительно. Это хорошо. Но лучше было бы вам заключить союз с такой семьей, которая сумеет оградить вас от неприятностей. Я подумаю об этом.
Затем он ушел. Франсуа решил повести всех ужинать, чтобы укрепить нервы, подвергшиеся тяжкому испытанию.
Жанна в Анжере ничего не знала обо всех этих перипетиях. Получив письмо сына с рассказом о них, она так разволновалась, что Жозеф за нее испугался. По ее мнению, лазутчики Сорбонны смогли, пусть частично, восстановить обстоятельства вывоза оборудования из Парижа. Это означало, что кто-то развязал язык. Возможно, они знали гораздо больше, чем сказал Фалуа. Возможно, они подвергли пытке Сибуле. Возможно…
Чтобы успокоить ее и не тревожиться самому, Жозеф попросил Рене Анжуйского, чтобы один из офицеров на следующий день сопроводил его до Парижа. Они поедут верхом. До столицы легким галопом один день. Обернуться туда-обратно можно за три дня.
В очередной раз Жанна содрогнулась от ужаса. Не ринулся ли Жозеф в пасть волка? Она горячо молилась. Кормилица поила ее разными отварами: от одного из них, очень горького, она впала в сонливое состояние.
Но Жозеф вернулся в условленный срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Придворные слушали речь короля, который сумел извлечь из военных поражений и превратностей судьбы редкое сокровище: досуг для раздумий.
– По моему мнению, все эти сеньоры, которые восстают против Людовика, принадлежат старому миру. Они были королями в своих провинциях, и никто не смел напомнить им, что провинция не равна вселенной и что военное счастье или несчастье могут низвести их до положения вассалов. Также никто никогда не говорил им, что их войны разоряют страну и превращают деревню в пустыню, где царствуют волки и медведи. Вот многие из них и стали нищими, как Иов, потому что крестьяне, которых они набрали в свои войска, оставили поля в запустении. Им пришлось обратиться к иностранным наемникам, и те окончательно их разорили. Полагаю, что время их прошло, но поскольку мужчины вразумляются гораздо медленнее, чем женщины, меня уже не будет на свете, когда они признают очевидное: разделенная на враждующие лагеря страна больна и излечиться может, только объединившись. Я пью за французский престол.
Король поднял свой бокал и отхлебнул глоток. Все присутствующие последовали его примеру.
– Это вам, сир, следовало бы написать трактат о мудрости, – сказала Жанна.
Она не посмела сказать, что ему следовало бы править Францией, ибо повсюду кишели шпионы, но король, конечно, понял ее.
– У каждого свое ремесло, мадам, я был слишком занят, собирая остатки моего королевства, которое, как всем известно, перейдет под власть Валуа. Ваш супруг гораздо лучше меня умеет выпаривать слова из раствора опыта.
Он повернулся к Жозефу:
– Битвы в будущем, когда меня уже не будет на свете, произойдут между державами более мощными, чем наши провинции. Одной из них станет Церковь. Ибо, как вы написали в одной из максим, цитируя Аристотеля, народ жаждет не столько знания, сколько веры, а наша святая Церковь управляет верованиями. Она захочет воспользоваться своей властью. Молю Бога, чтоб это не опьянило ее.
Жозеф улыбнулся.
Дворецкий возгласил, что ужин его величества подан.
Второй теолог, объяснил Жозефу король как бы между прочим, не явился на ужин из опасения встретиться с супругами де л'Эстуаль, которых подозревает в том, что они обладают сверхъестественной и дьявольской властью. Зато поэт и астролог, убедившись, что Жозеф благополучно выпутался из затруднений, стали обхаживать его с удвоенной силой. Жозефу пришлось прочесть их рукописи, которые он без всякого восторга передал затем Жанне, чтобы услышать ее мнение.
Розовое снадобье, как называли они его между собой, оказалось очень действенным средством.
24 Зловещий посетитель
Франция вступила в полосу новых потрясений. Принцы, упорствуя в мятеже, вновь попытались низложить Людовика XI. Как и предвидел король, войска Франциска II Бретонского вошли в Нормандию – провинцию, которая по условиям Конфланского договора досталась Карлу Беррийскому, брату короля. Его именовали также Карлом Французским, и он по-прежнему грезил о короне. Герцог Бретонский соединился с войсками герцога Бургундского – ибо Карл Смелый наконец унаследовал титул – в явной надежде вновь окружить Париж и принудить Людовика отступить на юг, а затем удовлетворить все требования принцев или отречься от престола.
Людовик угадал верно: он послал войска в Бретань.
Бургундец предложил начать переговоры.
Людовик понимал, что находится в критической ситуации:
Бургундец только что женился на англичанке, Маргарите Йоркской, и этот союз мог привести к вмешательству Англии в конфликт. Французским войскам пришлось бы тогда иметь дело не только с бретонцами, нормандцами и бургундцами, но еще и с англичанами. Это была бы самая настоящая резня. Людовик предпочел пойти на переговоры.
На сцене появились посредники, разъезжавшие между враждующими лагерями; наконец король отправился в Перонну и стал гостем своего врага. Западня захлопнулась. Карл Смелый, приказав закрыть ворота замка, а затем и городские ворота, продиктовал королю условия: уступить Шампань своему брату и отказаться от поддержки французской Фландрии, где Льеж так упорно противостоял герцогу. Не имея средств сопротивляться, Людовик под принуждением подписал Пероннский договор, чтобы вновь обрести свободу.
Демонстрируя злобную глупость, несомненно выдававшую предчувствие грядущего поражения, Карл Смелый заставил короля присутствовать при осаде Льежа – ненавистного Карлу города, который посмел кричать: «Да здравствует король Франции!» Тридцатого октября 1468 года Карл Смелый, демонстрируя пример истинно аристократического зверства, устроил там бойню. По Маасу сотнями плыли трупы убитых жителей Льежа.
В Страсбурге, естественно, говорили только об этих событиях – слишком уж близко располагался город, ставший жертвой кровавой мести Бургундца. Франсуа сообщил об этом матери; в ответном письме она в одной фразе высказала все, что думает о принцах: «Коронованная сволочь». Юноша удивился: разве сама она не была баронессой де Бовуа? А теперь де л'Эстуаль? Потом она повторила то, что уже говорила Жозефу: «Есть два сорта разбойников, но и те и другие – разбойники несомненные». И в заключение написала: «Людовик теперь защищает свой народ против разбойников. Он уже не король Франции – он ее вождь. Никогда не вставай на сторону разбойников. Они обречены».
Это пророчество заставило его задуматься.
Мэтр Франсуа, отныне глава «Мастерской Труа-Кле», в один из дней поздней осени 1468 года изучал чернила с намерением обогатить цветовую гамму, предназначенную для буквиц: кисточкой он проводил широкую полосу на бумаге и смотрел, как она высыхает. Взгляд Франсуа с одобрением задержался на образчике синего, созданного на основе азиатской ляпис-лазури, которую размельчали в течение двадцати часов: блеск получался несравненный, особенно на белоснежной бумаге. Эта перламутровая синева переливалась почти небесными оттенками.
Франсуа задумался. С тех пор как «Мастерская Труа-Кле» выпустила свою Библию, заказы хлынули потоком – как и эрудиты со всей Европы. Все просили издавать древних латинских авторов. Таким образом, у него уже было сто семнадцать заказов на поэму Лукреция «О природе вещей», сто тридцать пять – на трактат Сенеки «О спокойствии души», двести десять – на трактат Цицерона «Об обязанностях». Каждую неделю в мастерскую приезжали литераторы, ученые, принцы и университетские библиотекари, особенно с севера и из рейнских областей. В Европе насчитывалось только семь печатен – все на севере. Стремление же к знаниям границ не имело.
Будущее мастерской было обеспечено.
Однако не только материальное благополучие грело душу Франсуа: труд во имя просвещения и утверждения благородного образа мыслей наполнял его такой глубокой радостью, какой он прежде никогда не знал. Он испытывал восторженную признательность к матери, благословившей его на этот путь, и к Феррандо, который был добрым гением всего предприятия.
Он рассеянно взглянул на ящик, стоявший на столе. Там были заготовки греческих литер, ибо он собирался издавать и греческих авторов – по просьбе нескольких великих литераторов. Его умоляли напечатать труды Аристотеля.
В этот момент дверь открылась, и вошел незнакомец в блеклом костюме, но с румяным лицом и властными манерами. Шапочку свою он не снял и начал оглядываться вокруг с видом хозяина: внимательно посмотрел сначала на машины, затем на работающих людей – Арминия, Кокельмана, двух подмастерьев и подручного, который загружал дровами печь. Потом на Франсуа.
– Кто владелец этой мастерской? – спросил он по-французски, с парижским выговором.
– Я, – ответил Франсуа, заинтригованный и одновременно встревоженный.
Незнакомец подошел ближе и смерил его взглядом:
– Вы Франсуа де л'Эстуаль?
– Да. А кто вы?
– Мое имя вам ничего не скажет.
– В таком случае покиньте мастерскую.
Посетитель, казалось, ничуть не был обескуражен подобным приемом. Он тонко улыбнулся.
– Не надо так горячиться, мой юный друг. Если, конечно, вы хотите остаться хозяином этой мастерской. Меня зовут Эмар де Фалуа. Вам от этого легче?
– Я вам не друг. Ваши манеры мне не нравятся. Что вам нужно?
Незнакомец взглянул на него иронически. Потом неторопливо приблизился к ящику, стоящему на наборном столе, зачерпнул пригоршню литер, внимательно изучил их и пренебрежительно швырнул обратно. Франсуа крепко схватил его за запястье:
– Убирайтесь!
Арминий и Кокельман подошли, чтобы помочь хозяину Двое подмастерьев прервали работу, готовые в любую минуту вмешаться. Два или три раза в мастерскую врывались душевнобольные люди, которых выпроваживали силой.
– Князь-архиепископ Александр Люксембургский готов отозвать свое разрешение на печатню, – сказал Фалуа.
Франсуа не ослабил хватку.
– И это зависит от вас, не так ли?
– Конечно, барон, – ответил незнакомец, быстро вырвав руку. – Если я захочу, завтра эта мастерская будет опечатана приставами, оборудование конфисковано, а ваши работники брошены в тюрьму.
– Что вам нужно?
– Мне нужна эта мастерская. И вы. И ваши мастера.
Лицо Франсуа побагровело.
– Что ж, пусть так! – вскричал он, опьянев от гнева. – Мастерскую закроют, но вы ее не получите.
Франсуа сразу инстинктивно угадал в непрошеном госте одного из тех заклятых врагов, с какими не раз имела дело мать. Жанна рассказывала ему о них и добавляла: «Никакой жалости!» Он вновь схватил за руки Фалуа, а двое подбежавших мастеров помогли скрутить незваного гостя.
– Вы неосторожны, Франсуа де л'Эстуаль.
– Не больше, чем вы, мерзавец! – сказал Франсуа, задыхаясь. – Свяжите этого человека!
Фалуа стал отбиваться. Арминий ударил его в челюсть кулаком, задубевшим от работы с поворотной штангой. Кокельман стянул ему веревкой запястья.
– Как только почту доставят в Париж, ваша мать окажется в тюрьме, – сказал Фалуа.
– Вовсе нет, – парировал Франсуа.
Он подошел к столу, схватил листок бумаги, перо с чернилами и начал писать, одновременно читая вслух:
– "Ваше высокопреосвященство, я вполне удовлетворен визитом в «Мастерскую Труа-Кле». Однако дело займет больше времени, чем я рассчитывал. Через неделю я представлю вам полный отчет".
Он поставил подпись и, сорвав с пальца Фалуа кольцо, воспользовался им как печаткой, вдавив его в расплавленный воск.
Глаза пленника сверкнули от ярости.
Франсуа протянул послание своему подручному и приказал доставить в резиденцию архиепископа.
– Подождите! – воскликнул Фалуа.
– Что?
– Вы совершаете серьезную ошибку. Наживете кучу врагов. Погубите себя.
Нетерпеливым жестом Франсуа приказал исполнять распоряжение.
– Вы рассчитываете продержать меня здесь неделю? – недоверчиво спросил Фалуа.
– Или дольше.
– Безумец! Обо мне станут беспокоиться.
– Где?
– В Сорбонне. Франсуа кивнул:
– Значит, вас послал университет?
– Это оборудование было украдено у него в Париже. Вы пользуетесь им незаконно. Вы вор. Как и все ваши сообщники. И ваша колдунья мать.
Франсуа с трудом подавил желание отхлестать наглеца по щекам.
– За эти принадлежности заплачено владельцу, к тому же их оказалось недостаточно. В Париже побывала лишь четверть всего оборудования моей печатни.
– Давайте договоримся.
– Нет.
По милосердию Божьему Феррандо был в Страсбурге.
– Стерегите как следует этого человека, – сказал Франсуа Арминию и Кокельману. – Я вернусь через час. Он предложит вам денег за свое освобождение. Это вас погубит.
– Он будет здесь, когда вы вернетесь, мэтр, – заверил его Арминий.
Франсуа во весь дух помчался по улицам. На рыночном постоялом дворе он обнаружил улыбающегося Феррандо в компании суконщиков. Тот встревожился, увидев его взволнованное лицо. Франсуа обрисовал ситуацию.
– Нужно послать верхового гонца к твоему дяде! Пусть гонец вернется с приказом Александру Люксембургскому не посягать на независимость печатни!
Помрачневший Феррандо попросил у хозяина постоялого двора письменные принадлежности и послал за верховым гонцом. Все было сделано меньше чем за час.
– Гонец приедет в Рим через четыре дня, – сказал Феррандо. – Если будет на то милость Божья, столько же времени займет и обратный путь.
– Я буду ночевать в мастерской, пока он не вернется, – заявил Франсуа.
Когда он пришел назад в печатню, Эмар де Фалуа был привязан к стулу, ибо Арминий и Кокельман хотели продолжать работать.
– Вы будете спать на стуле, – предупредил Франсуа, – а я, ваш страж, заночую здесь. Оставьте надежду на побег. Такое высокомерие заслуживает надлежащей кары. Через неделю вы будете конченым человеком. А ваши хозяева проиграют дело.
Охрана Фалуа осложнялась тем, что пленника нельзя было терять из виду. Двое сопровождали его, когда он ходил справлять нужду, и присматривали за ним, когда развязывали ему руки, чтобы он мог поесть.
На второй день Фалуа добился разрешения спать лежа; на пол кинули одеяло, и он растянулся на нем, насколько позволяли связанные руки.
– Давайте договоримся, – вновь предложил он Франсуа.
– Я не договариваюсь с волками. Вы ведете себя и угрожаете, как разбойник. Ваши обвинения лживы. Вы будете наказаны по заслугам.
Теперь он понял наставления матери. Неужели она прошла через такие же испытания?
На девятый день пленник имел жалкий вид: помятый, с разбойничьей бородой, поскольку Франсуа не разрешил ему пользоваться услугами цирюльника.
– Кого вы ждете? – спросил он Франсуа.
– Ваших судей.
Фалуа скривился:
– Это вас будут судить, и вы заплатите за мое заключение сторицей.
Но когда явился Петер Шёффер, срочно вызванный Феррандо, он заметно струхнул.
– Кто вы такой?
Шёффер не ответил.
Затем пришел Феррандо и окинул пленника презрительным взглядом.
Фалуа догадался, что ожидают еще кого-то. Примерно через час в мастерской началась суматоха: встречали князя-архиепископа, прибывшего в сопровождении своего асессора, секретаря и двух лучников.
– Ваше преосвященство! – закричал Фалуа. – Посмотрите, как эти люди обходятся с посланцем Сорбонны!
Александр Люксембургский приказал развязать пленника. Фалуа торжествовал. Медленно поднявшись на ноги, он злобно уставился на Франсуа.
Александр Люксембургский дал ему пощечину.
– Вы солгали мне! – вскричал он гневно.
– Ваше преосвященство… – пробормотал ошеломленный Фалуа.
– Молчите! Изначальное оборудование этой печатни было куплено у законного владельца, присутствующего здесь Петера Шёффера. Остальное создали нынешние владельцы, в частности мэтр Франсуа де л'Эстуаль, ваш законный тюремщик. Я проверил все это по документам, заверенным нотариусом. Сорбонна, на которую вы ссылаетесь, не заплатила ни одного денье. Вы едва не принудили меня совершить подлость, прибегнув к лжесвидетельству. Тюрьма – слишком мягкое наказание для вас. Я напишу об этом вашим поручителям. Стража, возьмите этого человека и отведите в тюрьму! Позднее я приму решение о его участи.
– Папа, ваше преосвященство… – начал Фалуа, которого уже окружили лучники.
Князь-архиепископ повернулся к нему и вытащил из кармана свиток с печатью:
– Его святейшество Павел Второй вновь подтверждает свое покровительство «Мастерской Труа-Кле».
Стражники увели Фалуа. Какое-то время все участники этой сцены молчали, не в силах справиться с волнением. Александр Люксембургский отвел Франсуа в сторону.
– Прощаю вам то, что вы взяли этого злоумышленника в заложники и подделали его подпись. Об этом не будет упомянуто. Мэтр Франсуа, вы действовали изобретательно и решительно. Это хорошо. Но лучше было бы вам заключить союз с такой семьей, которая сумеет оградить вас от неприятностей. Я подумаю об этом.
Затем он ушел. Франсуа решил повести всех ужинать, чтобы укрепить нервы, подвергшиеся тяжкому испытанию.
Жанна в Анжере ничего не знала обо всех этих перипетиях. Получив письмо сына с рассказом о них, она так разволновалась, что Жозеф за нее испугался. По ее мнению, лазутчики Сорбонны смогли, пусть частично, восстановить обстоятельства вывоза оборудования из Парижа. Это означало, что кто-то развязал язык. Возможно, они знали гораздо больше, чем сказал Фалуа. Возможно, они подвергли пытке Сибуле. Возможно…
Чтобы успокоить ее и не тревожиться самому, Жозеф попросил Рене Анжуйского, чтобы один из офицеров на следующий день сопроводил его до Парижа. Они поедут верхом. До столицы легким галопом один день. Обернуться туда-обратно можно за три дня.
В очередной раз Жанна содрогнулась от ужаса. Не ринулся ли Жозеф в пасть волка? Она горячо молилась. Кормилица поила ее разными отварами: от одного из них, очень горького, она впала в сонливое состояние.
Но Жозеф вернулся в условленный срок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37