А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Но это была не жизнь!
Потому что это была очень тоскливая жизнь. Если не выразиться точнее, если не назвать эту тоску — смертной!
Унылые астронавты “слонялись”, летая по станции, прилипая лицами к иллюминаторам и подолгу, жадно всматриваясь в пролетающую мимо Землю. В такую близкую и такую недоступную. Они в тоске и печали ложились спать и с теми же нерадостными ощущениями просыпались. Уныло принимали душ. Собираясь вместе на завтрак или обед, еле-еле пережевывали безвкусную еду, просто чтобы поддержать жизнь в своих организмах. Хотя не уверены были, что эту жизнь у них не отберут.
— Можно хлеба?
Хлеб, как и вся прочая еда в космосе, был одноразовый, потому что был в одноразовой упаковке. Чтобы было поменьше крошек.
— Пожалуйста.
И, направляемый легким ударом, хлеб летел в нужном направлении.
— Спасибо.
— Не за что…
Все приличия были соблюдены. Но лишь внешне.
Потому что, услужливо передавая друг другу еду, говоря “спасибо” и что-то совместно обсуждая, все думали не о том, что обсуждают. И не о еде, которую ели. И не о сне, когда забирались в спальные мешки. И даже в бортовом “гальюне”, где они оставались в одиночестве, сами с собой они думали не о том, для чего там оказались!
Везде — за едой, засыпая, пробуждаясь, умываясь и разговаривая, они думали только об одном — об отсчитывающем секунды, минуты и часы таймере.
Вернее, не часы, потому что часов уже не осталось! Последний отпущенный им час был разменян на минуты. На шестьдесят минут, из которых уже вычитались первые секунды!..
— Можно еще хлеба…
— Пожалуйста.
Они были вежливы и предупредительны, как раньше, но они были другими! Уже никто никому не верил! Потому что все подозревали всех. Подозревали, что во время следующего витка, когда станция войдет в тень Земли, на них, на этот раз — именно на них, а не на кого-то другого, воспользовавшись темнотой, набросится, чтобы перерезать глотку, убийца! И в этот раз убийца, конечно, не повторит свою прежнюю ошибку, в этот раз будет действовать наверняка, потому что теперь имеет опыт…
И на этот случай каждый астронавт, не доверяя другому, не доверяя никому, хотя говорил с каждым, протягивая ему хлеб и соль, и даже улыбался в ответ на улыбку, вооружился чем только смог. Кто-то утащил из ремнабора отвертку, кто-то припрятал ножницы. Потому что мир кончился и каждый собирался защищать свою жизнь сам, не полагаясь на других и на случай. Ведь любой из “других” на самом деле мог оказаться убийцей и, подкравшись ближе под видом лучшего друга, способен был неожиданно полоснуть поперек горла скальпелем! И опасаясь этого, все готовились к тому, чтобы если услышат подле себя чужое дыхание, ударить опасно приблизившегося к ним человека — и уже плевать, друга или нет — ножницами в живот или отверткой в глаз. Чтобы упредить его удар! Чтобы выжить.
И чем дальше, тем чаще они вспоминали о своем припрятанном до времени оружии, проверяя, на месте ли оно, и пытаясь занять наиболее безопасное с их точки зрения положение.
Потому что таймер не останавливался.
Потому что таймер продолжал отсчет последнего часа!..
00.56.49
48.
7…
— Мне бы кетчупа.
Кетчуп просил немецкий астронавт, чтобы выдавить его на “немецкую” колбаску. Сам он за кетчупом не потянулся, так как висел с края от “стола”, подальше от своих врагов, которые еще недавно были друзьями. Немец занял самую удачную позицию, которая позволяла ему видеть всех, самому оставаясь в отдалении.
Его можно было осуждать, если бы все в преддверии времени “X” не позаботились о том, чтобы сзади них никого не было, чтобы их спины были защищены какой-нибудь стеной или переборкой.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Немец жрал свою “колбаску”, внимательно, исподлобья, посматривая на своих коллег. Он говорил “Danke” и говорил “Bitte”, но в его глазах не было дружелюбия, а одни только ожидание и угроза! Наверное, в нем пробудился тевтонский дух, и он готов был к драке. И, может быть, даже желал ее, потому что ожидание было более изматывающим, чем сама угроза!
Он готов был к драке, на случай которой у него за поясом было припрятано здоровенное шило, которое он пустит в ход, не задумываясь ни на секунду!
Пусть он только сунется. Пусть только попробует!..
И все думали так же, как немец.
Все — одинаково! Все видели вокруг одних только желающих им смерти врагов!
— Конфитюр будьте любезны…
“Чтоб вас всех!”
— Конечно, конечно…
“Чтоб ты сдох!”
— Спасибо…
Герхард Танвельд взял конфитюр и выдавил его на галету.
Но на конфитюр и на галету тоже не смотрел, боясь оторвать взгляд от своих соседей. И поэтому намазал конфитюр на галету очень косо, так что тот, сорвавшись, завис напротив него над столом.
Раньше бы кто-нибудь пошутил.
И все засмеялись.
Теперь — никто.
Никто этого конфитюра даже не заметил!
Немецкий астронавт привычно поймал потерянный кусок открытым ртом и заглотил.
Все так же пристально глядя по сторонам и чувствуя животом приятную, успокаивающую выпуклость рукоятки шила.
“Ну, что смотрите?.. Ну, кто из вас?..”
Герхард заглотил конфитюр и поперхнулся.
Потому что за едой нужно думать о еде, а не о том, чтобы кого-нибудь проткнуть шилом!
Герхард закашлялся, хыкая все громче и громче, и стал хватать себя за горло. Но когда к нему на помощь, чтобы похлопать по спине, бросились соседи, он, угрожающе выпучив глаза, замотал головой и, отстраняясь от них, выхватил свое шило, которым стал водить во все стороны.
Хотя уже синел.
Но, похоже, он предпочитал умереть от вставшей поперек горла крошки, чем от воткнутого ему в спину скальпеля.
“Только… Только попробуйте!..” — напряженно думал немецкий астронавт, отслеживая шилом телодвижения своих врагов.
Хотя прокашляться не мог и хватал ртом воздух, как вытащенная на берег рыба.
Но все равно, все равно водил своим шилом!..
В общем, заклинило немца!
Так он и задохнулся, не подпустив к себе врагов и не сумев самостоятельно избавиться от заткнувшего его горло конфитюра. Так и потерял сознание.
— Скорее! — скомандовал командир.
И все бросились к немцу, огибая выставленное вперед шило, чтобы выколотить из его легких посторонний предмет.
Удар!
Хкы…
Еще удар!
Еще — кхы-ы!..
И никакого результата!
— Надо очистить ему ротовую полость! — первым догадался француз.
И немецкому астронавту в рот, с силой отжав ему вниз челюсть, полезли чужие пальцы.
Но только никакой еды у него во рту не было!
И крошки, перекрывшей дыхательное горло, — тоже!
Потому что когда Ли Джун Ся попытался сделать ему искусственное дыхание изо рта в рот, грудь немецкого астронавта свободно расправилась под напором вдуваемого в его легкие воздуха.
— Черт побери! — выругался Виктор Забелин. — Он не подавился!
Он не подавился, но он все равно был мертв!..
Все напряженно переглянулись.
И в этих взглядах не было сожаления, потому что никого не озаботила нелепая смерть немца, в их глазах было другое.
Был испуг. И был немой вопрос — кто?!
И еще — как?!
— Что случилось? — недоуменно спросила Кэтрин Райт. Хотя все сама видела. И должна была понять. — Он подавился?.. Ему плохо? Да?..
— Очень, — зло ответил русский. — Ему так плохо, что хуже не бывает!
— Он что… Он — умер? — шепотом спросила Кэтрин.
— Нет, он не умер! Его убили, — поправил ее Рональд Селлерс.
— Убили?!
И все, не сговариваясь, посмотрели на неподвижно замершего немца и посмотрели на монитор. На таймер. На котором было ноль часов пятнадцать минут десять секунд!
Вернее уже — девять…
Если это случайность, то это очень подозрительная случайность! Которая случилась за четверть часа до истечения срока ультиматума!
Неожиданно для всех и для себя, наверное, тоже Кэтрин Райт вскрикнула и, сильно оттолкнувшись ногами от пола, улетела в дальний угол, сильно ударившись головой о стену и тут же забившись в какой-то угол.
— Не подходите ко мне! Никто не подходите! — взвизгнула она. — Если кто-нибудь подойдет ко мне, я буду драться, я убью его.
И в руках у нее блеснула пилочка для ногтей. Очень длинная и острая пилочка.
— Истеричка! — тихо выругался Виктор Забелин. — Вышвырнуть бы ее со станции к чертовой бабушке!
— Успокойтесь! — негромко, потому что громко не мог, сказал Рональд Селлерс. — То, что среди нас убийца, еще не значит, что мы должны прикончить друг друга раньше, чем это сделает он!
И его, несмотря на тихий голос, услышали!
— Нужно разобраться, как это могло произойти…
— Очень просто, — ответил французский астронавт, крутя в руках надорванную упаковку от конфитюра.
— Вот… Так я и знал, — показал он. Что вот? Что он знал?..
— Дырка, — сказал француз.
И протянул упаковку конфитюра, чтобы показать ее всем желающим.
Протянутую в никуда упаковку перехватил командир.
— Посмотрите, там в нижнем левом углу небольшое, почти незаметное для глаза отверстие. Отверстие действительно было! Очень маленькое, очень кругленькое и аккуратное. Такое, что сразу не увидишь!
— Кто-то проткнул упаковку иглой и влил туда с помощью шприца яд, — сказал француз. — Поэтому ничего заметить было нельзя. Герхард съел отравленный конфитюр.
— Вы в этом уверены?
Жак Воден пожал плечами и пригласил всех за собой.
Кроме, конечно, Кэтрин, которая сидела, забившись в угол, угрожая всем пилкой для ногтей.
В своей лаборатории французский астронавт извлек из специального контейнера морскую свинку. И, крепко зажав ее в руке и сдавив с боков мордочку, чтобы она приоткрыла рот, ловко выдавил туда немного конфитюра.
Отпущенная на свободу свинка, смешно шевеля на месте лапками, попыталась убежать от своих мучителей, но опоры не нашла и стала быстро вертеться на месте, паникуя от этого еще больше и еще активнее шевеля лапками.
Она вертелась так несколько секунд, после чего вдруг, вздрогнув всем телом, вытянулась и затихла.
Свинка была мертва!
— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно сказал француз.
Трупик морской свинки, влекомый сквозняком из недалекого вентилятора, торжественно плыл по воздуху. И одновременно плыл в двухстах с лишним километрах над поверхностью Земли.
— Ах ты! — с угрозой сказал, непонятно к кому обращаясь, русский космонавт.
То есть получается, что крошка и впрямь была ни при чем. Немец не подавился, немец был отравлен!
Его шило и его тевтонский характер его не спасли!
— Но как он мог знать, что это будет именно Герхард?
— А он не знал, — ответил француз. — Ему совершенно не важно было, кто это будет — Герхард или кто-нибудь еще. Ему нужна была просто жертва. Просто очередная жертва. Кто-то должен был съесть этот конфитюр. И — съел! — Нужно попробовать найти этот шприц, — сказал командир.
— Все шприцы у него! — указал на француза Виктор Забелин.
Опять он за свое… И что он к этому французу прицепился?!
— Да, у меня, — согласился Жак Воден. — Но взять их может кто угодно! Например, вытащив из мусорного контейнера!
Это верно.
— Когда вы последний раз работали со шприцами? — спросил Рональд Селлерс.
— Четыре дня назад.
Извлечь шприц из контейнера четырехдневной давности было, затруднительно. По крайней мере, незаметно для остальных членов экипажа затруднительно!
— Нужно собрать и пересчитать все шприцы, — сказал Ли Джун Ся, который обычно отмалчивался. И у которого от всего того, что случилось на МКС, похоже, наконец прорезался голос.
— Точно — пересчитать! — поддержал его русский космонавт.
И все, стараясь соблюдать безопасную дистанцию, стали собирать и развешивать в воздухе шприцы.
Один, второй, третий…
Все шприцы были на месте! И все были в ненарушенной стерильной упаковке.
Хотя можно предположить, что убийца один из них вскрыл, им воспользовался, а потом, снова аккуратно заклеив целлофан, положил на место.
На всякий случай внимательно осмотрели все упаковки.
Нет, не похоже. Все упаковки целы, и все на вид фабричные.
И все же на пакетике из-под конфитюра дырка была! А немецкий астронавт был мертв!
— А аптечки? — вдруг вспомнил кто-то.
Ну конечно же — аптечки. В них полный перечень медицинских средств, в том числе шприцов.
Быстро нашли и вскрыли основную и запасную аптечки, пересчитав в них все шприцы. В одной был полный их комплект, а вот во второй одного не хватало!
Но скорее всего того, который использовали, когда оказывали раненому командиру первую медицинскую помощь.
А куда его потом дели?
Выбросили? Тогда нужно осмотреть мусор!
Теперь астронавтов ничего не могло остановить, потому что речь шла о жизни и смерти. Об их жизни и их смерти!
Мусорные контейнеры распотрошили и тщательно перебрали. Но никакого шприца там не нашли.
— Тогда нужно обыскать станцию! — предложил Жак Воден.
И псе вместе, следя друг за другом, чтобы никто не мог найти и перепрятать шприц, отправились шарить по модулям. Искали долго, забираясь в самые труднодоступные углы. Вначале обыскали американские модули, потом стали шарить в русских.
— Это глупо и смешно! — ворчал Виктор Забелин. — Здесь почти никто из вас не бывает, здесь ничего не может быть!
Но его никто не слушал, все искали.
Русский космонавт защищал каждый квадратный дюйм своего пространства, сдавая его с боем.
— Туда нельзя! — говорил он.
— Почему?
— Потому что у меня и у моей страны могут быть свои… наши секреты!
Вообще-то могут, потому что все знали, что русские и американские астронавты, хотя и не афишировали это, выполняли в своих модулях, по заказу своих правительств и спецслужб, кое-какие секретные работы, потихоньку шпионя друг против друга.
Но только какие могут быть секреты, когда там, снаружи, в космосе, висит один, а в шлюзовом модуле, в скафандрах, упакованы еще два покойника! А теперь вот еще один болтается в жилом модуле! Тут уж все секреты побоку!
— Уйди, Виктор, не мешай! — по-доброму просили русского космонавта, который путался под Ногами, всячески мешая обыску.
Но они все равно искали. И — не зря. Потому что нашли. Шприц нашли!
— Здесь, кажется, что-то есть! — сказал китайский астронавт, сунув пальцы под отставшую в одном месте внутреннюю обшивку. — Что-то круглое!
Обшивку, не церемонясь, рванули, и из-под нее выплыл шприц. Использованный. Наверняка тот самый!
— А вы говорите, не может быть! — укоризненно покачал головой французский астронавт, не отказав себе в удовольствии припомнить русскому все его нападки.
— Это какая-то ерунда! Какая-то ошибка! — стушевался до того выступавший и буянивший Виктор Забелин. — Я ничего не понимаю!..
Зато другие все прекрасно поняли!
— Вам еще придется все это объяснить! — с угрозой пообещал Жак Воден.
Шприц нашли.
А дальше что?
— Можно снять с него отпечатки пальцев, — вспомнил наставления Гарри Трэша командир. А что — хорошая идея!
Быстро нашли карандаш, раскололи его вдоль, освободив грифель, который растолкли в мелкий порошок.
Когда порошок напылили на поверхность шприца, на нем ясно проступили какие-то отпечатки. Теперь можно было отправить их на Землю и…
Но нет — не получится отправить! Потому что связи с ЦУПом нет!
— Если хотите, я могу попробовать посмотреть их, — предложил француз. — В Сорбонне, на медицинском факультете, где я учился, нам преподавали “судебку”, где показывали, как это делается. Кроме того, у меня здесь есть микроскоп.
Ну да, верно, он же биолог. И насадка у него точно есть!
А что?.. Имеет смысл попробовать!
Жак Воден расчехлил микроскоп, сунул под него шприц и приложился глазом к окуляру.
— Да, это рисунок капиллярных узоров пальцев, — сказал он. — Сейчас я попробую их сфотографировать.
И стал прилаживать к микроскопу цифровую камеру.
Возился он довольно долго, потому что шприц был круглый, из-за чего изображение попадало в фокус лишь частично, расплываясь по краям.
Нет, так ничего не выйдет. С фотографией не выйдет.
— Мне нужны контрольные отпечатки, — сказал француз.
“Контрольные” — это в смысле их отпечатки. Их пальцев!
Ну надо — так надо…
Уже привычно, потому что не в первый раз, астронавты измазали свои пальцы тушью для ресниц, прижав их к чистым листам бумаги. Довольно изрядно пришлось повозиться с Кэтрин Райт, которая бросалась на всех с пилочкой для ногтей наперевес, норовя ткнуть свое импровизированное, но оттого не менее острое оружие кому-нибудь в лицо. Ее с большим трудом усмирили и, испачкав ей руки, приложили их к бумаге.
Французский астронавт положил возле себя листы с отпечатками и положил под микроскоп шприц, прильнув к окуляру. Но тут же, оторвавшись от него, резко повернулся.
— Вы бы не могли не стоять у меня за спиной, — вежливо, но твердо попросил он. — Я этого не люблю!
С некоторых пор это все не любили.
Астронавты разлетелись в стороны.
Вот так-то лучше.
И француз теперь уже спокойно стал разглядывать в микроскоп шприц, постоянно обращая свой взор к контрольным отпечаткам.
Работал он довольно долго, но плодотворно, потому что постоянно хмыкал и говорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27