Одностороннее миросозерцание поклонников "великой" французской революции
и практические цели которые они преследовали, заставляла их всячески восхвалять
деятелей революции и героизировать их личности. До Тэна французскую революцию
описывали в романтических тонах, доказывали, что она благодеяние, а Робеспьер,
Марат и другие ее деятели — герои. Делалось то же самое, что делают сейчас
большевики в отношении "великой" октябрьской революции.
Тэн подошел к исследованию истории французской революции с приемами
чистого натуралиста. Источником своей истории он сделал не написанные до него
книги, а подлинные документы; он изучил море документов эпохи французского
октября.
Вывод, к которому пришел Ипполит Тэн был следующий:
Революция была диктатурой городской черни в Париже и других городах, так
же как Жакерия — диктатура черни в деревнях.
Поклонники революции подняли неистовый вой против подобного толкования
своего кумира. Но с Тэном трудно спорить: всегда и всюду он указывает факты и
документы, из которых он заимствовал эти факты.
Сочинение Тэна состояло из трех частей. В первой он описал Францию при
королях, во второй ход революции и в третьей части — эпоху Наполеона.
Русские поклонники великой французской революции перевели на русский язык
и выпустили только первую часть, в которой описывалось состояние Франции при
последнем короле. Второй и третий том сочинения Тэна русские революционеры ни
переводить, ни издавать не стали.
Почему? Да потому, что не хотели доводить до сведения русского читателя о
всех ужасах и мерзостях "великой" французской революции, повторить которую они
хотели в России. О слишком уже ужасных зверствах революционеров повествовал,
ссылаясь на документы, Ипполит Тэн.
События же, о которых рассказывал И. Тэн в первом томе, рисовали жизнь во
Франции не в очень идиллических красках, и это русских революционеров
устраивало. Но неблаговидные действия королевской администрации выглядели
невинными шалостями по сравнению с теми чудовищными преступлениями, которые
проделывала под руководством Робеспьеров и Маратов революционная чернь. А вот об
этом то господа эсеры, меньшевики и большевики, подготавливая русский вариант
"великой французской революции", старались умолчать. Поэтому то второй том
"Истории французской революции" Тэна в России и не выходил. Только долгое время
спустя, в журнале "Мирный Труд", выходившем, кажется, в Харькове, был напечатан
второй том работы И. Тэна.
Описывая свои впечатления от чтения этого тома, рецензент журнала
"Исторический Вестник" (рецензия была напечатана в 1907 или 1908 году), писал:
"...Читая эту книгу и сравнивая с тем, что не так давно пришлось пережить
нам самим, убеждаешься, что история повторяется, что должно быть, революция
имеет свою природу и где бы она ни проявлялась, природа эта будет одинакова".
И рецензент был глубоко прав. Когда мечты русских революционеров сбылись
и они, наконец, произвели свою "великую русскую революцию", все увидели, что она
развивалась по тем же самым законам, что и великая французская революция.
Это был, как и во время французской революции, чудовищный шквал
человеческого фанатизма, человеческой низости и невероятных преступлений,
делавшихся опять во "имя всеобщего блага".
И где кончался идейный фанатизм, и где начинались потрясающие по своей
низости преступления, разобрать было опять нельзя.
Ибо природа всех революций всегда одинакова, — зачинаемые фанатиками, они
всегда совершаются руками самых преступных слоев каждого народа.

XIX. ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И РУССКИЕ ВОЛЬТЕРЬЯНЦЫ И МАСОНЫ

Только когда началась "Великая французская революция" Екатерина II начала
понимать, какие ядовитые семена она посеяла в России, всячески потакая
распространению французской "Просветительной философии". Ей не понравилось, ее
испугало, что во французской революции приняли участие русские аристократы
-"вольтерьянцы". При штурме Бастилии присутствовал известный масон А. М.
Кутузов, друг Радищева. В штурме Бастилии участвовали два сына князя Голицына.
Один из них, Дмитрий Голицын, позже прославился в созданных английским
масонами Соединенных Штатах как "Апостол Аллеганских гор".
Юность князя Д. Д. Голицына прошла в разных странах Европы. В Германии,
вслед за матерью, он перешел в католичество и из Дмитрия, стал Августином. Перед
тем, как поступать в русскую гвардию, родители отправили бывшего Дмитрия
попутешествовать, "людей посмотреть и себя показать".
Но из этого путешествия Августин Голицын больше не вернулся. Юный русский
князь решил остаться в Америке и стал католическим священником.
"В 1795 г. Дмитрий Голицын был рукоположен в священники, став "первенцем
американской католической церкви" — первым католическим священником, получившим
в Америке свое духовное образование..."
"Через некоторое время Голицын был назначен священником в Мэк-Гвайрский
поселок и в его ведение также перешла и вся лесная паства.
Мягкие линии Аллеганских гор, самая девственность природы, окружавшей
поселок, произвели на Голицына неотразимое впечатление: и тут его осенила идея,
воплощению которой он посвятил всю свою жизнь а именно: создать вокруг
Мак-Гвайрского поселка идеальную христианскую общину. По идее Голицына, такая
община, самим примером своей соборной жизни, должна была в будущем преобразить
всю страну".
Преображать Америку Августин Голицын решил за счет русских крепостных
крестьян.
Автор статьи "Апостол Аллеганских гор" Татиана Ненисберг, из которой
заимствованы приведенные выше цитаты, повествует об этом "благородном намерении"
князя Голицына следующее:
"Семья Голицыных была очень богата и пока жива была его мать, Голицыну из
Европы регулярно приходили деньги. От церковных властей он никогда ничего не
брал. Все свои деньги он начал обращать на покупку земли, которую разбивал на
участки".
"...В 1817 году сестра его продала свои имения в России и известила его,
что в скором времени вышлет ему половину вырученных денег. Рассчитывая на
быстрое получение своей доли наследства, Голицын начал строить в Лоретто новую
большую церковь, так как старая уже не вмещала всех молящихся".
Так жил и подвизался во славу американской католической церкви за счет
своих русских крепостных "Апостол Аллеганских гор". Все шло хорошо и мило.
Крепостные крестьяне трудились в далекой России, а Августин Смит — на такое имя
Д. Голицын взял документы, принимая американское подданство — старался создать в
Америке идеальную христианскую общину.
А теперь в Америке поговаривают о возможной канонизации "Апостола
Аллеганских гор", русского князя-эмигранта, Дмитрия Дмитриевича Голицына
отказавшегося во имя католицизма от всего — от веры, предков, родины, родового
имения всего, кроме денег, нужных на его утопические затеи в Америке. Мораль у
"Апостола Аллеганских гор", как видно, была не выше, чем у "борцов" против
крепостного права декабриста А. Тургенева и Герцена. На словах они яростно
воевали против крепостного права, а сами десятки лет вели барскую жизнь за
границей на получаемые от своих крепостных деньги.
Карамзин расхаживал по революционному Парижу с революционной кокардой. В
январе им года якобинцами был основан клуб "Друзей Закона". Членом этого клуба
состоял граф Павел Строганов. Граф Строганов по случаю своего принятия в члены
Якобинского клуба, воскликнул:
"Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в
такой же революции".
Любовница гр. Строганова, член этого клуба, участница взятия Бастилии,
Тируан-де-Медикур, являлась на заседания "Друзей Закона "с саблей и двумя
пистолетами. Граф Строганов разгуливал по Парижу в красном фригийском колпачке.
По приказу Екатерины II граф Строганов был вызван в Россию и послан на
жительство в одно из своих имений. Так вели себя потомки знаменитых Строгановых
в после-петровской России, предки которых в Московской Руси были в течении веков
опорой национальной власти. Революционные приключения не помешали гр. Строганову
сделать блестящую карьеру при Александре I, другом детства которого он был.
Участник французской революции стал... Товарищем Министра внутренних дел.
Не понравилось Екатерине и отношение выпестованных ею русских
вольтерьянцев к известию о взятии Бастилии.
"...Хотя Бастилия не угрожала ни одному из жителей Петербурга, —
вспоминает в своих мемуарах французский посол Сегюр, — трудно выразить тот
энтузиазм, который вызвало падение этой государственной тюрьмы и эта первая
победа бурной свободы среди торговцев, купцов, мещан и некоторых молодых людей
более высокого социального уровня".
Активное участие во французской революции приняли и жившие в России
иностранцы. Ромм, один из сотрудников скульптора Фальконета, автора памятника
Петру I, уехав из России принял активное участие во французской революции. Ромм
был членом Конвента, подписал смертный приговор Людовику XVI. Деятельное участие
принял в революции воспитатель Александра I, швейцарец Лагарп. Все это испугало
Екатерину и она поняла, что зашла слишком далеко в своей игре в
"Императрицу-философа".
В первые годы французской революции Россия была наводнена французскими
революционными газетами, памфлетами и книгами. В книжных лавках в Петербурге,
Москве и др. городах можно было получить и №№ "Парижской революции" и все другие
издания. В. Н. Каразин пишет, что "прелести французского переворота" доходили не
только до Украины, но и "до глубины самой Сибири простирали свое влияние молодые
умы" (В. Н. Каразин. Сочинения, Письма и Бумаги. Харьков, 1910 г., стр. 62-63).
Ход французской революции, как свидетельствуют мемуары, обсуждался и в
Тобольске, и в Семипалатинске, в Пензе и т. д. Вспоминая это время Ф. Ф. Вигель
пишет, что "цитаты из Священного Писания, коими прежние подьячие любили
приправлять свои разговоры, заменились в устах их изречениями философов XVIII
века и революционных ораторов (Воспоминания Ф. Ф. Вигеля, Том II, 1864, стр.
26).
В 1790 году масон Радищев издает свое сочинение "Путешествие из
Петербурга в Москву", полное нападок на монархию, и посылает его своему приятелю
масону А. Кутузову, присутствовавшему при взятии Бастилии, члену Ордена
Розенкрейцеров.

XX. ДУХОВНЫЙ ОТЕЦ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
МАСОН А. РАДИЩЕВ

После получения образования в Германии, где он подпал под влияние
французских энциклопедистов и философов-материалистов, А. Радищев близко сошелся
с масонами. По мнению известного русского философа Н. Бердяева, А. Радищев
является первым русским интеллигентом. Так вот этот первый русский интеллигент
около пяти лет после возвращения в Россию был членом масонской ложи. Этот факт
не отрицается теперь даже советскими исследователями 18 века.
В "Истории русской литературы XVIII века" Д. Благого (Москва 1955 г.) мы,
например, читаем:
"Большинство его Лейпцигских товарищей ушло в масонство: в числе их
оказался и самый большой его друг А. М. Кутузов. Некоторое время (до 1775 года)
и сам Радищев посещал собрания одной из масонских лож."
Радищев вернулся в Россию в 1771 году и если он посещал масонские ложи до
1775 года, он в течении пяти лет открыто был масоном. Радищев перевел для
масонского издательства видного масона Новикова "Размышления о греческой
истории", одного из самых радикальных представителей французской просветительной
философии Мабли.
"Употребляемый Мабли термин "деспотизм" Радищев переводит как
"самодержавство", то есть сознательно искажает значение самодержавия.
"Самодержавство, — пишет А. Радищев в примечании, — есть наипротивнейшее
человеческому естеству состояние.
...Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природные власти, то
дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сем делаем с обществом безмолвный
договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от наших обязанностей.
Неправосудие Государя дает народу, его судии, то же и более над ним право, какое
ему дает закон над преступниками. Государь есть первым гражданин народного
общества".
Ушел ли в 1775 году Радищев от масонов, или только сделал вид, что ушел,
мы не, знаем. Но известно, что и позже он состоял в "просветительных" обществах,
созданных масонами. В середине 80 годов он вступает в организованное масоном
Антоновским в Петербурге "Общество друзей словесных наук" и сотрудничал в
издаваемом Обществом журнале "Беседующий Гражданин". Когда он издает
"Путешествие из Петербурга в Москву", то посвящает его своему близкому другу А.
М. Кутузову, ставшему видным деятелем ордена Розенкрейцеров. Так что масонские
связи первого русского интеллигента несомненны.
Во всех книгах, посвященных Радищеву представителями русской
интеллигенции, всегда превозносили великий ум и великую образованность Радищева.
Пушкин живо интересовавшийся А. Радищевым дает совершенно иную оценку уму и
образованию Радищева. В статьях "Александр Радищев" и "Мысли на дороге",
написанных Пушкиным в зрелую пору жизни, когда окончательно сложилось его мудрое
политическое мировоззрение, он характеризует его как "представителя
полупросвещения":
"Беспокойное любопытство, более нежели жажда познания, была отличительная
черта ума его". Об учении Радищева в Лейпцигском университете Пушкин замечает,
что оно не пошло ему "впрок". Радищев и его друг Ушаков не учились, а
"проказничали и вольнодумствовали". "Им попался в руки Гельвеций. Они жадно
изучили начала его пошлой и бесплодной метафизики".
"Теперь было бы для нас непонятно, — пишет Пушкин, — каким образом
холодный и сухой Гельвеций мог сделаться любимцем молодых людей, пылких и
чувствительных, если бы мы по несчастью не знали, как соблазнительны для
развивающихся умов мысли и правила новые "отвергаемые законом и преданием".
"В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм
Вольтера, филантропия Руссо, политически цинизм Дидрота и Рейналя; но все в
нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале.
Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко
всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к
новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему — вот
что мы видим в Радищеве".
Общение с масонами только усугубило недостатки свойственного Радищеву
мировоззрения. "Таинственность их бесед, — сообщает Пушкин, — воспламенила его
воображение. Он написал свое "Путешествие из Петербурга в Москву" — сатирическое
воззвание к возмущению, напечатал в домашней типографии и спокойно пустил в
продажу".
Ясный ум Пушкина не мог оправдать дикую затею Радищева выпустить его
книгу "Путешествие из Петербурга в Москву" в 1790 году, во время, когда во
Франции свирепствовал революционный террор. Пушкин дает следующую оценку
поступку А. Радищева:
"...Если мысленно перенесемся мы к 1791 году, если вспомним тогдашние
политические обстоятельства, если представим себе силу нашего правительства,
наши законы, не изменившиеся со времени Петра I, их строгость, в то время еще не
смягченную двадцатипятилетним царствованием Александра, самодержца, умевшего
уважать человечество; если подумаем: какие суровые люди окружали престол
Екатерины, то преступление Радищева покажется нам действием сумасшедшего..."
И Пушкин дальше развивает свою мысль, почему он считает поступок Радищева
"действием сумасшедшего". "...Мелкий чиновник, человек без всякой власти, без
всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия,
противу Екатерины! И заметьте: заговорщик надеется на соединенные силы своих
товарищей; член тайного общества, в случае неудачи, или готовится изветом
заслужить себе помилование, или, смотря на многочисленность своих
соумышленников, полагается на безнаказанность. Но Радищев один. У него нет ни
товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха — а какого успеха может он
ожидать? — он один отвечает за все, он один представляется жертвой закону."
Пушкин решительно осуждает Радищева, не находя для него никакого
извинения: "...Мы никогда не почитали Радищева великим человеком, — пишет он. —
Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а
"Путешествие в Москву" весьма посредственною книгою, но со всем тем не можем не
признать преступника с духом необыкновенным;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13