Но надо спасти всех их – его, Бранвульфа, дорогую жену, сына и всех остальных! Надо избавить их от этого демона, Гвиона. Бранвульф знал: он может сделать это, может – если не сдастся.
Боль вдруг исчезла, едкая вонь драконьего дыхания испарилась. Барон все еще сжимал обожженные, изуродованные руки на горле Гвиона. Сплетенные в жесточайшей борьбе непримиримые враги оказались на полу, покрытом мягкой волчьей шкурой. Рев дракона сменился приятным потрескиванием огня в камине. Сильные и безжалостные руки потащили Бранвульфа прочь, разжали сведенные пальцы.
– О, Великий Хозяин, как с ним поступить? – спросил у Гвиона державший Бранвульфа золотоглавый человек.
– Пусть мучается в темницах Абалона! – рявкнул Гвион. – Пусть испытает на себе те пытки, которые мне пришлось вынести у него в доме. А когда последний из его рода будет взят из круга жизни, скормите этого мерзавца простолюдинам в чаще. Тогда и его душа, и души всех, кто ему дорог, исчезнут в небытии и останутся лишь в моей памяти.
– Гвион, ты кретин! – прошипел Бранвульф. – Тебя ждет счастье, если только ты согласишься уйти…
– Уйти? Когда вот-вот в моих руках окажется безграничная власть? Через пропасть меж мирами я принес сюда рубины. Магия солнца, заключенная в этих камнях, увеличивает могущество голосов лесничих, скоро они окажутся сильнее Высшего Круга. Я изменил баланс сил во вселенной. Я бог! – истерически выкрикнул Гвион и махнул лесничему рукой. – Уведите его!
Бранвульф взревел, точно раненый бык. Он не может проиграть! Ведь на него последняя надежда всех, кто ему дорог. Злодействам Гвиона надо положить конец!
Он кричал и отбивался, но стражи тащили его по темному коридору. Чем сильнее сопротивлялся Бранвульф, тем громче и резче звучала в его ушах властная песня тюремщиков. Магические узы сломили его, и скоро барон покорно влачился мимо вделанных в стену клеток к темному залу, где стоял невыносимый смрад. Над огнем исходили растопленным жиром люди – ни дать ни взять, кабаны на вертеле. Отовсюду доносились какие-то странные звуки: лязг и стук щипцов, скрип веревок, на которых растягивалась очередная жертва.
Наверняка среди множества душ здесь должны найтись души торра-альтанцев! Барон с грустью вспомнил, сколько же его подданных погибло за последние несколько лет.
Первым порывом Бранвульфа было прокричать зычный боевой клич предков, призвать всех, кто ходил под знаменами торра-альтанцев, сплотиться вокруг него. Но что-то заставило его передумать. Эти несчастные более не торра-альтанцы, не овиссийцы, бельбидийцы или кеолотианцы – все они принадлежат к одному народу: народу Великой Матери.
Бранвульф происходил из древнего рода полководцев и воинов, что многие поколения владели пограничным замком. Все его великие предки сумели выстоять лишь потому, что действовали не поодиночке, а умели сплотить людей под началом одного вождя. Быть может, если собрать все страдающие души под именем Великой Матери, можно будет как-то противостоять этим песням, что лишают воли и сил?
Откинув назад голову, Бранвульф набрал в грудь побольше воздуха:
– Люди! Услышьте меня! Ко мне! Сюда! Сплотимся во имя Великой Матери!
Его звучный голос перекрыл вопли несчастных, по залу прокатился общий ропот, но тут же и угас, раздробился на тысячи отдельных криков. Каждый здесь был слишком поглощен своей бедой.
Лесничие откровенно смеялись над бароном:
– Теперь ты в Ри-Эрриш. Здесь могут править лишь те, кто наделен песенным даром. Каким бы могучим вождем ты ни был прежде, здесь ты никто и ничто.
– Нет, он не никто и ничто, – пророкотал рядом громоподобный голос.
Бранвульф в тревоге обернулся на гигантское гранитно-серое существо, из горла которого доносился раскатистый гул, похожий на звук каменной мельницы. Лесничие упорно долбили его по затылку кирками и молотками.
– Он один из нас, один из тех, кто охотно ушел бы навстречу счастью и блаженству Аннуина, когда бы вы, лесничие, не подпали под власть Гвиона, – прогудело диковинное существо.
– Кто ты такой? – спросил Бранвульф.
– Горовик, кто ж еще. Меня зовут Перрен, я имел удовольствие знать твоего сына.
Лесничие запели громче и сильнее налегли на горовика, хотя стоило им только отвлечься, он стряхивал их с себя, точно надоедливых мух.
Но Бранвульфу сейчас было не до этого чудного создания.
– Она должна быть где-то здесь, – вслух произнес барон.
– Кто? – полюбопытствовал Перрен.
– Морригвэн. Если бы я отыскал ее, уж она-то надоумила бы меня, что делать.
Одни души тащили в пыточную камеру, других выволакивали из нее. Бранвульф различал их лишь смазанным пятном, мир кругом померк, и барон очнулся уже привязанным к доске. Лесничий вонзил ему в живот добела раскаленный прут. Бранвульф закричал и забился, из последних сил пытаясь сосредоточиться на своей задаче. Этот безумец, Гвион, захватил власть в здешнем мире, надо остановить его. Стиснув зубы и сдерживая стоны, барон отчаянно пытался вызвать перед глазами облик жены, чтобы таким образом выйти из своего разума и обрести покой. Он читал, что некоторые люди переносили пытки, высвобождая разум из тела – но у него это не получалось. Огненная боль распространилась из живота в каждую клеточку тела. Он взвыл, и кричал, кричал, кричал – казалось, это длилось много часов. И вдруг внезапно пытка остановилась.
Желтоглазый лесничий улыбался барону.
– Что, больно? Все кругом будет сплошной болью, покуда ты не откажешься от последних остатков жизни!
Бранвульф готов был любой ценой купить избавление от мук. Любой – но не страданиями сына. Ради Каспара надо держаться. Если он, Бранвульф, не уничтожит Гвиона, тот уничтожит его сына. Барон улыбнулся своим палачам.
– Меня вам не сломить.
Лесничий погрузил кочергу в пламя.
– Ты человек не злой, по глазам вижу. Вот настоящих злодеев трудно сломить, ими владеет безумие, что притупляет боль. А тебя я сломлю.
Взгляд Бранвульфа был обращен на белый кончик раскаленной кочерги. Только бы лесничий ошибся! Золотоглазый мучитель уже поднес шипящее железо к животу жертвы, но тут к нему подошел второй и пробормотал ему что-то на ухо. Лесничий повел кочергой выше и остановил ее в дюйме от правого глаза Бранвульфа. Сухой жар обжигал веко. Палач ухмыльнулся.
– Пожалуй, пусть это будет глаз.
Бранвульф замотал головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться, и тут увидел ее. С губ его слетел хриплый звук. Лесничий удивленно остановился и проследил взгляд барона.
Хотя женщина находилась в каких-то десяти футах от Бранвульфа, он не узнал бы ее: она стала гораздо прямее и выше, волосы из желтовато-серых сделались рыжими. Но окружавшая старую жрицу горделивая аура не допускала ошибки.
– Морригвэн! – во всю мочь проорал барон, пока ее протаскивали мимо.
Палач опомнился и вновь сосредоточился на своем деле. Сильные руки сжали голову барона, не давая пошевельнуться. Раскаленное железо вошло в глаз, и мысли исчезли в вихре яростной боли.
Глазное яблоко шипело и кипело, язык распух, и барон все кричал и кричал, не в силах избавиться от боли, подобной которой он прежде не мог и представить.
– Мужайся, друг, – прогремел где-то вдалеке голос Перрена, но слова эти коснулись слуха Бранвульфа лишь эхом самого слабого шепота. – Сайлле придет исцелить твои раны.
Наконец кочергу вынули из выжженного глаза. Барона куда-то поволокли за ноги. Голова его ударялась о грязные каменные плиты. Изнемогающий, обессиленный, он не мог думать ни о чем, кроме боли.
– Сайлле!
Имя застряло у него в глотке, и барон, задыхаясь, точно выброшенная на берег рыба, остался лежать в жалкой одиночной камере.
Так вот какие муки перенес Гвион – неудивительно, что свихнулся. Наконец на лоб Бранвульфу легла мягкая ладонь, и он сразу понял – рука эта не принадлежит человеку. Но это была и не жестокая хватка тюремщиков. Барон и не думал, что рука может быть такой нежной, исполненной женской ласки.
– Сайлле, – выдохнул он. – Сайлле, ты должна помочь нам.
Прекрасная женщина с шелковистыми золотыми волосами, что спадали до пояса, погладила его по лицу.
– Закон позволяет мне облегчить твои муки лишь для того, чтобы тебя пытали вновь. Это лишь передышка. Я могу исцелить и раны, от которых ты умер, если ты согласишься уйти в Аннуин.
Сайлле дала ему прохладный напиток, от которого раздирающая боль в глазу быстро улеглась, думать стало легче. Что бы такого сказать этому невероятному существу? Нельзя уйти в Аннуин, нельзя бросить Каспара. Да и потом, ему, Бранвульфу, никогда не достичь благословенного единения с Великой Матерью. По приказу Гвиона лесничие швырнут его простолюдинам, его душа погибнет навеки. А договориться с лесничим не выйдет: ему нечего предложить им взамен. Значит, остается одно: воззвать к старейшине Высокого Круга, который, как рассказывал Каспар, правит этим краем.
– Я должен поговорить с Высоким Кругом, – сдержанно произнес барон.
– Разумеется, но только если ты желаешь освободиться из камеры пыток и уйти в Аннуин, – объяснила Сайлле. Он с готовностью кивнул:
– Да! Хочу! И не я один. Морригвэн…
– Ты что, смеешься надо мной? Она никак не желает проститься с последней жизнью. Я много раз говорила со Старой Каргой, упрямей ее не найти.
Бранвульф ничуть не удивился.
– Я принес новости, которые заставят ее передумать. Мы с ней вместе уйдем отсюда, как вы того и желаете, но на одном условии.
– Условии! Ты не в том положении, чтобы торговаться со мной!
Сайлле дотронулась до выжженного глаза, и взор барона мигом прояснился. Сев, он оглядел ее уже обоими глазами. Сияющие волосы, исполненные неподдельного сочувствия глаза. За спиной сложены прозрачные переливающиеся крылья.
Бранвульф пропустил упрек мимо ушей.
– Мы уйдем, если Высокий Круг призовет к себе Гвиона, человека, что наполовину стал волком. Нам надо всего лишь раз поговорить с ним – всего один раз.
Сайлле грациозным движением руки заставила его замолчать.
– Мы знаем о нем. Лесничие его слушаются. – Она покачала головой. – Нет, вам, мятежникам, не дозволено встречаться.
– Мы можем убедить его уйти, – умоляюще проговорил Бранвульф. – Он черпает силу из этого мира.
– Думаешь, нам это неизвестно? А вдруг ты один из его слуг и принес ему новую силу?
– Ха! – засмеялся Бранвульф. – Он погубил меня и всю мою семью. Если я не сумею заставить его отказаться от прошлой жизни, он так и будет мучить моего сына. Я хочу лишь одного: чтобы потомки мои жили в мире.
Златокудрая женщина, выше и крепче Сайлле, вплыла в камеру и остановилась рядом с ними. Следом появился внушительного вида старец, за ним – низенький темнокожий старейшина с посохом, утыканным длинными черными шипами.
– Нуйн, Дуйр, – приветствовала их Сайлле. – И Страйф. Этот человек хочет говорить со всеми нами, просить дозволения уйти.
– Да-да, – нетерпеливо помахал рукой Нуйн. – Я все слышала. Ах, какие благородные речи, Бранвульф! – Она улыбнулась. – Вот уж не думала, что лесничие так быстро сломят тебя. Но мы не можем позволить тебе встречаться с любыми другими душами по твоему усмотрению. Твоя жизнь кончена. Ты уже не можешь решать здесь незаконченные дела. Ты должен просто уйти, и все.
– Иначе тебя будут пытать втрое сильнее! – возбужденно пригрозил Страйф, а Нуйн бросила на малорослого старейшину косой взгляд. Страйф продолжал: – Тебя следовало сразу бросить на съедение простолюдинам. И о чем это ты хочешь поговорить с Гвионом?
Нуйн напряглась, а Дуйр глянул на Страйфа.
– Страйф, не кажется ли тебе, что скармливать душу простолюдинам, это уже чересчур? – прорычал он. – И почему ты так интересуешься той душой, Гвионом?
– Пошлите за старухой! – властно воскликнула Нуйн и повернулась к Страйфу. – Мне очень не нравится твой интерес, а потому я намерена добраться до подоплеки этого дела. Позаботься, чтобы Тартарсус согласился привести своего так называемого узника на наш суд, Страйф. Мы ведь вполне можем исключить тебя из Высокого Круга и заменить кем-нибудь другим, если ты будешь обвинен и признан виновным в измене совету старейшин.
– Он будет здесь немедленно, – торопливо пообещал Страйф. – Что бы тут ни происходило, я в этом деле ничуть не заинтересован.
Бранвульф зашагал вслед за Нуйн, на ходу обдумывая, как бы разделаться с братом жены. Заманить бы его в лес, а там уволочь в чащу и скормить простолюдинам! Интересно, а если вырвать у Гвиона сердце здесь, в этом мире – поможет ли? А что, это выход.
Нуйн провела их в легендарную внутреннюю палату Высокого Круга и заняла свое место среди тринадцати старейшин, что покачивались на прозрачных крыльях вкруг мраморного стола, поддерживаемого колонной в двенадцать футов вышиной. Посреди сверкающего великолепия Ри-Эрриш Бранвульф ощущал себя грязным и немытым.
Оглядывая блестящий мрамор и сверкающие зеркальные стены, он словно бы невзначай потянулся к рукояти кинжала, но песня лесничих сзади мигом сковала мышцы, не позволяя даже шелохнуться. Рука барона замерла в дюйме от оружия, и, хотя кровь в нем так и кипела, распирая сосуды, пытаясь вдохнуть в непослушное тело силу, вырваться из чар он не мог. Палату заполнил странный гул – то трепетали крылья старейшин. Бранвульф лихорадочно соображал. Должен найтись способ покончить с Гвионом! Глаза его остановились на голубой стали мечей лесничих. Может, один из них поможет ему?
– Приведите остальных узников, – велел Страйф.
Морригвэн вступила в палату смело и гордо, в сопровождении четырех лесничих. Гвион же еле ковылял, опираясь на руку Тартарсуса. На шее главного лесничего висело ожерелье из солнечных рубинов, он не шел, а словно плыл по воздуху, несомый магией своей песни. На пороге Тартарсус замер и вскинул на Страйфа укоризненный взгляд, но тотчас же потупился и изобразил на лице улыбку безразличия. Глаза его встревоженно обегали всех тринадцать членов Высокого Круга.
Бранвульф сразу понял: Тартарсус ожидал увидеть здесь одного лишь Страйфа. Однако это барона уже не волновало. Ахнув, он потрясенно уставился на существо, что хромало рядом с главным лесничим. Гвион весь оброс шерстью, челюсти у него удлинились и искривились, а изо рта торчали волчьи клыки.
Морригвэн остановилась рядом с Бранвульфом.
– Мы должны добраться до Гвиона! Должны уничтожить его! – прошипел барон.
– Я знаю, что он натворил, но не могу уничтожить его, – отвечала жрица. – Он мой сын по всему, кроме крови. Ребенком я качала его на коленях. Какое бы безумие ни овладело им, винить следует меня – за нехватку материнской любви. Мне жаль тебя, Бранвульф, я горячо люблю тебя, Керидвэн и вашего мальчика, но моя задача уже закончена. Брид с Керидвэн нашли новую Деву – я костями чувствую, что нашли. Теперь все, что им осталось, – провести обряд посвящения, и Троица снова обретет целостность. И тогда я получу свободу.
– Морригвэн, нет, ты должна помочь нам! – вскричал Бранвульф, но в голосе его звучало поражение.
Гвион резко обернулся на крик и яростно взревел, увидев Морригвэн.
– Развяжите меня! – велела она лесничим. – Дайте мне подойти к моему сыну. Тот взвился и зарычал.
– Только приблизься ко мне, старая кляча, я оторву тебе глупую башку!
– Освободите старуху, – приказала Нуйн. – Посмотрим, что тут происходит.
Морригвэн тихо шагнула вперед и протянула руку, точно приближаясь к испуганному животному.
Хотя Гвиона ничто не держало, он и не пытался броситься на нее, а, как ни странно, попятился, пока не прижался спиной к одному из высоких зеркал, что обрамляли чертог.
– Грязная ведьма, обманщица!
– Гвион, мальчик мой, – тихо произнесла старая жрица, делая очередной шаг к нему, чтобы коснуться его руки. Гвион отшатнулся, но не сводил с нее глаз.
– Ты любила одну только Керидвэн, – обвинил он.
– Нет. Я равно любила вас обоих. Вы вместе играли у меня на коленях, рисовали в грязи и пели прекрасными голосами. Керидвэн обнимала тебя. Но в душе она всегда тосковала по матери. Ты был старше, ты сумел проститься с матерью, когда та лежала на смертном ложе, но твоя младшая сестричка слишком сильно нуждалась в ней. Она никогда не любила меня так, как ты. Однако Керидвэн было предначертано стать Одной-из-Трех, мне приходилось уделять ей много времени, чтобы обучать ее, но это не значит, что я любила ее больше.
– Ты не любишь меня! – выкрикнул Гвион, но в его хриплом голосе звучала боль.
– Гвион, сын мой, я люблю тебя.
– После всего, что я натворил, после того, что я пытался сделать с Керидвэн и ее сыном?
– Обними меня.
Морригвэн, такая маленькая и хрупкая рядом с ним, отважно шагнула к приемному сыну и, взяв его за руку, потянула к себе.
Гвион покачнулся, замер и, наконец, с рыданием упал ей на грудь и крепко прижался.
Морригвэн погладила его по голове и поцеловала.
– Милый мой мальчик. Ты мой сын. Здесь, в посмертии, на пути к Великой Матери нет ничего, что я не простила бы тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Боль вдруг исчезла, едкая вонь драконьего дыхания испарилась. Барон все еще сжимал обожженные, изуродованные руки на горле Гвиона. Сплетенные в жесточайшей борьбе непримиримые враги оказались на полу, покрытом мягкой волчьей шкурой. Рев дракона сменился приятным потрескиванием огня в камине. Сильные и безжалостные руки потащили Бранвульфа прочь, разжали сведенные пальцы.
– О, Великий Хозяин, как с ним поступить? – спросил у Гвиона державший Бранвульфа золотоглавый человек.
– Пусть мучается в темницах Абалона! – рявкнул Гвион. – Пусть испытает на себе те пытки, которые мне пришлось вынести у него в доме. А когда последний из его рода будет взят из круга жизни, скормите этого мерзавца простолюдинам в чаще. Тогда и его душа, и души всех, кто ему дорог, исчезнут в небытии и останутся лишь в моей памяти.
– Гвион, ты кретин! – прошипел Бранвульф. – Тебя ждет счастье, если только ты согласишься уйти…
– Уйти? Когда вот-вот в моих руках окажется безграничная власть? Через пропасть меж мирами я принес сюда рубины. Магия солнца, заключенная в этих камнях, увеличивает могущество голосов лесничих, скоро они окажутся сильнее Высшего Круга. Я изменил баланс сил во вселенной. Я бог! – истерически выкрикнул Гвион и махнул лесничему рукой. – Уведите его!
Бранвульф взревел, точно раненый бык. Он не может проиграть! Ведь на него последняя надежда всех, кто ему дорог. Злодействам Гвиона надо положить конец!
Он кричал и отбивался, но стражи тащили его по темному коридору. Чем сильнее сопротивлялся Бранвульф, тем громче и резче звучала в его ушах властная песня тюремщиков. Магические узы сломили его, и скоро барон покорно влачился мимо вделанных в стену клеток к темному залу, где стоял невыносимый смрад. Над огнем исходили растопленным жиром люди – ни дать ни взять, кабаны на вертеле. Отовсюду доносились какие-то странные звуки: лязг и стук щипцов, скрип веревок, на которых растягивалась очередная жертва.
Наверняка среди множества душ здесь должны найтись души торра-альтанцев! Барон с грустью вспомнил, сколько же его подданных погибло за последние несколько лет.
Первым порывом Бранвульфа было прокричать зычный боевой клич предков, призвать всех, кто ходил под знаменами торра-альтанцев, сплотиться вокруг него. Но что-то заставило его передумать. Эти несчастные более не торра-альтанцы, не овиссийцы, бельбидийцы или кеолотианцы – все они принадлежат к одному народу: народу Великой Матери.
Бранвульф происходил из древнего рода полководцев и воинов, что многие поколения владели пограничным замком. Все его великие предки сумели выстоять лишь потому, что действовали не поодиночке, а умели сплотить людей под началом одного вождя. Быть может, если собрать все страдающие души под именем Великой Матери, можно будет как-то противостоять этим песням, что лишают воли и сил?
Откинув назад голову, Бранвульф набрал в грудь побольше воздуха:
– Люди! Услышьте меня! Ко мне! Сюда! Сплотимся во имя Великой Матери!
Его звучный голос перекрыл вопли несчастных, по залу прокатился общий ропот, но тут же и угас, раздробился на тысячи отдельных криков. Каждый здесь был слишком поглощен своей бедой.
Лесничие откровенно смеялись над бароном:
– Теперь ты в Ри-Эрриш. Здесь могут править лишь те, кто наделен песенным даром. Каким бы могучим вождем ты ни был прежде, здесь ты никто и ничто.
– Нет, он не никто и ничто, – пророкотал рядом громоподобный голос.
Бранвульф в тревоге обернулся на гигантское гранитно-серое существо, из горла которого доносился раскатистый гул, похожий на звук каменной мельницы. Лесничие упорно долбили его по затылку кирками и молотками.
– Он один из нас, один из тех, кто охотно ушел бы навстречу счастью и блаженству Аннуина, когда бы вы, лесничие, не подпали под власть Гвиона, – прогудело диковинное существо.
– Кто ты такой? – спросил Бранвульф.
– Горовик, кто ж еще. Меня зовут Перрен, я имел удовольствие знать твоего сына.
Лесничие запели громче и сильнее налегли на горовика, хотя стоило им только отвлечься, он стряхивал их с себя, точно надоедливых мух.
Но Бранвульфу сейчас было не до этого чудного создания.
– Она должна быть где-то здесь, – вслух произнес барон.
– Кто? – полюбопытствовал Перрен.
– Морригвэн. Если бы я отыскал ее, уж она-то надоумила бы меня, что делать.
Одни души тащили в пыточную камеру, других выволакивали из нее. Бранвульф различал их лишь смазанным пятном, мир кругом померк, и барон очнулся уже привязанным к доске. Лесничий вонзил ему в живот добела раскаленный прут. Бранвульф закричал и забился, из последних сил пытаясь сосредоточиться на своей задаче. Этот безумец, Гвион, захватил власть в здешнем мире, надо остановить его. Стиснув зубы и сдерживая стоны, барон отчаянно пытался вызвать перед глазами облик жены, чтобы таким образом выйти из своего разума и обрести покой. Он читал, что некоторые люди переносили пытки, высвобождая разум из тела – но у него это не получалось. Огненная боль распространилась из живота в каждую клеточку тела. Он взвыл, и кричал, кричал, кричал – казалось, это длилось много часов. И вдруг внезапно пытка остановилась.
Желтоглазый лесничий улыбался барону.
– Что, больно? Все кругом будет сплошной болью, покуда ты не откажешься от последних остатков жизни!
Бранвульф готов был любой ценой купить избавление от мук. Любой – но не страданиями сына. Ради Каспара надо держаться. Если он, Бранвульф, не уничтожит Гвиона, тот уничтожит его сына. Барон улыбнулся своим палачам.
– Меня вам не сломить.
Лесничий погрузил кочергу в пламя.
– Ты человек не злой, по глазам вижу. Вот настоящих злодеев трудно сломить, ими владеет безумие, что притупляет боль. А тебя я сломлю.
Взгляд Бранвульфа был обращен на белый кончик раскаленной кочерги. Только бы лесничий ошибся! Золотоглазый мучитель уже поднес шипящее железо к животу жертвы, но тут к нему подошел второй и пробормотал ему что-то на ухо. Лесничий повел кочергой выше и остановил ее в дюйме от правого глаза Бранвульфа. Сухой жар обжигал веко. Палач ухмыльнулся.
– Пожалуй, пусть это будет глаз.
Бранвульф замотал головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться, и тут увидел ее. С губ его слетел хриплый звук. Лесничий удивленно остановился и проследил взгляд барона.
Хотя женщина находилась в каких-то десяти футах от Бранвульфа, он не узнал бы ее: она стала гораздо прямее и выше, волосы из желтовато-серых сделались рыжими. Но окружавшая старую жрицу горделивая аура не допускала ошибки.
– Морригвэн! – во всю мочь проорал барон, пока ее протаскивали мимо.
Палач опомнился и вновь сосредоточился на своем деле. Сильные руки сжали голову барона, не давая пошевельнуться. Раскаленное железо вошло в глаз, и мысли исчезли в вихре яростной боли.
Глазное яблоко шипело и кипело, язык распух, и барон все кричал и кричал, не в силах избавиться от боли, подобной которой он прежде не мог и представить.
– Мужайся, друг, – прогремел где-то вдалеке голос Перрена, но слова эти коснулись слуха Бранвульфа лишь эхом самого слабого шепота. – Сайлле придет исцелить твои раны.
Наконец кочергу вынули из выжженного глаза. Барона куда-то поволокли за ноги. Голова его ударялась о грязные каменные плиты. Изнемогающий, обессиленный, он не мог думать ни о чем, кроме боли.
– Сайлле!
Имя застряло у него в глотке, и барон, задыхаясь, точно выброшенная на берег рыба, остался лежать в жалкой одиночной камере.
Так вот какие муки перенес Гвион – неудивительно, что свихнулся. Наконец на лоб Бранвульфу легла мягкая ладонь, и он сразу понял – рука эта не принадлежит человеку. Но это была и не жестокая хватка тюремщиков. Барон и не думал, что рука может быть такой нежной, исполненной женской ласки.
– Сайлле, – выдохнул он. – Сайлле, ты должна помочь нам.
Прекрасная женщина с шелковистыми золотыми волосами, что спадали до пояса, погладила его по лицу.
– Закон позволяет мне облегчить твои муки лишь для того, чтобы тебя пытали вновь. Это лишь передышка. Я могу исцелить и раны, от которых ты умер, если ты согласишься уйти в Аннуин.
Сайлле дала ему прохладный напиток, от которого раздирающая боль в глазу быстро улеглась, думать стало легче. Что бы такого сказать этому невероятному существу? Нельзя уйти в Аннуин, нельзя бросить Каспара. Да и потом, ему, Бранвульфу, никогда не достичь благословенного единения с Великой Матерью. По приказу Гвиона лесничие швырнут его простолюдинам, его душа погибнет навеки. А договориться с лесничим не выйдет: ему нечего предложить им взамен. Значит, остается одно: воззвать к старейшине Высокого Круга, который, как рассказывал Каспар, правит этим краем.
– Я должен поговорить с Высоким Кругом, – сдержанно произнес барон.
– Разумеется, но только если ты желаешь освободиться из камеры пыток и уйти в Аннуин, – объяснила Сайлле. Он с готовностью кивнул:
– Да! Хочу! И не я один. Морригвэн…
– Ты что, смеешься надо мной? Она никак не желает проститься с последней жизнью. Я много раз говорила со Старой Каргой, упрямей ее не найти.
Бранвульф ничуть не удивился.
– Я принес новости, которые заставят ее передумать. Мы с ней вместе уйдем отсюда, как вы того и желаете, но на одном условии.
– Условии! Ты не в том положении, чтобы торговаться со мной!
Сайлле дотронулась до выжженного глаза, и взор барона мигом прояснился. Сев, он оглядел ее уже обоими глазами. Сияющие волосы, исполненные неподдельного сочувствия глаза. За спиной сложены прозрачные переливающиеся крылья.
Бранвульф пропустил упрек мимо ушей.
– Мы уйдем, если Высокий Круг призовет к себе Гвиона, человека, что наполовину стал волком. Нам надо всего лишь раз поговорить с ним – всего один раз.
Сайлле грациозным движением руки заставила его замолчать.
– Мы знаем о нем. Лесничие его слушаются. – Она покачала головой. – Нет, вам, мятежникам, не дозволено встречаться.
– Мы можем убедить его уйти, – умоляюще проговорил Бранвульф. – Он черпает силу из этого мира.
– Думаешь, нам это неизвестно? А вдруг ты один из его слуг и принес ему новую силу?
– Ха! – засмеялся Бранвульф. – Он погубил меня и всю мою семью. Если я не сумею заставить его отказаться от прошлой жизни, он так и будет мучить моего сына. Я хочу лишь одного: чтобы потомки мои жили в мире.
Златокудрая женщина, выше и крепче Сайлле, вплыла в камеру и остановилась рядом с ними. Следом появился внушительного вида старец, за ним – низенький темнокожий старейшина с посохом, утыканным длинными черными шипами.
– Нуйн, Дуйр, – приветствовала их Сайлле. – И Страйф. Этот человек хочет говорить со всеми нами, просить дозволения уйти.
– Да-да, – нетерпеливо помахал рукой Нуйн. – Я все слышала. Ах, какие благородные речи, Бранвульф! – Она улыбнулась. – Вот уж не думала, что лесничие так быстро сломят тебя. Но мы не можем позволить тебе встречаться с любыми другими душами по твоему усмотрению. Твоя жизнь кончена. Ты уже не можешь решать здесь незаконченные дела. Ты должен просто уйти, и все.
– Иначе тебя будут пытать втрое сильнее! – возбужденно пригрозил Страйф, а Нуйн бросила на малорослого старейшину косой взгляд. Страйф продолжал: – Тебя следовало сразу бросить на съедение простолюдинам. И о чем это ты хочешь поговорить с Гвионом?
Нуйн напряглась, а Дуйр глянул на Страйфа.
– Страйф, не кажется ли тебе, что скармливать душу простолюдинам, это уже чересчур? – прорычал он. – И почему ты так интересуешься той душой, Гвионом?
– Пошлите за старухой! – властно воскликнула Нуйн и повернулась к Страйфу. – Мне очень не нравится твой интерес, а потому я намерена добраться до подоплеки этого дела. Позаботься, чтобы Тартарсус согласился привести своего так называемого узника на наш суд, Страйф. Мы ведь вполне можем исключить тебя из Высокого Круга и заменить кем-нибудь другим, если ты будешь обвинен и признан виновным в измене совету старейшин.
– Он будет здесь немедленно, – торопливо пообещал Страйф. – Что бы тут ни происходило, я в этом деле ничуть не заинтересован.
Бранвульф зашагал вслед за Нуйн, на ходу обдумывая, как бы разделаться с братом жены. Заманить бы его в лес, а там уволочь в чащу и скормить простолюдинам! Интересно, а если вырвать у Гвиона сердце здесь, в этом мире – поможет ли? А что, это выход.
Нуйн провела их в легендарную внутреннюю палату Высокого Круга и заняла свое место среди тринадцати старейшин, что покачивались на прозрачных крыльях вкруг мраморного стола, поддерживаемого колонной в двенадцать футов вышиной. Посреди сверкающего великолепия Ри-Эрриш Бранвульф ощущал себя грязным и немытым.
Оглядывая блестящий мрамор и сверкающие зеркальные стены, он словно бы невзначай потянулся к рукояти кинжала, но песня лесничих сзади мигом сковала мышцы, не позволяя даже шелохнуться. Рука барона замерла в дюйме от оружия, и, хотя кровь в нем так и кипела, распирая сосуды, пытаясь вдохнуть в непослушное тело силу, вырваться из чар он не мог. Палату заполнил странный гул – то трепетали крылья старейшин. Бранвульф лихорадочно соображал. Должен найтись способ покончить с Гвионом! Глаза его остановились на голубой стали мечей лесничих. Может, один из них поможет ему?
– Приведите остальных узников, – велел Страйф.
Морригвэн вступила в палату смело и гордо, в сопровождении четырех лесничих. Гвион же еле ковылял, опираясь на руку Тартарсуса. На шее главного лесничего висело ожерелье из солнечных рубинов, он не шел, а словно плыл по воздуху, несомый магией своей песни. На пороге Тартарсус замер и вскинул на Страйфа укоризненный взгляд, но тотчас же потупился и изобразил на лице улыбку безразличия. Глаза его встревоженно обегали всех тринадцать членов Высокого Круга.
Бранвульф сразу понял: Тартарсус ожидал увидеть здесь одного лишь Страйфа. Однако это барона уже не волновало. Ахнув, он потрясенно уставился на существо, что хромало рядом с главным лесничим. Гвион весь оброс шерстью, челюсти у него удлинились и искривились, а изо рта торчали волчьи клыки.
Морригвэн остановилась рядом с Бранвульфом.
– Мы должны добраться до Гвиона! Должны уничтожить его! – прошипел барон.
– Я знаю, что он натворил, но не могу уничтожить его, – отвечала жрица. – Он мой сын по всему, кроме крови. Ребенком я качала его на коленях. Какое бы безумие ни овладело им, винить следует меня – за нехватку материнской любви. Мне жаль тебя, Бранвульф, я горячо люблю тебя, Керидвэн и вашего мальчика, но моя задача уже закончена. Брид с Керидвэн нашли новую Деву – я костями чувствую, что нашли. Теперь все, что им осталось, – провести обряд посвящения, и Троица снова обретет целостность. И тогда я получу свободу.
– Морригвэн, нет, ты должна помочь нам! – вскричал Бранвульф, но в голосе его звучало поражение.
Гвион резко обернулся на крик и яростно взревел, увидев Морригвэн.
– Развяжите меня! – велела она лесничим. – Дайте мне подойти к моему сыну. Тот взвился и зарычал.
– Только приблизься ко мне, старая кляча, я оторву тебе глупую башку!
– Освободите старуху, – приказала Нуйн. – Посмотрим, что тут происходит.
Морригвэн тихо шагнула вперед и протянула руку, точно приближаясь к испуганному животному.
Хотя Гвиона ничто не держало, он и не пытался броситься на нее, а, как ни странно, попятился, пока не прижался спиной к одному из высоких зеркал, что обрамляли чертог.
– Грязная ведьма, обманщица!
– Гвион, мальчик мой, – тихо произнесла старая жрица, делая очередной шаг к нему, чтобы коснуться его руки. Гвион отшатнулся, но не сводил с нее глаз.
– Ты любила одну только Керидвэн, – обвинил он.
– Нет. Я равно любила вас обоих. Вы вместе играли у меня на коленях, рисовали в грязи и пели прекрасными голосами. Керидвэн обнимала тебя. Но в душе она всегда тосковала по матери. Ты был старше, ты сумел проститься с матерью, когда та лежала на смертном ложе, но твоя младшая сестричка слишком сильно нуждалась в ней. Она никогда не любила меня так, как ты. Однако Керидвэн было предначертано стать Одной-из-Трех, мне приходилось уделять ей много времени, чтобы обучать ее, но это не значит, что я любила ее больше.
– Ты не любишь меня! – выкрикнул Гвион, но в его хриплом голосе звучала боль.
– Гвион, сын мой, я люблю тебя.
– После всего, что я натворил, после того, что я пытался сделать с Керидвэн и ее сыном?
– Обними меня.
Морригвэн, такая маленькая и хрупкая рядом с ним, отважно шагнула к приемному сыну и, взяв его за руку, потянула к себе.
Гвион покачнулся, замер и, наконец, с рыданием упал ей на грудь и крепко прижался.
Морригвэн погладила его по голове и поцеловала.
– Милый мой мальчик. Ты мой сын. Здесь, в посмертии, на пути к Великой Матери нет ничего, что я не простила бы тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63