И, судя по тому, как она сегодня себя вела, было ясно, что она просто счастлива.
Хотя ничего и не было сказано, мы как бы заключили молчаливое соглашение не говорить ни о Стрейхорне, ни о связанных с ним и витающих вокруг наших жизней вещах. Нам нужно было отдохнуть. Искупаться. Позагорать. Поваляться на спине, ощущая под собой доисторический песок, такой колючий, горячий и такой знакомый.
Должно быть, выглядели мы чрезвычайно по-калифорнийски. Черное авто с откидным верхом, симпатичная женщина в бейсболке и темных очках — впереди, рядом с водителем, и приятель с задранными вверх коленями и широкой улыбкой на лице — на заднем сиденье. Думаю, нам всем было очень хорошо. День обещал быть достаточно погожим и в то же время нежарким, и мы вполне могли вытащить краски (или инструменты) и слегка подкрасить (или подрегулировать) хоть небольшие части наших жизней. Я вспомнил, как в детстве именно такими мне всегда казались субботы. Сегодня я позанимаюсь со штангой или пробегу две мили, приберу свою комнату и схожу с мамой в магазин. А может, по собственной инициативе подстригу лужайку, сделаю все уроки. В том возрасте человек еще слишком юн, чтобы понимать подобные вещи, но тогдашняя энергия проистекала из чувства благодарности. Спасибо за то, что я жив, молод, здоров. Я просто еще не знаю другого способа выразить свою благодарность, кроме как сделать сегодня много чего нужного и важного.
Вот какие чувства я испытывал, катя с друзьями на пляж.
Саша что-то сказала, но я не расслышал.
— Прости, что?
Она нагнулась ко мне и почти прокричала:
— Я спросила, почему ты перестал ставить фильмы. Всегда хотела спросить, но никак не решалась.
Я взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что Уайетт наклонился вперед, и его длинные волосы развеваются на ветру. Он пытался разобрать, о чем мы говорим.
— Мне хотелось некоторое время пожить в Европе, а не просто проторчать пару недель в парижском «Крильоне», снимая фильм.
Однажды, когда мы работали над «Удивительной», я покупал на рынке фрукты. Возле меня стояли два старика. Один из них сказал: "Аарон говорит, что до отъезда я должен закончить два сценария «Династии», а не один. Ну, я и говорю Фрэнсис — извини, мол, дорогуша, но придется нам на сей раз обойтись без Италии и пожить пару неделек в Германии".
Когда я услышал это, мне стало просто хреново. Мне не хотелось быть шестидесятилетним и писать сценарии для «Династии», вместо того, чтобы съездить в Италию. А ведь когда живешь здесь слишком долго и забываешь, что на свете есть и многое другое, такое может случиться запросто.
— Почему же ты не остался в Европе? Притормозив на красный свет, я взглянул на нее.
— Потому что когда-то все равно приходится возвращаться домой. Чем дольше ты на чужбине, тем труднее вернуться. Мне хотелось вернуться в Америку, только не к той жизни, которую я вел раньше. Вот я и переехал в Нью-Йорк.
Когда я снова рванул с места, Вертун-Болтун положил голову Саше на плечо.
— Расскажи ей о своей теории «пополам-на-попо-лам». Ведь она, в какой-то мере, тоже на тебя повлияла.
— В общем-то, это даже не теория… Просто, вторую половину жизни я хочу прожить лучше, чем первую
Они тут же в один голос спросили:
— А что значит «лучше»?
И поняв, что задали вопрос хором, рассмеялись.
Поездка на пляж была сплошным солнцем, ветром и криками. Мы никак не могли придти к единому мнению по поводу того, что такое хорошо, но каждый яростно отстаивал свое мнение, и становилось ясно: у всех нас чертовски ясное представление о том, что каждый из нас считает хорошим.
В Санта-Монику мы приехали оживленные и готовые продолжать веселье. Уайетт вытащил наши вещи и предложил нам искупаться, а он, мол, тем временем, все приготовит. Долго уговаривать нас не пришлось, и мы тут же бросились в холодные океанские воды. Была самая середина дня в середине недели, и народу на пляже почти не было. Мы плыли до тех пор, пока волны не начали швырять нас по-настоящему.
— Ты похожа на симпатичную тюлениху-блондинку!
— А ты — на спасателя!
Она подплыла ко мне сзади и обхватила руками и ногами.
— Это была отличная идея, Уэбер. Спасибо.
— Всегда пожалуйста. Ты только взгляни на Вертуна!
Оставшийся на берегу Уайетт снял рубашку и занимался чем-то похожим на тай-ши. Резкие холодные шлепки волн и бегущая по поверхности воды рябь вокруг нас резко контрастировали с его медленными изящными движениями.
— Довези меня на спине. — Она куснула меня в шею. Я извернулся и тоже легонько укусил ее в руку, а затем медленно, по-стариковски, поплыл обратно к берегу. Приятно было ощущать на себе ее тело. С женщиной я в последний раз был уже очень давно, и сейчас давление женской груди на спину, теплое дыхание на шее и ушах… Когда все закончится, с этим нужно будет что-то делать — мне уже пора найти человека, который бы что-то для меня значил. Не считая моей мазохисткой любви к Каллен Джеймс, серьезные интимные контакты у меня бывали только с женщинами из Раковой Труппы. Но их потребности сильно отличались от моих. Едва начав там работать, я совершил ошибку, переспав с одной из них, но очень скоро ко мне пришло мучительное понимание того, что жалость — не слишком хорошая опора.
— Я не кажусь тебе тяжелее?
— Не знаю, Саша. Не так уж часто я плавал с тобой на спине.
— Нет, я имею в виду, из-за беременности. Может, мне просто кажется, что я стала лучше плавать.
— А что врач сказал насчет твоей беременности?
— Сказал, мол, все это довольно странно, но такое бывает.
— А сама ты что думаешь?
— Это ребенок Фила, и я хочу его. Это может быть только его ребенок! С тех пор как мы с тобой были в Вене, я ни с кем, кроме него, не спала.
Мы проплыли еще немного. Как много мне хотелось ей рассказать и сколько всего обсудить.
— Уэбер, нет, ты только посмотри, вон там! — Она указывала куда-то направо. В накатывающейся на нас сзади высокой волне виднелась большая золотистая собачья голова. Она быстро приближалась к нам, изо всех сил вытягиваясь над водой. Саша отпустила меня, и я поплыл к собаке, решив, что она, должно быть, вывалилась из лодки и теперь плывет к берегу.
— Сюда, дружок! — Я попытался свистнуть, но вместо этого лишь глотнул соленой воды. Пес заметил меня, но, похоже, не очень заинтересовался. Саша позвала его, и ее он тоже заметил, но результат был тем же. Пес (он был похож на венгерскую гончую или на золотого ретривера) миновал нас и продолжал плыть дальше. Мы переглянулись, и на лицах у нас появилось одинаковое выражение: «Ну что тут поделаешь?»
Оставаясь на месте, мы могли только наблюдать.
— Я думала, он тонет!
— Уж во всяком случае, точно не желает, чтобы мы ему помогали. Одиночество пловца на длинную дистанцию.
Доплыв до берега, пес с исключительно довольным видом выскочил на песок. Хорошенько отряхнувшись, он затрусил вдоль по пляжу.
Саша рассмеялась.
— Это мне нравится! И откуда он только взялся?
— От Нептуна. Она просияла.
— Да, наверное, это и впрямь собака самого Нептуна. Точно!
Я подплыл и обнял ее. Она прижалась ко мне.
— Это так загадочно! Просто появился из ниоткуда и не пожелал иметь с нами никакого дела.
— Тайны морских глубин.
— Иногда эти тайны довольно симпатичны. Давай еще немного поплаваем. Хочу, чтобы ты еще немного прокатил меня на спине.
Когда мы, наконец, вернулись, Уайетт уже все приготовил и теперь лежал на спине, загорая, но на лице у него было выражение, наводящее на довольно мрачные мысли.
— В чем дело, Вертун-Болтун?
— Сама идея валяния на солнце мне всегда нравилась, но когда я загораю, то всегда начинаю нервничать и чесаться.
Я присел рядом с ним.
— Разве смысл не в том, чтобы просто расслабиться и позволить солнцу делать свое дело?
Он сел, увидел, что я весь мокрый и отодвинулся.
— То, что люди тратят сотни долларов ради возможности сидеть на солнцепеке и потеть, выше моего понимания.
— Вы только посмотрите, что наш друг приготовил на обед.
За едой Саша рассказала ему о собаке. С моей точки зрения, это было просто забавным, хотя и довольно странным происшествием, рассказать о котором вполне хватило бы и пяти минут. Но она была в полном восторге и даже не могла толком объяснить, что же произошло. Думаю, Уайетт в душе был солидарен со мной, поскольку то и дело просил ее продолжать, глядя при этом на меня глазами, в которых застыл немой вопрос: что все это может означать Только несколько часов спустя, я понял, насколько она изголодалась по чему-то легкому, хорошему и веселому в жизни — настолько, что даже плывущая собака оказалась достаточным поводом для удивления.
На пляже мы провели целый день, как можно ненавязчивее стараясь развлекать Сашу. Если она смеялась, нам хотелось, чтобы она смеялась еще больше, громче, дольше. Мы рассказывали разные истории, анекдоты, изображая их героев в лицах, как будто прямо здесь, на пляже, ставили какое-то шоу. Может, так оно и было. Саша ведь и вправду была очень хорошим человеком и вполне заслуживала всей нашей энергии и заботы. Мы знали, как высоко она ценила все то, что мы делали и, в случае необходимости, в один прекрасный день вернула бы нам все это сторицей. Именно поэтому они с Филом так хорошо и уживались вместе. Оба были необычайно щедрыми людьми, которые — и это очень трогательно — никогда по-настоящему не понимали, почему их так любят друзья.
В сумерках мы отправились в долгую прогулку по пляжу. Люди выгуливали собак, влюбленные держались за руки и выглядели даже романтичнее обычного, серфингист пропустил волну, и его взлетевшая в воздух доска поймала оранжевый луч вечернего солнца и на мгновение отразила его в нас. Раскинувшийся слева от нас океан волновался и шумел. Справа, по Тихоокеанскому шоссе с ревом проносились машины. У самого горизонта куда-то спешил далекий вертолет.
Уайетт был великолепным мимом и сам озвучивал большинство созданий в своем «Шоу Вертуна-Болтуна». По дороге мы просили его изобразить Злюку, Локтя, Слезку и других. Самым смешным было то, что всех их он изображал с совершенно каменным выражением лица. Руки в карманах, лицо бесстрастное, он легко перемежал тонкий птичий писк Слезки со, скажем, гулким басом Локтя. Они переговаривались, они вместе пели песни. Проходя мимо стоящего в воде рыбака с удочкой, Уайетт отвлекся и так похоже изобразил звук бешено вращающейся катушки, что можно было подумать, будто парень поймал Моби Дика.
Наконец, один из голосов потребовал и получил от нас шквал аплодисментов, после чего Уайетт остановился и, взяв Сашу за руку, притянул ее к себе. Она взглянула на него, но он лишь покачал головой и приобнял ее рукой за спину.
— Как тебя звать, милочка?
Саша открыла было рот, но не успела она еще ничего сказать, как голос, очень похожий на ее собственный, произнес:
— Миссис Пузырик.
— Откуда вы, миссис Пузырик?
— Из океана. Я душа океана.
— И давно вы узнали, что вы душа океана?
Саша, улыбаясь, потрясла головой. Замечательное у нее было выражение на лице: ребенок, которому только что показали чудо, дитя, сидящее на коленях у Сайта-Клауса в универмаге.
* * *
На следующий день у нас с Уайеттом были намечены две встречи. Первая — с человеком, который стал продюсером ''Полночь убивает". Наша встреча с ним была короткой и деловой. Мы сказали ему, что готовы взять на себя монтаж «П.У.» и, если потребуется (я хотел оставить эту дверь открытой), заново написать и отснять сцену взамен той, которая пропала после смерти Стрейхорна и Портленда.
Стерев наконец с лица выражение лицемерного удивления (мы знали, что Саша уже сообщила ему о нашем плане), он спросил сколько мы за это хотим. Ничего, мы делаем это в память о Филе. Тогда как мы хотим быть представленными в титрах? Никак.
Впрочем, встреча оказалась все же не столь короткой, как мы рассчитывали, поскольку теперь уже сам продюсер принялся угрожать, что если мы не позволим ему указать нас в титрах, он не позволит нам участвовать в работе над фильмом. «Знаете, насколько больше я смогу продать билетов и кассет, если на экране будут ваши имена? Триумфальное возвращение сразу и Вертуна-Болтуна, и оскаров-ского лауреата Уэбера Грегстона, принявших участие в создании последней серии „Полуночи“! Господи Иисусе, вы что — шутите? Да пресса просто с ума сойдет!»
Ни Уайетта, ни меня нисколько не интересовало «триумфальное возвращение» в Голливуд, но, если использование наших имен было условием того, что все пойдет, как мы задумали, ладно. Мы неохотно согласились и договорились в конце недели подписать бумаги и посмотреть сохранившиеся от фильма материалы.
Другая встреча в этот день нам предстояла с Домиником Скэнланом и одним его приятелем из полиции. Об этом втором я знал только по рассказам Доминика. Его звали Чарльз как-то-там, но никто никогда его так не называл. Все звали его Никапли. Очевидно, даже его собственные дети звали его так же.
Когда мы вылезали из машины в гараже Беверли-Центра, Вертун-Болтун спросил:
— Слушай, а зачем мы обедаем в этой тошниловке, да еще с человеком по прозвищу Никапли?
— Доминик утверждает, что это самый страшный из всех, кого он знает.
— А с какой радости нам с ним встречаться?
— С такой, что у меня есть одна идея. Вернее, даже две идеи, и он поможет нам с обеими.
— Неужели ты знаешь мало страшных людей?
— Послушай, Скэнлан был «морским котиком» во Вьетнаме. Слышал о них? По сравнению с ними, спецназовцы просто сосунки. А служа в полиции, он заработал четыре благодарности за отвагу. Поэтому, когда он говорит, что этот парень нечто особенное, я ему верю.
— Но почему здесь?
— Потому что Никапли любит приходить сюда обедать и за покупками.
— Прошу отметить, что я не согласен.
— Отмечу, отмечу. Пошли.
Мы поднимались на эскалаторе, бегущем вдоль боковой стены здания и забитом так, будто одновременно с нами на нем поднимались и все остальные жители Лос-Анджелеса. По случайному совпадению, первым встретившимся нам в торговом комплексе магазином оказался тот самый зоомагазинчик, где Фил когда-то купил Блошку.
— И где, интересно, мы встретимся с мистером Никапли и Ко?
— В компьютерном магазине на втором этаже.
— Чтобы сменить тему, ответь, пожалуйста: ты уже думал, как собираешься переснимать эту сцену?
— Да. Вот почему я и хочу встретиться с этим парнем.
Уайетт взглянул на меня, слегка наклонив голову.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать?
— Пока нет. Сначала я хочу встретиться с ним. А уж потом расскажу тебе, что думаю.
Одежда, продукты, электронные игрушки, столовое серебро… В этом огромном торговом центре, наверное, было все, что человеку могло бы понадобиться до конца жизни. Притом и все вещи, необходимые для разных ее этапов. Хотите в пятнадцать лет быть хиппи, носить брюки-клеш, есть простую пищу и слушать «Ванилла-Фадж»?! Третий этаж. Коротко стричься в двадцать два, ходить исключительно в черной рубашке с закатанными рукавами и с черным алюминиевым «дипломатом» из Германии, да, кстати, не забудьте и об очках «рэй-бэн»? Четвертый этаж. И так далее.
— Эй, ребята! — Мы обернулись и увидели перед собой Доминика с большим шоколадным пирожным в руке. — Не обращайте внимания. Знаю, что предстоит обед, но просто не смог удержаться.
— А где Никапли?
— Играет на компьютере. Пошли, я вас познакомлю. Знаешь, Вертун, на сей раз, я все-таки прихватил с собой ту футболку. Так как, подпишешь?
— Нет.
— Нет? — Мы с Домиником уставились на него.
— Нет, потому что я прихватил для тебя кое-что получше. — Он протянул Доминику свой пакет. В нем оказалась бирюзовая футболка с портретами Вертуна и всей его команды на груди.
— Вот это да! Просто чудо! Спасибо тебе огромное! Даже не знаю, что и сказать.
— Ты ведь уже сказал спасибо, Дом.
— А, Никапли, вот и ты. А мы как раз к тебе.
В его внешности совершенно не было ничего примечательного. Чуть выше среднего роста, темные волосы, очень круглое, с едва заметными оспинками лицо, украшенное очками в металлической оправе, за которыми скрываются совершенно никакие глаза. Руку он пожал крепко, но не раздавил. Костюм, белая рубашка, галстук. Встреть я такого на улице, принял бы, скорее всего, за торговца недвижимостью или страхового агента. Но определенно не за полицейского. И определенно не страшного.
— Что будете брать? У них здесь есть буквально все: китайская кухня, любые деликатесы — в общем, на любой вкус.
— Я, пожалуй, ограничусь сэндвичем с мясом.
— Заметано.
Мы направились к ресторану, а Уайетт с Домиником тащились за нами.
— Как мне вас…
— Можете называть меня Ник, Уэбер. Не стесняйтесь.
Голос у него тоже был ровным и ничем не примечательным. Мне все больше хотелось посмотреть на него в упор, но я не решался.
— А с чего это вы надумали встречаться со мной?
— Доминик говорит, что вы именно такой человек, который мне нужен
— И какой же вам нужен?
— Я попросил его познакомить меня с самым страшным на вид человеком, которого он только знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Хотя ничего и не было сказано, мы как бы заключили молчаливое соглашение не говорить ни о Стрейхорне, ни о связанных с ним и витающих вокруг наших жизней вещах. Нам нужно было отдохнуть. Искупаться. Позагорать. Поваляться на спине, ощущая под собой доисторический песок, такой колючий, горячий и такой знакомый.
Должно быть, выглядели мы чрезвычайно по-калифорнийски. Черное авто с откидным верхом, симпатичная женщина в бейсболке и темных очках — впереди, рядом с водителем, и приятель с задранными вверх коленями и широкой улыбкой на лице — на заднем сиденье. Думаю, нам всем было очень хорошо. День обещал быть достаточно погожим и в то же время нежарким, и мы вполне могли вытащить краски (или инструменты) и слегка подкрасить (или подрегулировать) хоть небольшие части наших жизней. Я вспомнил, как в детстве именно такими мне всегда казались субботы. Сегодня я позанимаюсь со штангой или пробегу две мили, приберу свою комнату и схожу с мамой в магазин. А может, по собственной инициативе подстригу лужайку, сделаю все уроки. В том возрасте человек еще слишком юн, чтобы понимать подобные вещи, но тогдашняя энергия проистекала из чувства благодарности. Спасибо за то, что я жив, молод, здоров. Я просто еще не знаю другого способа выразить свою благодарность, кроме как сделать сегодня много чего нужного и важного.
Вот какие чувства я испытывал, катя с друзьями на пляж.
Саша что-то сказала, но я не расслышал.
— Прости, что?
Она нагнулась ко мне и почти прокричала:
— Я спросила, почему ты перестал ставить фильмы. Всегда хотела спросить, но никак не решалась.
Я взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что Уайетт наклонился вперед, и его длинные волосы развеваются на ветру. Он пытался разобрать, о чем мы говорим.
— Мне хотелось некоторое время пожить в Европе, а не просто проторчать пару недель в парижском «Крильоне», снимая фильм.
Однажды, когда мы работали над «Удивительной», я покупал на рынке фрукты. Возле меня стояли два старика. Один из них сказал: "Аарон говорит, что до отъезда я должен закончить два сценария «Династии», а не один. Ну, я и говорю Фрэнсис — извини, мол, дорогуша, но придется нам на сей раз обойтись без Италии и пожить пару неделек в Германии".
Когда я услышал это, мне стало просто хреново. Мне не хотелось быть шестидесятилетним и писать сценарии для «Династии», вместо того, чтобы съездить в Италию. А ведь когда живешь здесь слишком долго и забываешь, что на свете есть и многое другое, такое может случиться запросто.
— Почему же ты не остался в Европе? Притормозив на красный свет, я взглянул на нее.
— Потому что когда-то все равно приходится возвращаться домой. Чем дольше ты на чужбине, тем труднее вернуться. Мне хотелось вернуться в Америку, только не к той жизни, которую я вел раньше. Вот я и переехал в Нью-Йорк.
Когда я снова рванул с места, Вертун-Болтун положил голову Саше на плечо.
— Расскажи ей о своей теории «пополам-на-попо-лам». Ведь она, в какой-то мере, тоже на тебя повлияла.
— В общем-то, это даже не теория… Просто, вторую половину жизни я хочу прожить лучше, чем первую
Они тут же в один голос спросили:
— А что значит «лучше»?
И поняв, что задали вопрос хором, рассмеялись.
Поездка на пляж была сплошным солнцем, ветром и криками. Мы никак не могли придти к единому мнению по поводу того, что такое хорошо, но каждый яростно отстаивал свое мнение, и становилось ясно: у всех нас чертовски ясное представление о том, что каждый из нас считает хорошим.
В Санта-Монику мы приехали оживленные и готовые продолжать веселье. Уайетт вытащил наши вещи и предложил нам искупаться, а он, мол, тем временем, все приготовит. Долго уговаривать нас не пришлось, и мы тут же бросились в холодные океанские воды. Была самая середина дня в середине недели, и народу на пляже почти не было. Мы плыли до тех пор, пока волны не начали швырять нас по-настоящему.
— Ты похожа на симпатичную тюлениху-блондинку!
— А ты — на спасателя!
Она подплыла ко мне сзади и обхватила руками и ногами.
— Это была отличная идея, Уэбер. Спасибо.
— Всегда пожалуйста. Ты только взгляни на Вертуна!
Оставшийся на берегу Уайетт снял рубашку и занимался чем-то похожим на тай-ши. Резкие холодные шлепки волн и бегущая по поверхности воды рябь вокруг нас резко контрастировали с его медленными изящными движениями.
— Довези меня на спине. — Она куснула меня в шею. Я извернулся и тоже легонько укусил ее в руку, а затем медленно, по-стариковски, поплыл обратно к берегу. Приятно было ощущать на себе ее тело. С женщиной я в последний раз был уже очень давно, и сейчас давление женской груди на спину, теплое дыхание на шее и ушах… Когда все закончится, с этим нужно будет что-то делать — мне уже пора найти человека, который бы что-то для меня значил. Не считая моей мазохисткой любви к Каллен Джеймс, серьезные интимные контакты у меня бывали только с женщинами из Раковой Труппы. Но их потребности сильно отличались от моих. Едва начав там работать, я совершил ошибку, переспав с одной из них, но очень скоро ко мне пришло мучительное понимание того, что жалость — не слишком хорошая опора.
— Я не кажусь тебе тяжелее?
— Не знаю, Саша. Не так уж часто я плавал с тобой на спине.
— Нет, я имею в виду, из-за беременности. Может, мне просто кажется, что я стала лучше плавать.
— А что врач сказал насчет твоей беременности?
— Сказал, мол, все это довольно странно, но такое бывает.
— А сама ты что думаешь?
— Это ребенок Фила, и я хочу его. Это может быть только его ребенок! С тех пор как мы с тобой были в Вене, я ни с кем, кроме него, не спала.
Мы проплыли еще немного. Как много мне хотелось ей рассказать и сколько всего обсудить.
— Уэбер, нет, ты только посмотри, вон там! — Она указывала куда-то направо. В накатывающейся на нас сзади высокой волне виднелась большая золотистая собачья голова. Она быстро приближалась к нам, изо всех сил вытягиваясь над водой. Саша отпустила меня, и я поплыл к собаке, решив, что она, должно быть, вывалилась из лодки и теперь плывет к берегу.
— Сюда, дружок! — Я попытался свистнуть, но вместо этого лишь глотнул соленой воды. Пес заметил меня, но, похоже, не очень заинтересовался. Саша позвала его, и ее он тоже заметил, но результат был тем же. Пес (он был похож на венгерскую гончую или на золотого ретривера) миновал нас и продолжал плыть дальше. Мы переглянулись, и на лицах у нас появилось одинаковое выражение: «Ну что тут поделаешь?»
Оставаясь на месте, мы могли только наблюдать.
— Я думала, он тонет!
— Уж во всяком случае, точно не желает, чтобы мы ему помогали. Одиночество пловца на длинную дистанцию.
Доплыв до берега, пес с исключительно довольным видом выскочил на песок. Хорошенько отряхнувшись, он затрусил вдоль по пляжу.
Саша рассмеялась.
— Это мне нравится! И откуда он только взялся?
— От Нептуна. Она просияла.
— Да, наверное, это и впрямь собака самого Нептуна. Точно!
Я подплыл и обнял ее. Она прижалась ко мне.
— Это так загадочно! Просто появился из ниоткуда и не пожелал иметь с нами никакого дела.
— Тайны морских глубин.
— Иногда эти тайны довольно симпатичны. Давай еще немного поплаваем. Хочу, чтобы ты еще немного прокатил меня на спине.
Когда мы, наконец, вернулись, Уайетт уже все приготовил и теперь лежал на спине, загорая, но на лице у него было выражение, наводящее на довольно мрачные мысли.
— В чем дело, Вертун-Болтун?
— Сама идея валяния на солнце мне всегда нравилась, но когда я загораю, то всегда начинаю нервничать и чесаться.
Я присел рядом с ним.
— Разве смысл не в том, чтобы просто расслабиться и позволить солнцу делать свое дело?
Он сел, увидел, что я весь мокрый и отодвинулся.
— То, что люди тратят сотни долларов ради возможности сидеть на солнцепеке и потеть, выше моего понимания.
— Вы только посмотрите, что наш друг приготовил на обед.
За едой Саша рассказала ему о собаке. С моей точки зрения, это было просто забавным, хотя и довольно странным происшествием, рассказать о котором вполне хватило бы и пяти минут. Но она была в полном восторге и даже не могла толком объяснить, что же произошло. Думаю, Уайетт в душе был солидарен со мной, поскольку то и дело просил ее продолжать, глядя при этом на меня глазами, в которых застыл немой вопрос: что все это может означать Только несколько часов спустя, я понял, насколько она изголодалась по чему-то легкому, хорошему и веселому в жизни — настолько, что даже плывущая собака оказалась достаточным поводом для удивления.
На пляже мы провели целый день, как можно ненавязчивее стараясь развлекать Сашу. Если она смеялась, нам хотелось, чтобы она смеялась еще больше, громче, дольше. Мы рассказывали разные истории, анекдоты, изображая их героев в лицах, как будто прямо здесь, на пляже, ставили какое-то шоу. Может, так оно и было. Саша ведь и вправду была очень хорошим человеком и вполне заслуживала всей нашей энергии и заботы. Мы знали, как высоко она ценила все то, что мы делали и, в случае необходимости, в один прекрасный день вернула бы нам все это сторицей. Именно поэтому они с Филом так хорошо и уживались вместе. Оба были необычайно щедрыми людьми, которые — и это очень трогательно — никогда по-настоящему не понимали, почему их так любят друзья.
В сумерках мы отправились в долгую прогулку по пляжу. Люди выгуливали собак, влюбленные держались за руки и выглядели даже романтичнее обычного, серфингист пропустил волну, и его взлетевшая в воздух доска поймала оранжевый луч вечернего солнца и на мгновение отразила его в нас. Раскинувшийся слева от нас океан волновался и шумел. Справа, по Тихоокеанскому шоссе с ревом проносились машины. У самого горизонта куда-то спешил далекий вертолет.
Уайетт был великолепным мимом и сам озвучивал большинство созданий в своем «Шоу Вертуна-Болтуна». По дороге мы просили его изобразить Злюку, Локтя, Слезку и других. Самым смешным было то, что всех их он изображал с совершенно каменным выражением лица. Руки в карманах, лицо бесстрастное, он легко перемежал тонкий птичий писк Слезки со, скажем, гулким басом Локтя. Они переговаривались, они вместе пели песни. Проходя мимо стоящего в воде рыбака с удочкой, Уайетт отвлекся и так похоже изобразил звук бешено вращающейся катушки, что можно было подумать, будто парень поймал Моби Дика.
Наконец, один из голосов потребовал и получил от нас шквал аплодисментов, после чего Уайетт остановился и, взяв Сашу за руку, притянул ее к себе. Она взглянула на него, но он лишь покачал головой и приобнял ее рукой за спину.
— Как тебя звать, милочка?
Саша открыла было рот, но не успела она еще ничего сказать, как голос, очень похожий на ее собственный, произнес:
— Миссис Пузырик.
— Откуда вы, миссис Пузырик?
— Из океана. Я душа океана.
— И давно вы узнали, что вы душа океана?
Саша, улыбаясь, потрясла головой. Замечательное у нее было выражение на лице: ребенок, которому только что показали чудо, дитя, сидящее на коленях у Сайта-Клауса в универмаге.
* * *
На следующий день у нас с Уайеттом были намечены две встречи. Первая — с человеком, который стал продюсером ''Полночь убивает". Наша встреча с ним была короткой и деловой. Мы сказали ему, что готовы взять на себя монтаж «П.У.» и, если потребуется (я хотел оставить эту дверь открытой), заново написать и отснять сцену взамен той, которая пропала после смерти Стрейхорна и Портленда.
Стерев наконец с лица выражение лицемерного удивления (мы знали, что Саша уже сообщила ему о нашем плане), он спросил сколько мы за это хотим. Ничего, мы делаем это в память о Филе. Тогда как мы хотим быть представленными в титрах? Никак.
Впрочем, встреча оказалась все же не столь короткой, как мы рассчитывали, поскольку теперь уже сам продюсер принялся угрожать, что если мы не позволим ему указать нас в титрах, он не позволит нам участвовать в работе над фильмом. «Знаете, насколько больше я смогу продать билетов и кассет, если на экране будут ваши имена? Триумфальное возвращение сразу и Вертуна-Болтуна, и оскаров-ского лауреата Уэбера Грегстона, принявших участие в создании последней серии „Полуночи“! Господи Иисусе, вы что — шутите? Да пресса просто с ума сойдет!»
Ни Уайетта, ни меня нисколько не интересовало «триумфальное возвращение» в Голливуд, но, если использование наших имен было условием того, что все пойдет, как мы задумали, ладно. Мы неохотно согласились и договорились в конце недели подписать бумаги и посмотреть сохранившиеся от фильма материалы.
Другая встреча в этот день нам предстояла с Домиником Скэнланом и одним его приятелем из полиции. Об этом втором я знал только по рассказам Доминика. Его звали Чарльз как-то-там, но никто никогда его так не называл. Все звали его Никапли. Очевидно, даже его собственные дети звали его так же.
Когда мы вылезали из машины в гараже Беверли-Центра, Вертун-Болтун спросил:
— Слушай, а зачем мы обедаем в этой тошниловке, да еще с человеком по прозвищу Никапли?
— Доминик утверждает, что это самый страшный из всех, кого он знает.
— А с какой радости нам с ним встречаться?
— С такой, что у меня есть одна идея. Вернее, даже две идеи, и он поможет нам с обеими.
— Неужели ты знаешь мало страшных людей?
— Послушай, Скэнлан был «морским котиком» во Вьетнаме. Слышал о них? По сравнению с ними, спецназовцы просто сосунки. А служа в полиции, он заработал четыре благодарности за отвагу. Поэтому, когда он говорит, что этот парень нечто особенное, я ему верю.
— Но почему здесь?
— Потому что Никапли любит приходить сюда обедать и за покупками.
— Прошу отметить, что я не согласен.
— Отмечу, отмечу. Пошли.
Мы поднимались на эскалаторе, бегущем вдоль боковой стены здания и забитом так, будто одновременно с нами на нем поднимались и все остальные жители Лос-Анджелеса. По случайному совпадению, первым встретившимся нам в торговом комплексе магазином оказался тот самый зоомагазинчик, где Фил когда-то купил Блошку.
— И где, интересно, мы встретимся с мистером Никапли и Ко?
— В компьютерном магазине на втором этаже.
— Чтобы сменить тему, ответь, пожалуйста: ты уже думал, как собираешься переснимать эту сцену?
— Да. Вот почему я и хочу встретиться с этим парнем.
Уайетт взглянул на меня, слегка наклонив голову.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать?
— Пока нет. Сначала я хочу встретиться с ним. А уж потом расскажу тебе, что думаю.
Одежда, продукты, электронные игрушки, столовое серебро… В этом огромном торговом центре, наверное, было все, что человеку могло бы понадобиться до конца жизни. Притом и все вещи, необходимые для разных ее этапов. Хотите в пятнадцать лет быть хиппи, носить брюки-клеш, есть простую пищу и слушать «Ванилла-Фадж»?! Третий этаж. Коротко стричься в двадцать два, ходить исключительно в черной рубашке с закатанными рукавами и с черным алюминиевым «дипломатом» из Германии, да, кстати, не забудьте и об очках «рэй-бэн»? Четвертый этаж. И так далее.
— Эй, ребята! — Мы обернулись и увидели перед собой Доминика с большим шоколадным пирожным в руке. — Не обращайте внимания. Знаю, что предстоит обед, но просто не смог удержаться.
— А где Никапли?
— Играет на компьютере. Пошли, я вас познакомлю. Знаешь, Вертун, на сей раз, я все-таки прихватил с собой ту футболку. Так как, подпишешь?
— Нет.
— Нет? — Мы с Домиником уставились на него.
— Нет, потому что я прихватил для тебя кое-что получше. — Он протянул Доминику свой пакет. В нем оказалась бирюзовая футболка с портретами Вертуна и всей его команды на груди.
— Вот это да! Просто чудо! Спасибо тебе огромное! Даже не знаю, что и сказать.
— Ты ведь уже сказал спасибо, Дом.
— А, Никапли, вот и ты. А мы как раз к тебе.
В его внешности совершенно не было ничего примечательного. Чуть выше среднего роста, темные волосы, очень круглое, с едва заметными оспинками лицо, украшенное очками в металлической оправе, за которыми скрываются совершенно никакие глаза. Руку он пожал крепко, но не раздавил. Костюм, белая рубашка, галстук. Встреть я такого на улице, принял бы, скорее всего, за торговца недвижимостью или страхового агента. Но определенно не за полицейского. И определенно не страшного.
— Что будете брать? У них здесь есть буквально все: китайская кухня, любые деликатесы — в общем, на любой вкус.
— Я, пожалуй, ограничусь сэндвичем с мясом.
— Заметано.
Мы направились к ресторану, а Уайетт с Домиником тащились за нами.
— Как мне вас…
— Можете называть меня Ник, Уэбер. Не стесняйтесь.
Голос у него тоже был ровным и ничем не примечательным. Мне все больше хотелось посмотреть на него в упор, но я не решался.
— А с чего это вы надумали встречаться со мной?
— Доминик говорит, что вы именно такой человек, который мне нужен
— И какой же вам нужен?
— Я попросил его познакомить меня с самым страшным на вид человеком, которого он только знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30