– По его щеке скатилась слеза. Он плакал? Или это разбитый глаз не выносил и малейшего света?
Моджо отнял руку и промокнул каплю шелковым платком.
– Только ничего не говори, Лили, я… – он глубоко вздохнул. – Я не хотел тебе рассказывать, но я должен. Поэтому, прошу тебя, выслушай – только молча.
От волнения он говорил невнятно. Я тупо кивнула, тревога сдавила мне кишки. Я мерзла, нервничала, руки тряслись. Я села на них.
– То, что я тебе расскажу – чистая правда. И я думаю, что вы с Джейми в опасности – в серьезной опасности. Это нельзя рассказать легко, или правильно, или остроумно, но… Лили, это сделал Шон. Он пытался… изнасиловать меня. Он избил меня и порезал битым флаконом. Тише, тише – не нужно. Разреши мне договорить… Это случилось, когда вы уехали выступать. Я вернулся домой, и там сидел он. Я решил не обращать на него внимания, пойти к себе, покурить гашиша, сделать вид, что его нет. Видишь ли, мне казалось, что я ему нравился – о да. Нашему супермачо Шону. Он кое-что… говорил. И еще язык тела. Когда никого из вас не было. Что он говорил? Да ничего особенного – всякие гадости. Но, по моему опыту, для некоторых мужчин оскорбления – это своего рода комплименты. Я встречался с такими – игроки в регби, капитаны команд по крикету, настоящие мужчины. У них всегда все начинается с оскорблений, а потом переходит – о да – к ужасной, постыдной, запретной ебле. Ха! Женщины были бы в шоке, узнай они, сколько из этих крутых жеребцов – геи. А может, и не были бы, не знаю. Все мы не те, кем кажемся… В общем, я подумал – очередной латентный случай. Отсюда и импотенция, и приступы ярости – просто не хочет признавать свою природу. По крайней мере, я так думал. Я так злорадствовал, я гордился тем, что сам признал свою природу. Я считал, Шон жалок. Да, жалок! Знаю, он жесток, он манипулятор – я слышал, чего он требовал от Джейми и что она ему позволяла. Перегородка у нас очень тонкая, ты знаешь. У тебя в том доме лучшая комната для размышлений. В общем, я не мог уважать человека, который настолько… слаб.
Я онемела от ужаса. Сколько всего происходило в доме, а я и не знала! Я чувствовала себя полной дурой. И еще – какой-то чужой. Почему Моджо (нДжейми) ничего мне не рассказывали? Они настолько мне не доверяли? Противоречивые эмоции бурлили во мне, как грозовые облака в небе за окном, – я тонула.
Моджо зажег сигарету, отворачиваясь больным глазом от дыма. Я тоже взяла одну из его пачки и закурила. Мне было дурно и холодно, я бы не смогла заговорить, даже если б Моджо попросил.
– Так вот, когда вы уехали, Шон зашел ко мне и встал в дверях в одних серых шортах, поигрывая мускулами – выпендривался. Ну, подумал я, вот оно и случилось – как скучно. Я размышлял, не сделать ли ему минет, только чтобы он заткнулся, и тут Шон заговорил. Не буду пересказывать. Чистая мерзость. Если мерзость бывает чистой. Смысл сводился к тому, что мне опасно притворяться женщиной. И зачем мне вообще быть женщиной – женщины овцы, шлюхи, выродки, они отвратительны. Куски плоти, полные порока, желания и низменных страстей. Разговор его явно возбуждал – он стянул шорты, вытащил член и начал с ним поигрывать. Помню, я легкомысленно подумал, какой он у него маленький, какое разочарование для девушек: такой красивый парень и такой крошечный пенис. Я не выдержал и улыбнулся. Шон заметил – заметил мое презрение. Господи, я никогда не был особо тактичен с дураками… Ты знаешь, какой он сильный. Я пытался с ним драться – даже вмазал пару раз. Я не такой хрупкий, каким выгляжу. Но это не помогло – он все бил меня и бил, пока я не отключился. А потом… он попытался – прости – меня трахнуть. Но ничего не вышло – он не смог, он полный импотент. Он рассвирепел, шипел, винил меня, что у него не встал. И продолжал меня бить. Я уже не сопротивлялся. Думал, так все быстрее закончится и он уйдет. Что больше он мне ничего не сделает. Помню, подумал, что ужасно сильно пахнет «Пуазоном» – пока мы дрались, Шон разбил большой флакон, тот, который мне подарили на день рождения. Я захлебывался этим запахом – удушающий аромат. Лицо горело – он возил меня лицом по ковру. Мне было больно и тошнило. И тут вдруг – в долю секунды – Шон схватил осколок бутылки, оттянул мою голову – господи, господи – и ткнул мне в лицо. Он смеялся как маньяк – он и был маньяк, что-то бормотал о шлюхах, извращенцах и о том, что больше ни один нормальный парень не купится на мои лживые уловки… А потом Шон затих – я, кажется, рыдал, ты не представляешь, как больно, как будто… В общем, тут он вдруг затих, коснулся пальцем моего окровавленного лица и слизнул кровь. А потом медленно проговорил: если я расскажу вам или еще кому, он найдет меня и убьет. Что он может выследить кого угодно – у него есть связи, кажется, среди военных. Не знаю. Господи, он ненормальный, как бешеная собака. Его кидало из одной крайности в другую. И я никогда не забуду его дыхание, когда он шипел мне в ухо, – горячее и зловонное. Я еще подумал: это ад, я умер и попал в ад, а Шон… он дьявол. Шайтан… Дальше я ничего не помню. Наверное, снова потерял сознание. А когда очнулся – Шон уже ушел. О, Лили, это было так… ужасно. Я… Словами… вообще никак не описать мой ужас, такая жестокость… боль. Я смог добраться до телефона и позвонить… другу… и он отвез меня в частную клинику к знакомым. Они сотворили чудо. Там лучшие хирурги. Еще пару операций и voila Вот (фр).
! Потом даже не скажешь…
Моджо плакал уже по-настоящему. Не громко, с соплями и всхлипываниями, как рыдаю я. Крупные прозрачные слезы текли по щекам из удлиненных глаз, как вода по мрамору. Издалека даже не поймешь, что он плачет, если бы он не промокал время от времени лицо платком. Он плакал, как полагалось плакать Беренгарии в легендах – самой красивой женщине на свете, невесте Ричарда Львиное Сердце, у нее был сарацинский разрез глаз, и даже слезы не портили ее лицо. Помню, я про это читала в каком-то историческом романе. Пока он приходил в себя, в голове у меня крутилось одно и то же. Моджо. Мой друг. Мой бедный друг. Господи Иисусе, как Ты допустил такое? Как ты допустил такое святотатство?
– В тот вечер друг забрал у меня ключи и увез все мои вещи из дома – все, даже ковер, который испорчен кровью – моей кровью. Сказал, что мне не нужно туда возвращаться, он будет меня защищать. Странно, впервые за всю нашу долгую историю он мне по-настоящему нужен, по правде нужен, и он мне благодарен. А я благодарен ему. Может, это и есть любовь, Тигровая Лилия? Не знаю. Теперь я должен разобраться, кто я, – и начать жить реальной жизнью. Для себя и для него. Лили, я уезжаю за границу – я не знаю, когда вернусь. Сделаю операцию в Америке или Швейцарии – не важно. Но, Лили, прошу тебя, уезжай из этого дома и от Шона. Забирай Джейми и уезжай. Он такой же, как этот Ночной Душегуб, – в нем полно ненависти и злости. Внутри все изуродовано. Прошу тебя, попросите Ангела помочь и уезжайте. Шон может сделать с вами то же, что и со мной. Я понимаю, нужно было обратиться в полицию – но я не смог. Они с такими, как я… такое унижение… невыносимо. Я не выдержу. Я хочу просто уехать. Пожалуйста, пообещай мне, что вы тоже не задержитесь… Я не вернусь, я не смогу посмотреть в глаза Джейми. Я знаю, это не ее вина, но… Господи, это она его привела! Я понимаю, это несправедливо, но я не могу. Может, со временем…
Дьявол на плече ткнул меня вилами. Я понимала Моджо. Да, может, это и несправедливо, но справедливо ли было притаскивать в наши жизни этого урода? А то, что Шон сделал с Моджо, – справедливо! Вульгарная невзрачность сумрачного кафе стала нестерпима. Я взяла холодную ладонь Моджо и поцеловала. Затем в отчаянии извинилась и умчалась в туалет. В кабинке, выложенной желтой плиткой и воняющей хлоркой и нечистотами, яркий свет безжалостно окатил мое изможденное отражение в дешевом зеркале. Я не узнала себя. Я выглядела как тысячелетняя старуха, как труп. Что мне делать? Такие вещи с нами не случаются – это неправильно. Господи, что же мне делать? Что?
Я вернулась в зал, полная решимости хотя бы отвести Моджо к копам – я его поддержу, я объясню, что так правильнее. Но кабинка была пуста. Только в пепельнице остались окурки с золотым фильтром. Я ошалела, я застыла, как идиотка.
Пухленькая официантка махнула мне рукой, и я отупело побрела к ней.
– Ваш друг сказал, его срочно куда-то вызывают, и оплатил весь счет. А он кто, актер? Просто мне показалось, он похож на знаменитость – если понимаете, о чем я… – И она покраснела. На вид ей было лет девятнадцать. Сама невинность. Господи.
Да, знаменитость, кивнула я. Кинозвезда. Фильмы. Телевидение. Все такое. Голливуд. С кратким визитом. Наверное, улетел обратно. Контракты. Ну, сами понимаете. Девушка открыла рот. Я сама почти поверила в свои слова.
Больше я Моджо не видела и не слышала. Но я часто нем вспоминаю, особенно теперь – я скучаю по нему, не так его не хватает.
29
Дорога домой словно длилась целую вечность. В вагоне пахло сигаретами, сыростью и немытыми телами. Все вокруг читали газеты, пестревшие заголовками о Ночном Душегубе.
Теперь в прессе развернули кампанию против колов – мол, тупые некомпетентные идиоты, взяли неверный след, если вообще взяли, и пытаются успокоить этническое противостояние, заявляя, что убийца – белый. Одна «качественная» газета даже заплатила психологам-аналитикам из ФБР, чтобы составить портрет убийцы. Американцы заявили, это белый мужчина в возрасте от двадцати до тридцати. То есть в самом опасном возрасте. Да неужели? Будто любая женщина этого не знает. До двадцати они еще дети, а после тридцати – состоявшиеся мужчины, ездят на рыбалку или пускают бумажных змеев. Думаю, ФБР-овцы за такое откровение содрали целое состояние.
Перед глазами вставали картины насилия и боли. Раньше они меня не трогали. Я, конечно, по молодости лезла в драки, но это так, не всерьез. По крайней мере, для меня – не всерьез, хотя какие-нибудь фифы небось содрогнулись бы. Но сейчас все по-другому. Злоба, жестокость, извращение. Изуродовать человека разбитой бутылкой – господи, каким надо быть психованным. Отвести бы Шона к психиатру – тот бы вывел сукина сына на чистую воду… да, наверное.
Внутри все болело за Моджо; я была такая бесполезная, так истерзана. Ладно, как только приеду, поговорю с Джейми. Нет, лучше позвоню Гейбу и попрошу срочно приехать из Франции, ага. Я понимаю, свалить посреди тура значит предать рок-н-ролл, но придется – Гейб нужен мне, нужен Джейми, это серьезно, он поймет. И на этот раз, черт, я скажу, что его люблю. Если он оценит – хорошо. Нет – хоть буду знать. Пора взрослеть.
Что дальше? Я раскладывала мысли по полочкам, как всегда, когда расстраивалась. Во-первых, нужно увезти Джейми из дома. Сегодня четверг. Ближайшие концерты – в субботу и воскресенье, да и то в Хаддерсфилде и Манчестере. Мистеру Фарреру и другим клиентам придется недельку подождать. Снова грипп – или пищевое отравление. Мне на самом деле чудовищно плохо. Нет, я справлюсь. Если Шон встанет на дыбы – пригрожу полицией. Или попрошу Энди с Питом начистить ему харю. Последнее всяко не помешает. Вдобавок, Энди и Пит мне должны, после того как я поколдовала над балансом этой их фирмы по продаже «запчастей для мотоциклов». Так-то, ублюдок, посмотрим, как тебе понравится изуродованная морда, козел.
Я влетела в дом, готовая к битве.
На каминной полке лежал конверт, на котором крупным почерком Джейми было написано «Лили». Я вскрыла письмо:
Дорогая Лили!
Мы с Шоном уехали во всем разобраться. Не беспокойся, о концертах помню, в пятницу утром точно будем дома. Прости, что не предупредила, – просто мы решили внезапно. Сначала поедем доставить очередной его заказ, потом снимем номер в гостинице и попытаемся поговорить. Не беспокойся – у меня все хорошо.
С любовью (поцелуи прилагаются!!!!!!!!!!!)
Лж ******
P.S. Кажется, сегодня на свалке я видела Мушку – держи пальцы накрест и поставь на всякий случай молока. ******
Я громко закричала – от злости и… страха.
Следующие минут пять я носилась по дому, как безголовая курица, – из комнаты в комнату, спотыкаясь на ступеньках, то и дело падая и кроваво матерясь.
О господи, ох, блядь, блядь, блядь. Что мне делать – что мне – что?… Господи, мудак, уебок. Господи.
Наконец, изрядно вспотев и запыхавшись, я налетела в кухне на свои походные ботинки и рухнула на колени. Боль привела меня в чувство. Дрожа, я уселась за стол и стиснула руки – так, что костяшки побелели. Соберись, девочка, давай, соберись. Я повторяла это, как мантру, пока дыхание не выровнялось. Давай, думай.
Так. Если он – Шон – ничего пока не сделал Джейми, вряд ли он что-то сделает прямо сейчас. Он никогда ее не бил, ничего такого, и сейчас не начнет. Тем более они в гостинице, он не рискнет, это же Англия. Нужно их дождаться, а пока – собрать шмотки, типа для турне, и свалить. Вот. Да. Именно. Без проблем. Круто.
Я расскажу Джейми про Моджо, как только смогу. Господи, ну и задача – мягко не получится. Может, правда, они с Шоном расстанутся, тогда ей будет полегче – если тут может быть легко. Скоро приедет Гейб и нас защитит. Поживем у Бен и Лонни или у миссис Смит, пока не снимем дом. В Брэдфорде это несложно, если ты не слишком придирчив и у тебя счет в банке. Можно найти что угодно, а потом подыскать нормальное жилье. Решено.
Как же, разбежалась. Телефон Габриеля молчал – позже я узнала, что накануне он уронил трубу на пол и разбил, а пока он купил новый…
У Бен и Лонни работал автоответчик, и я оставила довольно истеричное послание, не зная, что они уехали на неделю к матери Лонни…
Миссис Смит слегла с гриппом. Ей и так было плохо, я решила ничего не рассказывать, чтобы ее не беспокоить. Позвонить моим старичкам мне и в голову не пришло. Это моя жизнь и мои проблемы, родителей они не касаются. Я считала себя достаточно взрослой, чтобы ограждать их от своих неприятностей. Пиздец какая взрослая. Будто они дети, а я их мамочка. Они ограждали меня от истории про Джуди и ее семью – теперь моя очередь. Я чувствовала себя мудрой и опытной – я сама справлюсь. Нечего марать семью, Шон к ней не имеет отношения. Ни за что, нет и точка.
Около часа я сидела на кухне, ждала звонка Бен и не переставая названивала Гейбу на трубу. И, естественно, ничего – но откуда мне было знать? Я хотела послать Джейми сообщение на пейджер, но какое? «Приезжай домой – Шон чудовище?» У Шона теперь тоже имелся мобильник, купленный боссом, но я не знала номер. И опять же – что сказать? «Позови Джейми, а потом сию секунду вези ее домой, ты, ебаный извращенец?» Гениально!
Я выпила галлона два чая и дрожала как осиновый лист. Мысли роились в голове; я не могла взять себя в руки. Красивое лицо Моджо, навеки изуродованное, призраком стояло перед глазами. Мне было больно думать о том, что с ним случилось – в этом доме, буквально у меня над головой.
И тут я подумала: конечно, когда я расскажу Джейми про Моджо, она ужаснется. Но она не увидит это сама, а история из вторых рук не произведет убойного эффекта. Что, если этот козел ее разубедит? Что, если, не дай бог, он перевернет все с ног на голову, и Джейми это проглотит? Он ведь может. Вся его жизнь – одна сплошная ложь; господи, он может сказать что угодно. А доказать версию Моджо нечем – ни улик, ни Моджо.
Остается один путь. Я докажу раз и навсегда, какой закоренелый ублюдок этот Шон. Я переверну всю его жизнь, выстрою батарею доказательств, раздену его догола. Что больше всего не понравится Шону? Точно – если всю ложь вместе с жалкой правдой его ничтожного мерзкого говняного существования запихать ему в глотку, чтобы он тут же сдох. Я найду факты, они сметут их отношения раз и навсегда. Ни единого выхода, ни единой зацепки, ни единого пути отступления.
Я чувствовала себя рыцарем, что отправляется в крестовый поход со знаменем правоты, крепко зажатым в стальной рукавице. Жанной д'Арк. Если сомневаешься, иди напрямик, как говорит Гейб. Но как? С чего начать?
Верно – с начала. Я взяла телефонный справочник и стала искать Тейлор – Л. Я найду его драгоценную Лизу и узнаю всю правду о его «отъездах». А потом о родителях и обо всех. Я выебу его жизнь, как он выебал нашу. Сойдет любая месть, даже мелкая. Мне хватает терпения на работе – хватит и здесь. Я была в бешенстве. Ничего, я ему покажу – я отомщу за Моджо, пусть даже так, но Шону это с рук не сойдет.
В книге значилось около девяти миллионов Тейлоров.
Ничего, главное – упорство. Восемь вечера, еще не поздно, можно звонить – и вообще меня это не волновало. Я нашла трех Л. Тейлор с нужным кодом города. Я принялась звонить. Первая оказалась пожилой женщиной, и я сказала, что ошиблась номером. Вторая – тупым придурком, я просто положила трубку.
Третья оказалась молодой женщиной. Мое сердце учащенно забилось. Тихо-тихо, подумала я, тихо-тихо, не спугни обезьянку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Моджо отнял руку и промокнул каплю шелковым платком.
– Только ничего не говори, Лили, я… – он глубоко вздохнул. – Я не хотел тебе рассказывать, но я должен. Поэтому, прошу тебя, выслушай – только молча.
От волнения он говорил невнятно. Я тупо кивнула, тревога сдавила мне кишки. Я мерзла, нервничала, руки тряслись. Я села на них.
– То, что я тебе расскажу – чистая правда. И я думаю, что вы с Джейми в опасности – в серьезной опасности. Это нельзя рассказать легко, или правильно, или остроумно, но… Лили, это сделал Шон. Он пытался… изнасиловать меня. Он избил меня и порезал битым флаконом. Тише, тише – не нужно. Разреши мне договорить… Это случилось, когда вы уехали выступать. Я вернулся домой, и там сидел он. Я решил не обращать на него внимания, пойти к себе, покурить гашиша, сделать вид, что его нет. Видишь ли, мне казалось, что я ему нравился – о да. Нашему супермачо Шону. Он кое-что… говорил. И еще язык тела. Когда никого из вас не было. Что он говорил? Да ничего особенного – всякие гадости. Но, по моему опыту, для некоторых мужчин оскорбления – это своего рода комплименты. Я встречался с такими – игроки в регби, капитаны команд по крикету, настоящие мужчины. У них всегда все начинается с оскорблений, а потом переходит – о да – к ужасной, постыдной, запретной ебле. Ха! Женщины были бы в шоке, узнай они, сколько из этих крутых жеребцов – геи. А может, и не были бы, не знаю. Все мы не те, кем кажемся… В общем, я подумал – очередной латентный случай. Отсюда и импотенция, и приступы ярости – просто не хочет признавать свою природу. По крайней мере, я так думал. Я так злорадствовал, я гордился тем, что сам признал свою природу. Я считал, Шон жалок. Да, жалок! Знаю, он жесток, он манипулятор – я слышал, чего он требовал от Джейми и что она ему позволяла. Перегородка у нас очень тонкая, ты знаешь. У тебя в том доме лучшая комната для размышлений. В общем, я не мог уважать человека, который настолько… слаб.
Я онемела от ужаса. Сколько всего происходило в доме, а я и не знала! Я чувствовала себя полной дурой. И еще – какой-то чужой. Почему Моджо (нДжейми) ничего мне не рассказывали? Они настолько мне не доверяли? Противоречивые эмоции бурлили во мне, как грозовые облака в небе за окном, – я тонула.
Моджо зажег сигарету, отворачиваясь больным глазом от дыма. Я тоже взяла одну из его пачки и закурила. Мне было дурно и холодно, я бы не смогла заговорить, даже если б Моджо попросил.
– Так вот, когда вы уехали, Шон зашел ко мне и встал в дверях в одних серых шортах, поигрывая мускулами – выпендривался. Ну, подумал я, вот оно и случилось – как скучно. Я размышлял, не сделать ли ему минет, только чтобы он заткнулся, и тут Шон заговорил. Не буду пересказывать. Чистая мерзость. Если мерзость бывает чистой. Смысл сводился к тому, что мне опасно притворяться женщиной. И зачем мне вообще быть женщиной – женщины овцы, шлюхи, выродки, они отвратительны. Куски плоти, полные порока, желания и низменных страстей. Разговор его явно возбуждал – он стянул шорты, вытащил член и начал с ним поигрывать. Помню, я легкомысленно подумал, какой он у него маленький, какое разочарование для девушек: такой красивый парень и такой крошечный пенис. Я не выдержал и улыбнулся. Шон заметил – заметил мое презрение. Господи, я никогда не был особо тактичен с дураками… Ты знаешь, какой он сильный. Я пытался с ним драться – даже вмазал пару раз. Я не такой хрупкий, каким выгляжу. Но это не помогло – он все бил меня и бил, пока я не отключился. А потом… он попытался – прости – меня трахнуть. Но ничего не вышло – он не смог, он полный импотент. Он рассвирепел, шипел, винил меня, что у него не встал. И продолжал меня бить. Я уже не сопротивлялся. Думал, так все быстрее закончится и он уйдет. Что больше он мне ничего не сделает. Помню, подумал, что ужасно сильно пахнет «Пуазоном» – пока мы дрались, Шон разбил большой флакон, тот, который мне подарили на день рождения. Я захлебывался этим запахом – удушающий аромат. Лицо горело – он возил меня лицом по ковру. Мне было больно и тошнило. И тут вдруг – в долю секунды – Шон схватил осколок бутылки, оттянул мою голову – господи, господи – и ткнул мне в лицо. Он смеялся как маньяк – он и был маньяк, что-то бормотал о шлюхах, извращенцах и о том, что больше ни один нормальный парень не купится на мои лживые уловки… А потом Шон затих – я, кажется, рыдал, ты не представляешь, как больно, как будто… В общем, тут он вдруг затих, коснулся пальцем моего окровавленного лица и слизнул кровь. А потом медленно проговорил: если я расскажу вам или еще кому, он найдет меня и убьет. Что он может выследить кого угодно – у него есть связи, кажется, среди военных. Не знаю. Господи, он ненормальный, как бешеная собака. Его кидало из одной крайности в другую. И я никогда не забуду его дыхание, когда он шипел мне в ухо, – горячее и зловонное. Я еще подумал: это ад, я умер и попал в ад, а Шон… он дьявол. Шайтан… Дальше я ничего не помню. Наверное, снова потерял сознание. А когда очнулся – Шон уже ушел. О, Лили, это было так… ужасно. Я… Словами… вообще никак не описать мой ужас, такая жестокость… боль. Я смог добраться до телефона и позвонить… другу… и он отвез меня в частную клинику к знакомым. Они сотворили чудо. Там лучшие хирурги. Еще пару операций и voila Вот (фр).
! Потом даже не скажешь…
Моджо плакал уже по-настоящему. Не громко, с соплями и всхлипываниями, как рыдаю я. Крупные прозрачные слезы текли по щекам из удлиненных глаз, как вода по мрамору. Издалека даже не поймешь, что он плачет, если бы он не промокал время от времени лицо платком. Он плакал, как полагалось плакать Беренгарии в легендах – самой красивой женщине на свете, невесте Ричарда Львиное Сердце, у нее был сарацинский разрез глаз, и даже слезы не портили ее лицо. Помню, я про это читала в каком-то историческом романе. Пока он приходил в себя, в голове у меня крутилось одно и то же. Моджо. Мой друг. Мой бедный друг. Господи Иисусе, как Ты допустил такое? Как ты допустил такое святотатство?
– В тот вечер друг забрал у меня ключи и увез все мои вещи из дома – все, даже ковер, который испорчен кровью – моей кровью. Сказал, что мне не нужно туда возвращаться, он будет меня защищать. Странно, впервые за всю нашу долгую историю он мне по-настоящему нужен, по правде нужен, и он мне благодарен. А я благодарен ему. Может, это и есть любовь, Тигровая Лилия? Не знаю. Теперь я должен разобраться, кто я, – и начать жить реальной жизнью. Для себя и для него. Лили, я уезжаю за границу – я не знаю, когда вернусь. Сделаю операцию в Америке или Швейцарии – не важно. Но, Лили, прошу тебя, уезжай из этого дома и от Шона. Забирай Джейми и уезжай. Он такой же, как этот Ночной Душегуб, – в нем полно ненависти и злости. Внутри все изуродовано. Прошу тебя, попросите Ангела помочь и уезжайте. Шон может сделать с вами то же, что и со мной. Я понимаю, нужно было обратиться в полицию – но я не смог. Они с такими, как я… такое унижение… невыносимо. Я не выдержу. Я хочу просто уехать. Пожалуйста, пообещай мне, что вы тоже не задержитесь… Я не вернусь, я не смогу посмотреть в глаза Джейми. Я знаю, это не ее вина, но… Господи, это она его привела! Я понимаю, это несправедливо, но я не могу. Может, со временем…
Дьявол на плече ткнул меня вилами. Я понимала Моджо. Да, может, это и несправедливо, но справедливо ли было притаскивать в наши жизни этого урода? А то, что Шон сделал с Моджо, – справедливо! Вульгарная невзрачность сумрачного кафе стала нестерпима. Я взяла холодную ладонь Моджо и поцеловала. Затем в отчаянии извинилась и умчалась в туалет. В кабинке, выложенной желтой плиткой и воняющей хлоркой и нечистотами, яркий свет безжалостно окатил мое изможденное отражение в дешевом зеркале. Я не узнала себя. Я выглядела как тысячелетняя старуха, как труп. Что мне делать? Такие вещи с нами не случаются – это неправильно. Господи, что же мне делать? Что?
Я вернулась в зал, полная решимости хотя бы отвести Моджо к копам – я его поддержу, я объясню, что так правильнее. Но кабинка была пуста. Только в пепельнице остались окурки с золотым фильтром. Я ошалела, я застыла, как идиотка.
Пухленькая официантка махнула мне рукой, и я отупело побрела к ней.
– Ваш друг сказал, его срочно куда-то вызывают, и оплатил весь счет. А он кто, актер? Просто мне показалось, он похож на знаменитость – если понимаете, о чем я… – И она покраснела. На вид ей было лет девятнадцать. Сама невинность. Господи.
Да, знаменитость, кивнула я. Кинозвезда. Фильмы. Телевидение. Все такое. Голливуд. С кратким визитом. Наверное, улетел обратно. Контракты. Ну, сами понимаете. Девушка открыла рот. Я сама почти поверила в свои слова.
Больше я Моджо не видела и не слышала. Но я часто нем вспоминаю, особенно теперь – я скучаю по нему, не так его не хватает.
29
Дорога домой словно длилась целую вечность. В вагоне пахло сигаретами, сыростью и немытыми телами. Все вокруг читали газеты, пестревшие заголовками о Ночном Душегубе.
Теперь в прессе развернули кампанию против колов – мол, тупые некомпетентные идиоты, взяли неверный след, если вообще взяли, и пытаются успокоить этническое противостояние, заявляя, что убийца – белый. Одна «качественная» газета даже заплатила психологам-аналитикам из ФБР, чтобы составить портрет убийцы. Американцы заявили, это белый мужчина в возрасте от двадцати до тридцати. То есть в самом опасном возрасте. Да неужели? Будто любая женщина этого не знает. До двадцати они еще дети, а после тридцати – состоявшиеся мужчины, ездят на рыбалку или пускают бумажных змеев. Думаю, ФБР-овцы за такое откровение содрали целое состояние.
Перед глазами вставали картины насилия и боли. Раньше они меня не трогали. Я, конечно, по молодости лезла в драки, но это так, не всерьез. По крайней мере, для меня – не всерьез, хотя какие-нибудь фифы небось содрогнулись бы. Но сейчас все по-другому. Злоба, жестокость, извращение. Изуродовать человека разбитой бутылкой – господи, каким надо быть психованным. Отвести бы Шона к психиатру – тот бы вывел сукина сына на чистую воду… да, наверное.
Внутри все болело за Моджо; я была такая бесполезная, так истерзана. Ладно, как только приеду, поговорю с Джейми. Нет, лучше позвоню Гейбу и попрошу срочно приехать из Франции, ага. Я понимаю, свалить посреди тура значит предать рок-н-ролл, но придется – Гейб нужен мне, нужен Джейми, это серьезно, он поймет. И на этот раз, черт, я скажу, что его люблю. Если он оценит – хорошо. Нет – хоть буду знать. Пора взрослеть.
Что дальше? Я раскладывала мысли по полочкам, как всегда, когда расстраивалась. Во-первых, нужно увезти Джейми из дома. Сегодня четверг. Ближайшие концерты – в субботу и воскресенье, да и то в Хаддерсфилде и Манчестере. Мистеру Фарреру и другим клиентам придется недельку подождать. Снова грипп – или пищевое отравление. Мне на самом деле чудовищно плохо. Нет, я справлюсь. Если Шон встанет на дыбы – пригрожу полицией. Или попрошу Энди с Питом начистить ему харю. Последнее всяко не помешает. Вдобавок, Энди и Пит мне должны, после того как я поколдовала над балансом этой их фирмы по продаже «запчастей для мотоциклов». Так-то, ублюдок, посмотрим, как тебе понравится изуродованная морда, козел.
Я влетела в дом, готовая к битве.
На каминной полке лежал конверт, на котором крупным почерком Джейми было написано «Лили». Я вскрыла письмо:
Дорогая Лили!
Мы с Шоном уехали во всем разобраться. Не беспокойся, о концертах помню, в пятницу утром точно будем дома. Прости, что не предупредила, – просто мы решили внезапно. Сначала поедем доставить очередной его заказ, потом снимем номер в гостинице и попытаемся поговорить. Не беспокойся – у меня все хорошо.
С любовью (поцелуи прилагаются!!!!!!!!!!!)
Лж ******
P.S. Кажется, сегодня на свалке я видела Мушку – держи пальцы накрест и поставь на всякий случай молока. ******
Я громко закричала – от злости и… страха.
Следующие минут пять я носилась по дому, как безголовая курица, – из комнаты в комнату, спотыкаясь на ступеньках, то и дело падая и кроваво матерясь.
О господи, ох, блядь, блядь, блядь. Что мне делать – что мне – что?… Господи, мудак, уебок. Господи.
Наконец, изрядно вспотев и запыхавшись, я налетела в кухне на свои походные ботинки и рухнула на колени. Боль привела меня в чувство. Дрожа, я уселась за стол и стиснула руки – так, что костяшки побелели. Соберись, девочка, давай, соберись. Я повторяла это, как мантру, пока дыхание не выровнялось. Давай, думай.
Так. Если он – Шон – ничего пока не сделал Джейми, вряд ли он что-то сделает прямо сейчас. Он никогда ее не бил, ничего такого, и сейчас не начнет. Тем более они в гостинице, он не рискнет, это же Англия. Нужно их дождаться, а пока – собрать шмотки, типа для турне, и свалить. Вот. Да. Именно. Без проблем. Круто.
Я расскажу Джейми про Моджо, как только смогу. Господи, ну и задача – мягко не получится. Может, правда, они с Шоном расстанутся, тогда ей будет полегче – если тут может быть легко. Скоро приедет Гейб и нас защитит. Поживем у Бен и Лонни или у миссис Смит, пока не снимем дом. В Брэдфорде это несложно, если ты не слишком придирчив и у тебя счет в банке. Можно найти что угодно, а потом подыскать нормальное жилье. Решено.
Как же, разбежалась. Телефон Габриеля молчал – позже я узнала, что накануне он уронил трубу на пол и разбил, а пока он купил новый…
У Бен и Лонни работал автоответчик, и я оставила довольно истеричное послание, не зная, что они уехали на неделю к матери Лонни…
Миссис Смит слегла с гриппом. Ей и так было плохо, я решила ничего не рассказывать, чтобы ее не беспокоить. Позвонить моим старичкам мне и в голову не пришло. Это моя жизнь и мои проблемы, родителей они не касаются. Я считала себя достаточно взрослой, чтобы ограждать их от своих неприятностей. Пиздец какая взрослая. Будто они дети, а я их мамочка. Они ограждали меня от истории про Джуди и ее семью – теперь моя очередь. Я чувствовала себя мудрой и опытной – я сама справлюсь. Нечего марать семью, Шон к ней не имеет отношения. Ни за что, нет и точка.
Около часа я сидела на кухне, ждала звонка Бен и не переставая названивала Гейбу на трубу. И, естественно, ничего – но откуда мне было знать? Я хотела послать Джейми сообщение на пейджер, но какое? «Приезжай домой – Шон чудовище?» У Шона теперь тоже имелся мобильник, купленный боссом, но я не знала номер. И опять же – что сказать? «Позови Джейми, а потом сию секунду вези ее домой, ты, ебаный извращенец?» Гениально!
Я выпила галлона два чая и дрожала как осиновый лист. Мысли роились в голове; я не могла взять себя в руки. Красивое лицо Моджо, навеки изуродованное, призраком стояло перед глазами. Мне было больно думать о том, что с ним случилось – в этом доме, буквально у меня над головой.
И тут я подумала: конечно, когда я расскажу Джейми про Моджо, она ужаснется. Но она не увидит это сама, а история из вторых рук не произведет убойного эффекта. Что, если этот козел ее разубедит? Что, если, не дай бог, он перевернет все с ног на голову, и Джейми это проглотит? Он ведь может. Вся его жизнь – одна сплошная ложь; господи, он может сказать что угодно. А доказать версию Моджо нечем – ни улик, ни Моджо.
Остается один путь. Я докажу раз и навсегда, какой закоренелый ублюдок этот Шон. Я переверну всю его жизнь, выстрою батарею доказательств, раздену его догола. Что больше всего не понравится Шону? Точно – если всю ложь вместе с жалкой правдой его ничтожного мерзкого говняного существования запихать ему в глотку, чтобы он тут же сдох. Я найду факты, они сметут их отношения раз и навсегда. Ни единого выхода, ни единой зацепки, ни единого пути отступления.
Я чувствовала себя рыцарем, что отправляется в крестовый поход со знаменем правоты, крепко зажатым в стальной рукавице. Жанной д'Арк. Если сомневаешься, иди напрямик, как говорит Гейб. Но как? С чего начать?
Верно – с начала. Я взяла телефонный справочник и стала искать Тейлор – Л. Я найду его драгоценную Лизу и узнаю всю правду о его «отъездах». А потом о родителях и обо всех. Я выебу его жизнь, как он выебал нашу. Сойдет любая месть, даже мелкая. Мне хватает терпения на работе – хватит и здесь. Я была в бешенстве. Ничего, я ему покажу – я отомщу за Моджо, пусть даже так, но Шону это с рук не сойдет.
В книге значилось около девяти миллионов Тейлоров.
Ничего, главное – упорство. Восемь вечера, еще не поздно, можно звонить – и вообще меня это не волновало. Я нашла трех Л. Тейлор с нужным кодом города. Я принялась звонить. Первая оказалась пожилой женщиной, и я сказала, что ошиблась номером. Вторая – тупым придурком, я просто положила трубку.
Третья оказалась молодой женщиной. Мое сердце учащенно забилось. Тихо-тихо, подумала я, тихо-тихо, не спугни обезьянку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24