Он был уверен, что в эти минуты ноги его племянника сведены такой болезненной судорогой, что пришлось бы, наверное, обертывать их горячими полотенцами, чтобы они снова смогли работать, как ему нередко приходилось делать, когда тот был мальчишкой. Все теперь, должно быть, думали, что Марк ходит нормально, но он хорошо видел в темноте, что его ноги закаменели от бедер до щиколоток. Если его прервать, все так и останется каменным, и потому следовало дать ему договорить, закончить, возвратиться в порт после этого адского мысленного путешествия. Только так его ноги снова обретут гибкость.
– Она приказала Жоржу помалкивать, он тоже был в это замешан, – говорил Марк. – Так или иначе, Жорж слушался. Он, может быть, единственный человек, которого она немножко любила, как я думаю, но даже в этом я не уверен. Жорж ей верил… Она ему, возможно, рассказывала, что хотела снова попытать счастья рядом с Софией. Он недотепа, доверчивый, без воображения, он никогда не думал, что она хотела убить ее или что она ухлопала обоих критиков… Бедный Жорж… он никогда не был влюблен в Софию. Это ложь… Одна неслыханная ложь… Ложь о задушевных встречах в «Бочке». Она подстерегала Софию; хотела все разузнать о ней, стать в глазах всех ее близкой подругой и убить.
Точно. Теперь будет нетрудно найти улики и свидетелей. Он посмотрел, чем занимался Легенек. Тот перевязывал ему руку. Смотреть на это было не очень приятно. У него чудовищно, гораздо сильнее, чем рука, болели обе ноги. Он, как манекен, силился заставить их ходить. Но он знал, что это неизбежно, он успел привыкнуть.
– И через пятнадцать лет после «Электры» она расставила свои силки. Убила Софию, убила Луизу, подбросила волосы Софии в багажник машины Александры, убила Домпьера. Притворилась, будто защищает Александру в том, что относилось к ночи убийства… На самом деле она слышала, как Люсьен вопил как ненормальный, стоя на мусорном баке в два часа ночи… Потому что она как раз возвращалась из отеля «Дунай», прирезав там того беднягу. Она была уверена, что ее «защита» Александры не пройдет, что я обязательно уличу ее во лжи… И тогда она сможет «признаться», что Александра уезжала, не выглядя при этом доносчицей… Гадина, хуже гадины…
Марк вспоминал тот разговор у стойки. «Ты милая, Жюльет»… Ни на мгновение его не коснулась мысль, что Жюльет манипулирует им, чтобы подставить Александру. Да, хуже гадины.
– Но подозрения пали на ее брата. Становилось слишком горячо. Она заставила его уехать, чтобы он не проговорился, чтобы не допустил промах. И вдруг – какое невероятное везение – обнаружилось послание убитого на машине. Она была спасена… Домпьер обвинял Софию, воскресшую из мертвых! Все было прекрасно… Но я так и не смог привыкнуть к этой мысли. Это не могла быть София, нет… И это не объясняло дерева… Нет, я не смог с этим примириться…
– Печальная война, – сказал Люсьен.
Когда около четырех часов утра они возвратились в лачугу, бук был уже выкопан, тело Софии Симе-онидис извлечено и увезено. Бук на этот раз не посадили снова.
Оглушенные евангелисты чувствовали, что они не в силах спать. Марк и Матиас, по-прежнему с одеялами на голое тело, уселись на низенькую ограду. Люсьен взобрался на большой мусорный бак напротив. Он к нему привык. Вандузлер курил, медленно прохаживаясь взад-вперед. Было тепло. В конце концов, так Марк и думал, насчет колодцев. Цепь оставила на его руке спиральный рубец, как обвившаяся змея.
– Это пойдет к твоим перстням, – сказал Люсьен.
– Они на другой руке.
Подошла Александра, пожелала доброго вечера. После раскопок под буком она не смогла снова уснуть. И еще Легенек заходил. Отдал ей базальт. Матиас сказал ей, что, садясь только что в грузовик полицейских, он вдруг вспомнил продолжение считалки после «сентебряки» и как-нибудь ей расскажет. Разумеется.
Александра улыбнулась. Марк смотрел на нее. Как ему хотелось бы, чтобы она его полюбила. Сразу и просто так.
– Скажи, – спросил он у Матиаса, – что ты шептал ей на ухо, когда хотел, чтобы она заговорила?
– Ничего… Я сказал: «Говори, Жюльет».
Марк вздохнул.
– Я думал, что у тебя был какой-то секрет. Это было бы слишком красиво.
Александра расцеловалась с ними и ушла. Она не хотела оставлять сына одного. Вандузлер проводил глазами ее высокую удаляющуюся фигурку. Три точки на горизонте. Близнецы, женщина. Дерьмо. Он опустил голову, раздавил сигарету.
– Тебе бы следовало поспать, – сказал ему Марк.
Вандузлер ушел в лачугу.
– Твой крестный тебя слушается? – спросил Люсьен.
– Да нет, – сказал Марк. – Смотри, он возвращается.
Вандузлер подбросил на руке продырявленную пятифранковую монету и поймал ее на лету.
– Давайте ее выкинем, – сказал он. – Ведь не станем же мы резать ее на двенадцать частей.
– Нас не двенадцать, – сказал Марк. – Нас четверо.
– Это было бы слишком просто, – сказал Вандузлер.
Он взмахнул рукой, и монета звякнула где-то вдали. Люсьен вытянулся на своем мусорном баке, стараясь разглядеть, где она упала.
– Прощай, солдатское жалованье! – крикнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Она приказала Жоржу помалкивать, он тоже был в это замешан, – говорил Марк. – Так или иначе, Жорж слушался. Он, может быть, единственный человек, которого она немножко любила, как я думаю, но даже в этом я не уверен. Жорж ей верил… Она ему, возможно, рассказывала, что хотела снова попытать счастья рядом с Софией. Он недотепа, доверчивый, без воображения, он никогда не думал, что она хотела убить ее или что она ухлопала обоих критиков… Бедный Жорж… он никогда не был влюблен в Софию. Это ложь… Одна неслыханная ложь… Ложь о задушевных встречах в «Бочке». Она подстерегала Софию; хотела все разузнать о ней, стать в глазах всех ее близкой подругой и убить.
Точно. Теперь будет нетрудно найти улики и свидетелей. Он посмотрел, чем занимался Легенек. Тот перевязывал ему руку. Смотреть на это было не очень приятно. У него чудовищно, гораздо сильнее, чем рука, болели обе ноги. Он, как манекен, силился заставить их ходить. Но он знал, что это неизбежно, он успел привыкнуть.
– И через пятнадцать лет после «Электры» она расставила свои силки. Убила Софию, убила Луизу, подбросила волосы Софии в багажник машины Александры, убила Домпьера. Притворилась, будто защищает Александру в том, что относилось к ночи убийства… На самом деле она слышала, как Люсьен вопил как ненормальный, стоя на мусорном баке в два часа ночи… Потому что она как раз возвращалась из отеля «Дунай», прирезав там того беднягу. Она была уверена, что ее «защита» Александры не пройдет, что я обязательно уличу ее во лжи… И тогда она сможет «признаться», что Александра уезжала, не выглядя при этом доносчицей… Гадина, хуже гадины…
Марк вспоминал тот разговор у стойки. «Ты милая, Жюльет»… Ни на мгновение его не коснулась мысль, что Жюльет манипулирует им, чтобы подставить Александру. Да, хуже гадины.
– Но подозрения пали на ее брата. Становилось слишком горячо. Она заставила его уехать, чтобы он не проговорился, чтобы не допустил промах. И вдруг – какое невероятное везение – обнаружилось послание убитого на машине. Она была спасена… Домпьер обвинял Софию, воскресшую из мертвых! Все было прекрасно… Но я так и не смог привыкнуть к этой мысли. Это не могла быть София, нет… И это не объясняло дерева… Нет, я не смог с этим примириться…
– Печальная война, – сказал Люсьен.
Когда около четырех часов утра они возвратились в лачугу, бук был уже выкопан, тело Софии Симе-онидис извлечено и увезено. Бук на этот раз не посадили снова.
Оглушенные евангелисты чувствовали, что они не в силах спать. Марк и Матиас, по-прежнему с одеялами на голое тело, уселись на низенькую ограду. Люсьен взобрался на большой мусорный бак напротив. Он к нему привык. Вандузлер курил, медленно прохаживаясь взад-вперед. Было тепло. В конце концов, так Марк и думал, насчет колодцев. Цепь оставила на его руке спиральный рубец, как обвившаяся змея.
– Это пойдет к твоим перстням, – сказал Люсьен.
– Они на другой руке.
Подошла Александра, пожелала доброго вечера. После раскопок под буком она не смогла снова уснуть. И еще Легенек заходил. Отдал ей базальт. Матиас сказал ей, что, садясь только что в грузовик полицейских, он вдруг вспомнил продолжение считалки после «сентебряки» и как-нибудь ей расскажет. Разумеется.
Александра улыбнулась. Марк смотрел на нее. Как ему хотелось бы, чтобы она его полюбила. Сразу и просто так.
– Скажи, – спросил он у Матиаса, – что ты шептал ей на ухо, когда хотел, чтобы она заговорила?
– Ничего… Я сказал: «Говори, Жюльет».
Марк вздохнул.
– Я думал, что у тебя был какой-то секрет. Это было бы слишком красиво.
Александра расцеловалась с ними и ушла. Она не хотела оставлять сына одного. Вандузлер проводил глазами ее высокую удаляющуюся фигурку. Три точки на горизонте. Близнецы, женщина. Дерьмо. Он опустил голову, раздавил сигарету.
– Тебе бы следовало поспать, – сказал ему Марк.
Вандузлер ушел в лачугу.
– Твой крестный тебя слушается? – спросил Люсьен.
– Да нет, – сказал Марк. – Смотри, он возвращается.
Вандузлер подбросил на руке продырявленную пятифранковую монету и поймал ее на лету.
– Давайте ее выкинем, – сказал он. – Ведь не станем же мы резать ее на двенадцать частей.
– Нас не двенадцать, – сказал Марк. – Нас четверо.
– Это было бы слишком просто, – сказал Вандузлер.
Он взмахнул рукой, и монета звякнула где-то вдали. Люсьен вытянулся на своем мусорном баке, стараясь разглядеть, где она упала.
– Прощай, солдатское жалованье! – крикнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24