Я, как всегда, дежурю на главной лебедке, с которой опускают на дно моря огромный трал биолога. Корабль волочит этот трал по дну, и он захватывает донных животных, морские звезды, моллюски. Иногда в трал попадают пучеглазые глубинные рыбы удивительной яркокрасной или фиолетовой окраски. Этот «цех» корабля привлекает больше всего внимания.
Вот уже трос вытягивает обратно драгу. Животный мир, населяющий морское дно, вместе с илом, песком и камнями появляется перед нашими глазами. Каких только диковинных животных мы не увидели в эти дни! Как богата жизнь в наших северных морях!
Станция выполнена. Но это далеко еще не последняя, их будет много за наше плавание. Мы заканчиваем плавание по чистой воде, перед нами лед, сплошной лед. За несколько дней, пока мы пробиваемся в нем, люди немного отдыхают. Во время плавания по чистой воде в продолжение двух недель мы останавливались для станций через каждые тридцать миль. Путь от станции к станции занимал всего два-три часа. За это время научные работники едва успевали привести в порядок свои записи, разобрать улов, залить банки формалином и спиртом, наклеить этикетки. А потом опять станции, станции, станции… Каждый день восемнадцать-двадцать часов беспрерывной тяжелой работы на ветру, в шторм.
Теперь тридцать миль во льдах занимают у нас много часов. Иногда судно совсем останавливается, чтобы выждать, пока разойдутся льды.
Заходим в Айс-фиорд – ледяную бухту Шпицбергена. После непродолжительной стоянки у Баренцбурга выходим дальше, к северу. Самолеты испытаны для предстоящих ледовых разведок. Приходит и наша очередь включаться в работу экспедиции.
Над семью островами
У Семи Островов – к северу от Шпицбергена – путь преградили льды. Дальше итти нельзя. Корабль сильно загружен, угля взяли доотказа. Отправляясь из Баренцбурга в путь далекий и тяжелый, мы знали, что придется биться со льдами и угля понадобится порядочно; взять же его по пути негде. С «угольщиком» условились встретиться только в Русской Гавани, на Новой Земле. Но до этой встречи еще далеко.
Из-за большой нагрузки ледовый пояс судна сидит глубоко в воде. В лед приходится входить с большой осторожностью, чтобы не продавило обшивку корабля.
Мы, признаться, не ожидали, что так рано встретимся со льдами, и надеялись обойти Шпицберген с севера без особых затруднений. А вот сейчас встретили такой плотный и тяжелый лед, что приходится думать: как его преодолеть?
Выбрали полынью, чистую от льда, и спускаем на нее самолет для воздушной разведки…
Мы плывем уже около месяца. У нас на «Садко» два пилота: Геннадий Власов и я. Каждому хочется лететь. Плавать хорошо, но, по-моему, это не для нас, пилотов. В море простору хоть отбавляй, а кажется тесно, и до того тесно, что грудь давит, в горле чувствуешь какой-то ком, голова болит. Смотреть на море становится противно… Волны лезут на корабль одна за другой, ударяются о борт, заливают палубу. Море кругом кипит, пенится. Картина, слов нет, красивая, как. у Айвазовского. Но, честно сознаюсь, смотреть на нее не хочется, тянет в каюту. Койка кажется такой уютной и удобной. Уже нет тяжести и тесноты в груди, нет отвратительного кома в горле и головной боли, которые сопутствуют морской качке. Монотонные удары волн теперь убаюкивают. Забываешься…
Во время шторма даже звонок, приглашающий к столу в кают-компанию, не столь желанный, как в те дни, когда стоит тихая погода или корабль идет во льдах.
Тоскливо жили мы, два пилота, два человека воздуха, пока судно шло по чистой воде. Неудивительно, что у обоих росло страстное желание поскорее вырваться в воздух. Но лететь нужно только одному. Кому же из двух придется остаться на палубе и с завистью смотреть, как его товарищ наслаждается воздушными просторами?
Решили тянуть жребий. Приготовили записки. Я вытащил « полет». Власов остается на корабле.
Не скрою: хотя я и очень хорошо отношусь к Геннадию Власову, но эгоистическое чувство в ту минуту взяло верх – я был несказанно рад, что полет достался мне.
Со мной летит в качестве наблюдателя капитан «Садко» Н. М. Николаев. Берем карту, намечаем маршрут. Все готово. Даю газ.
Какая прелесть! Нет, кажется, на человеческом языке слов, чтобы выразить те чувства, которые испытываешь, вырвавшись на свободу после месячного добровольного заключения в каюте. Все намеченные ранее расчеты и маршруты летят в преисподнюю: ледовая обстановка, раскрывшаяся перед нами, заставляет нас в пути изменить план полета. Мы поворачиваем на восток, берем направление к мысу Платен.
Под нами плотные торосистые льды в восемь-девять баллов. Справа вдоль берега виднеется полоса разреженного льда, но скоро она кончается и снова идет торосистый семи-восьмибалльный лед, который заполняет все пространство между островами и мысом Платен. Дальше лед разреженный. Итак, «Садко» надо пройти пятнадцать-двадцать миль в тяжелых льдах, а дальше будет лучше.
Пролетаю возле мыса Платен. В стороне видны острова Карла. К северу – острова Фойн и Рекс.
Вспоминается лето 1928 года… Трагическая гибель дирижабля «Италия». Работа спасательных экспедиций. Славные советские корабли «Красин» и «Малыгин»… Наше первое выступление на международной арене, проба сил в искусстве полетов над полярными льдами. Наши победы над суровой арктической природой поразили и смутили многих иностранных исследователей и летчиков.
Многое хочется вспомнить о нобилевской экспедиции.
Стоит напомнить хотя бы о ее «научном багаже». Прежде всего она запаслась двумя громадными ящиками. В одном из них лежали фашистские флаги, в другом – папские кресты. На каждую землю, безразлично – вновь открытую или давно принадлежавшую Стране Советов, летел фашистский флаг, и немного спустя грузно валилось с небес увесистое папское благословение.
Был в экспедиции и «живой багаж» – командированный папой специальный епископ, назначением которого было призывать в пути божие благословение на нобилевскую затею. Этот представитель решил все же остаться в Кингсбее, предоставив своим спутникам лететь к полюсу без его молитв и гимнов. Епископ резонно сказал:
– Сыны мои! За время полета из Рима сюда я убедился, что молитвы, посылаемые с дирижабля, до бога не доходят. Наверное, мощным дуновением моторов их относит в сторону или отбрасывает обратно к земле. Отсюда, с суши, молитвы дойдут скорее. Летите, сыны, куда хотите, и да поддержат вас молитва моя и ходатайства мои перед небом о благополучии экспедиции.
Одной молитвы фашистского епископа оказалось, однако, мало: дирижабль разбился об угрюмые полярные льды. Вот тогда фашистские «герои» и проявили истинное свое лицо.
По этому поводу правильно написал В. В. Маяковский:
Аэростат погиб.
Спаситель
– самолет.
Отдавши честь
рукой
в пуховых варежках,
предав
товарищей,
вонзивших ногти в лед,
бежал
фашистский генералишко.
Со скользкой толщи
льдистой
лез
вопль о помощи:
«Эс – о – Эс».
В фашистских странах лицемерно заявляли, что человечество вообще не в силах разыскать и спасти итальянцев, и, стало быть, помогать нечего.
Даже родина хвастливого генерала, пославшая на помощь несколько летчиков и кораблей, ничего существенного не сделала для спасения участников экспедиции.
Как раз в этих высоких широтах мы, советские летчики, неоднократно доказывали мощь и силу советской авиации, способности советских людей к завоеванию недоступных прежде полярных и приполярных областей.
В Арктику вступили новые люди, советские люди, большевики, воодушевленные своей родиной, воспитанные коммунистической партией, руководимые великим Сталиным.
Вот почему мы победили тогда и побеждаем Арктику из года в год.
Проносясь над льдами, я чувствовал себя уверенно и спокойно. Так же спокойно, как если бы летал над Центральным аэродромом в Москве.
Наметив путь для «Садко», мы вернулись на корабль.
Было 5 часов утра. Судно медленно пробивалось во льдах. В полдень лед сильно уплотнился, началось сжатие, корабль остановился. В 6 часов вечера возле «Садко» появились разводья. Опять спустили самолет. Теперь на разведку вылетел Власов.
Через полтора часа он вернулся с хорошей вестью: к северо-западу от островов Карла чистая вода до самого горизонта.
«Садко» снова двинулся, и на вторые сутки мы подошли к мысу Платен. Впереди лежал еще один трудный этап. Теперь снова была моя очередь лететь в разведку. С высоты в шестьсот метров я легко обнаружил проход за островом Северный Рекс, от которого далеко до горизонта тянулась полоска чистой воды.
К утру следующего дня «Садко» вышел на чистую воду, а вечером корабль уже находился на северо-востоке Шпицбергена.
В нескольких милях от мыса Нордкап пароход остановился для взятия гидрологической станции.
Мы спустили с палубы оба самолета и вылетели для исследования побережья и прилегающих к нему островов. Еще во время предыдущих полетов мы заметили, что карты северных берегов Шпицбергена весьма неточны.
Аэрофотосъемка выяснила много любопытных ошибок. Мыс, обозначенный на карте, оказался островом, отделенным от земли узким проливом, который совершенно незаметен с моря. У восточных берегов Шпицбергена мы обнаружили отмели, отдельные скалы и камни. Они не были обозначены и не имели названия. Мы условно назвали их островками Октябрят.
Домой нас прогнала низкая облачность, поднимавшаяся с юга. Вскоре гидрологи закончили свои наблюдения. «Садко» пошел дальше.
Поиски «Земли Джиллеса»
Нам не везет: пока шли около Шпицбергена, все время держалась хорошая погода, а теперь уже несколько дней стоит сплошной туман.
Через каждые тридцать миль корабль останавливается, наши гидрологи берут станции, аэрологи штурмуют небо радиозондами. А погода все нелетная. Пока что изучаю пригодность ледового покрова для посадок и взлета. 14 августа наконец наступил перелом: туман рассеялся, осталась лишь небольшая облачность. Решено использовать временное улучшение погоды и во время очередной остановки произвести воздушную разведку. Где-то в этом районе видели таинственную «Землю Джиллеса». Попытаемся проверить, существует ли она.
В 1707 году английский капитан Джиллес на севере от Шпицбергена достиг какой-то гористой земли. Точных документов об этом открытии не осталось. Больше пятидесяти лет англичане условно отмечали на картах «Землю Джиллеса». В конце прошлого столетия англичанин Джексон пытался разглядеть «остров Джиллеса» с одной из высот Земли Франца-Иосифа, но ничего не обнаружил. Однако спустя несколько лет С. О. Макаров, плавая на ледоколе «Ермак», отметил в своем дневнике, что участники экспедиции заметили вдалеке призрачные контуры какой-то земли. Возможно, это была рефракция… В этом районе побывали потом шхуна англичанина Уорслей, советские суда «Персей» и «Книпович», ледокол «Красин», здесь пролетал дирижабль «Италия»…
М. С. Бабушкину предстояло окончательно и точно установить: существует «Земля Джиллеса» или то, что видели прежде мореплаватели и исследователи, было арктическим миражем?
Я поднялся в каюту к начальнику экспедиции Г. А. Ушакову.
– Георгий Алексеевич, кто полетит в качестве штурмана-наблюдателя? – спросил я.
Ушаков неожиданно ответил:
– С вами полечу я.
Признаться, мне хотелось возразить и попытаться отговорить его от этого полета. Все же, как ни говори, а полет был довольно серьезным и небезопасным. Лететь нужно было далеко на север, над тяжелыми льдами, куда не пробиться даже мощному ледоколу, не то что «Садко». В случае вынужденной посадки вся надежда была только на самих себя. Правда, у нас на судне имелся еще один самолет, но его можно было спускать только на воду. Он мог помочь лишь тем, что изредка прилетал бы к нам и сбрасывал продукты.
Однако, посмотрев на Ушакова, я решил, что все мои возражения будут бесполезными.
Впоследствии я понял, что Ушаков был прав. В такую ответственную, сопряженную с опасностями разведку безусловно лететь надо было ему самому. Если даже случилась бы вынужденная посадка, то, конечно, он лучше других вышел бы из тяжелого положения. Ему пригодился бы многолетний опыт зимовок и хождения по льдам.
На мой вопрос, почему он решил сам лететь, Георгий Алексеевич ответил:
– Видишь ли, оно, пожалуй, спокойнее, если сам летишь, а когда другие в разведке, то, пока они не возвратятся обратно, просто места себе не находишь, всякая чертовщина в голову лезет.
Я знал, что, когда улетает самолет, весь экипаж неспокоен за летчиков, и, чтобы не увеличивать эти волнения, впоследствии всегда настаивал на том, чтобы время, назначенное на полет, было строго соблюдено и самолет в срок возвращался обратно.
Мы поднялись в воздух. Берем высоту пятьсот-шестьсот метров. Выше не пускает облачность. Идем курсом на норд-вест. Под нами льды постепенно уплотняются, встречаются крупные торосистые и гладкие поля.
Вот мы летим уже над сплошным массивным льдом. Попадаются колоссальные гладкие поля, всторошенные по краям от ударов. Эти поля с очень маленькими трещинами.
Пройти по таким трещинам нашему судну не под силу. Да не только «Садко», но и более мощные корабли не в состоянии были бы расколоть такие поля.
Облачность постепенно снижается. С востока надвигается туман.
Обследовав возможный для полета и довольно большой район, подлетаем вплотную к туману. Нас прижало к льдам на пятьдесят-сто метров. Воздух насыщен влагой, появился иней. Это первые признаки обледенения.
Полет становится бесполезным: ничего не видно. «Земли Джиллеса» не обнаружено. Не только земли, но и признаков ее существования никаких нет.
Итак, возвращаемся обратно. Вскоре машина снова вышла в район хорошей погоды. Когда мы подходили к «Садко», Ушаков попросил дать ему попробовать вести самолет. Зная управление автомобилем, Ушаков решил и на самолете «править», как на авто. Результат получился смехотворный: самолет бросало то в одну, то в другую сторону, но только не туда, куда его направлял «пилот». Ушаков не выдержал и закричал:
– Почему не поворачивает?
Я объяснил, что он забыл о ногах и работает только руками…
На палубе корабля нас обступили со всех сторон. Люди, хотя бы по выражению лиц, старались отгадать, нашли мы «Землю» или нет. Пришлось огорчить наших товарищей.
Кто-то стал интересоваться, зачем мы вблизи ледокола бросались на самолете из стороны в сторону. Я попытался скрыть действительную причину такого поведения машины и придумал басню о колоссальном стаде белых медведей, которое якобы мы заметили с воздуха и решили разогнать.
Рассказ был встречен недоверчиво. К тому же мне резонно заметили, что медведи никогда стадами не ходят. Пришлось извиниться за шутку и разоблачить Ушакова.
В судовом журнале авиазвена я сделал точные записи об этом полете на поиски «Земли Джиллеса»:
«Координаты „Садко“ – широта 81° 12', 5 и долгота 26° 10' остовая. Шли по курсу норд-норд-тен-вест. К туману подошли после 1 часа 10 минут полета. На широте 82° и долготе 24° 40' при тумане от норда до зюйда через ост признаков земли не обнаружили. Айсбергов в обследованном районе нет. Самолет пробыл в воздухе 2 часа 31 минуту».
Остров Ушакова
Это было в северной части Карского моря, между Землей Франца-Иосифа и Северной Землей. Мы вышли на очень небольшие глубины. На пути то и дело попадались громадные айсберги. Принимая эти айсберги за землю, люди поднимали ложную тревогу:
– Земля! Земля появилась!..
Все выбегали на палубу, но через несколько минут расходились по каютам…
Это повторялось многократно. И когда 2 сентября на горизонте действительно открылся берег какого-то острова, многие остались в каютах, высмеивая «любителей непроверенных сенсаций».
Совсем ясно обрисовались контуры земли, покрытой вековой шапкой ледника. На картах она не была обозначена.
«Садко» медленно приближается к неизвестной земле. Осторожно промеряем глубину. Теперь уже нет сомнения: это остров! Но каков он, его размеры, поверхность? Пока еще ничего нельзя определить: густой туман покрывает значительную часть земли. Наконец туман постепенно отступает: перед нами возвышается полукруглая, как каравай, земля, вся покрытая льдом.
С корабля спускают бот. Люди лихорадочно готовятся к высадке на берег для проведения научных работ. У всех одно желание: скорее попасть на остров. Кажется, стоит только крикнуть: «Кто хочет на берег?» – и все бросятся туда, судно опустеет… Но этого делать нельзя.
Отправляется только маленькая партия людей, а оставшиеся наблюдают за дрейфом льда. Это очень важно: если появится опасность сжатия, надо немедленно подать сигнал о возвращении и уходить подальше от берега. Во время шторма он может оказаться весьма негостеприимным для корабля.
Бот уходит на остров. На нем несколько научных работников и корреспонденты центральных газет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Вот уже трос вытягивает обратно драгу. Животный мир, населяющий морское дно, вместе с илом, песком и камнями появляется перед нашими глазами. Каких только диковинных животных мы не увидели в эти дни! Как богата жизнь в наших северных морях!
Станция выполнена. Но это далеко еще не последняя, их будет много за наше плавание. Мы заканчиваем плавание по чистой воде, перед нами лед, сплошной лед. За несколько дней, пока мы пробиваемся в нем, люди немного отдыхают. Во время плавания по чистой воде в продолжение двух недель мы останавливались для станций через каждые тридцать миль. Путь от станции к станции занимал всего два-три часа. За это время научные работники едва успевали привести в порядок свои записи, разобрать улов, залить банки формалином и спиртом, наклеить этикетки. А потом опять станции, станции, станции… Каждый день восемнадцать-двадцать часов беспрерывной тяжелой работы на ветру, в шторм.
Теперь тридцать миль во льдах занимают у нас много часов. Иногда судно совсем останавливается, чтобы выждать, пока разойдутся льды.
Заходим в Айс-фиорд – ледяную бухту Шпицбергена. После непродолжительной стоянки у Баренцбурга выходим дальше, к северу. Самолеты испытаны для предстоящих ледовых разведок. Приходит и наша очередь включаться в работу экспедиции.
Над семью островами
У Семи Островов – к северу от Шпицбергена – путь преградили льды. Дальше итти нельзя. Корабль сильно загружен, угля взяли доотказа. Отправляясь из Баренцбурга в путь далекий и тяжелый, мы знали, что придется биться со льдами и угля понадобится порядочно; взять же его по пути негде. С «угольщиком» условились встретиться только в Русской Гавани, на Новой Земле. Но до этой встречи еще далеко.
Из-за большой нагрузки ледовый пояс судна сидит глубоко в воде. В лед приходится входить с большой осторожностью, чтобы не продавило обшивку корабля.
Мы, признаться, не ожидали, что так рано встретимся со льдами, и надеялись обойти Шпицберген с севера без особых затруднений. А вот сейчас встретили такой плотный и тяжелый лед, что приходится думать: как его преодолеть?
Выбрали полынью, чистую от льда, и спускаем на нее самолет для воздушной разведки…
Мы плывем уже около месяца. У нас на «Садко» два пилота: Геннадий Власов и я. Каждому хочется лететь. Плавать хорошо, но, по-моему, это не для нас, пилотов. В море простору хоть отбавляй, а кажется тесно, и до того тесно, что грудь давит, в горле чувствуешь какой-то ком, голова болит. Смотреть на море становится противно… Волны лезут на корабль одна за другой, ударяются о борт, заливают палубу. Море кругом кипит, пенится. Картина, слов нет, красивая, как. у Айвазовского. Но, честно сознаюсь, смотреть на нее не хочется, тянет в каюту. Койка кажется такой уютной и удобной. Уже нет тяжести и тесноты в груди, нет отвратительного кома в горле и головной боли, которые сопутствуют морской качке. Монотонные удары волн теперь убаюкивают. Забываешься…
Во время шторма даже звонок, приглашающий к столу в кают-компанию, не столь желанный, как в те дни, когда стоит тихая погода или корабль идет во льдах.
Тоскливо жили мы, два пилота, два человека воздуха, пока судно шло по чистой воде. Неудивительно, что у обоих росло страстное желание поскорее вырваться в воздух. Но лететь нужно только одному. Кому же из двух придется остаться на палубе и с завистью смотреть, как его товарищ наслаждается воздушными просторами?
Решили тянуть жребий. Приготовили записки. Я вытащил « полет». Власов остается на корабле.
Не скрою: хотя я и очень хорошо отношусь к Геннадию Власову, но эгоистическое чувство в ту минуту взяло верх – я был несказанно рад, что полет достался мне.
Со мной летит в качестве наблюдателя капитан «Садко» Н. М. Николаев. Берем карту, намечаем маршрут. Все готово. Даю газ.
Какая прелесть! Нет, кажется, на человеческом языке слов, чтобы выразить те чувства, которые испытываешь, вырвавшись на свободу после месячного добровольного заключения в каюте. Все намеченные ранее расчеты и маршруты летят в преисподнюю: ледовая обстановка, раскрывшаяся перед нами, заставляет нас в пути изменить план полета. Мы поворачиваем на восток, берем направление к мысу Платен.
Под нами плотные торосистые льды в восемь-девять баллов. Справа вдоль берега виднеется полоса разреженного льда, но скоро она кончается и снова идет торосистый семи-восьмибалльный лед, который заполняет все пространство между островами и мысом Платен. Дальше лед разреженный. Итак, «Садко» надо пройти пятнадцать-двадцать миль в тяжелых льдах, а дальше будет лучше.
Пролетаю возле мыса Платен. В стороне видны острова Карла. К северу – острова Фойн и Рекс.
Вспоминается лето 1928 года… Трагическая гибель дирижабля «Италия». Работа спасательных экспедиций. Славные советские корабли «Красин» и «Малыгин»… Наше первое выступление на международной арене, проба сил в искусстве полетов над полярными льдами. Наши победы над суровой арктической природой поразили и смутили многих иностранных исследователей и летчиков.
Многое хочется вспомнить о нобилевской экспедиции.
Стоит напомнить хотя бы о ее «научном багаже». Прежде всего она запаслась двумя громадными ящиками. В одном из них лежали фашистские флаги, в другом – папские кресты. На каждую землю, безразлично – вновь открытую или давно принадлежавшую Стране Советов, летел фашистский флаг, и немного спустя грузно валилось с небес увесистое папское благословение.
Был в экспедиции и «живой багаж» – командированный папой специальный епископ, назначением которого было призывать в пути божие благословение на нобилевскую затею. Этот представитель решил все же остаться в Кингсбее, предоставив своим спутникам лететь к полюсу без его молитв и гимнов. Епископ резонно сказал:
– Сыны мои! За время полета из Рима сюда я убедился, что молитвы, посылаемые с дирижабля, до бога не доходят. Наверное, мощным дуновением моторов их относит в сторону или отбрасывает обратно к земле. Отсюда, с суши, молитвы дойдут скорее. Летите, сыны, куда хотите, и да поддержат вас молитва моя и ходатайства мои перед небом о благополучии экспедиции.
Одной молитвы фашистского епископа оказалось, однако, мало: дирижабль разбился об угрюмые полярные льды. Вот тогда фашистские «герои» и проявили истинное свое лицо.
По этому поводу правильно написал В. В. Маяковский:
Аэростат погиб.
Спаситель
– самолет.
Отдавши честь
рукой
в пуховых варежках,
предав
товарищей,
вонзивших ногти в лед,
бежал
фашистский генералишко.
Со скользкой толщи
льдистой
лез
вопль о помощи:
«Эс – о – Эс».
В фашистских странах лицемерно заявляли, что человечество вообще не в силах разыскать и спасти итальянцев, и, стало быть, помогать нечего.
Даже родина хвастливого генерала, пославшая на помощь несколько летчиков и кораблей, ничего существенного не сделала для спасения участников экспедиции.
Как раз в этих высоких широтах мы, советские летчики, неоднократно доказывали мощь и силу советской авиации, способности советских людей к завоеванию недоступных прежде полярных и приполярных областей.
В Арктику вступили новые люди, советские люди, большевики, воодушевленные своей родиной, воспитанные коммунистической партией, руководимые великим Сталиным.
Вот почему мы победили тогда и побеждаем Арктику из года в год.
Проносясь над льдами, я чувствовал себя уверенно и спокойно. Так же спокойно, как если бы летал над Центральным аэродромом в Москве.
Наметив путь для «Садко», мы вернулись на корабль.
Было 5 часов утра. Судно медленно пробивалось во льдах. В полдень лед сильно уплотнился, началось сжатие, корабль остановился. В 6 часов вечера возле «Садко» появились разводья. Опять спустили самолет. Теперь на разведку вылетел Власов.
Через полтора часа он вернулся с хорошей вестью: к северо-западу от островов Карла чистая вода до самого горизонта.
«Садко» снова двинулся, и на вторые сутки мы подошли к мысу Платен. Впереди лежал еще один трудный этап. Теперь снова была моя очередь лететь в разведку. С высоты в шестьсот метров я легко обнаружил проход за островом Северный Рекс, от которого далеко до горизонта тянулась полоска чистой воды.
К утру следующего дня «Садко» вышел на чистую воду, а вечером корабль уже находился на северо-востоке Шпицбергена.
В нескольких милях от мыса Нордкап пароход остановился для взятия гидрологической станции.
Мы спустили с палубы оба самолета и вылетели для исследования побережья и прилегающих к нему островов. Еще во время предыдущих полетов мы заметили, что карты северных берегов Шпицбергена весьма неточны.
Аэрофотосъемка выяснила много любопытных ошибок. Мыс, обозначенный на карте, оказался островом, отделенным от земли узким проливом, который совершенно незаметен с моря. У восточных берегов Шпицбергена мы обнаружили отмели, отдельные скалы и камни. Они не были обозначены и не имели названия. Мы условно назвали их островками Октябрят.
Домой нас прогнала низкая облачность, поднимавшаяся с юга. Вскоре гидрологи закончили свои наблюдения. «Садко» пошел дальше.
Поиски «Земли Джиллеса»
Нам не везет: пока шли около Шпицбергена, все время держалась хорошая погода, а теперь уже несколько дней стоит сплошной туман.
Через каждые тридцать миль корабль останавливается, наши гидрологи берут станции, аэрологи штурмуют небо радиозондами. А погода все нелетная. Пока что изучаю пригодность ледового покрова для посадок и взлета. 14 августа наконец наступил перелом: туман рассеялся, осталась лишь небольшая облачность. Решено использовать временное улучшение погоды и во время очередной остановки произвести воздушную разведку. Где-то в этом районе видели таинственную «Землю Джиллеса». Попытаемся проверить, существует ли она.
В 1707 году английский капитан Джиллес на севере от Шпицбергена достиг какой-то гористой земли. Точных документов об этом открытии не осталось. Больше пятидесяти лет англичане условно отмечали на картах «Землю Джиллеса». В конце прошлого столетия англичанин Джексон пытался разглядеть «остров Джиллеса» с одной из высот Земли Франца-Иосифа, но ничего не обнаружил. Однако спустя несколько лет С. О. Макаров, плавая на ледоколе «Ермак», отметил в своем дневнике, что участники экспедиции заметили вдалеке призрачные контуры какой-то земли. Возможно, это была рефракция… В этом районе побывали потом шхуна англичанина Уорслей, советские суда «Персей» и «Книпович», ледокол «Красин», здесь пролетал дирижабль «Италия»…
М. С. Бабушкину предстояло окончательно и точно установить: существует «Земля Джиллеса» или то, что видели прежде мореплаватели и исследователи, было арктическим миражем?
Я поднялся в каюту к начальнику экспедиции Г. А. Ушакову.
– Георгий Алексеевич, кто полетит в качестве штурмана-наблюдателя? – спросил я.
Ушаков неожиданно ответил:
– С вами полечу я.
Признаться, мне хотелось возразить и попытаться отговорить его от этого полета. Все же, как ни говори, а полет был довольно серьезным и небезопасным. Лететь нужно было далеко на север, над тяжелыми льдами, куда не пробиться даже мощному ледоколу, не то что «Садко». В случае вынужденной посадки вся надежда была только на самих себя. Правда, у нас на судне имелся еще один самолет, но его можно было спускать только на воду. Он мог помочь лишь тем, что изредка прилетал бы к нам и сбрасывал продукты.
Однако, посмотрев на Ушакова, я решил, что все мои возражения будут бесполезными.
Впоследствии я понял, что Ушаков был прав. В такую ответственную, сопряженную с опасностями разведку безусловно лететь надо было ему самому. Если даже случилась бы вынужденная посадка, то, конечно, он лучше других вышел бы из тяжелого положения. Ему пригодился бы многолетний опыт зимовок и хождения по льдам.
На мой вопрос, почему он решил сам лететь, Георгий Алексеевич ответил:
– Видишь ли, оно, пожалуй, спокойнее, если сам летишь, а когда другие в разведке, то, пока они не возвратятся обратно, просто места себе не находишь, всякая чертовщина в голову лезет.
Я знал, что, когда улетает самолет, весь экипаж неспокоен за летчиков, и, чтобы не увеличивать эти волнения, впоследствии всегда настаивал на том, чтобы время, назначенное на полет, было строго соблюдено и самолет в срок возвращался обратно.
Мы поднялись в воздух. Берем высоту пятьсот-шестьсот метров. Выше не пускает облачность. Идем курсом на норд-вест. Под нами льды постепенно уплотняются, встречаются крупные торосистые и гладкие поля.
Вот мы летим уже над сплошным массивным льдом. Попадаются колоссальные гладкие поля, всторошенные по краям от ударов. Эти поля с очень маленькими трещинами.
Пройти по таким трещинам нашему судну не под силу. Да не только «Садко», но и более мощные корабли не в состоянии были бы расколоть такие поля.
Облачность постепенно снижается. С востока надвигается туман.
Обследовав возможный для полета и довольно большой район, подлетаем вплотную к туману. Нас прижало к льдам на пятьдесят-сто метров. Воздух насыщен влагой, появился иней. Это первые признаки обледенения.
Полет становится бесполезным: ничего не видно. «Земли Джиллеса» не обнаружено. Не только земли, но и признаков ее существования никаких нет.
Итак, возвращаемся обратно. Вскоре машина снова вышла в район хорошей погоды. Когда мы подходили к «Садко», Ушаков попросил дать ему попробовать вести самолет. Зная управление автомобилем, Ушаков решил и на самолете «править», как на авто. Результат получился смехотворный: самолет бросало то в одну, то в другую сторону, но только не туда, куда его направлял «пилот». Ушаков не выдержал и закричал:
– Почему не поворачивает?
Я объяснил, что он забыл о ногах и работает только руками…
На палубе корабля нас обступили со всех сторон. Люди, хотя бы по выражению лиц, старались отгадать, нашли мы «Землю» или нет. Пришлось огорчить наших товарищей.
Кто-то стал интересоваться, зачем мы вблизи ледокола бросались на самолете из стороны в сторону. Я попытался скрыть действительную причину такого поведения машины и придумал басню о колоссальном стаде белых медведей, которое якобы мы заметили с воздуха и решили разогнать.
Рассказ был встречен недоверчиво. К тому же мне резонно заметили, что медведи никогда стадами не ходят. Пришлось извиниться за шутку и разоблачить Ушакова.
В судовом журнале авиазвена я сделал точные записи об этом полете на поиски «Земли Джиллеса»:
«Координаты „Садко“ – широта 81° 12', 5 и долгота 26° 10' остовая. Шли по курсу норд-норд-тен-вест. К туману подошли после 1 часа 10 минут полета. На широте 82° и долготе 24° 40' при тумане от норда до зюйда через ост признаков земли не обнаружили. Айсбергов в обследованном районе нет. Самолет пробыл в воздухе 2 часа 31 минуту».
Остров Ушакова
Это было в северной части Карского моря, между Землей Франца-Иосифа и Северной Землей. Мы вышли на очень небольшие глубины. На пути то и дело попадались громадные айсберги. Принимая эти айсберги за землю, люди поднимали ложную тревогу:
– Земля! Земля появилась!..
Все выбегали на палубу, но через несколько минут расходились по каютам…
Это повторялось многократно. И когда 2 сентября на горизонте действительно открылся берег какого-то острова, многие остались в каютах, высмеивая «любителей непроверенных сенсаций».
Совсем ясно обрисовались контуры земли, покрытой вековой шапкой ледника. На картах она не была обозначена.
«Садко» медленно приближается к неизвестной земле. Осторожно промеряем глубину. Теперь уже нет сомнения: это остров! Но каков он, его размеры, поверхность? Пока еще ничего нельзя определить: густой туман покрывает значительную часть земли. Наконец туман постепенно отступает: перед нами возвышается полукруглая, как каравай, земля, вся покрытая льдом.
С корабля спускают бот. Люди лихорадочно готовятся к высадке на берег для проведения научных работ. У всех одно желание: скорее попасть на остров. Кажется, стоит только крикнуть: «Кто хочет на берег?» – и все бросятся туда, судно опустеет… Но этого делать нельзя.
Отправляется только маленькая партия людей, а оставшиеся наблюдают за дрейфом льда. Это очень важно: если появится опасность сжатия, надо немедленно подать сигнал о возвращении и уходить подальше от берега. Во время шторма он может оказаться весьма негостеприимным для корабля.
Бот уходит на остров. На нем несколько научных работников и корреспонденты центральных газет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22