Гораздо охотней он распростился бы с алиби мистера Бэррингтон-Брейбрука, но оно казалось прочней железа.
Он рассеянно взглянул на название улицы и понял вдруг, что находится в нескольких минутах ходьбы от «Монмут-мэншинс».
«Миссис Бэррингтон-Брейбрук! – подумал он. – Вот у нее-то, сколько я знаю, нет никакого алиби. А потом еще эта Деламер. Какой смысл рассуждать о миссис Эннисмор-Смит, если я даже не видел других. В конце концов, если говорить о физической силе женщин, чем не кандидатура миссис Бойд? По крайней мере, они были в дурных отношениях. Ничего себе дельце! Столько подозреваемых, и все под сомнением, даже, слава богу, миссис Эннисмор-Смит».
Поднимаясь по лестнице, он вспомнил, что не снял свой американский камуфляж, и решил оставить все как есть. Кто-то ведь упоминал, что миссис Бэррингтон-Брейбрук заокеанского происхождения.
Дверь открыла служанка, которая в ответ на просьбу повидать миссис Бэррингтон-Брейбрук впустила его в прихожую, а сама отправилась звать хозяйку. Представиться Роджер отказался, сообщив лишь, что у него к миссис Бэррингтон-Брейбрук важное дело.
Вышеупомянутая миссис, видимо, ничего не имела против его визита, ибо Роджера провели в обычную для «Монмут-мэншинс» гостиную, которая казалась меньше других, поскольку была забита мебелью. Роджер осторожно пробрался между двумя столиками, и, обогнув круглый пуфик, подошел к молодой женщине, которая при его приближении поднялась.
Это была дама приятной наружности, если про корову можно сказать, что у нее приятная наружность: большие покорные глаза, широкий белый лоб, пухлые щеки, выражение безличной приветливости и вялая улыбка над слабым, но хорошеньким подбородком.
«Типичная телка, – начал классифицировать Роджер. – Склонность к слезам – бесконечная; страстность – пять процентов; способность к хладнокровному убийству – минус миллион. Исключаем миссис Бэррингтон-Брейбрук из числа подозреваемых. Зачем терять работу?» А вслух сказал:
– Прошу извинить, миссис Бэррингтон-Брейбрук, мне страшно необходим адрес человека, который жил в этой квартире четырнадцать лет назад, его фамилия – Смит. Так вот, не могли бы вы как-то помочь мне выйти на след этого Смита и просветить меня насчет места его нынешнего обитания?
– Ах, нет, – огорчилась миссис Бэррингтон-Брейбрук, – кажется, я никогда о нем не слыхала. Но послушайте, вы, видно, американец?
– В точку попали, – подтвердил Роджер.
– Из Бостона, я полагаю? Ну разве не интересно! Не могу вам сказать, как я рада услышать в этом доме настоящую американскую речь, да и поговорить спокойно, вместо того чтобы вечно притворяться, что говоришь, как эти англичане. Послушайте, вы должны остаться и выпить со мной чашку чаю, мистер… да послушайте, вы, кажется, не назвались…
– Джоунс. Очень сожалею, мэм. Остаться не могу. Я выслеживаю этого Смита и должен добраться до него прежде, чем он смоется. Буду здорово рад как-нибудь в другой раз забежать к вам на чаек. – Мистер Шерингэм торопливо ретировался, подозревая, что спутал бостонский диалект с чикагским. Это подозрение подтверждалось озадаченным выражением коровьих глаз миссис Бэррингтон-Брейбрук.
«Чувство юмора – ноль, – продолжил Роджер свой анализ на лестнице, доверчивость – сто процентов; заокеанское происхождение подтверждено; предполагаемый опыт участия в музыкальном ревю – высокая степень вероятности; интересы – никаких; увлечения – никаких; ума – ни малейшего. Так-так-так. Теперь к мисс Деламер. Тут, пожалуй, надо действовать более тонко. Итак, поехали: я – сама утонченность».
Его представление об утонченности выразилось в том, что, когда мисс Деламер собственноручно открыла ему дверь, он проговорил следующее:
– Мисс Эвадин Деламер? Здравствуйте! Мое имя – Уинтерботтом. Дик говорил мне, что если я когда-нибудь окажусь в этих краях, то должен зайти к вам и передать от него привет.
Как ни странно, это сработало.
– Правда? – приятно удивилась мисс Деламер. – Как это мило. Входите.
И Роджер вошел.
– Боюсь только, у меня беспорядок в гостиной, – жеманно бросила мисс Деламер через хрупкое плечико.
– Обожаю беспорядок, – успокоил Роджер.
На самом деле гостиная оказалась необыкновенно опрятной. Можно было заметить только один признак беспорядка: на кушетке лежало шитье мисс Деламер, представлявшее собой, на взгляд Роджера, предмет интимного характера. С ахами и охами мисс Деламер кинулась к кушетке, смущенно запихала нежную ткань под подушку и испортила весь эффект, сообщив:
– Я все, ну решительно все шью себе сама.
– Неужели? – удивился Роджер от всего сердца. – Поразительно. Я, например, ничего подобного не умею.
– Ну так вы же мужчина, – потупилась мисс Деламер.
– У меня на этот счет сведения достоверные, – осторожно заметил Роджер.
Мисс Деламер на мгновение смешалась, а потом на него вновь обрушился поток восклицаний.
– Ах, да садитесь же, мистер Уинтерботтом. Я так бестолкова! Вечно все забываю. Сама уселась, а вам и не предложила. Конечно, многие сейчас садятся без всякого приглашения, правда? Но я вижу, вы не так воспитаны. Я виновата! Господи, как интересно, что вы знаете Дика. Я не виделась с ним целый век. Как он?
– О, все так же, – отозвался Роджер, придвигая стул.
– Ах, на этот не садитесь. Боюсь, эти стулья ужасно ненадежны. Вот сюда, здесь еще много места. – И она похлопала ладошкой по кушетке подле себя.
– Благодарю вас, – послушался Роджер. – Но помилуйте, вы ведь, кажется, шили? Прошу вас, продолжайте.
– Ах, как я могу, в вашем присутствии, – проворковала мисс Деламер, украдкой взглянув на него.
– А почему нет?
– Но как же, мы же, в общем, друг друга не знаем. К тому ж вы мужчина!
– А что, какая-нибудь цыганка предостерегала вас от незнакомых мужчин?
После недолгой веселой перепалки она опять взялась за шитье и теперь, когда приличие было соблюдено, уже не смущалась.
Но искоса они с Роджером внимательно изучали друг друга.
Перед Роджером было создание необыкновенно миниатюрное, пожалуй, самая крошечная женщина из всех, с какими его сводила судьба. Рост ее не превышал пяти футов, при этом она была прекрасно сложена и вполне пропорциональна; фигурка, эффектно подчеркнутая хорошо сидящим на пей черным бархатным платьем, была просто прелестна. Личико прехорошенькое, немного, впрочем, подпорченное носом, который был великоват и лишал ее лицо совершенства, отличавшего фигуру. Глаза огромные, карие, бархатистые, волосы – иссиня-черные; хуже обстояло дело с цветом лица, Желтовато-бледным. Говорила она с легким акцентом кокни, и по морщинкам у глаз и на шее Роджер дал ей года тридцать четыре, хотя в общем-то она выглядела моложе.
– Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, – сказал Роджер, прекрасно понимая, что лучший способ угодить этой крошке – поговорить о ее внешности, держась, разумеется, в рамках комплиментов, – если я скажу, что в жизни не видел такой маленькой ножки?
– Смею думать, что так, – произнесла мисс Деламер не без самодовольства. – У меня туфли второй размер, в Лондоне – мне известно – я такая одна. Приходится заказывать обувь в Париже.
– Охотно верю. А позвольте узнать, какого размера ваши перчатки?
– Четвертого.
– Поразительно! Вы должны позволить мне прислать вам пару, в знак уважения.
– Вряд ли вы сумеете их отыскать. Редкий магазин в Лондоне может предложить перчатки такого размера.
– А где вы свои покупаете?
– У Росситера, на Бонд-стрит.
Из чего Роджер заключил, что мисс Деламер, невзирая на пророчество цыганки, не прочь принять подношения от незнакомых мужчин.
– Но я же австралийка, – сказала она так, будто это все объясняло. Наверное, Дик говорил вам.
– Нет, не припоминаю. Как интересно. – Значит, вот чем объяснялся акцент: австралийцы имеют несчастье произносить слова на манер самых никудышных жителей Лондона. – И когда вы оттуда приехали?
– О, много, много лет назад. Когда мне было пятнадцать. Я, знаете ли, выступала на сцене.
– Что вы говорите? А сейчас?
– О нет. Я оставила ее вскоре после… в общем, давно.
– И чем же вы сейчас занимаетесь? – осведомился Роджер, сразу спохватившись, не бестактен ли его вопрос.
Но, судя по всему, он был вполне уместен.
– Я пищу, – с достоинством произнесла мисс Деламер.
– Вот как? Пишете? – снисходительно поинтересовался Роджер.
– Да, но не притворяйтесь, будто вы обо мне слышали, – проговорила мисс Деламер, одарив его лукавым взглядом. – Я пишу не под своим именем.
Это звучало так, словно ее еще и печатали.
– И под какой же фамилией вы пишете?
– Маделайн Гриффитс, – скромно призналась мисс Деламер.
Роджер уставился на нее в изумлении. Он хорошо знал имя «Маделайн Гриффитс», хотя не читал ни слова из ею Описанного, – просто потому, что не жаловал газетные романы с продолжением, – однако для любого читателя «Дейли флюс», «Дейли трёп» и «Дейли бред» имя «Маделайн Гриффитс» означало последнее слово в литературе. Она знала, чего ждет ее читатель, и обеспечивала ему желаемое в охлажденном виде и с приправами, допускаемыми издателем. У Роджера лихорадочно заработала голова. Перед ним сидела не лукавая маленькая кокетка, каковую вздумалось изображать из себя мисс Деламер, рассчитывающая, без сомнения, очаровать его, но женщина умная и проницательная. Как это скажется на его планах? Вернее, что можно из этого выжать?
Принять решение – на это не ушло и пятнадцати секунд. Стелла Барнетт, со всеми ее актерскими способностями, в помощницы ему не годилась. Она сама заявила, что не желает помогать ему в расследовании и что ей это не интересно; ее участия в сегодняшнем спектакле он добился военной хитростью – что за этим кроется, она не знала. И если Стелла имела в это здание доступ, то мисс Деламер принадлежала ему полностью. Кстати, следовало очистить доброе имя Эвадины Деламер от всяких подозрений в убийстве: во-первых, будучи Маделайн Гриффитс, она зарабатывает не меньше двух тысяч в год и, следовательно, материально обеспечена, а во-вторых, так мала, что и терьера не придушит.
– Это потрясающе, – промолвил наконец Роджер. – Мне, знаете ли, придется представиться заново. Меня зовут Роджер Шерингэм. Выходит, мы птицы одного полета, и если вы сохраните мое инкогнито, то я сберегу ваше.
– Роджер Шерингэм! Честное слово? Подумать только! Да я ведь подумала, как только вы вошли, что уже где-то вас видела. Но разве вы не сказали, что ваше имя – Уинтерботтом?
– Сказал, но, видите ли, по ошибке. По крайней мере, у меня столько же прав называться Уинтерботтомом, как у вас – Гриффитс. Если хотите, давайте согласимся а том, что это моя девичья фамилия. В общем, каюсь. Я добился разрешения войти в этот дом на решительно неправедных основаниях.
– Значит, вы не знаете Дика Майерса? Я-то думала, что это вы о нем говорите…
– Ни о нем, ни о каком другом Дике. Дело в том, что я пришел к вам – так же, как прихожу ко всем жильцам этого дома, – чтобы поговорить об убийстве.
– Об убийстве! Понятно… А я-то надеялась, что вы, пришли поговорить о бедной маленькой Эвадине. Какой ужасный удар. Значит, вы хотите использовать наше убийство в своей новой книге?
– Я об этом подумывал. Покойница, кажется, была особа весьма своеобразная, и дни свои закончила довольно странно. Да и другие обитатели дома показались мне достойными внимания. Но мне в голову не приходило, что и вы здесь живете, и я смиренно уступаю вам право первенства на сюжет.
– О, я не смогу им воспользоваться. Убийства не моя тема. Моя тема – прекрасные женщины, сильные мужчины и побольше рыданий, – честно призналась мисс Деламер.
– Ну и прекрасно. Тогда расскажите мне все, что вам известно. – И, поудобней усевшись, Роджер приготовился слушать. Мимо его внимания не прошло, что с тех пор, как он раскрыл карты, мисс Деламер сбросила девять десятых своего кокетства, воркованья и жеманства. Но одна десятая все же осталась. Видимо, она так давно носит эту маску, что слилась с ней.
Оказалось, что мисс Барнетт она почти не знала в лицо, и об обстоятельствах убийства Роджер ничего нового не выяснил. Ее рассказ представлял собой повествование о том, как это убийство, повлияло на самою мисс Деламер. Похоже, она не обладала умением в устной речи соблюдать то, что так ловко соблюдала в своих творениях, – держать дистанцию между собой и теми, о ком писала. Роджер был раздосадован.
Однако, поняв, что сильная сторона хозяйки – характеры, он быстро перевел разговор на миссис Эннисмор-Смит, чтобы узнать мнение о ней мисс Деламер, – разумеется, даже намеком не коснувшись своих подозрений.
– Ну, она, знаете, не моего плана, – откровенно призналась мисс Деламер. – По правде говоря, я ее почти и не знаю. Его – да, и если б я даже познакомилась с ней получше, думаю, он все-таки мне более симпатичен. Одно время он мне даже нравился, и очень, но ему следует благодарить провидение, что он женился на такой, как она, а не на такой, как я.
– Да, – задумчиво проговорил Роджер. – Это очень хорошо о ней говорит. И о нем тоже.
Воцарилось молчание.
Роджер поскреб подбородок. Все усилия ничуть не приблизили его к решению, и если убийца – миссис Эннисмор-Смит (чему он, слушаясь своего сердца, верить не хотел), в пользу этого решения он мог предложить только ряд предположений – а что для присяжных такой ряд?
– А с Бэррингтон-Брейбруками вы знакомы, мисс Деламер? – внезапно спросил он.
По лицу мисс Деламер пробежала игривая улыбка.
– Почему вы уверены, что оценки мои справедливы? А почему они вас интересуют?
– О, похоже, он не лишен способностей, – беззаботно отмахнулся Роджер. Кроме вас, он единственный в этом доме, кто добился успеха в жизни.
Мисс Деламер кивнула головкой:
– Это так и есть. Я с ним знакома. Чуть-чуть. То есть, если быть честной, я довольно хорошо его знаю. Он здесь единственный, кому известно, чем я занимаюсь. Иногда он поднимается ко мне вечерком пропустить рюмочку и поболтать, когда жена уж совсем доймет его. Ой! – Крошечная ручка взлетела к губам. – Вероятно, мне не следовало так говорить.
– Отчего же? – легкомысленно произнес Роджер, думая, что миниатюрность, как правило, подразумевает беспомощность, но в случае с мисс Деламер это было совсем не так: в ее крошечной фигурке чувствовалась сила: не восковая куколка, а игрушка с механическим заводом. – Отчего же? Я имел честь познакомиться с леди. Умом она не блещет – никакого сомнения.
– Дело не в этом! – вскипела мисс Деламер. – Это мука для него – быть привязанным к такому безмозглому киселю. Джон – то есть мистер Бэррингтон-Брейбрук – человек одаренный. С хорошей женой он добился бы многого. – Сомневаться в том, кто, по мнению мисс Деламер, годился в жены мистеру Бэррингтон-Брейбруку, не приходилось. – Да, если мистер Эннисмор-Смит женился удачно, то мистер Бэррингтон-Брейбрук – нет.
Роджер чуть не ляпнул, что обе леди, по крайней мере, снабдили своих мужей двойными фамилиями, но сомнение в справедливости этого замечания относительно Бэррингтонов остановило его.
– Кого только не встретишь в доходном доме, – вяло протянул он, просто чтобы что-то сказать, весь в раздумьях о том, проливают ли свежеприобретенные сведения хоть какой-нибудь свет на события в «Монмут-мэншинс». Ни в коей мере не проливали. Свет прольют только прямые свидетели. Необходимо надежное, солидное доказательство, доказательство, которое не стыдно предъявить суду, – оно-то никак не идет ему в руки.
Мисс Деламер между тем стежок за стежком молчаливо вплетала свою ненависть к негодной жене в шитье интимного туалета.
– Так вы говорите, что ничего не слышали в ночь убийства? – спросил Роджер. Как хорошо, что профессия литератора позволяет ему задавать любые вопросы, не утруждая себя извинениями за свой интерес к тривиальному, по всей видимости, убийству.
– Ни звука. Во-первых, я рано легла спать. Как правило, я работаю ночью – вероятно, и вы тоже, но в прошлый вторник я была утомлена, это был исключительный случай: легла даже раньше двенадцати. – Роджер отметил, что о своем госте она и вскользь ничего не сказала.
– Даже грохота, который разбудил Эннисмор-Смитов, не слышали?
– Нет, ничего.
Странно, что только Эннисмор-Смиты слышали этот шум, подумал Роджер, ни миссис Палтус, ни мисс Деламер, а ведь обе вполне могли слышать. Лишь Эннисмор-Смиты могут подтвердить, что был грохот – значит ли что-нибудь этот факт? Но они никак не могли быть единственными свидетелями. Можно без шума перевернуть мебель, но фарфор о пол тихонько не расколотишь! Уж звон-то разбиваемой посуды нельзя не услышать!
«Погоди», – сказал себе Роджер и переменил позу. Ему пришла в голову свежая мысль. Помимо грохота в показаниях Эннисмор-Смитов есть еще кое-что, на чем, собственно, держится все дело, ибо время, когда они слышали шум, без возражений признано как время убийства. Интересно, однако.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он рассеянно взглянул на название улицы и понял вдруг, что находится в нескольких минутах ходьбы от «Монмут-мэншинс».
«Миссис Бэррингтон-Брейбрук! – подумал он. – Вот у нее-то, сколько я знаю, нет никакого алиби. А потом еще эта Деламер. Какой смысл рассуждать о миссис Эннисмор-Смит, если я даже не видел других. В конце концов, если говорить о физической силе женщин, чем не кандидатура миссис Бойд? По крайней мере, они были в дурных отношениях. Ничего себе дельце! Столько подозреваемых, и все под сомнением, даже, слава богу, миссис Эннисмор-Смит».
Поднимаясь по лестнице, он вспомнил, что не снял свой американский камуфляж, и решил оставить все как есть. Кто-то ведь упоминал, что миссис Бэррингтон-Брейбрук заокеанского происхождения.
Дверь открыла служанка, которая в ответ на просьбу повидать миссис Бэррингтон-Брейбрук впустила его в прихожую, а сама отправилась звать хозяйку. Представиться Роджер отказался, сообщив лишь, что у него к миссис Бэррингтон-Брейбрук важное дело.
Вышеупомянутая миссис, видимо, ничего не имела против его визита, ибо Роджера провели в обычную для «Монмут-мэншинс» гостиную, которая казалась меньше других, поскольку была забита мебелью. Роджер осторожно пробрался между двумя столиками, и, обогнув круглый пуфик, подошел к молодой женщине, которая при его приближении поднялась.
Это была дама приятной наружности, если про корову можно сказать, что у нее приятная наружность: большие покорные глаза, широкий белый лоб, пухлые щеки, выражение безличной приветливости и вялая улыбка над слабым, но хорошеньким подбородком.
«Типичная телка, – начал классифицировать Роджер. – Склонность к слезам – бесконечная; страстность – пять процентов; способность к хладнокровному убийству – минус миллион. Исключаем миссис Бэррингтон-Брейбрук из числа подозреваемых. Зачем терять работу?» А вслух сказал:
– Прошу извинить, миссис Бэррингтон-Брейбрук, мне страшно необходим адрес человека, который жил в этой квартире четырнадцать лет назад, его фамилия – Смит. Так вот, не могли бы вы как-то помочь мне выйти на след этого Смита и просветить меня насчет места его нынешнего обитания?
– Ах, нет, – огорчилась миссис Бэррингтон-Брейбрук, – кажется, я никогда о нем не слыхала. Но послушайте, вы, видно, американец?
– В точку попали, – подтвердил Роджер.
– Из Бостона, я полагаю? Ну разве не интересно! Не могу вам сказать, как я рада услышать в этом доме настоящую американскую речь, да и поговорить спокойно, вместо того чтобы вечно притворяться, что говоришь, как эти англичане. Послушайте, вы должны остаться и выпить со мной чашку чаю, мистер… да послушайте, вы, кажется, не назвались…
– Джоунс. Очень сожалею, мэм. Остаться не могу. Я выслеживаю этого Смита и должен добраться до него прежде, чем он смоется. Буду здорово рад как-нибудь в другой раз забежать к вам на чаек. – Мистер Шерингэм торопливо ретировался, подозревая, что спутал бостонский диалект с чикагским. Это подозрение подтверждалось озадаченным выражением коровьих глаз миссис Бэррингтон-Брейбрук.
«Чувство юмора – ноль, – продолжил Роджер свой анализ на лестнице, доверчивость – сто процентов; заокеанское происхождение подтверждено; предполагаемый опыт участия в музыкальном ревю – высокая степень вероятности; интересы – никаких; увлечения – никаких; ума – ни малейшего. Так-так-так. Теперь к мисс Деламер. Тут, пожалуй, надо действовать более тонко. Итак, поехали: я – сама утонченность».
Его представление об утонченности выразилось в том, что, когда мисс Деламер собственноручно открыла ему дверь, он проговорил следующее:
– Мисс Эвадин Деламер? Здравствуйте! Мое имя – Уинтерботтом. Дик говорил мне, что если я когда-нибудь окажусь в этих краях, то должен зайти к вам и передать от него привет.
Как ни странно, это сработало.
– Правда? – приятно удивилась мисс Деламер. – Как это мило. Входите.
И Роджер вошел.
– Боюсь только, у меня беспорядок в гостиной, – жеманно бросила мисс Деламер через хрупкое плечико.
– Обожаю беспорядок, – успокоил Роджер.
На самом деле гостиная оказалась необыкновенно опрятной. Можно было заметить только один признак беспорядка: на кушетке лежало шитье мисс Деламер, представлявшее собой, на взгляд Роджера, предмет интимного характера. С ахами и охами мисс Деламер кинулась к кушетке, смущенно запихала нежную ткань под подушку и испортила весь эффект, сообщив:
– Я все, ну решительно все шью себе сама.
– Неужели? – удивился Роджер от всего сердца. – Поразительно. Я, например, ничего подобного не умею.
– Ну так вы же мужчина, – потупилась мисс Деламер.
– У меня на этот счет сведения достоверные, – осторожно заметил Роджер.
Мисс Деламер на мгновение смешалась, а потом на него вновь обрушился поток восклицаний.
– Ах, да садитесь же, мистер Уинтерботтом. Я так бестолкова! Вечно все забываю. Сама уселась, а вам и не предложила. Конечно, многие сейчас садятся без всякого приглашения, правда? Но я вижу, вы не так воспитаны. Я виновата! Господи, как интересно, что вы знаете Дика. Я не виделась с ним целый век. Как он?
– О, все так же, – отозвался Роджер, придвигая стул.
– Ах, на этот не садитесь. Боюсь, эти стулья ужасно ненадежны. Вот сюда, здесь еще много места. – И она похлопала ладошкой по кушетке подле себя.
– Благодарю вас, – послушался Роджер. – Но помилуйте, вы ведь, кажется, шили? Прошу вас, продолжайте.
– Ах, как я могу, в вашем присутствии, – проворковала мисс Деламер, украдкой взглянув на него.
– А почему нет?
– Но как же, мы же, в общем, друг друга не знаем. К тому ж вы мужчина!
– А что, какая-нибудь цыганка предостерегала вас от незнакомых мужчин?
После недолгой веселой перепалки она опять взялась за шитье и теперь, когда приличие было соблюдено, уже не смущалась.
Но искоса они с Роджером внимательно изучали друг друга.
Перед Роджером было создание необыкновенно миниатюрное, пожалуй, самая крошечная женщина из всех, с какими его сводила судьба. Рост ее не превышал пяти футов, при этом она была прекрасно сложена и вполне пропорциональна; фигурка, эффектно подчеркнутая хорошо сидящим на пей черным бархатным платьем, была просто прелестна. Личико прехорошенькое, немного, впрочем, подпорченное носом, который был великоват и лишал ее лицо совершенства, отличавшего фигуру. Глаза огромные, карие, бархатистые, волосы – иссиня-черные; хуже обстояло дело с цветом лица, Желтовато-бледным. Говорила она с легким акцентом кокни, и по морщинкам у глаз и на шее Роджер дал ей года тридцать четыре, хотя в общем-то она выглядела моложе.
– Надеюсь, вы не сочтете за дерзость, – сказал Роджер, прекрасно понимая, что лучший способ угодить этой крошке – поговорить о ее внешности, держась, разумеется, в рамках комплиментов, – если я скажу, что в жизни не видел такой маленькой ножки?
– Смею думать, что так, – произнесла мисс Деламер не без самодовольства. – У меня туфли второй размер, в Лондоне – мне известно – я такая одна. Приходится заказывать обувь в Париже.
– Охотно верю. А позвольте узнать, какого размера ваши перчатки?
– Четвертого.
– Поразительно! Вы должны позволить мне прислать вам пару, в знак уважения.
– Вряд ли вы сумеете их отыскать. Редкий магазин в Лондоне может предложить перчатки такого размера.
– А где вы свои покупаете?
– У Росситера, на Бонд-стрит.
Из чего Роджер заключил, что мисс Деламер, невзирая на пророчество цыганки, не прочь принять подношения от незнакомых мужчин.
– Но я же австралийка, – сказала она так, будто это все объясняло. Наверное, Дик говорил вам.
– Нет, не припоминаю. Как интересно. – Значит, вот чем объяснялся акцент: австралийцы имеют несчастье произносить слова на манер самых никудышных жителей Лондона. – И когда вы оттуда приехали?
– О, много, много лет назад. Когда мне было пятнадцать. Я, знаете ли, выступала на сцене.
– Что вы говорите? А сейчас?
– О нет. Я оставила ее вскоре после… в общем, давно.
– И чем же вы сейчас занимаетесь? – осведомился Роджер, сразу спохватившись, не бестактен ли его вопрос.
Но, судя по всему, он был вполне уместен.
– Я пищу, – с достоинством произнесла мисс Деламер.
– Вот как? Пишете? – снисходительно поинтересовался Роджер.
– Да, но не притворяйтесь, будто вы обо мне слышали, – проговорила мисс Деламер, одарив его лукавым взглядом. – Я пишу не под своим именем.
Это звучало так, словно ее еще и печатали.
– И под какой же фамилией вы пишете?
– Маделайн Гриффитс, – скромно призналась мисс Деламер.
Роджер уставился на нее в изумлении. Он хорошо знал имя «Маделайн Гриффитс», хотя не читал ни слова из ею Описанного, – просто потому, что не жаловал газетные романы с продолжением, – однако для любого читателя «Дейли флюс», «Дейли трёп» и «Дейли бред» имя «Маделайн Гриффитс» означало последнее слово в литературе. Она знала, чего ждет ее читатель, и обеспечивала ему желаемое в охлажденном виде и с приправами, допускаемыми издателем. У Роджера лихорадочно заработала голова. Перед ним сидела не лукавая маленькая кокетка, каковую вздумалось изображать из себя мисс Деламер, рассчитывающая, без сомнения, очаровать его, но женщина умная и проницательная. Как это скажется на его планах? Вернее, что можно из этого выжать?
Принять решение – на это не ушло и пятнадцати секунд. Стелла Барнетт, со всеми ее актерскими способностями, в помощницы ему не годилась. Она сама заявила, что не желает помогать ему в расследовании и что ей это не интересно; ее участия в сегодняшнем спектакле он добился военной хитростью – что за этим кроется, она не знала. И если Стелла имела в это здание доступ, то мисс Деламер принадлежала ему полностью. Кстати, следовало очистить доброе имя Эвадины Деламер от всяких подозрений в убийстве: во-первых, будучи Маделайн Гриффитс, она зарабатывает не меньше двух тысяч в год и, следовательно, материально обеспечена, а во-вторых, так мала, что и терьера не придушит.
– Это потрясающе, – промолвил наконец Роджер. – Мне, знаете ли, придется представиться заново. Меня зовут Роджер Шерингэм. Выходит, мы птицы одного полета, и если вы сохраните мое инкогнито, то я сберегу ваше.
– Роджер Шерингэм! Честное слово? Подумать только! Да я ведь подумала, как только вы вошли, что уже где-то вас видела. Но разве вы не сказали, что ваше имя – Уинтерботтом?
– Сказал, но, видите ли, по ошибке. По крайней мере, у меня столько же прав называться Уинтерботтомом, как у вас – Гриффитс. Если хотите, давайте согласимся а том, что это моя девичья фамилия. В общем, каюсь. Я добился разрешения войти в этот дом на решительно неправедных основаниях.
– Значит, вы не знаете Дика Майерса? Я-то думала, что это вы о нем говорите…
– Ни о нем, ни о каком другом Дике. Дело в том, что я пришел к вам – так же, как прихожу ко всем жильцам этого дома, – чтобы поговорить об убийстве.
– Об убийстве! Понятно… А я-то надеялась, что вы, пришли поговорить о бедной маленькой Эвадине. Какой ужасный удар. Значит, вы хотите использовать наше убийство в своей новой книге?
– Я об этом подумывал. Покойница, кажется, была особа весьма своеобразная, и дни свои закончила довольно странно. Да и другие обитатели дома показались мне достойными внимания. Но мне в голову не приходило, что и вы здесь живете, и я смиренно уступаю вам право первенства на сюжет.
– О, я не смогу им воспользоваться. Убийства не моя тема. Моя тема – прекрасные женщины, сильные мужчины и побольше рыданий, – честно призналась мисс Деламер.
– Ну и прекрасно. Тогда расскажите мне все, что вам известно. – И, поудобней усевшись, Роджер приготовился слушать. Мимо его внимания не прошло, что с тех пор, как он раскрыл карты, мисс Деламер сбросила девять десятых своего кокетства, воркованья и жеманства. Но одна десятая все же осталась. Видимо, она так давно носит эту маску, что слилась с ней.
Оказалось, что мисс Барнетт она почти не знала в лицо, и об обстоятельствах убийства Роджер ничего нового не выяснил. Ее рассказ представлял собой повествование о том, как это убийство, повлияло на самою мисс Деламер. Похоже, она не обладала умением в устной речи соблюдать то, что так ловко соблюдала в своих творениях, – держать дистанцию между собой и теми, о ком писала. Роджер был раздосадован.
Однако, поняв, что сильная сторона хозяйки – характеры, он быстро перевел разговор на миссис Эннисмор-Смит, чтобы узнать мнение о ней мисс Деламер, – разумеется, даже намеком не коснувшись своих подозрений.
– Ну, она, знаете, не моего плана, – откровенно призналась мисс Деламер. – По правде говоря, я ее почти и не знаю. Его – да, и если б я даже познакомилась с ней получше, думаю, он все-таки мне более симпатичен. Одно время он мне даже нравился, и очень, но ему следует благодарить провидение, что он женился на такой, как она, а не на такой, как я.
– Да, – задумчиво проговорил Роджер. – Это очень хорошо о ней говорит. И о нем тоже.
Воцарилось молчание.
Роджер поскреб подбородок. Все усилия ничуть не приблизили его к решению, и если убийца – миссис Эннисмор-Смит (чему он, слушаясь своего сердца, верить не хотел), в пользу этого решения он мог предложить только ряд предположений – а что для присяжных такой ряд?
– А с Бэррингтон-Брейбруками вы знакомы, мисс Деламер? – внезапно спросил он.
По лицу мисс Деламер пробежала игривая улыбка.
– Почему вы уверены, что оценки мои справедливы? А почему они вас интересуют?
– О, похоже, он не лишен способностей, – беззаботно отмахнулся Роджер. Кроме вас, он единственный в этом доме, кто добился успеха в жизни.
Мисс Деламер кивнула головкой:
– Это так и есть. Я с ним знакома. Чуть-чуть. То есть, если быть честной, я довольно хорошо его знаю. Он здесь единственный, кому известно, чем я занимаюсь. Иногда он поднимается ко мне вечерком пропустить рюмочку и поболтать, когда жена уж совсем доймет его. Ой! – Крошечная ручка взлетела к губам. – Вероятно, мне не следовало так говорить.
– Отчего же? – легкомысленно произнес Роджер, думая, что миниатюрность, как правило, подразумевает беспомощность, но в случае с мисс Деламер это было совсем не так: в ее крошечной фигурке чувствовалась сила: не восковая куколка, а игрушка с механическим заводом. – Отчего же? Я имел честь познакомиться с леди. Умом она не блещет – никакого сомнения.
– Дело не в этом! – вскипела мисс Деламер. – Это мука для него – быть привязанным к такому безмозглому киселю. Джон – то есть мистер Бэррингтон-Брейбрук – человек одаренный. С хорошей женой он добился бы многого. – Сомневаться в том, кто, по мнению мисс Деламер, годился в жены мистеру Бэррингтон-Брейбруку, не приходилось. – Да, если мистер Эннисмор-Смит женился удачно, то мистер Бэррингтон-Брейбрук – нет.
Роджер чуть не ляпнул, что обе леди, по крайней мере, снабдили своих мужей двойными фамилиями, но сомнение в справедливости этого замечания относительно Бэррингтонов остановило его.
– Кого только не встретишь в доходном доме, – вяло протянул он, просто чтобы что-то сказать, весь в раздумьях о том, проливают ли свежеприобретенные сведения хоть какой-нибудь свет на события в «Монмут-мэншинс». Ни в коей мере не проливали. Свет прольют только прямые свидетели. Необходимо надежное, солидное доказательство, доказательство, которое не стыдно предъявить суду, – оно-то никак не идет ему в руки.
Мисс Деламер между тем стежок за стежком молчаливо вплетала свою ненависть к негодной жене в шитье интимного туалета.
– Так вы говорите, что ничего не слышали в ночь убийства? – спросил Роджер. Как хорошо, что профессия литератора позволяет ему задавать любые вопросы, не утруждая себя извинениями за свой интерес к тривиальному, по всей видимости, убийству.
– Ни звука. Во-первых, я рано легла спать. Как правило, я работаю ночью – вероятно, и вы тоже, но в прошлый вторник я была утомлена, это был исключительный случай: легла даже раньше двенадцати. – Роджер отметил, что о своем госте она и вскользь ничего не сказала.
– Даже грохота, который разбудил Эннисмор-Смитов, не слышали?
– Нет, ничего.
Странно, что только Эннисмор-Смиты слышали этот шум, подумал Роджер, ни миссис Палтус, ни мисс Деламер, а ведь обе вполне могли слышать. Лишь Эннисмор-Смиты могут подтвердить, что был грохот – значит ли что-нибудь этот факт? Но они никак не могли быть единственными свидетелями. Можно без шума перевернуть мебель, но фарфор о пол тихонько не расколотишь! Уж звон-то разбиваемой посуды нельзя не услышать!
«Погоди», – сказал себе Роджер и переменил позу. Ему пришла в голову свежая мысль. Помимо грохота в показаниях Эннисмор-Смитов есть еще кое-что, на чем, собственно, держится все дело, ибо время, когда они слышали шум, без возражений признано как время убийства. Интересно, однако.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24