– Конечно верю, мистер Шерингэм, – чуть ли не огрызнулся старший инспектор. – Джим не дурак. Он бы не стал сочинять такую историю, если б не был уверен, что она подтвердится. Он знает, что мы его не выпустим, пока все не проверим.
– Значит, вы думаете, что он с самого начала знал, что вы от него хотите?
– Несомненно. Даже если чист, как он божится. Он не мог не понять сразу, как только прочитал в газетах, что произошло, что почерк его. Он знал, что мы обязательно станем выяснять, чем он в эту ночь занимался.
– Как бы то ни было, если его алиби подтвердится, он выпадает из числа подозреваемых, Морсби.
– Вот именно, мистер Шерингэм, – мрачно произнес Морсби. – В этом нет никаких сомнений. Мы, конечно, проверим каждый его шажок начиная с Льюиса, но я очень сильно сомневаюсь… Ладно. Еще несколько минут – и все выяснится. Малыш ли лазил через ту стену на заднем дворе. Я послал уже за шофером.
– Но ведь Малыш был в то время в Льюисе…
– У алиби, мистер Шерингэм, бывают прорехи, – сухо заметил Морсби.
– Сейчас на это трудновато рассчитывать, – сказал Роджер. – Парень невиновен, Морсби, поверьте мне. В этом деле еще много такого, на что вы пока не обратили внимания.
– А вы, мистер Шерингэм, как я слышал, обратили, ведь так?
– Значит, слышали? – рассмеялся Роджер. – Ну, пожалуй, мыслишка-другая у меня имеется.
– Был бы очень признателен, если б вы нас к ним приобщили, сэр, церемонно попросил инспектор.
Роджер постучал карандашом по зубам. Его совесть, которая, вообще говоря, не слишком часто его тревожила, в последние двадцать четыре часа доставляла ему некоторое беспокойство. Разве он не обязан ознакомить Скотленд-Ярд с содержимым своего досье? Или, по меньшей мере, с показаниями свидетелей, которые он собрал, и с выводами, которые он сделал, для чего и завел досье? Он все-таки склонялся к тому, что обязан. Как бы то ни было, он первым распахал это поле, ничего не нашел, и этот вывод следовало передать в верные руки. Роджер глубоко вздохнул. Его совершенно не прельщала мысль простодушным и чистосердечным признанием отрезать себе путь к дальнейшему участию в расследовании.
Наконец он принял решение. Он не будет отрезать себе этот путь. Если (или, точнее, когда) Морсби убедится, что шофер не опознал Малыша, он, Роджер, выложит Морсби главный козырь, а именно свой вывод о том, что было попросту невозможно спуститься по пресловутой веревке вечером в прошлый вторник, из чего следует – и Роджер разовьет эту мысль, – что вся декорация имела целью создать иллюзию, будто кто-то спускался по веревке. Вместе со всеми свидетельствами, которые он собрал, подтверждающими, если не сказать доказывающими это, Роджер выложит все Морсби. Что же касается предположений и версий, которые вытекают из этих свидетельств и их анализа, Роджер не скажет Морсби ни слова. Таким образом, совесть Роджера будет удовлетворена, а с другой стороны, руки будут развязаны и он сможет действовать самостоятельно.
Долго ждать не пришлось. Тут же зазвонил телефон.
– Да? Понятно… – Морсби опускал трубку, глядя прямо на Роджера.
– Шофер утверждает, что это не тот человек. Сомнений ни малейших.
– Ага! – произнес Роджер.
Оба молчали, не сводя друг с друга глаз.
– Итак, мистер Шерингэм? – заговорил наконец старший инспектор, и голос его был вкрадчив. – Что же такое вы хотели мне поведать?
Роджера осенило:
– Морсби, да вы просто старая лиса! Настоящий мошенник! Вы позвали меня, просто чтобы выжать из меня все, что мне известно! Это великодушное соизволение присутствовать при смерти затравленного зверя было всего лишь приманкой! Малыш был для вас под большим сомнением, и вы решили, что, сделав мне одолжение полюбоваться им, обяжете меня таким образом и я выложу вам все, что У меня за душой! Морсби, как вам не стыдно.
– Бог с вами… Выбросьте из головы, – как ни в чем не бывало отвечал Морсби. – Значит, вы собирались открыть мне глаза на то, что никто не спускался по той веревке из окна кухни мисс Барнетт?
– Откуда вы это взяли? То есть почему вы решили, что это именно так?
– Вы, мистер Шерингэм, просто запамятовали, что все это уже выложили моему сержанту.
– Действительно, Морсби, вы правы. Именно это я и собирался вам рассказать. И более того, я совершенно уверен, что это бутафория. Абсолютная бутафория. Послушайте, Морсби, а разве вы сами не пришли к тому же?
– Мистер Шерингэм, – и лицо Морсби окаменело, – я никогда не прихожу ни к каким выводам, если не могу их доказать. Но не стану скрывать, эта мысль меня посещала, да. Даже меня, сэр.
– Это прекрасно, – сказал Роджер. – И хотя вы вправе сомневаться в этом, Морсби, но я тоже стараюсь не торопиться с выводами, если не в состоянии доказать их. Вот вам мои доказательства. – И он сообщил Морсби все, что смог извлечь из осмотра веревки, газовой плиты и стены.
Морсби кивнул:
– Не скажу, что вы заблуждаетесь, мистер Шерингэм. Теперь, когда Малыш доказал свое алиби, нам, что и говорить, придется вглядеться в дело повнимательней. Значит, вы считаете, мистер Шерингэм, что не только никто не спускался по веревке, но и кавардак в квартире – тоже инсценировка?
– Именно так. Тщательно обдуманная, чтоб завести вас в тупик.
– И кем-то, кто сознательно копировал почерк Малыша?
– Вот именно! – с вызовом подтвердил Роджер. – Сознательно, а может, и бессознательно. Я высказал это соображение Бичу еще в прошлый вторник, когда он назвал Шикарного Берти, но Бич отмахнулся пренебрежительно.
– Шикарный Берти, – задумчиво произнес Морсби. – Да, этот работает очень похоже на Малыша. Но Берти сейчас за решеткой. И все-таки, если мы сойдемся на том, что налицо сознательная имитация, тогда надо согласиться, что наш герой мог с одинаковым успехом копировать и Берти, и Малыша, зная, что это заведет нас в тупик. Однако все это слишком уж… умозрительно.
– Бесспорно. Кажется, – осторожно подступил Роджер, – кажется, вы все еще думаете, что это работа профессионала?
– О да, – рассеянно бросил Морсби. – Тут у меня почти нет сомнений.
– Понятно. – И больше на этом пункте Роджер задерживаться не стал.
– Но опять же не следует делать поспешных выводов, – вновь ожил Морсби. – Какие, собственно, у нас доказательства, что веревка и погром в квартире – инсценировка?
– У нас их в избытке, – ответил Роджер и перечислил факты, которые, по его мнению, все вместе это доказывали. Однако кое-какие из шестнадцати пунктов, записанные им в Британском музее, он называть не стал. Он, как и решил для себя, опустил те из них, которые говорили о том, что вторгшийся к мисс Барнетт человек не мог быть ей незнаком. В конце концов, если Роджер до них додумался, Морсби мог тоже додуматься.
Старший инспектор кивнул одобрительно:
– Основательная работа, мистер Шерингэм. Я думаю, здесь есть над чем поразмыслить. Нельзя сказать, что это доказательство стопроцентное, но все-таки звучит очень убедительно. Склоняюсь к тому, что вы правы.
– Ну и хорошо! – обрадовался Роджер.
– Тут только один пункт, если говорить правду, который меня смущает. Вы утверждаете, что человек, убегавший от «Монмут-мэншинс», не имеет отношения к преступлению. Это почему же?
Роджеру не хотелось откровенничать и говорить, что он убежден – убийца живет в самом доме, и ему пришлось ускользнуть от ответа.
– Я не утверждаю со всей определенностью, что он не имел отношения к преступлению. Я хочу сказать, что он мог его не иметь. Видите ли, по моей версии, убийца покинул дом через парадную дверь. – Тут Роджер говорил неправду, и это его чуть-чуть смутило. Ведь Морсби и сам мог раскопать то, что раскопал Роджер, – если он уже не сделал этого.
– Как же тогда он оказался на заднем дворе?
– Например, мог выбросить краденое из окна кухни, а потом обойти дом и подобрать его. Удивляться, что никто не видел, как он туда проник, не приходится. Шофер ведь вернулся позднее, помните.
– Да, это верно, – согласился инспектор. Роджер перевел дух: они миновали скользкое место.
– Хорошо мы с вами потолковали, мистер Шерингэм, – от души поблагодарил Морсби. – Прямо как в старые времена.
– Что ж, рад был вам помочь, – твердо произнес Роджер.
Снова зазвонил телефон.
Прислушавшись к разговору, Роджер легко догадался, что а) звонок из Льюиса и б) показания мистера Джима Уоткинса полностью подтвердились.
– Тут кончается второй акт Тайны «Монмут-мэншинс», – возвестил он, когда Морсби опустил трубку. – Кембервильский Малыш уходит со сцены.
– М-да. – И Морсби опять погрузился в мрачную задумчивость.

Глава 10

Свою покладистую совесть Роджер легко успокоил тем соображением, что детектив просто вынужден иногда идти на обман. Да к тому же, в сущности, он и не лгал.
– Ну, Стелла, – вопросил он, входя в свой кабинет с позаимствованным у Морсби мрачным выражением лица. – Так из чего же нынче шьют самое модное белье?
– Что, проиграли? – с удовольствием констатировала мисс Барнетт. – Так я и думала. Преступления – дело полиции, – добавила она наставительно. – Но я предупреждала вас, не уступлю даже чулка!
– А я и не прошу уступать, – с достоинством отвечал Роджер. – Более того, я накину еще и ленточку для ваших прекрасных волос. У вас ведь очень, красивые волосы, вы это знаете, Стелла?
– Прошу вас, мистер Шерингэм, я не люблю комплиментов, – безучастно промолвила мисс Барнетт.
«Обычно женщины, – подумал Роджер, – произнося эту затасканную фразу, кокетничают; мисс Стелла Барнетт, похоже, и впрямь хотела сказать то, что сказала».
– Ну, тогда это совсем упрощает дело. Сами знаете, законы приличия просто обязывают их говорить, – поддразнил ее Роджер.
Это слегка задело мисс Барнетт, и она ответила ему в тон:
– Очень признательна вам, мистер Шерингэм, но я не из тех, кому комплименты доставляют удовольствие.
– Как показывает мой опыт, – задумчиво проговорил Роджер, – любая женщина, утверждающая, что она не из тех, неизменно оказывается из тех, и это правило не знает включений, о каких бы женщинах ни шла речь.
– Ваш опыт мне совсем не интересен, мистер Шерингэм. – Мисс Барнетт даже слегка покраснела от собственной резкости.
– Что-то вы сегодня вообще склонны противоречить, – улыбнулся Роджер с приятным ощущением того, что впервые за все время их знакомства он ведет в счете.
– Предупреждаю, что в «Мотыльке» у вас не будет повода упрекнуть меня в этом, – парировала Стелла.
– Почему в «Мотыльке»?
– Потому что это самый дорогой из известных мне магазинов.
– Значит, мы туда не пойдем. Вы вправе выбирать товары, я – магазин.
– Это нечестно!
– Честно, нечестно – быть посему. Допечатайте этот пункт в нашем договоре и надевайте свою шляпку. Время приближается к часу, и я намерен пригласить вас пообедать.
– Благодарю вас, я предпочитаю обедать одна.
– Стелла Барнетт, меня не волнует, что вы там предпочитаете! Обед в моем обществе сегодня – ваша служебная обязанность, и если вы считаете, что это перегрузка, я оплачу вам ее дополнительно!
– Пожалуйста, мистер Шерингэм, будьте благоразумны.
– Ах, вы не настаиваете на доплате? Ну и прекрасно, обойдется дешевле. А теперь слушайте меня. Если помните, я вчера задержался в компании и вы помочь мне не могли, а это, позвольте заметить, именно то, для чего, собственно, вы здесь находитесь. Сейчас мы отправимся в один ресторанчик в Сохо, где собираются, во всей красе и изысканности, современные молодые джентльмены – знаете, такие чахлые, пучеглазые, большеротые, совершенные лягушата? – а также крепкие молодые леди, которые у них за поводырей. Вы возьмете с собой блокнот и карандаш, мы займем столик поближе к какой-нибудь характерной в этом роде компании, и вы застенографируете кое-какие фрагменты из их беседы, я укажу вам какие. К вашему сведению, это вполне в духе лучших литературных традиций. Могу привести в пример хотя бы ирландца Синга, который наверняка подсматривал за героями своих пьес через дырку в полу, что, возможно, эффективнее, но принцип тот же. Итак, мисс Барнетт, будут еще какие-нибудь возражения против обеда в моем обществе?
– Разумеется, нет, мистер Шерингэм, – холодно ответила секретарша, – раз вы для этого меня, наняли.
– Общая беда всех женщин в том, – сказал Роджер, – что даже в дела совершенно отвлеченные они вносят оттенок личного пристрастия. Это и вас касается. Сплошное тщеславие. Между тем тщеславие в женщинах совершенно невыносимо.
Но мисс Барнетт в комнате уже не было.
Роджер был доволен собой бесконечно. Ничто не способствует самодовольству больше, чем преодоленное чувство собственной неполноценности.
Обед прошел точно по плану. Роджер не лукавил, когда сказал, что хочет записать болтовню компании, которая собиралась здесь регулярно; он много раз с любопытством прислушивался к ним, но потом никак не мог вспомнить самые смачные выражения; но еще больше ему хотелось теперь, когда мисс Барнетт больше не подавляла его своим превосходством, получше узнать ее. Как тип она интересовала его ничуть не меньше, чем чахлые молодые люди за соседним столиком, хотя влечения, которое включалось в нем почти автоматически, стоило появиться любой смазливой девчонке, она в нем пробуждала не больше, чем к ним.
Беседа, однако, не складывалась, поскольку приходилось прислушиваться к тому, что происходит у соседей.
– Шляпки сейчас подбирают к туфлям, перчаткам или к чему-то еще? – интересовался Роджер. – А чему в тон подбирают чулки? Нет, я совершенно серьезно. Мне нужны детали. Серьезный романист подробно описывает, как одеваются его героини, поскольку не сомневается, что его читательницам наряды героини куда интересней ее характера. Но у меня тут пробел, поскольку я холостяк и не знаю, какая разница между маркизетом и мадаполамом, если она, конечно, есть; в ваши обязанности входит также просвещать меня и по этой части. А теперь…
Но тут из-за соседнего столика доносилось печально-квакающее: «Но где же этот Криклвуд?», и Роджер, боясь пропустить, требовал, чтобы это было тут же записано, и Стелла принималась строчить в блокноте, который лежал у нее на коленях.
Впрочем, обед прошел не без пользы, особенно после того, как чахлые молодые люди, предводительствуемые своими амазонками, удалились. Под конец Роджер даже почувствовал, что добился некоторого успеха, а именно: его секретарша стала разговаривать с ним, как с вполне нормальньным человеком, не то что раньше, когда, казалось, она снисходит до него, словно он олух последнего разбора.
Однако она решительно отказывалась хоть что-нибудь о себе рассказать, несмотря на все тонкие подходы Роджера.
– А вы когда-нибудь влюблялись, Стелла? – выпалил он, когда она отразила все вопросы, какие он только смог придумать.
К его удивлению, мисс Барнетт не дала ему от ворот поворот, а, напротив, улыбнулась прелестной улыбкой:
– Я влюблена с тех пор, как себя помню, мистер Шерингэм.
– Как! – воскликнул Роджер, потрясенный такой откровенностью. – Но не в одно и то же лицо?
– Именно что в одно.
– Боже милостивый!
– Да. В себя, – кратко пояснила мисс Барнетт. – Я думаю, нам пора.
И они поднялись и пошли.
Вернее, поехали в такси на Шафтсбери-авеню. Тут же в такси Роджер вытащил из кармана и прилепил к верхней губе маленькие черные усики, а еще нацепил на нос огромные очки в роговой оправе. Еще он постарался причесать брови в обратном направлении, отчего его физиономия приобрела донельзя свирепое выражение.
– Что с вами, мистер Шерингэм?!– воскликнула мисс Барнетт, потрясенная до того, что даже снизошла до вопроса.
Роджер взглянул на нее сквозь очки:
– Я всегда гримируюсь, когда покупаю белье юным де вицам. Чтоб не опознали в суде.
Мисс Барнетт только пожала плечами.
– Ну ладно, скажу. Дело вот в чем: мы едем покупать вам вещи в магазин, где работает миссис Эннисмор-Смит, которая живет в «Монмут-мэншинс». Я уже с ней встречался и не хочу, чтобы она меня узнала. А вы ее видели?
– Нет, насколько я помню. По крайней мере, не думаю, чтобы я ее помнила. Но зачем это нам?
– Ну, предположим, я хочу посмотреть, какова она у себя на работе.
– А зачем?
– О, я думаю, это мне пригодится, – ушел от ответа Роджер. – У нее любопытная биография. Не знаю, слышали ли вы, но она выросла в достатке, если не сказать в роскоши, а теперь вынуждена прислуживать в магазине. Пикантно, не правда ли?
– Возможно. Я бы скорее сказала – драматично.
– Драматично, да, в том-то и пикантность. И хотя, смею думать, вам наверняка кажется, что не очень-то красиво изучать человека со стороны, но помочь ничем не могу: такая работа. Мало того, я хочу посмотреть, есть ли у нее характер, вернее, таится ли в ней бесенок и сможем ли мы его расшевелить.
– Но послушайте, мистер Шерингэм…
– Да-да. И вот что я хочу, чтобы вы сделали: потребуйте, чтобы именно она вас обслуживала, и придирайтесь ко всему подряд, не только к вещам, но и к самой миссис Эннисмор-Смит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24