«Мы скорбим, – привычно начал он, – вместе с его осиротевшими домочадцами. Их потеря велика, но мы, коллеги усопшего, понесли столь тяжкую утрату, что только неколебимая вера может дать нам надежду на восстановление в прежней славе нашего обезглавленного сообщества. Мы оплакиваем не только руководителя, которого мы все уважали, не только замечательного ученого, который постоянно стремился к истине, но прежде всего доброго и верного друга. Для многих из нас его дружба была благословением в течение всей нашей сознательной жизни. Мы знаем, что каждый страждущий, обращавшийся к нему за помощью, неизменно получал ее; знаем, что никогда не таил он в сердце своем зла и жестокости; знаем, что он был неспособен на дурные помыслы или недобрые слова».
Я посмотрел на Роя. Он искренне любил покойного, по сейчас, услышав заключительные слова Деспарда, с трудом сдержал насмешливую улыбку.
Под упорным, нескончаемым дождем кавалькада такси двинулась в пригород, к университетскому кладбищу. Члены Совета рассаживались по машинам в порядке старшинства, так что Гетлиф, Калверт, Льюк и я заняли последнюю. Разговаривать нам не хотелось, и мы понуро смотрели в серые от дождевой воды окна машины.
Потом мы стояли вокруг могилы, спрятавшись от дождя под раскрытыми зонтами. Деспард произнес краткую речь, и по крышке гроба мягко застучали мокрые комья земли.
В колледж мы снова ехали вчетвером – Льюк, Гетлиф, Калверт и я, – но машина шла гораздо быстрей, чем на кладбище. Дождь по-прежнему не унимался, и тем не менее нам было необъяснимо легко. Мы спокойно, даже оживленно беседовали, а Гетлиф и Калверт, которые обычно относились друг к другу с полнейшим равнодушием, вспомнили какую-то известную им обоим шутку. Нас охватило бодрое, деятельное настроение. Подъехав к воротам колледжа, мы увидели, что наши коллеги группами стоят под аркой главного входа – у них, вероятно, было такое же настроение, как и у нас. Я предчувствовал, что к вечеру перемирие в колледже будет нарушено.
31. «Сегодня у нас счастливый день»
Я ошибся – перемирие было нарушено ровно через сутки. По колледжу пополз слух, что Найтингейл задумал «высказаться без обиняков». Гетлиф в этот день несколько часов убеждал Льюка проголосовать на выборах за Кроуфорда – мне рассказал об этом сам Льюк, который с огромной неохотой отрывался от своих лабораторных исследований. Он заметно побледнел, под глазами у него залегли черные тени, и, передавая мне разговор с Гетлифом, он злобно пожаловался:
– Уж кто-кто, а Гетлиф-то мог бы понять, что нельзя отрывать человека от работы, когда он поймал за хвост удачу.
– У вас очень усталый вид, – заметил я.
– От работы я не устаю, – буркнул Льюк.
– И что же вы сказали Гетлифу? – спросил я.
– Все в этом дерьмовом колледже по два раза на дню меняют свои решения, – ответил мне Льюк, который немного ошалел от радостной надежды, а со мной уже довольно давно начал разговаривать без всяких церемоний. – Ну, да я-то не таковский!
Гетлиф открыто попытался переубедить Льюка, а Винслоу в тот же день – меня; их действия не вызвали у наших единомышленников никакого протеста, а вот «листовка» Найтингейла, которую он разослал всем членам Совета, – это было нечто совсем иное. В своей листовке он пересказал некоторые требования Кроуфорда к личности ректора и в конце приписал: «Многие члены Совета считают, что миссис Кроуфорд будет достойной хозяйкой Резиденции, а это, на их взгляд, очень важное обстоятельство, ибо далеко не каждый кандидат в ректоры может похвастаться подобным преимуществом».
Разослав членам Совета свою листовку, Найтингейл притих, но сторонников Джего его новая выходка возмутила до глубины души. «Сколько можно терпеть? Что он затеет завтра?» – такие вопросы я слышал десятого декабря несколько раз и был готов к откровенному объяснению в трапезной. За обедом Рой Калверт и я, двое сторонников Джего, встретились с тремя сторонниками Кроуфорда – Найтингейлом, Винслоу и Деспардом; все трое держались вместе. Я уже решил начать разговор о листовке, как вдруг, сразу после молитвы, в трапезную вошел Джего – первый раз после смерти Ройса. Найтингейл явно ожидал от него неистовой вспышки – и не дождался. Во время еды Джего спокойно разговаривал со мной и Роем, иногда обменивался вежливыми репликами с Деспардом и Винслоу, а Найтингейла просто не замечал. Ни за обедом, ни в профессорской о выборах не было сказано ни единого слова.
На следующее утро, одиннадцатого декабря, ко мне во время завтрака зашел Браун – бодрый, румяный и деловитый.
– Я тут размышлял, стоит ли нам реагировать на последний выпад Найтингейла, – сказал он, – и решил, что лучше не надо. Любой ответ только ухудшит наше положение. А кроме того, у меня появилась тайная надежда, что раз уж он начал писать, то рано или поздно скомпрометирует себя по-настоящему. Я, правда, набросал ответное письмо, да в последнюю минуту раздумал его посылать. Мне, конечно, не нравится его выходка, но, по-моему, пусть уж все идет, как идет.
– А как, по-вашему, все идет?
– Ну, разговаривая с вами, я не буду утверждать, что полностью удовлетворен нашим положением, – сказал Браун. – Зато в разговорах с противниками и мне и вам следует утверждать именно это. А в разговорах с нашими союзниками, – он внимательно посмотрел на меня, – нам, пожалуй, следует утверждать это еще решительней. Если же говорить откровенно, то события развиваются не совсем так, как мне хотелось бы. Я до сих пор не получил ответа от Юстаса Пилброу, хотя отправил ему телеграммы – по всем известным мне адресам – сразу после кончины бедняги Ройса. А вчера телеграфировал ему еще раз. В общем, я поверю, что Пилброу примет участие в голосовании, только когда увижу его здесь.
– Кроме того, нас постигла еще одна неудача, – добавил Браун. – Вчера мы с Кристлом опять попытались переубедить Гея. И ничего не добились. Переубедить-то его можно, я уверен в этом, но сейчас он думает только о том, что ему, видите ли, надо руководить колледжем, и ни о чем другом говорить не желает. Он опять читал нам Устав. Короче, ничего у нас не получилось.
– Вам не следовало идти к нему без меня, – раздосадованно проговорил я.
– Мне очень хотелось, чтобы со мной пошел Кристл, – сказал Браун. Он заметил мою досаду – я был уверен, что они не сумели найти верного тона, разговаривая с Геем, – и поэтому откровенней, чем обычно, высказался о Кристле. – Думаю, что нам обязательно надо было подогреть его интерес к предвыборной борьбе. Он с самого начала относился к ней без должного энтузиазма. Я как-то упустил из виду его неуравновешенность…
Зазвонил телефон. Не у меня ли мистер Браун? Его разыскивает мистер Кристл. Браун предложил пойти к нему. Нет-нет, господин декан уже на пути к вам, мистер Элиот.
Кристл пришел через несколько минут – энергичный и радостный.
– Сегодня у нас удачный день, – сказал он еще на пороге.
– Что случилось? – встревоженно спросил Браун.
– Пока я не могу сообщить вам всех подробностей, – ответил Кристл. – Он наслаждался своей тайной. – Сейчас я могу только сказать, что Деспард получил с первой почтой письмо от сэра Хораса. По меньшей мере приятное, знаете ли, письмо. Есть в нем, правда, кое-какие странности – ну, да скоро вы все сами узнаете. Я с удовольствием пересказал бы вам содержание письма прямо сейчас, но Деспард показал мне его неофициально.
– Прекрасная новость! – воскликнул Браун.
– Деспард предполагал обнародовать это письмо только после выборов, – сказал Кристл. – Но я объяснил ему, что такое важное известие ни в коем случае нельзя держать в секрете. Я прямо объявил ему, что не могу этого допустить. Я сказал, что если он откажется созвать неофициальное собрание, то я сам оповещу членов Совета о письме сэра Хораса.
Браун с приветливой улыбкой смотрел на своего торжествующего друга.
– Прекрасно, – повторил он.
– Так мы и условились, – сказал Кристл. – Я зашел в секретариат и договорился, что они разошлют записки всем членам Совета. Деспард не решился проводить неофициальное собрание в профессорской, а поэтому оно состоится у меня. Уверяю вас, Браун, мы добились крупного успеха. Сегодня у нас счастливый день.
Я пришел к Кристлу в начале третьего; в его гостиной уже стояло вокруг стола двенадцать стульев. Около половины третьего у него собралось десять человек; Льюк с раннего утра был в лаборатории и не получил извещения; Гей тоже не явился, и я подозревал, что Кристл вовсе не настаивал, чтобы ему вовремя доставили извещение. Все, кроме Кристла, расселись вокруг стола, а он, стоя, проговорил:
– Пора начинать, господа. Предлагаю поручить председательство мистеру Деспарду.
Браун поддержал Кристла, остальные неясным гулом выразили свое одобрение, но Деспард сказал:
– Я должен довести до вашего сведения, господа, что нынешнее собрание никак не укладывается, на мой взгляд, в рамки наших традиций. Передо мной стоит трудноразрешимая задача. С одной стороны, я считаю себя б-безусловно обязанным сообщить вам о письме, которое я получил сегодня утром. А с другой стороны, мне совершенно очевидно, что я получил это письмо из-за неосведомленности отправителя, все еще считающего меня заместителем ректора. Я, признаться, не совсем понимаю, как нам следует реагировать на официальные известия, когда у нас нет официального руководителя. Мне, господа, неясно, на что мы должны решиться.
Наконец Деспарда уговорили возглавить собрание. («Что он и собирался сделать с самого начала», – шепнул мне Рой.) Деспард сказал:
– Поскольку нынешнее собрание не укладывается в рамки наших традиции, я как частное лицо прочитаю вам пришедшее на мое имя письмо. Мне представляется, что мы не имеем права давать на него официальный ответ, а в неофициальном ответе должны указать, что я уже не заместитель ректора и что, как только новый ректор будет избран, письмо сразу же положат ему на стол. А теперь о самом письме. Его прислал в колледж сэр Хорас Тимберлейк, родственник одного из наших недавних питомцев, если я не ошибаюсь. В связи с этим письмом нашему Совету предстоит решить несколько сложнейших задач… впрочем, судите сами, господа, я прочитаю вам письмо:
«Уважаемый мистер Деспард!
В течение нынешнего года я много раз принимал участие в интереснейших беседах о будущем вашего колледжа. Мне, в частности, довелось выслушать суждения доктора Джего… (интересно, подумал я, не для того ли он приурочил свое письмо к выборам, чтобы помочь Джего пройти в ректоры? Это очень на него похоже)… а кроме того, мне неоднократно высказывали свои мнения господа Браун и Кристл. Зная, какой весомый вклад вносит ваше сообщество в развитие отечественной науки, и понимая, что мой племянник обязан своими успехами исключительно наставникам колледжа, я хотел бы помочь вам в расширении вашей благотворной деятельности. Мне совершенно ясно, что колледжу больше всего нужна сейчас финансовая поддержка, и я готов вам ее оказать, с тем чтобы вы учредили несколько постоянных научно-исследовательских стипендий для ученых-естественников. Мне хочется предоставить вам помощь с минимальным количеством ограничений, но, действуя в соответствии с моим взглядом на будущее, я вынужден сделать эту одну-единственную, но существенную оговорку. Если колледж согласится с ней, я почту за честь передать вам со временем 120.000 фунтов… (в этом месте кто-то ошеломленно присвистнул)… чего должно хватить, как я понимаю, на шесть научно-исследовательских стипендий. Эту сумму вы сможете получить равными частями в течение семи лет, так что к тысяча девятьсот сорок четвертому году она окажется целиком в вашем распоряжении. Четыре из этих шести стипендий должны быть использованы на специалистов по инженерным и естественным наукам, а одной колледж волен распоряжаться по собственному усмотрению. Настоящее письмо не является официальным предложением, но если колледж в принципе согласится с моей идеей, то я через некоторое время сформулирую во всех подробностях условия моего пожертвования. Кроме того, я сформулирую свою мысль относительно пятой стипендии, которую мне хотелось бы предназначить для совершенно конкретного исследования. (Тут я перестал понимать, о чем идет речь, и, посмотрев на коллег, встретил недоуменно хмурые взгляды.) Пока мне еще не совсем ясно, каким образом можно сформулировать эту часть нашего соглашения, но я предполагаю использовать пятую стипендию… (голос Деспарда звучал мрачно и торжественно)… на расширение замечательных исследований мистера Роя Калверта – быть может, добавочная, целевая, стипендия будет способствовать ускорению его необычайно интересной работы. В заключение я хочу сказать, что из-за недостаточного знакомства с вашими традициями я не знаю, именные ли у вас пожертвования, и не хочу ни на чем настаивать в этом слишком деликатном вопросе».
Когда Деспард-Смит замолчал, кто-то опять удивленно присвистнул. Все посмотрели на Роя – он был очень серьезен. Комнату заполнил шум взволнованных голосов. Молчал только Винслоу; во время чтения он сидел, опустив голову, и сейчас даже не пошевелился.
– Это самое большое пожертвование в истории колледжа! – не в силах больше сдерживаться, воскликнул Кристл. – Этот день долго не забудется!
– Нас, однако, ждут серьезные трудности, – сказал Деспард. – Я уверен, что нам придется тщательно все взвесить, прежде чем мы решимся принять это предложение.
– Ну, я полагаю, что так или иначе мы его все же примем, – заметил Кроуфорд; раньше я никогда не слышал в его репликах иронии. – Поздравляю вас, Кристл. Насколько я понимаю, этой удачей мы обязаны вам, и вы, конечно, заслуживаете сердечной благодарности всего колледжа. Я как ученый предвижу беспрецедентный рывок в наших научных исследованиях.
– Прекрасное достижение, Кристл, – поддержал Кроуфорда Гетлиф. – Колледж теперь неузнаваемо изменится. Прекрасное достижение.
– Я не могу принять ваши поздравления исключительно на свой счет, – сдержанно, но радостно сказал Кристл. – Фактически поздравлять следует совсем другого человека – Брауна. Это он пестовал юного Тимберлейка. Он обхаживал сэра Хораса. Так что благодарить-то мы должны Брауна. Без него сэр Хорас, может быть, даже и не подумал бы о пожертвовании.
– Справедливость принуждает меня не согласиться с вами, – благодушно и с удовольствием начал Браун ответную серию комплиментов. – Коллеги совершенно правы, считая, что этим изумительно щедрым пожертвованном мы целиком и полностью обязаны Кристлу, а я со своей стороны осведомлен об этом лучше, чем кто-нибудь другой. И если б вы, господа, знали, сколько времени и энергии затратил наш уважаемый декан, чтобы добиться этого дара, то благодарили бы его еще горячее. Я уверен, что поразительная самоотверженность и несравненное мастерство в устройстве необычайно тонких дел ставят нашего декана в один ряд с самыми щедрыми жертвователями.
– Я совершенно согласен с наставником, – проговорил Кроуфорд; Фрэнсис Гетлиф и остальные дружно поддержали его.
– Однако мы должны выразить глубочайшую признательность и коллеге Брауну, – сказал Джего. Все, и я в том числе, горячо поздравили Брауна; даже Найтингейл буркнул что-то доброжелательное. Рой Калверт ухмыльнулся.
– Еще бы старику не раскошелиться – после стольких-то бесплатных обедов, – заметил он. – Интересно, долго бы мы его кормили, если б он продолжал водить нас за нос?
– Не вам его упрекать, – с осуждением сказал Кристл, раздосадованный Роевой неблагодарностью.
– Вы правы. – Рой по-прежнему ухмылялся. – А все-таки интересно – сколько времени мы стали бы кормить его даровыми, обедами, если б он продолжал потчевать нас завтраками?
– Он собирается вложить деньги в ваши исследования, – упрекнул Роя Кроуфорд.
– Именно. А уж я постараюсь израсходовать эти деньги до последнего пенни.
Винслоу упорно молчал. Собравшиеся обменивались негромкими репликами, в которых слышались неопределенные опасения, радостная удовлетворенность и завистливое недовольство тем, что сэр Хорас слишком явно выделил Роя; Браун, Джего и я искренне радовались. Винслоу продолжал молчать. Потом, когда шум ненадолго утих, он посмотрел на нас из-под тяжелых полуопущенных век и проговорил:
– Должен признаться, что я не слишком хорошо понял смысл этого замечательного письма. Рассуждения нашего почтеннейшего благотворителя скорее затемняют, чем проясняют сущность того, что он намеревается сообщить. Однако мне показалось – поправьте меня, если это не так, – что кое-кто из моих коллег уже обсуждал с сэром Хорасом его предполагаемое пожертвование.
– Очень неопределенно и в самом общем виде, – поспешил успокоить его Браун. – Или, говоря иначе, мне, как, наверно, и декану, при встречах с сэром Хорасом приходилось отвечать на множество его вопросов – ведь промолчать было бы просто невежливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Я посмотрел на Роя. Он искренне любил покойного, по сейчас, услышав заключительные слова Деспарда, с трудом сдержал насмешливую улыбку.
Под упорным, нескончаемым дождем кавалькада такси двинулась в пригород, к университетскому кладбищу. Члены Совета рассаживались по машинам в порядке старшинства, так что Гетлиф, Калверт, Льюк и я заняли последнюю. Разговаривать нам не хотелось, и мы понуро смотрели в серые от дождевой воды окна машины.
Потом мы стояли вокруг могилы, спрятавшись от дождя под раскрытыми зонтами. Деспард произнес краткую речь, и по крышке гроба мягко застучали мокрые комья земли.
В колледж мы снова ехали вчетвером – Льюк, Гетлиф, Калверт и я, – но машина шла гораздо быстрей, чем на кладбище. Дождь по-прежнему не унимался, и тем не менее нам было необъяснимо легко. Мы спокойно, даже оживленно беседовали, а Гетлиф и Калверт, которые обычно относились друг к другу с полнейшим равнодушием, вспомнили какую-то известную им обоим шутку. Нас охватило бодрое, деятельное настроение. Подъехав к воротам колледжа, мы увидели, что наши коллеги группами стоят под аркой главного входа – у них, вероятно, было такое же настроение, как и у нас. Я предчувствовал, что к вечеру перемирие в колледже будет нарушено.
31. «Сегодня у нас счастливый день»
Я ошибся – перемирие было нарушено ровно через сутки. По колледжу пополз слух, что Найтингейл задумал «высказаться без обиняков». Гетлиф в этот день несколько часов убеждал Льюка проголосовать на выборах за Кроуфорда – мне рассказал об этом сам Льюк, который с огромной неохотой отрывался от своих лабораторных исследований. Он заметно побледнел, под глазами у него залегли черные тени, и, передавая мне разговор с Гетлифом, он злобно пожаловался:
– Уж кто-кто, а Гетлиф-то мог бы понять, что нельзя отрывать человека от работы, когда он поймал за хвост удачу.
– У вас очень усталый вид, – заметил я.
– От работы я не устаю, – буркнул Льюк.
– И что же вы сказали Гетлифу? – спросил я.
– Все в этом дерьмовом колледже по два раза на дню меняют свои решения, – ответил мне Льюк, который немного ошалел от радостной надежды, а со мной уже довольно давно начал разговаривать без всяких церемоний. – Ну, да я-то не таковский!
Гетлиф открыто попытался переубедить Льюка, а Винслоу в тот же день – меня; их действия не вызвали у наших единомышленников никакого протеста, а вот «листовка» Найтингейла, которую он разослал всем членам Совета, – это было нечто совсем иное. В своей листовке он пересказал некоторые требования Кроуфорда к личности ректора и в конце приписал: «Многие члены Совета считают, что миссис Кроуфорд будет достойной хозяйкой Резиденции, а это, на их взгляд, очень важное обстоятельство, ибо далеко не каждый кандидат в ректоры может похвастаться подобным преимуществом».
Разослав членам Совета свою листовку, Найтингейл притих, но сторонников Джего его новая выходка возмутила до глубины души. «Сколько можно терпеть? Что он затеет завтра?» – такие вопросы я слышал десятого декабря несколько раз и был готов к откровенному объяснению в трапезной. За обедом Рой Калверт и я, двое сторонников Джего, встретились с тремя сторонниками Кроуфорда – Найтингейлом, Винслоу и Деспардом; все трое держались вместе. Я уже решил начать разговор о листовке, как вдруг, сразу после молитвы, в трапезную вошел Джего – первый раз после смерти Ройса. Найтингейл явно ожидал от него неистовой вспышки – и не дождался. Во время еды Джего спокойно разговаривал со мной и Роем, иногда обменивался вежливыми репликами с Деспардом и Винслоу, а Найтингейла просто не замечал. Ни за обедом, ни в профессорской о выборах не было сказано ни единого слова.
На следующее утро, одиннадцатого декабря, ко мне во время завтрака зашел Браун – бодрый, румяный и деловитый.
– Я тут размышлял, стоит ли нам реагировать на последний выпад Найтингейла, – сказал он, – и решил, что лучше не надо. Любой ответ только ухудшит наше положение. А кроме того, у меня появилась тайная надежда, что раз уж он начал писать, то рано или поздно скомпрометирует себя по-настоящему. Я, правда, набросал ответное письмо, да в последнюю минуту раздумал его посылать. Мне, конечно, не нравится его выходка, но, по-моему, пусть уж все идет, как идет.
– А как, по-вашему, все идет?
– Ну, разговаривая с вами, я не буду утверждать, что полностью удовлетворен нашим положением, – сказал Браун. – Зато в разговорах с противниками и мне и вам следует утверждать именно это. А в разговорах с нашими союзниками, – он внимательно посмотрел на меня, – нам, пожалуй, следует утверждать это еще решительней. Если же говорить откровенно, то события развиваются не совсем так, как мне хотелось бы. Я до сих пор не получил ответа от Юстаса Пилброу, хотя отправил ему телеграммы – по всем известным мне адресам – сразу после кончины бедняги Ройса. А вчера телеграфировал ему еще раз. В общем, я поверю, что Пилброу примет участие в голосовании, только когда увижу его здесь.
– Кроме того, нас постигла еще одна неудача, – добавил Браун. – Вчера мы с Кристлом опять попытались переубедить Гея. И ничего не добились. Переубедить-то его можно, я уверен в этом, но сейчас он думает только о том, что ему, видите ли, надо руководить колледжем, и ни о чем другом говорить не желает. Он опять читал нам Устав. Короче, ничего у нас не получилось.
– Вам не следовало идти к нему без меня, – раздосадованно проговорил я.
– Мне очень хотелось, чтобы со мной пошел Кристл, – сказал Браун. Он заметил мою досаду – я был уверен, что они не сумели найти верного тона, разговаривая с Геем, – и поэтому откровенней, чем обычно, высказался о Кристле. – Думаю, что нам обязательно надо было подогреть его интерес к предвыборной борьбе. Он с самого начала относился к ней без должного энтузиазма. Я как-то упустил из виду его неуравновешенность…
Зазвонил телефон. Не у меня ли мистер Браун? Его разыскивает мистер Кристл. Браун предложил пойти к нему. Нет-нет, господин декан уже на пути к вам, мистер Элиот.
Кристл пришел через несколько минут – энергичный и радостный.
– Сегодня у нас удачный день, – сказал он еще на пороге.
– Что случилось? – встревоженно спросил Браун.
– Пока я не могу сообщить вам всех подробностей, – ответил Кристл. – Он наслаждался своей тайной. – Сейчас я могу только сказать, что Деспард получил с первой почтой письмо от сэра Хораса. По меньшей мере приятное, знаете ли, письмо. Есть в нем, правда, кое-какие странности – ну, да скоро вы все сами узнаете. Я с удовольствием пересказал бы вам содержание письма прямо сейчас, но Деспард показал мне его неофициально.
– Прекрасная новость! – воскликнул Браун.
– Деспард предполагал обнародовать это письмо только после выборов, – сказал Кристл. – Но я объяснил ему, что такое важное известие ни в коем случае нельзя держать в секрете. Я прямо объявил ему, что не могу этого допустить. Я сказал, что если он откажется созвать неофициальное собрание, то я сам оповещу членов Совета о письме сэра Хораса.
Браун с приветливой улыбкой смотрел на своего торжествующего друга.
– Прекрасно, – повторил он.
– Так мы и условились, – сказал Кристл. – Я зашел в секретариат и договорился, что они разошлют записки всем членам Совета. Деспард не решился проводить неофициальное собрание в профессорской, а поэтому оно состоится у меня. Уверяю вас, Браун, мы добились крупного успеха. Сегодня у нас счастливый день.
Я пришел к Кристлу в начале третьего; в его гостиной уже стояло вокруг стола двенадцать стульев. Около половины третьего у него собралось десять человек; Льюк с раннего утра был в лаборатории и не получил извещения; Гей тоже не явился, и я подозревал, что Кристл вовсе не настаивал, чтобы ему вовремя доставили извещение. Все, кроме Кристла, расселись вокруг стола, а он, стоя, проговорил:
– Пора начинать, господа. Предлагаю поручить председательство мистеру Деспарду.
Браун поддержал Кристла, остальные неясным гулом выразили свое одобрение, но Деспард сказал:
– Я должен довести до вашего сведения, господа, что нынешнее собрание никак не укладывается, на мой взгляд, в рамки наших традиций. Передо мной стоит трудноразрешимая задача. С одной стороны, я считаю себя б-безусловно обязанным сообщить вам о письме, которое я получил сегодня утром. А с другой стороны, мне совершенно очевидно, что я получил это письмо из-за неосведомленности отправителя, все еще считающего меня заместителем ректора. Я, признаться, не совсем понимаю, как нам следует реагировать на официальные известия, когда у нас нет официального руководителя. Мне, господа, неясно, на что мы должны решиться.
Наконец Деспарда уговорили возглавить собрание. («Что он и собирался сделать с самого начала», – шепнул мне Рой.) Деспард сказал:
– Поскольку нынешнее собрание не укладывается в рамки наших традиции, я как частное лицо прочитаю вам пришедшее на мое имя письмо. Мне представляется, что мы не имеем права давать на него официальный ответ, а в неофициальном ответе должны указать, что я уже не заместитель ректора и что, как только новый ректор будет избран, письмо сразу же положат ему на стол. А теперь о самом письме. Его прислал в колледж сэр Хорас Тимберлейк, родственник одного из наших недавних питомцев, если я не ошибаюсь. В связи с этим письмом нашему Совету предстоит решить несколько сложнейших задач… впрочем, судите сами, господа, я прочитаю вам письмо:
«Уважаемый мистер Деспард!
В течение нынешнего года я много раз принимал участие в интереснейших беседах о будущем вашего колледжа. Мне, в частности, довелось выслушать суждения доктора Джего… (интересно, подумал я, не для того ли он приурочил свое письмо к выборам, чтобы помочь Джего пройти в ректоры? Это очень на него похоже)… а кроме того, мне неоднократно высказывали свои мнения господа Браун и Кристл. Зная, какой весомый вклад вносит ваше сообщество в развитие отечественной науки, и понимая, что мой племянник обязан своими успехами исключительно наставникам колледжа, я хотел бы помочь вам в расширении вашей благотворной деятельности. Мне совершенно ясно, что колледжу больше всего нужна сейчас финансовая поддержка, и я готов вам ее оказать, с тем чтобы вы учредили несколько постоянных научно-исследовательских стипендий для ученых-естественников. Мне хочется предоставить вам помощь с минимальным количеством ограничений, но, действуя в соответствии с моим взглядом на будущее, я вынужден сделать эту одну-единственную, но существенную оговорку. Если колледж согласится с ней, я почту за честь передать вам со временем 120.000 фунтов… (в этом месте кто-то ошеломленно присвистнул)… чего должно хватить, как я понимаю, на шесть научно-исследовательских стипендий. Эту сумму вы сможете получить равными частями в течение семи лет, так что к тысяча девятьсот сорок четвертому году она окажется целиком в вашем распоряжении. Четыре из этих шести стипендий должны быть использованы на специалистов по инженерным и естественным наукам, а одной колледж волен распоряжаться по собственному усмотрению. Настоящее письмо не является официальным предложением, но если колледж в принципе согласится с моей идеей, то я через некоторое время сформулирую во всех подробностях условия моего пожертвования. Кроме того, я сформулирую свою мысль относительно пятой стипендии, которую мне хотелось бы предназначить для совершенно конкретного исследования. (Тут я перестал понимать, о чем идет речь, и, посмотрев на коллег, встретил недоуменно хмурые взгляды.) Пока мне еще не совсем ясно, каким образом можно сформулировать эту часть нашего соглашения, но я предполагаю использовать пятую стипендию… (голос Деспарда звучал мрачно и торжественно)… на расширение замечательных исследований мистера Роя Калверта – быть может, добавочная, целевая, стипендия будет способствовать ускорению его необычайно интересной работы. В заключение я хочу сказать, что из-за недостаточного знакомства с вашими традициями я не знаю, именные ли у вас пожертвования, и не хочу ни на чем настаивать в этом слишком деликатном вопросе».
Когда Деспард-Смит замолчал, кто-то опять удивленно присвистнул. Все посмотрели на Роя – он был очень серьезен. Комнату заполнил шум взволнованных голосов. Молчал только Винслоу; во время чтения он сидел, опустив голову, и сейчас даже не пошевелился.
– Это самое большое пожертвование в истории колледжа! – не в силах больше сдерживаться, воскликнул Кристл. – Этот день долго не забудется!
– Нас, однако, ждут серьезные трудности, – сказал Деспард. – Я уверен, что нам придется тщательно все взвесить, прежде чем мы решимся принять это предложение.
– Ну, я полагаю, что так или иначе мы его все же примем, – заметил Кроуфорд; раньше я никогда не слышал в его репликах иронии. – Поздравляю вас, Кристл. Насколько я понимаю, этой удачей мы обязаны вам, и вы, конечно, заслуживаете сердечной благодарности всего колледжа. Я как ученый предвижу беспрецедентный рывок в наших научных исследованиях.
– Прекрасное достижение, Кристл, – поддержал Кроуфорда Гетлиф. – Колледж теперь неузнаваемо изменится. Прекрасное достижение.
– Я не могу принять ваши поздравления исключительно на свой счет, – сдержанно, но радостно сказал Кристл. – Фактически поздравлять следует совсем другого человека – Брауна. Это он пестовал юного Тимберлейка. Он обхаживал сэра Хораса. Так что благодарить-то мы должны Брауна. Без него сэр Хорас, может быть, даже и не подумал бы о пожертвовании.
– Справедливость принуждает меня не согласиться с вами, – благодушно и с удовольствием начал Браун ответную серию комплиментов. – Коллеги совершенно правы, считая, что этим изумительно щедрым пожертвованном мы целиком и полностью обязаны Кристлу, а я со своей стороны осведомлен об этом лучше, чем кто-нибудь другой. И если б вы, господа, знали, сколько времени и энергии затратил наш уважаемый декан, чтобы добиться этого дара, то благодарили бы его еще горячее. Я уверен, что поразительная самоотверженность и несравненное мастерство в устройстве необычайно тонких дел ставят нашего декана в один ряд с самыми щедрыми жертвователями.
– Я совершенно согласен с наставником, – проговорил Кроуфорд; Фрэнсис Гетлиф и остальные дружно поддержали его.
– Однако мы должны выразить глубочайшую признательность и коллеге Брауну, – сказал Джего. Все, и я в том числе, горячо поздравили Брауна; даже Найтингейл буркнул что-то доброжелательное. Рой Калверт ухмыльнулся.
– Еще бы старику не раскошелиться – после стольких-то бесплатных обедов, – заметил он. – Интересно, долго бы мы его кормили, если б он продолжал водить нас за нос?
– Не вам его упрекать, – с осуждением сказал Кристл, раздосадованный Роевой неблагодарностью.
– Вы правы. – Рой по-прежнему ухмылялся. – А все-таки интересно – сколько времени мы стали бы кормить его даровыми, обедами, если б он продолжал потчевать нас завтраками?
– Он собирается вложить деньги в ваши исследования, – упрекнул Роя Кроуфорд.
– Именно. А уж я постараюсь израсходовать эти деньги до последнего пенни.
Винслоу упорно молчал. Собравшиеся обменивались негромкими репликами, в которых слышались неопределенные опасения, радостная удовлетворенность и завистливое недовольство тем, что сэр Хорас слишком явно выделил Роя; Браун, Джего и я искренне радовались. Винслоу продолжал молчать. Потом, когда шум ненадолго утих, он посмотрел на нас из-под тяжелых полуопущенных век и проговорил:
– Должен признаться, что я не слишком хорошо понял смысл этого замечательного письма. Рассуждения нашего почтеннейшего благотворителя скорее затемняют, чем проясняют сущность того, что он намеревается сообщить. Однако мне показалось – поправьте меня, если это не так, – что кое-кто из моих коллег уже обсуждал с сэром Хорасом его предполагаемое пожертвование.
– Очень неопределенно и в самом общем виде, – поспешил успокоить его Браун. – Или, говоря иначе, мне, как, наверно, и декану, при встречах с сэром Хорасом приходилось отвечать на множество его вопросов – ведь промолчать было бы просто невежливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38