А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Больше спишь – меньше ешь.
…Росин проснулся от неясного шума на улице. Не понимая, что происходит, он смотрел на лед окошка, сквозь который с трудом пробирался свет луны. В сумраке видно – и Федор приподнялся на нарах.
– Да это росомаха на рожне, – прошептал Федор.
Росин вскочил с нар, схватил из угла дубинку и бросился на улицу. Распахнул дверь и чуть не упал, отпрянув назад. Перед ним, лицом к лицу, стоял медведь-шатун! Оба замерли друг перед другом в потоке синего лунного света. Федор застыл на нарах. Первым опомнился Росин. Молниеносным движением захлопнул дверь перед самым носом зверя и отскочил к чувалу: там еще тлели угли. Схватил со стола ворох бересты, накрыл им угли, подул изо всех сил, раздувая пламя. За дверью возня, царапанье медвежьих когтей. Злобно ворча, зверь скребся в дверь, не зная того, что мог вышибить ее одним ударом лапы. Федор уже стоял с ножом наготове. Насколько годно это оружие против разъяренного шатуна, думать не время. Ничего другого под рукой не было. Береста вспыхнула. Росин пнул ногой дверь и сунул горящий ворох в морду зверя. Медведь рявкнул, ударил лапой по огню и припустился в тайгу – только снег задымился.
С руки Росина, задетой когтем медведя, капала кровь.

Глава 27

В нелюдимой, заиндевевшей тайге одиноко стояла избушка. Ни с какой стороны не подходило к избушке ни тропки. Не было даже тропки к лабазу… Но еще вился из сугроба на крыше дымок.
Федор сидел у чувала и помешивал в горшке, в котором уже не первый час варились лоскуты медвежьей шкуры.
Росин состругивал последнюю шероховатость.
– Все, Федор, готова лодка.
– Вытолкни на волю, там подкладни готовы, – ответил Федор, даже не взглянув на лодку. Для него она была готова уже давно. И с начерно обстроганными бортами вполне бы можно было плыть.
Облачившись в ставшую короче медвежью шкуру, Росин потихоньку вытолкал в дверь долбленку и аккуратно поставил ее вдоль стены на подкладни.
– Смотри-ка, у нас теперь хоть танцуй, сколько места!.. Как там у тебя, скоро?
Федор зачерпнул ложкой несколько кусочков кожи, подул на них, потрогал пальцем.
– Нет, должно быть, не скоро.
– Схожу тогда снег измерю.
А когда вернулся, на столе уже ждал его горшок со студнеобразной едой.
– Как, Федор, пробовал?
Не раздеваясь, Росин зачерпнул ложкой.
– Ты, смотри, и правда, еда как настоящая. Куда там «березовой каше»! А главное, знаешь, что в тебе какие-то калории будут.
Льдина в окне уже потемнела.
Федор полез на нары.
Росин подошел к столу, поджег вставленную в расщеп кола лучину, сел и начал аккуратно переписывать свои записи… Лучина догорела до конца, свет начал меркнуть. Росин оторвался от записей, взял из пучка новую лучину, вставил в расщеп, поджег и снова принялся писать. На руки, на исписанную бересту медленно опускались плавающие в воздухе черные ворсинки копоти. Росин сдувал их и писал дальше.
Но вот он отложил костяную палочку, выпрямился.
«Черт возьми, а ведь где-то есть кино! Сиди смотри, наслаждайся! И никаких забот… А потом, – размечтался Росин, – прийти домой. Взять книжечку, сесть или даже лечь и читать… И лучину жечь не надо… Можно позавидовать городским жителям. А ведь раньше никогда не завидовал. Разве только москвичам, которые в любое время в Ленинскую пойти могут».
Росин пошевелил пальцами, разминая их, взял костяную палочку и опять принялся писать.
«Его уже за живого не считают, а он все пишет, пишет», – глядя на Росина, думал Федор.
Время вечерних занятий определялось запасом лучины. Сегодня она сгорела раньше, чем захотелось спать. Росин перебрался к чувалу, положил бересту на колени и снова принялся водить по ней костяной палочкой. Но береста на коленях скручивалась, да и свету было мало.
«Быстрее бы утро, что ли», – подумал он и с неохотой полез на нары.
На другой день Росин встал с нар, покачнулся и упал на пол. Федор подскочил, поднял его, помог опять лечь на нары.
– Ты что это, Вадя?
– Не знаю, Федор, что-то голова закружилась. И надо же, упал. – Росин виновато улыбнулся.
Федор ушел проверять ловушки и не возвращался. Не дождавшись его, Росин съел положенную на день микроскопическую порцию…
Только под вечер приплелся Федор. Скинул медвежью шкуру, проглотил приготовленный Росиным крохотный кусочек мяса и сел к чувалу.
«Он тоже скоро не сможет добираться до ловушек, – подумал Росин, глядя на его посеревшее, заросшее бородой лицо. – Его бы сейчас и Наталья не узнала. Щеки впали, глаза провалились, волосы стали матовыми и выпадают целыми клочьями».
Посидев немного, Федор отрезал от шкуры узкий ремень и не торопясь принялся срезать с него шерсть, чтобы из кожи опять приготовить клейкую студенистую массу.
«А в Москве сейчас уже, наверно, продают мимозу, – подумал Росин. – Телеграммы бы послать к 8 Марта».
С каждым днем когда-то большая шкура становилась меньше и меньше. Теперь и этой клейкой массы не вдоволь: всю шкуру сварить нельзя, она нужна еще как одежда.
Росин перестал вставать с нар. В ушах появился какой-то звон, то и дело мутнело в глазах. Голод медленно делал свое дело. Давно уже началась атрофия мышц: руки и ноги стали страшно тонкими. Казалось, стукни нечаянно о край нар – и сломаешь.
Федор тоже не намного лучше. Часами он неподвижно лежал на нарах и молчал.
– Удивительно устроена память человека, – тихо, как будто в полузабытьи, заговорил Росин. – Я вот прошлые экспедиции вспоминаю. Сколько ведь всего было: и мо роз, и ливни, и тонули, и горели, и голодали тоже, – а сейчас из всего этого только что-нибудь веселое вспоминается. Зато все хорошее как на ладони. Горная Шория… Говорят, не хуже Швейцарии. Сейчас только и помню этот яркий осенний лес по склонам… А то, что со скалы там сорвался, уж как-то вроде и забылось… Вот так же, наверное, и после этих приключений будет. Вернемся домой, отдохнем, и все забудется: и голод этот, и тоска, и холод. Неужели так будет? А, Федор?
Федор не ответил.
«Какое же сегодня число? – думал Росин. – Я уже сколько-то дней ничего не зачеркивал в календаре. И не помню сколько, совсем пропадает память… Вот так вот, наверное, и приходит смерть… Почему-то совсем не страшно… Федор что-то говорит. Что он говорит? Никак не могу осмыслить… А, понял, очень много снега, весной будет наводнение… Кого затопит? Ничего не пойму. О какой избушке он говорит, о каком озере? Не хочется думать. Лучше лежать, ни о чем не думая».
Стены, чувал, Федор – все начало кружиться, он что-то говорил, но сам не понимал себя.
Федор повернулся на нарах. «Что это с Вадей? Куда он встает?»
Росин, не одеваясь, без шкуры и босиком, подошел к двери, открыл и вышел из избушки.
«Неужто умом тронулся?» – испугался Федор и торопливо слез с нар.
Росин стоял босиком на снегу и смотрел пустыми глазами на озеро.
– Ты что это?
– Мы где, Федор?
– Как это где?! Ступай быстрее в избушку! Почто вышел?
– Не знаю. Что-то, Федор, с головой творится, кружится все как во сне.
– Поди ляг на нары.
Росин лег, закрыл глаза.
«Верно, с голода все, – думал Федор. – Поболе бы есть нам надо. – Он взглянул на шкуру. – От нее больше не отрежешь, и так уж едва прикрывает от холода. – Посмотрел в заиндевелый, дальний от чувала угол. Там, под кустиком бересты, остатки запасов. – Если досыта – на пару ден, а надо, самое малое, на месяц протянуть».
Росин открыл глаза и смотрел на прокопченный потолок. Сейчас он был почему-то, как никогда, низко.
«Как в гробу, – думал Росин. – И мрак какой-то могильный».
Лицо отекло, мелко, неприятно дрожали руки. Во всем теле удручающая слабость.
Росин старался отвлечься, думать о чем-то другом. «Где-то сейчас Борька? Рулит, наверное, где-нибудь по Тобольскому тракту».
Вспомнилось, как два года назад в такую же вот зимнюю ночь часа полтора стоял на дороге – и ни одной машины… Наконец из-за поворота вырвались два белых в мельтешащем снегу луча. Росин поднял руку. «Давай забирайся!» – «О! Да у тебя „МАЗ“! Живем», – обрадовался Росин. «Живем! – согласился Борька. – Далеко?» – «В Тобольск». – «Торопишься?» – «Да надо бы побыстрее». – «Сегодня скоро не доберемся… Но все равно поехали. Раньше вряд ли кто приедет».
Борька не торопился. Катушку с высоковольтным кабелем, за которой ехал, можно было получить только завтра, во второй половине дня. Так что время у него было, и он чуть ли не всю ночь вытаскивал по трассе застрявшие в сугробы машины. «Такой уж у нас, брат, обычай. А у меня вон какой зверь! Черта из болота вытащит».
«А нас отсюда и Борькин „МАЗ“ не вытащит», – подумал Росин.
Мысли сами собой возвращались к происходящему.
«Да, вот к чему привела тебя муза странствий… Неужели тут все и кончится? Сколько всяких планов… А что успел? Почти ничего. Не ахти уж какие важные экспедиции, шесть печатных статей, четыре папки необработанных материалов. И все. А сколько бы можно успеть. Если бы не надеяться на потом. Этого „потом“, оказывается, может и не быть».
Росин смотрел на потолок, стены. Они в багровых отсветах огня. Он отвернулся к стене… Но сон не приходил. Перед глазами многолюдная городская улица. «А что изменится, если в этой массе идущих людей не будет одного человека? Что из того, что какие-то книги буду читать не я, а кто-то другой? Кстати, я так могу и остаться должником в трех библиотеках. Надо было перед отъездом сдать книги».
Федор зашуршал сеном на своих нарах.
«И о нем, – продолжал думать Росин, – будут говорить, как на собрании о Якиме: „Полно мертвых-то вспоминать. Иван отведет. Что он, хуже Федора урман знает…“ Где-то сейчас Оля? Пришла, наверное, из института. Может, в кино собирается… А может, брат, как тогда, перед отъездом, опять устраивает вечеринку по случаю какого-нибудь дня рождения… Весело было. Хорошие ребята. Днем работают, вечером в институтах. Выдается время – ходят в кино, в театры, дни рождения справляют и даже за город иногда выезжают все вместе… И у каждого есть мечта… Почему же мне всего этого мало? Ведь предлагали же место в институте… А может, Оля была у мамы и все узнала?»
Резкий, истошный крик толкнул спящего Федора. Он повернулся на нарах и уставился на Вадима.
Тот тоже поднялся на локти – слушал.
– От напужался, думал, с тобой опять что!
Над тайгой снова пронесся короткий злобный вой. И вдруг два вопля будто захлебнулись один в другом. Доносился какой-то клекот, шум, грызня!
– Рыси, что ли, сцепились? – спросил Росин.
– Так, верно. Гон у самцов. Ружье бы, обоих кончить можно. Они теперь шальные. А как у тебя голова?
– Ничего вроде. А что?
– Ты помнишь, нонче босиком на снег ходил?
– Припоминаю что-то.
Из тайги снова донеслись душераздирающие вопли больших длинноногих кошек… Росин пластом лежал на нарах. Он не спал, он просто не мог больше держаться на локтях. Его удивляло, как еще может держаться на ногах Федор. Голод как-то не брал его. Федор носил дрова, кипятил воду, ходил за березовой корой и даже кое-как старался поддержать порядок в избушке.
У Росина вначале слегка, потом все сильнее опять начала кружиться голова…
– Вадя, Вадя, – слышалось сквозь сон.
Открыл глаза. В избушке уже светло. Перед ним стоял Федор.
– На вот, ешь. – Федор протянул глиняную миску и ложку.
Росин удивленно посмотрел на Федора.
– Почему такой кусина мяса?! Сколько же тут норм? А у тебя? – Росин заглянул в миску Федора. Там такой же кусок, разве чуть поменьше.
– Ешь, так надо. Больше на малом пайке нельзя – помрем.
Росин открыл рот спросить еще что-то, но передумал и набросился на мясо и вкуснейший бульон. Съел, и еще сильнее захотелось есть.
– Повремени, потом еще поешь, – сказал Федор, пристраивая на угли еще горшок с мясом.
– Ты что, Федор? – с испугом спросил Росин. – Мы же так за два дня все съедим. Сам говорил: «Не медведь, на зиму не наешься».
– Так нужно. Сил набраться надо… Есть у меня задумка… Пан или пропал.

Глава 28

Федор установил в углу бревно. Росин что было силы швырнул нож. Лезвие вонзилось точно посреди маленькой затески. Это получилось так ловко, что показалось Федору случайностью. Но Росин еще раз махнул рукой, и лезвие вонзилось в свой первый след.
– Однако ладно у тебя получается, хоть и нож покороче стал. Недаром, почитай, все съели. Вернулась малость силенка, – говорил Федор, с трудом вытаскивая нож.
– Когда пойдем? – спросил Росин.
– Завтра надо. Послезавтра есть боле нечего.
…Яркая белизна снега. Щурясь от резкого света, Росин и Федор вышли из избушки. Не спеша встали на снегоступы и направились в урман.
В пестром, слатанном из разных шкурок балахоне шагал Федор. По его следам ступал Росин, одетый в короткую теперь медвежью шкуру. Оба в полосатых бурундучьих шапках. У того и другого шея спереди закрыта от мороза густой бородой, а сзади, как у попов, длиннющими волосами.
Вокруг закутанные в снег елки, кедры. По грядам сугробов угадывались заснеженные кучи валежника.
Федор остановился и кивком указал вперед. За валежником тянулись крупные следы.
Росин обошел валежник, зашел в густой ельник и, укрываясь за молоденькими елочками, остановился против следов. Федор пошел дальше, а Росин принялся осторожно обрезать мешающие смотреть сучки. Федора уже не видно. Росин отоптал ногами снег и теперь неподвижно стоял на месте.
На голом, полузанесенном кусту появились два алых цветка… Еще один… Это снегири уселись на ветке. Яркое солнце смотрело сквозь ветки вроде с прищуром.
Тихо стоял Росин. Перелетевший снегирь сел чуть ли не на плечо…
Незаметно подвигалось за ветками солнце. Вот оно уже проглянуло из-за другого дерева. Не отрывая глаз, Росин смотрел и смотрел туда, где между деревьев пропадали звериные следы. От напряжения даже слезились глаза. Время от времени Росин поправлял шкуру, закрывая от холода грудь. Снял правую рукавицу, заткнул за лыковый пояс, а чтобы не мерзла рука, дышал в рукав.
Что-то серое шевельнулось вдали под еловыми лапами. Росин медленно опустил к ножнам согретую дыханием руку. Из-за стволов осторожно шла своим следом рысь. Остановилась, чуть двинула кисточками ушей, подошла ближе. Росин медленно поднял руку с ножом. Рысь рядом – холеный пятнистый мех, дикие, с зеленым огоньком глаза. Сверкнул нож, рысь вздыбилась на задних лапах и бросилась к Росину. Росин бросился к ней, готовый сам зубами перегрызть ей горло! Но рысь упала, ломая сучья, лапы судорожно вытянулись, выпустив все когти.
– Федор! Готова! Давай сюда! – закричал Вадим, сложив рупором худые, костлявые руки.
– Ладный кот, – подходя, сказал Федор. – Пораньше бы. Разом его жиром помороженные пальцы залечили бы. Ишь, зайцами отъелся. Придется на ветках волочить: на себе с голодухи не осилим.



Рысь положили на широкие еловые лапы и поволокли к избушке.
– Федор, а мы ведь теперь живые!
Федор молчал, пряча в усах довольную улыбку.
– Федор, а ты не боялся, что рысь не пойдет по своим следам? Свернула бы куда-нибудь в сторону – и все.
– Почто же в сторону, если можно своим следом, а не целиком лезть? Она ведь глубокий снег не любит. Ну и с лежки так стронул, чтобы к тебе пошла, своим следом.
– Все это ясно. Ну а вдруг еще бы на какой след наткнулась и ушла?
…Весело потрескивали в чувале дрова. На жарких углях шипел большой, доверху наполненный мясом горшок. Росин уже не мог не улыбаться. Сияющий, суетился возле чувала, поворачивая вертела с шашлыками.
«Ишь, повеселел, – думал Федор, растягивая на жердине рысью шкуру. – А то ведь и выжить не чаял. Буковка к буковке отчет переписывал, чтобы другие, мол, разобраться могли. А теперь и переписывать бросил».
Федор достал из горшка громадный кусок мяса и, ухватив его обеими руками, принялся есть.
– Ну и вид у нас, Федор! Вот бы кто посмотрел. Наверняка бы пошел слух о западносибирской разновидности снежного человека.
Росин тоже ухватил здоровенный кусок.
– На каждый бы день такой горшок. Ничего бы, можно зимовать, а, Федор?
– Еще такого кота промыслим, вот и живи не тужи.
Через несколько дней Росин и Федор опять брели по заснеженному урману.
Кругом ровная, нетронутая белизна снега. Изредка попадали старые, затвердевшие следы рысей.
– Что-то последние ночи тихо было, не орали рыси. Не ушли ли?
– Вот и я, Федор, думаю. Может, и было два самца. Одного убили, а другой с рысью ушел… Тебе, пожалуй, в избушку пора – не погас бы огонь. А я еще похожу, может, все-таки найду свежий след.
…Уже не солнце – месяц светил Росину, когда он возвращался к избушке.
– Ушли, Федор, рыси. Часа три по следам шел. Так и идут напрямую. Следы не очень старые. Дня два назад ушли.
– Худо дело, – в раздумье сказал Федор, поправляя палкой дрова в чувале. – Могут не вернуться: к весне дело… Опять на голодный паек переходить надо.
На другой день в избушке опять запахло пареными вениками, и снова на столе «березовая каша». И чтобы сэкономить силы, ни Росин, ни Федор почти не вставали с нар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18