Оба предмета должны быть двумя проявлениями, явлениями
или двумя стадиями чего-то самотождественного, последовательно представляющего
себя в двух формах40. Таким образом, движение, достигающее следующей точки,
должно быть движением, удаляющимся от "примыкающей точки",
М. Мерло-Понти
60
и это происходит только тогда, когда объект находится в движении, оставляя одно
место и занимая другое. Если мы вынуждены прекратить рассматривать круг как то,
что понималось под этим понятием, и считаем, что момент "круглости" или
идентичность всех диаметров, как сущностные свойства круга, перестали
присутствовать в нем, то все равно должна существовать общая отличительная
черта, заставляющая нас в любом случае охарактеризовать представленную нам вещь
как круг и отличать ее от другого феномена41, причем будет ли круг
восприниматься или наблюдаться в действительности - вопрос не существенный.
Подобным образом, когда мы говорим об ощущении движения или об осознании
движения, sui generis, или, подобно гештальтпсихологам, говорим о глобальном
движении феномена, в котором не даны ни движущийся объект, ни обособленные
положения движущегося объекта, то все это остается просто пустословием, если мы
при этом не говорим о том, "что дано в этом ощущении или в этом феномене", или о
том, "что схвачено посредством их и непосредственно передано как движение"42.
Восприятие движения может быть восприятием движения и признанием его в качестве
такового только в том случае, если понимать его значение в совокупности всех
моментов, его конституирующих и, в частности, с идентичностью объекта в
движении. Движение, - отвечает психолог, - "один из таких психических
феноменов", которые подобно данным ощущений, таких как цвет и форма, относятся к
предмету, проявляясь объективно, а не субъективно, но отличаются от других
ментальных данных тем, что имеют динамическую, а не статическую природу.
Например, характерный и специфический "эффект перехода" есть плоть и кровь
движения, которое нельзя составить из обычных визуальных данных43.
Действительно, невозможно составить движение из статичных восприятии. Однако мы
не затрагиваем этой проблемы и не ставим вопроса о сведении движения к состоянию
покоя. Объект в состоянии покоя так же нуждается в идентификации. Нельзя
сказать, что объект находится в состоянии покоя, если он постоянно исчезает и
вновь появляется и при этом не сохраняется в мгновенной смене представлений.
Следовательно, идентичность, на которую мы указываем, предшествует установлению
различий между движением и покоем. Движение невозможно без тела в движении,
предписывающего ему целостность и обеспечивающего его единство. В этом случае,
метафора динамического феномена приводит психолога к заблуждению. Нам
представляется, что сама сила обеспечивает движение единством, и
61 Пространство
это происходит потому, что мы всегда предполагаем, что кто-то непременно
находится в том месте, где необходимо идентифицировать движение в процессе его
развития."Динамические феномены" получают свое единство от меня, переживающего и
осуществляющего его синтез. Таким образом, мы переходим от идеи движения,
разрушающей само движение, к переживанию движения, стремящегося придать ему
основание, а затем,- от переживания движения к его идее, без которой опыт лишен
смысла.
В этом случае мы не можем рассматривать позицию психолога как более
обоснованную, чем позиция логика, или наоборот. Так же мы не должны
рассматривать одну из них как менее оправданную, чем другая. Необходимо признать
значение исследуемых тезиса и антитезиса одинаково истинными. Логик прав, когда
требует установить сам "динамический феномен" и описать движение с точки зрения
движущегося объекта, который сопровождается нами в течение его пути, но он не
прав, рассматривая идентичность объекта в движении как выражение идентичности в
чистом виде; и в этом он вынужден признаться. С другой стороны, психолог,
описывая феномены как можно достовернее, руководствуется, вопреки своим
намерениям, потребностью ввести движущееся тело в движение; однако он имеет
преимущество за счет конкретности способа, с помощью которого познается это
тело. Каким образом ответ Вертгеймера на интересующую нас проблему служит
иллюстрацией продолжающегося спора между психологией и логикой? Он полагает, что
восприятие движения не является вторичным по отношению к восприятию движущегося
объекта, что мы не привносим в восприятие движущегося объекта восприятие
движения за счет идентификации, связывающей его позиции в определенную
последовательность44, что разнообразие этих позиций не подпадает под какое-либо
трансцендентное единство. Вертгеймер считает, что идентичность объекта в
движении вытекает непосредственно из "опыта"45. Другими словами, когда психолог
говорит о движении как о феномене, охватывающем начальную точку А и конечную
точку В (АВ), то он подразумевает при этом отсутствие предмета движения; в
данном случае, предмет движения - объект в точке А - изначально не дан как
присутствующий, статичный и имеющий свое местоположение. Движущийся объект
схватывается в движении в той мере, в которой оно существует. Психолог, без
сомнения, допускает, что в каждом движении существует если не объект в движении,
то, по крайней мере, движущаяся сущность, при условии, что эта движущаяся
сущность не смешивается с какими-либо стати-
62 М. Мерло -Понти
чными фигурами, которые могут быть извлечены за счет остановки движения в любой
точке ее пути. Логик же не обращается к переживанию движения, не зависимому от
предполагаемого понятия о мире. Он говорит только о движении в себе и выражает
проблему движения с точки зрения бытия, что делает ее, в конечном счете,
неразрешимой. По мнению психолога, если мы обращаем внимание на различные
явления движения в различных точках пути, то они будут явлениями одного и того
же движения только в том случае, если они - явления одного и того же объекта в
движении, чего-то такого, что проявляется через них. Однако движущийся объект
нуждается в отдельном установлении только в том случае, если его явления в
различных точках начинают выступать как дискретные перспективы. Логик знает, в
принципе, только устанавливающее (тетическое) сознание, и этот постулат, это
предположение о всецело детерминированном мире и чистом бытии запутывает его
концепцию многообразия, а следовательно, концепцию синтеза. Движущийся объект,
или скорее, как мы говорили, движущаяся сущность не идентична проходимым фазам
движения, а идентична в них. Это возможно потому, что я воспринимаю движущийся
объект как идентичный в течение движения, где идентичность является внутренней,
и, если я намерен извлечь объект и оставить его при себе, ее остается только
описать. Мы не обнаружим в камне-в-движении всего того, что знаем о нем другими
способами. Если то, что я воспринимаю, является кругом, то все его диаметры, как
утверждает логик, равны. На этом основании мы должны равным образом включить в
этот воспринимаемый круг все многообразие свойств, которые геометр в состоянии
открыть и будет способен в дальнейшем открывать в нем. В таком контексте круг
представляет собой вещь в мире, обладающую, одновременно и в себе, всеми
свойствами, которые анализ способен в ней открыть. Еще до существования Евклида
круглый ствол деревьев уже обладал теми свойствами, которые в нем были им
открыты. Однако в феномене круга, как он представлялся грекам до Евклида,
квадрат тангенса не был равен произведению хорды и ее внешней части, то есть
квадрат и произведение не были явлены в феномене с той же необходимостью, как
равенство радиусов. Движущийся объект, как объект неопределенного ряда ясных и
гармоничных восприятии, имеет свойства, а движущаяся сущность имеет только
стиль. Так же, как для воспринимаемого круга невозможно иметь неравные диаметры,
так же и движение не могло бы существовать без какой-либо движущейся сущности.
Однако несмотря на это, восприни-
63 Пространство
маемый круг не имеет равных диаметров, поскольку он не имеет их вообще; он
представляется мне, узнается и отличается мной от любой другой фигуры своими
круглыми очертаниями, а не какими-либо из присущих ему "свойств", которые
устанавливающая (тетическая) мысль может затем открыть в нем. Сходным образом
движение не обязательно предполагает движущийся предмет, то есть объект,
определенный с точки зрения существенных свойств; важно то, что движение должно
включать "нечто движущееся", "каким-то образом окрашенное" или "освещенное", без
какого-либо действительного цвета или освещения. Логик исключает этот средний
термин; радиусы круга должны быть либо равными, либо неравными, движение должно
либо иметь, либо не иметь движущееся тело. Но он поступает так только тогда,
когда рассматривает круг как вещь или когда рассматривает движение в себе.
Теперь мы видим, что подобное понимание делает движение невозможным. Логику даже
не пришлось бы размышлять о явлении движения, если бы не существовало движение,
которое предшествует объективному миру, выступающему источником всех наших
утверждений о движении, если бы не существовал феномен, предшествующий бытию,
который опознается, идентифицируется, обсуждается, словом, феномен - имеющий
значение даже в том случае, если он еще не тематизирован46. Именно к этому
феноменальному слою возвращает нас психолог. Мы не говорим, что он иррационален
или алогичен. Это было бы так только в том случае, если бы наличие движения
постулировалось при отсутствии объекта в движении. Только явный отказ от
движущегося объекта противоречил бы принципу исключенного третьего. Мы просто
должны сказать, что феноменальный слой буквально дологичен и всегда остается
таковым. Наш образ мира только частично состоит из действительного бытия, и мы
должны найти в нем место для феноменальной области, окружающей бытие со всех
сторон. Мы не требуем от логика того, чтобы он рассматривал те переживания,
которые в свете рассудка являются бессмысленными или противоречивыми, мы просто
хотим подтолкнуть его к границам, заданным нам чувственностью, и установить
узкую зону тематического значения в рамках охватывающей ее области
нетематического значения. Тема-тизация движения, основанная на представлении об
идентичном объекте в движении и на представлении об относительности движения,
уничтожает само движение. Если же мы собираемся рассмотреть феномен движения
всерьез, то необходимо рассмотреть такой мир, который состоит не только из
вещей, но содержит также чистые переходы. В переходе,
64 М. Мерло-Понти
который мы признали необходимым для конструирования изменения, что-то должно
быть определено только с точки зрения особенного способа его "прохождения".
Например, птица, пролетающая через сад, в течение полета является просто
движущимся серым пятном; мы должны, вообще говоря, увидеть, что вещи изначально
определяются не с точки зрения их статических свойств, а с точки зрения их
"поведения". Не я узнаю в каждом проходящем моменте и точке ту же самую птицу,
определенную явными характеристиками, а сама птица в полете конструирует
единство своего движения и меняет свое место; колебание ее перьев, начинаясь и
сохраняясь в одном месте, уже присутствует в другом, подобно комете со своим
хвостом. Дообъективное бытие, нетематизированная движущаяся сущность только
ставит проблему предполагаемого пространства и времени, которую мы обсуждали
ранее. Уже говорилось, что части пространства, видимые как ширина, высота и
глубина, не противопоставлены, но сосуществуют, поскольку они в совокупности
очерчивают те границы, которые наше тело распространяет на мир. Мы уже объясняли
это отношение, когда показывали, что оно прежде всего временно, а не
пространственно. Вещи сосуществуют в пространстве в той мере, в которой они
присутствуют для того же самого воспринимающего субъекта и вовлечены в одну и ту
же временную волну. Однако целостность и индивидуальность каждой временной волны
возможны только в том случае, если она вклинивается между предшествующей и
последующей волнами и если временная пульсация, ее производящая, все еще
сохраняет предшествующую волну и предвосхищает последующую. Именно объективное
время состоит из последовательных моментов. Живое настоящее содержит прошлое и
будущее в своей толще. Феномен движения также демонстрирует
пространственно-временные импликации, только необычным образом. Мы знаем о
движении и о движущемся предмете, не осознавая объективные позиции, точно таким
же образом, каким без всякой интерпретации знаем объект на расстоянии и его
действительные размеры, точно так же как, не прибегая к воспоминаниям, знаем
каждый момент и место события в толще нашего прошлого. Движение - это вариация
уже знакомого расположения, и оно вновь возвращает нас к центральной проблеме,
касающейся того, каким образом это расположение, образующее фон для каждого акта
сознания, начинает конституироваться47.
Полагание идентичного движущегося объекта приводило к тезису об относительности
движения. Теперь же, когда мы вновь ввели движение в объект в движении,
допускается
65 Пространство
единственная интерпретация: движение начинается только в движущемся объекте, а
оттуда распространяется в поле. Я не в состоянии заставить себя видеть камень
неподвижным, а сад и себя самого - в движении. Движение не является гипотезой,
вероятность которой, как в физической теории, измеряется числом фактов,
соотносимых с ней. В этом случае мы имели бы дело только с возможным движением,
в то время как движение фактично. Воспринимается не камень, который движется, мы
видим само движение камня. Это действительно так, ибо, в противном случае, если
бы движение, как фактическое, так и в рефлексии, сводилось бы к простому
изменению связей, гипотеза "это - камень, который движется", не имела бы иного
значения и была бы неотличима от гипотезы "это - сад, который движется".
Следовательно, движение присутствует в камне. Удовлетворяется ли полностью в
этом случае реализм психолога? Собираемся ли мы рассматривать движение как
качество самого камня? Движение не предполагает какого-либо отношения к
отчетливо воспринимаемому объекту и остается в качестве возможного движения в
абсолютно однородном поле. Фактически каждый объект в движении может быть дан
нам в поле. Нам необходимо основание движения в той же степени, в которой мы
испытываем потребность в движущейся сущности в движении. Было бы ошибочным
утверждать, что края визуального поля всегда обеспечивают объективно стабильную
точку48. Необходимо вновь повторить, что края визуального поля не являются
реальной линией. Наше визуальное поле не вырезано из объективного мира и не
является фрагментом, наделенным четко очерченными краями, подобно ландшафту,
обрамленному рамой окна. Мы способны видеть настолько, насколько наша власть над
вещами распространяется далеко за пределы их ясной видимости. Она осуществляется
даже в том случае, если вещи расположены позади нас. Достигая пределов
визуального поля, мы переходим от состояния видения к состоянию не-видения.
Граммофон, играющий в соседней комнате и невидимый мною, все-таки находится в
моем визуальном поле. И наоборот, то, что мы видим, всегда в определенном
отношении не видимо. Если существует восприятие, то должны быть и скрытые
стороны вещей; если мы можем быть "перед" вещами и должны быть вещи "впереди
нас", то должны быть вещи и "позади нас". Границы визуального поля не являются
объективным контуром, а представляют собой необходимую стадию в организации
мира. Но тем не менее объект действительно пересекает наше визуальное поле и
изменяет в нем свое
66 М. Мерло-Понти
место. Только при этом условии движение получает свое подлинное значение. В
соответствии с тем, какое значение мы придаем определенной части поля, значение
фигуры или фона, она является нам, соответственно, движущейся или находящейся в
состоянии покоя. Если мы находимся на корабле, который плывет вдоль берега, то,
как верно заметил Лейбниц, мы можем наблюдать берег проплывающим перед нами, или
рассматривать его как фиксированную точку и чувствовать движение лодки.
Оправдана ли в этом случае позиция логика? Отнюдь нет. Утверждение, что движение
является структурным феноменом, вовсе не тождественно утверждению о том, что это
движение "относительно". Эта удивительная связь, образующая движение, не
осуществляется между объектами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
или двумя стадиями чего-то самотождественного, последовательно представляющего
себя в двух формах40. Таким образом, движение, достигающее следующей точки,
должно быть движением, удаляющимся от "примыкающей точки",
М. Мерло-Понти
60
и это происходит только тогда, когда объект находится в движении, оставляя одно
место и занимая другое. Если мы вынуждены прекратить рассматривать круг как то,
что понималось под этим понятием, и считаем, что момент "круглости" или
идентичность всех диаметров, как сущностные свойства круга, перестали
присутствовать в нем, то все равно должна существовать общая отличительная
черта, заставляющая нас в любом случае охарактеризовать представленную нам вещь
как круг и отличать ее от другого феномена41, причем будет ли круг
восприниматься или наблюдаться в действительности - вопрос не существенный.
Подобным образом, когда мы говорим об ощущении движения или об осознании
движения, sui generis, или, подобно гештальтпсихологам, говорим о глобальном
движении феномена, в котором не даны ни движущийся объект, ни обособленные
положения движущегося объекта, то все это остается просто пустословием, если мы
при этом не говорим о том, "что дано в этом ощущении или в этом феномене", или о
том, "что схвачено посредством их и непосредственно передано как движение"42.
Восприятие движения может быть восприятием движения и признанием его в качестве
такового только в том случае, если понимать его значение в совокупности всех
моментов, его конституирующих и, в частности, с идентичностью объекта в
движении. Движение, - отвечает психолог, - "один из таких психических
феноменов", которые подобно данным ощущений, таких как цвет и форма, относятся к
предмету, проявляясь объективно, а не субъективно, но отличаются от других
ментальных данных тем, что имеют динамическую, а не статическую природу.
Например, характерный и специфический "эффект перехода" есть плоть и кровь
движения, которое нельзя составить из обычных визуальных данных43.
Действительно, невозможно составить движение из статичных восприятии. Однако мы
не затрагиваем этой проблемы и не ставим вопроса о сведении движения к состоянию
покоя. Объект в состоянии покоя так же нуждается в идентификации. Нельзя
сказать, что объект находится в состоянии покоя, если он постоянно исчезает и
вновь появляется и при этом не сохраняется в мгновенной смене представлений.
Следовательно, идентичность, на которую мы указываем, предшествует установлению
различий между движением и покоем. Движение невозможно без тела в движении,
предписывающего ему целостность и обеспечивающего его единство. В этом случае,
метафора динамического феномена приводит психолога к заблуждению. Нам
представляется, что сама сила обеспечивает движение единством, и
61 Пространство
это происходит потому, что мы всегда предполагаем, что кто-то непременно
находится в том месте, где необходимо идентифицировать движение в процессе его
развития."Динамические феномены" получают свое единство от меня, переживающего и
осуществляющего его синтез. Таким образом, мы переходим от идеи движения,
разрушающей само движение, к переживанию движения, стремящегося придать ему
основание, а затем,- от переживания движения к его идее, без которой опыт лишен
смысла.
В этом случае мы не можем рассматривать позицию психолога как более
обоснованную, чем позиция логика, или наоборот. Так же мы не должны
рассматривать одну из них как менее оправданную, чем другая. Необходимо признать
значение исследуемых тезиса и антитезиса одинаково истинными. Логик прав, когда
требует установить сам "динамический феномен" и описать движение с точки зрения
движущегося объекта, который сопровождается нами в течение его пути, но он не
прав, рассматривая идентичность объекта в движении как выражение идентичности в
чистом виде; и в этом он вынужден признаться. С другой стороны, психолог,
описывая феномены как можно достовернее, руководствуется, вопреки своим
намерениям, потребностью ввести движущееся тело в движение; однако он имеет
преимущество за счет конкретности способа, с помощью которого познается это
тело. Каким образом ответ Вертгеймера на интересующую нас проблему служит
иллюстрацией продолжающегося спора между психологией и логикой? Он полагает, что
восприятие движения не является вторичным по отношению к восприятию движущегося
объекта, что мы не привносим в восприятие движущегося объекта восприятие
движения за счет идентификации, связывающей его позиции в определенную
последовательность44, что разнообразие этих позиций не подпадает под какое-либо
трансцендентное единство. Вертгеймер считает, что идентичность объекта в
движении вытекает непосредственно из "опыта"45. Другими словами, когда психолог
говорит о движении как о феномене, охватывающем начальную точку А и конечную
точку В (АВ), то он подразумевает при этом отсутствие предмета движения; в
данном случае, предмет движения - объект в точке А - изначально не дан как
присутствующий, статичный и имеющий свое местоположение. Движущийся объект
схватывается в движении в той мере, в которой оно существует. Психолог, без
сомнения, допускает, что в каждом движении существует если не объект в движении,
то, по крайней мере, движущаяся сущность, при условии, что эта движущаяся
сущность не смешивается с какими-либо стати-
62 М. Мерло -Понти
чными фигурами, которые могут быть извлечены за счет остановки движения в любой
точке ее пути. Логик же не обращается к переживанию движения, не зависимому от
предполагаемого понятия о мире. Он говорит только о движении в себе и выражает
проблему движения с точки зрения бытия, что делает ее, в конечном счете,
неразрешимой. По мнению психолога, если мы обращаем внимание на различные
явления движения в различных точках пути, то они будут явлениями одного и того
же движения только в том случае, если они - явления одного и того же объекта в
движении, чего-то такого, что проявляется через них. Однако движущийся объект
нуждается в отдельном установлении только в том случае, если его явления в
различных точках начинают выступать как дискретные перспективы. Логик знает, в
принципе, только устанавливающее (тетическое) сознание, и этот постулат, это
предположение о всецело детерминированном мире и чистом бытии запутывает его
концепцию многообразия, а следовательно, концепцию синтеза. Движущийся объект,
или скорее, как мы говорили, движущаяся сущность не идентична проходимым фазам
движения, а идентична в них. Это возможно потому, что я воспринимаю движущийся
объект как идентичный в течение движения, где идентичность является внутренней,
и, если я намерен извлечь объект и оставить его при себе, ее остается только
описать. Мы не обнаружим в камне-в-движении всего того, что знаем о нем другими
способами. Если то, что я воспринимаю, является кругом, то все его диаметры, как
утверждает логик, равны. На этом основании мы должны равным образом включить в
этот воспринимаемый круг все многообразие свойств, которые геометр в состоянии
открыть и будет способен в дальнейшем открывать в нем. В таком контексте круг
представляет собой вещь в мире, обладающую, одновременно и в себе, всеми
свойствами, которые анализ способен в ней открыть. Еще до существования Евклида
круглый ствол деревьев уже обладал теми свойствами, которые в нем были им
открыты. Однако в феномене круга, как он представлялся грекам до Евклида,
квадрат тангенса не был равен произведению хорды и ее внешней части, то есть
квадрат и произведение не были явлены в феномене с той же необходимостью, как
равенство радиусов. Движущийся объект, как объект неопределенного ряда ясных и
гармоничных восприятии, имеет свойства, а движущаяся сущность имеет только
стиль. Так же, как для воспринимаемого круга невозможно иметь неравные диаметры,
так же и движение не могло бы существовать без какой-либо движущейся сущности.
Однако несмотря на это, восприни-
63 Пространство
маемый круг не имеет равных диаметров, поскольку он не имеет их вообще; он
представляется мне, узнается и отличается мной от любой другой фигуры своими
круглыми очертаниями, а не какими-либо из присущих ему "свойств", которые
устанавливающая (тетическая) мысль может затем открыть в нем. Сходным образом
движение не обязательно предполагает движущийся предмет, то есть объект,
определенный с точки зрения существенных свойств; важно то, что движение должно
включать "нечто движущееся", "каким-то образом окрашенное" или "освещенное", без
какого-либо действительного цвета или освещения. Логик исключает этот средний
термин; радиусы круга должны быть либо равными, либо неравными, движение должно
либо иметь, либо не иметь движущееся тело. Но он поступает так только тогда,
когда рассматривает круг как вещь или когда рассматривает движение в себе.
Теперь мы видим, что подобное понимание делает движение невозможным. Логику даже
не пришлось бы размышлять о явлении движения, если бы не существовало движение,
которое предшествует объективному миру, выступающему источником всех наших
утверждений о движении, если бы не существовал феномен, предшествующий бытию,
который опознается, идентифицируется, обсуждается, словом, феномен - имеющий
значение даже в том случае, если он еще не тематизирован46. Именно к этому
феноменальному слою возвращает нас психолог. Мы не говорим, что он иррационален
или алогичен. Это было бы так только в том случае, если бы наличие движения
постулировалось при отсутствии объекта в движении. Только явный отказ от
движущегося объекта противоречил бы принципу исключенного третьего. Мы просто
должны сказать, что феноменальный слой буквально дологичен и всегда остается
таковым. Наш образ мира только частично состоит из действительного бытия, и мы
должны найти в нем место для феноменальной области, окружающей бытие со всех
сторон. Мы не требуем от логика того, чтобы он рассматривал те переживания,
которые в свете рассудка являются бессмысленными или противоречивыми, мы просто
хотим подтолкнуть его к границам, заданным нам чувственностью, и установить
узкую зону тематического значения в рамках охватывающей ее области
нетематического значения. Тема-тизация движения, основанная на представлении об
идентичном объекте в движении и на представлении об относительности движения,
уничтожает само движение. Если же мы собираемся рассмотреть феномен движения
всерьез, то необходимо рассмотреть такой мир, который состоит не только из
вещей, но содержит также чистые переходы. В переходе,
64 М. Мерло-Понти
который мы признали необходимым для конструирования изменения, что-то должно
быть определено только с точки зрения особенного способа его "прохождения".
Например, птица, пролетающая через сад, в течение полета является просто
движущимся серым пятном; мы должны, вообще говоря, увидеть, что вещи изначально
определяются не с точки зрения их статических свойств, а с точки зрения их
"поведения". Не я узнаю в каждом проходящем моменте и точке ту же самую птицу,
определенную явными характеристиками, а сама птица в полете конструирует
единство своего движения и меняет свое место; колебание ее перьев, начинаясь и
сохраняясь в одном месте, уже присутствует в другом, подобно комете со своим
хвостом. Дообъективное бытие, нетематизированная движущаяся сущность только
ставит проблему предполагаемого пространства и времени, которую мы обсуждали
ранее. Уже говорилось, что части пространства, видимые как ширина, высота и
глубина, не противопоставлены, но сосуществуют, поскольку они в совокупности
очерчивают те границы, которые наше тело распространяет на мир. Мы уже объясняли
это отношение, когда показывали, что оно прежде всего временно, а не
пространственно. Вещи сосуществуют в пространстве в той мере, в которой они
присутствуют для того же самого воспринимающего субъекта и вовлечены в одну и ту
же временную волну. Однако целостность и индивидуальность каждой временной волны
возможны только в том случае, если она вклинивается между предшествующей и
последующей волнами и если временная пульсация, ее производящая, все еще
сохраняет предшествующую волну и предвосхищает последующую. Именно объективное
время состоит из последовательных моментов. Живое настоящее содержит прошлое и
будущее в своей толще. Феномен движения также демонстрирует
пространственно-временные импликации, только необычным образом. Мы знаем о
движении и о движущемся предмете, не осознавая объективные позиции, точно таким
же образом, каким без всякой интерпретации знаем объект на расстоянии и его
действительные размеры, точно так же как, не прибегая к воспоминаниям, знаем
каждый момент и место события в толще нашего прошлого. Движение - это вариация
уже знакомого расположения, и оно вновь возвращает нас к центральной проблеме,
касающейся того, каким образом это расположение, образующее фон для каждого акта
сознания, начинает конституироваться47.
Полагание идентичного движущегося объекта приводило к тезису об относительности
движения. Теперь же, когда мы вновь ввели движение в объект в движении,
допускается
65 Пространство
единственная интерпретация: движение начинается только в движущемся объекте, а
оттуда распространяется в поле. Я не в состоянии заставить себя видеть камень
неподвижным, а сад и себя самого - в движении. Движение не является гипотезой,
вероятность которой, как в физической теории, измеряется числом фактов,
соотносимых с ней. В этом случае мы имели бы дело только с возможным движением,
в то время как движение фактично. Воспринимается не камень, который движется, мы
видим само движение камня. Это действительно так, ибо, в противном случае, если
бы движение, как фактическое, так и в рефлексии, сводилось бы к простому
изменению связей, гипотеза "это - камень, который движется", не имела бы иного
значения и была бы неотличима от гипотезы "это - сад, который движется".
Следовательно, движение присутствует в камне. Удовлетворяется ли полностью в
этом случае реализм психолога? Собираемся ли мы рассматривать движение как
качество самого камня? Движение не предполагает какого-либо отношения к
отчетливо воспринимаемому объекту и остается в качестве возможного движения в
абсолютно однородном поле. Фактически каждый объект в движении может быть дан
нам в поле. Нам необходимо основание движения в той же степени, в которой мы
испытываем потребность в движущейся сущности в движении. Было бы ошибочным
утверждать, что края визуального поля всегда обеспечивают объективно стабильную
точку48. Необходимо вновь повторить, что края визуального поля не являются
реальной линией. Наше визуальное поле не вырезано из объективного мира и не
является фрагментом, наделенным четко очерченными краями, подобно ландшафту,
обрамленному рамой окна. Мы способны видеть настолько, насколько наша власть над
вещами распространяется далеко за пределы их ясной видимости. Она осуществляется
даже в том случае, если вещи расположены позади нас. Достигая пределов
визуального поля, мы переходим от состояния видения к состоянию не-видения.
Граммофон, играющий в соседней комнате и невидимый мною, все-таки находится в
моем визуальном поле. И наоборот, то, что мы видим, всегда в определенном
отношении не видимо. Если существует восприятие, то должны быть и скрытые
стороны вещей; если мы можем быть "перед" вещами и должны быть вещи "впереди
нас", то должны быть вещи и "позади нас". Границы визуального поля не являются
объективным контуром, а представляют собой необходимую стадию в организации
мира. Но тем не менее объект действительно пересекает наше визуальное поле и
изменяет в нем свое
66 М. Мерло-Понти
место. Только при этом условии движение получает свое подлинное значение. В
соответствии с тем, какое значение мы придаем определенной части поля, значение
фигуры или фона, она является нам, соответственно, движущейся или находящейся в
состоянии покоя. Если мы находимся на корабле, который плывет вдоль берега, то,
как верно заметил Лейбниц, мы можем наблюдать берег проплывающим перед нами, или
рассматривать его как фиксированную точку и чувствовать движение лодки.
Оправдана ли в этом случае позиция логика? Отнюдь нет. Утверждение, что движение
является структурным феноменом, вовсе не тождественно утверждению о том, что это
движение "относительно". Эта удивительная связь, образующая движение, не
осуществляется между объектами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45