И так же, как память может быть понята только как Непосредственное
обладание прошлым без промежуточного содержания, так же и восприятие расстояния
может быть Понято только как бытие на расстоянии, поскольку в Момент своего
возникновения, это расстояние устанавливает Связь с бытием. В длящемся и
непрерывном переходе от одного мгновения к другому память, образуя фон
преемственности, смыкает эти мгновения в их целостном горизонте. Тот же самый
непрерывный переход подразумевает объект, как если бы он здесь отсутствовал, в
его "реальных" размерах, которые я должен был бы видеть, воспринимая объект со
стороны. Точно так же, как невозможно обсуждать проблему "сохранения
воспоминаний", кроме как рассматривая время и выявляя прошлое как неотъемлемое
качество сознания, точно так же нельзя обсуждать проблему расстояния (а именно,
непосредственно видимого расстояния) при отсутствии возможности выявить живое
присутствие, в котором оно конституировано. Как уже было замечено, мы должны
показать, что глубина как отношение между вещами и между плоскостями является
объективированной глубиной, извлеченной из опыта и преобразованной в ширину. Нам
необходимо вновь открыть изначальную глубину, которая придает значение
объективированной глубине, являясь опосредующей толщей, лишенной каких-либо
вещей. Изначальную глубину можно
54 М. Мерло-Понти
проиллюстрировать на примере нашего непосредственного пребывания в мире без
какого-либо активного участия или на примере болезни, во время которой мы
испытываем особое удовольствие от пассивности нашего положения, когда различные
плоскости не могут больше четко различаться, а цвета, лишенные своей
определенности, растворяются в окружающей среде. Например, больной, который
собирается что-либо написать на листке бумаги, чтобы достигнуть ее поверхности,
должен проникнуть пером в определенную толщу белизны. Эта толща или насыщенность
отличается от цвета бумаги и, как таковая, является выражением ее качественной
сущности32. Таким образом, мы можем говорить о такой глубине, которая не
функционирует между объектами, которая, a fortiori, даже не определяет
расстояние между ними. Такая глубина открывает изначальное восприятие некоторой
призрачной, размытой и едва определяемой вещи. Даже при нормальном восприятии
глубина не может быть изначально применима к вещам. Подобно тому, как верх и
низ, правое и левое не могут быть даны субъекту вместе с воспринимаемым
содержанием, а конституируются в каждый момент времени вместе с пространственным
уровнем, в отношении которого сориентированы вещи, точно так же глубина и размер
привходят в вещи в силу того, что они располагаются в отношении к уровню
расстояний и размеров33, который определяет далекое и близкое, большое и малое
до того, как какой-либо объект обеспечивает нас стандартом для сравнения. Когда
мы говорим, что объект - огромный или крошечный, близкий или далекий, то
зачастую это случается без какого-либо сравнения, даже имплицитного, с
каким-либо другим объектом, размером или объективной позицией нашего
собственного тела. Мы определяем объект, таким образом, исходя из определенной
"сферы" наших жестов, определенной способности "удержания" феноменальным телом
окружающей среды. Если бы мы отказались признать этот источник размера и
расстояния, то переходили бы от одного "стандартного" объекта к другому и не
смогли бы понять, какие размеры и расстояния могут существовать для нас.
Патологические переживания при микропсии и сама микропсия, изменяя, как таковые,
явленные размеры всех объектов в зрительном поле, не оставляют стандарта, в
отношении которого объекты могут проявляться как большие или меньшие, чем
обычно. Их понимание возможно только за счет ссылки на объективный стандарт
расстояний и размеров. Глубину, о которой идет речь, невозможно понять, если
рассматривать ее как составную часть мысли о внепростра-
55 Пространство
нственном субъекте. Ее можно понять только как возможность присутствия субъекта
в этом мире.
Анализ глубины аналогичен тому анализу, который мы пытались провести в отношении
высоты и ширины. В этом разделе рассмотрение глубины предшествовало рассмотрению
других измерений, поскольку, на первый взгляд, эти измерения касаются отношений
между самими вещами, в то время как глубина непосредственно обнаруживает связь
между субъектом и пространством. Однако ранее мы видели, что в реальности
горизонтальное и вертикальное направления, в конечном счете, выступают как
наилучшие положения, удерживающие наше тело в мире. Ширина и высота как
отношения между объектами являются производными, но если рассматривать их
первичное значение, то они приобретают более "экзистенциальный" характер. Мы не
можем согласиться с Лагну и Аланом, что высота и ширина предполагают глубину,
поскольку зрительное поле, рассматриваемое в единой плоскости, предполагает
сочленение всех своих частей в плоскости моего лица. Их анализ касается только
уже объективированных ширины, высоты и глубины, а не исходит из опыта, который
открывает эти измерения для нас. Вертикальное и горизонтальное, далекое и
близкое суть абстрактные обозначения единой формы бытия в ситуации и
предполагают столкновение субъекта и мира лицом к лицу.
Движение - это перемещение или изменение позиции, даже если ее нельзя определить
как таковую. Аналогично идее, определяющей позицию с точки зрения отношений в
объективном пространстве, с которой мы начинали исследование, существует и
объективная концепция движения, определяющая позицию с точки зрения
внутримировых отношений и рассматривающая опыт мира как установленный.
Аналогично тому, как мы возвращались к первоначальной установленности
пространства, к дообъективной ситуации или к ограниченности субъекта,
пребывающего в своем окружении, мы должны вновь обнаружить объективную идею
движения в дообъективном опыте, из которого она извлекает свое значение, и в
котором движение все еще остается привязанным к воспринимающему его человеку и
является вариантом овладения субъектом своим миром. Пытаясь мыслить движение и
разрабатывая его философию, мы незамедлительно попадаем под влияние критической
установки, направленной на проверку истины. Мы спрашиваем себя, что же в
действительности дано нам в движении; мы готовы отвергнуть явления, чтобы
постичь истину движения, не осознавая, что именно эта установка редуцирует
феномен и противостоит нашему желанию охватить его, поскольку
56 М. Мерло-Понти
она вводит вместе с понятием истины в себе такое предположение, которое способно
скрыть от нас генезис движения. Предположим, что я бросаю камень. Он пролетает
над садом. На мгновение он становится удаляющимся предметом, напоминающим
метеор, а затем, когда падает на землю на некотором расстоянии, вновь становится
камнем. Если я хочу "ясно" помыслить этот феномен, то его необходимо разложить
на составные части. Я должен предположить, что сам камень реально в движении не
изменяется. Поскольку камень, который я держал в своей руке и который обнаружил
на земле в момент окончания его полета,- один и тот же, то, следовательно, он
является тем же самым камнем, который передвигался в воздухе. Движение - это
только атрибут движущегося тела и невидимо в самом камне. Оно может быть только
изменением отношений между камнем и средой, окружающей его. Мы можем говорить о
движении в той мере, насколько камень сохраняет свою идентичность,
противополагаясь в различных соотношениях своему окружению. Если, с другой
стороны, я предполагаю, что камень исчезает, достигая точки Р, а другой камень,
тождественный первому, возникает из ничего в точке Р', находящейся на
максимально близком расстоянии к первой точке, то, в этом случае, мы имеем не
одно, а два различных движения. Следовательно, не существует движения, отличного
от движущегося тела, которое бы переносило его от начальной точки к конечной,
сохраняя свою непрерывность. Поскольку движение никоим образом не присуще
движущемуся телу, а всецело заключается в его отношениях со своей окружающей
средой, оно не может обойтись без внешнего указателя. Действительно, указатель
является наилучшим способом наиболее явного приписывания движения "телу в
движении". Если различия между телом в движении и движением установлены, то не
существует ни движения без движущегося тела, ни движения без объективного
указателя, ни абсолютного движения. Тем не менее, эта идея фактически отрицает
движение. Для того чтобы точно отличить движущееся тело от движения, необходимо,
строго говоря, утверждать, что "движущееся тело" не движется. Как только мы
привносим идею движущегося тела, которое остается в течение своего движения
одним и тем же, аргументы Зенона вновь обнаруживают свою актуальность. В этом
случае бесполезны возражения о том, что мы не должны рассматривать движение как
последовательность дискретных позиций, соотносящихся с последовательностью
дискретных моментов времени, и что пространство и время не состоят из
совокупности дискретных элементов. Даже если мы рассма-
57 Пространство
триваем два завершенных последовательных момента и две фиксированные примыкающие
точки, то все равно между ними в каждом случае существует различие, несмотря на
то, что оно меньше любого заранее заданного количества, а их дифференциация
находится в начальной стадии. Идея движущегося тела, идентичного во всех фазах
движения в качестве простого явления, исключает феномен "сдвига" и предполагает
идею пространственной и временной позиций, которые всегда идентичны в себе, даже
если они не являются таковыми для нас, и, следовательно, такое положение камня,
которое всегда существует и никогда не изменяется. Даже если мы создадим
математический способ, позволяющий зафиксировать неопределенную множественность
позиций и моментов, то все равно невозможно понять сам акт перехода, имеющий
место в одном и том же движущемся теле, который всегда осуществляется между
двумя моментами и двумя позициями, независимо от того, в какой близости друг от
друга мы их выбираем. Таким образом, пытаясь отчетливо мыслить движение, я не
могу понять, как возможно его начало и то, как оно может быть дано мне как
феномен.
Тем не менее в тот момент, когда я нахожусь в движении, я переживаю его,
несмотря на проблемы и апории, возникающие в рефлексии, а это, вопреки логике
ясной мысли, означает, что я воспринимаю движение без какого-либо идентичного
движущегося объекта, безотносительно к чему-либо и при отсутствии какого-либо
внешнего указателя. Если мы предъявим субъекту две линии А и В попеременно, то
он будет наблюдать непрерывное движение первоначально от А до В, затем от В до
А, потом вновь от А до В и так далее; мы будем наблюдать единую линию,
непрерывно движущуюся назад и вперед, даже в том случае, если для них не
установлены ни промежуточная, ни крайняя позиции. Однако существует возможность
вполне отчетливо различать крайние положения с помощью ускорения или замедления
скорости представления. Стробоскопический эффект в этом случае способствует
нарушению восприятия движения; первоначально линия появляется в положении А,
затем неожиданно обретает свободу и перескакивает в положение В. Если продолжать
наращивать или замедлять ритм, стробоскопическое движение заканчивается, и мы
остаемся с двумя одновременными или последовательными линиями34. Следовательно,
восприятия позиций, так же как и восприятия движений, подвержены инверсии. Можно
даже показать, что движение ни при каких обстоятельствах не сводится к
последовательному заполнению движущимся телом каждой позиции, заключенной между
двумя крайними пози-
58 М. Мерло-Понти
Рис.4
циями. Если при стробоскопическом движении мы используем белые или цветные
рисунки на черном фоне, то на пространство, в котором происходит движение, они,
на определенный момент времени, не накладывают своего отпечатка. Если между
крайними положениями А и В расположить короткий стержень С, то он не может
мгновенно охватываться происходящим движением (рис.4). Вместо "перехода линий"
мы имеем чистый "переход". Если мы работаем с тахистоскопом, то субъект,
воспринимая движение, зачастую не будет способен идентифицировать его в качестве
движения. Аналогичная ситуация возникает при рассмотрении реального движения;
если я наблюдаю за тем, как рабочие разгружают грузовик и передают кирпичи по
цепочке, то первоначально рука человека видна в одном, а затем в другом
положении, в исходной и конечной позициях, и я имею живое представление о ее
движении, несмотря на то, что не воспринимаю руку в каком-либо промежуточном
положении. Быстро передвигая карандаш по листу бумаги, на котором мной отмечена
точка, я мгновенно осознаю, что карандаш прошел через эту точку; я осознаю
движение, несмотря на то, что не видел ни одного из промежуточных положений. И
наоборот, впечатление движения исчезает в тот самый момент, когда я, не упуская
из виду карандаш, замедляю его движение35. Движение исчезает в тот момент, когда
оно наиболее полно сообразуется с определением, которое дает ему объективная
мысль. В связи с этим можно указать на феномен, при котором объект в движении
появляется только тогда, когда он схватывается. Для такого объекта движение не
совершается путем последовательного перехода из одной определенной позиции в
другую. Он схватывается только как источник, определяющий и завершающий процесс
своего движения. Следовательно, даже в тех случаях, где движущийся объект
наблюдаем, движение не соотносит его с посторонней сущностью и не устанавливает
отношение между ним и внешней стороной; и мы способны овладевать движением в
отсутствие какой-либо фиксированной отметки. Действительно, если мы проектируем
последовательный образ движения на однородное поле, не содержащее никакого
объекта и не имеющее очертаний, то движение охватывает все пространство, а
целостность визуального поля изменяется. Если мы проецируем на экран остаточный
образ спирали, вращающейся вокруг своего центра в отсутствие каких-либо
фиксированных контуров, само пространство,
59 Пространство
вибрируя, смещается от центра к периферии36. В конечном счете, поскольку
движение более не является системой внешних отношений к объекту, находящемуся в
движении, то ничто не мешает нам признать абсолютное движение, что в
действительности постоянно подтверждается нашим восприятием.
Однако в этом случае постоянно возникают возражения, в которых утверждается, что
данное описание лишено смысла. Психолог отвергает рациональный анализ движения.
Когда ему указывают на то, что любое движение для того, чтобы быть движением,
должно быть движением чего-либо, он отвечает: "Это не имеет оснований в
психологическом описании"37. Но, если то, что описывает психолог, есть движение
движущейся вещи, то оно должно быть отнесено к чему-то такому, что идентично
этой вещи. Если я оставил часы на столе в своей комнате, и они внезапно исчезли,
появившись через несколько мгновений на столе в другой комнате, то это
перемещение я не могу называть движением38. Движение происходило бы только
тогда, когда часы действительно занимали бы промежуточные положения. Даже если
психолог может показать, что стробоскопическое движение осуществляется в
отсутствие какого-либо промежуточного стимула, расположенного между крайними
положениями, и даже если он настаивает на том, что освещенная линия А не
проходит через пространство, отделяющее ее от линии В, что в течение
стробоскопического движения никакой свет в промежутке между А и В не
воспринимается, и что я фактически не вижу карандаш и руки рабочего между двумя
крайними положениями, тем не менее, факт остается фактом: для того чтобы
движение было явным, движущееся тело так или иначе должно присутствовать в
каждой точке своего пути. Несмотря на то, что движущееся тело перцеп-туально не
присутствует во всех этих позициях, оно, тем не менее, мыслится в них. То, что
верно относительно движения, будет "верным" и в отношении изменения. Когда я
говорю о том, что факир подменяет яйцо платком или что волшебник на крыше своего
дворца превращается в птицу, то в этом случае я вовсе не имею в виду то, что
объект или человек исчезают и непосредственно подменяются другими предметами39.
Должна быть некоторая внутренняя связь между тем, что исчезает, и тем, что
начинает существовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45