Мне казалось, вся штука в том, что закон не позволяет выгонять пристава.— Я его не видел.— Он должен быть дома.— Наверное, но я не стал проверять.Алджи нетерпеливо прищелкнул языком. Его раздражало, что пристав говорит загадками. Никто не любит, когда приставы говорят загадками.— Я нахожу ваши слова темными, Кларенс Бинстед, — укоризненно сказал он. — Давайте к сути, и да будет слово ваше «да, да»; «нет, нет». Вы дошли до Эшби-холла? Да или нет?— Да.— Хорошо. Мы немного продвинулись. Вы вошли в дом?— Нет.Алджи нахмурился, словно прокурор, допрашивающий несговорчивого свидетеля.— Почему?— Потому что услышал, как она поет «Утес веков».Алджи взглянул на Билла, словно прокурор, желающий привлечь внимание судьи к явной неувязке в свидетельских показаниях.— Кто?— А?— Кто пел «Утес веков»?— Кухарка.— Откуда вы знаете, что это была кухарка?— Я ее видел. Послушайте, — сказал Кларенс Бинстед. — Я все расскажу. Я подошел к дому и подумал, что, наверное, не стоит входить в парадную дверь, потому что я не обычный посетитель…— Очень тактично.— И пошел к черному ходу. Там я и услышал «Утес веков».— Расступись, Утес веков. Что-то там чего-то мне.— Да. Ну, я остановился и прислушался. «Вроде бы знакомый голос», — сказал я себе. «Где-то я его слышал», — сказал я себе. Рядом с дверью — окно. Я заглянул в него, и все почернело.— Почему?— Потому что это была она.— Кто?— Кухарка. Накладывала кошкам еду из банки.— Вы против того, чтобы кухарки накладывали кошкам еду из банки?— Пусть накладывают, пока глаза не лопнут, мне без разницы. Только это была миссис Симмонс.— Да, кажется так зовут дядину кухарку. Вы с ней знакомы?— Я с ней обручился в прошлом июне, когда по роду деятельности жил в одном доме. Я в поезде рассказывал этому джентльмену, что еле унес ноги.— Ну, мне это представляется несколько странным, — сказал Алджи. — Сегодня днем я заходил на кухню выпить воды и познакомился с миссис Симмонс. Она произвела на меня впечатление женщины достойной, пусть и немногословной, однако мне трудно поверить, чтобы она пробудила искру страсти в мужской груди, хотя обстоятельства заставляют предположить, что в случае покойного мистера Симмонса это имело место. Что побудило вас сделать ей предложение?— Бинстед мне объяснил, — вмешался Билл. — Он всегда делает предложение, когда не видит другого способа поддержать разговор.Алджи кивнул.— Ясно, ясно. И я понимаю, что это ставит вас перед непростым выбором. Если вы войдет в дом и вручите Генри бумаги, вам не избежать роковой встречи с Ля Симмонс. Однако в противном случае вы теряете работу, потому что вряд ли Дафф и Троттер сумеют взглянуть на эти события вашими глазами. Затруднительное положение.— Вот и я так думаю. Просто не знаю, что и делать.— Я вам скажу. Надо передать эстафету.— А?— Передать эстафету мистеру Харди. По счастливейшему стечению обстоятельств он ничего так не хочет, как проникнуть в Эшби-холл, и вы в силах подарить ему эту возможность. Он доставит ваши бумаги.— Эй!Это заговорил Билл. Он подпрыгнул на стуле, как от удара током.— Ты что-то сказал, Билл? — вежливо поинтересовался Алджи.— Ты рехнулся.— Тебя что-то не устраивает в моем замысле?— Как я могу стать приставом?— Нужны только решимость и упорство.— Я не похож на пристава!— Они бывают самые разные.— Я не знаю, что говорить.— А ничего особенно говорить не надо. Действия красноречивее слов. Просто вручишь Генри бумаги. Зато ты попадешь в Эшби-холл. Подумай, какие перспективы перед тобой открываются.— Но…Билл замолк. Потрясение, вызванное гениальной находкой Алджи, постепенно начало проходить. Вероятно, он предпочел бы другой способ, чтобы приблизиться к любимой девушке, но выбирать не приходилось.— Знаешь, — сказал он, — мне кажется, ты разрешил проблему.— Всякая проблема разрешима, — сказал Алджи. — Разумеется, если у вас есть Алджернон Мартин. Глава двенадцатая Эшби-холл дремал на солнце; Алджи, более предусмотрительно, в тени. Он проводил сиесту в гамаке, подвешенном на лужайке под большим кедром. Он собирался, проснувшись освеженным, искупаться в озере — прекрасный способ скоротать время в летний зной.Перед тем, как заснуть и огласить окрестности храпом, напоминающим звук пилы с далекой лесозаготовки, он предавался раздумьям, которые как нельзя лучше способствуют мирной дреме. Все шло просто идеально. Мистер Стикни, услышав, что пресс-папье Красавчика ушло по почте, отреагировал должным образом: он, правда, не вскричал: «Мой спаситель!», но не оставил сомнения в своей глубочайшей признательности и умчался на аукцион Сотби бодренький, как тот персонаж в «Кубла Хане» Кольдриджа, который воскормлен медом и млеком рая напоен.Возьмем теперь Генри. В скором времени ему предстоит удар, который его глаза, как звезды, вырвет из орбит, но, опять-таки, в духовном плане такое испытание будет ему на пользу. Он станет серьезней, глубже, проникнется решимостью впредь быть осторожнее в расчетах за вина и ликеры с такими бандитами, как Дафф и Троттер. Не можешь заплатить за вина и ликеры — обходись без них; если Генри усвоит этот суровый урок, он сделает первый шаг на пути к процветанию.Однако особенно согревали Алджи мысли о Билле. Теперь, когда черная тень Л.П.Грина рассеялась, он видел впереди у друга только восторги и розы. Если они с Биллом, работая сообща, не сумеют уломать бациллу Джейн и вправить ей на место мозги, он будет очень удивлен, чтобы не сказать изумлен. Несколько правильно подобранных слов непременно убедят юную инфузорию, что Билл — ценная находка, а уж правильно подобранные слова — это по его части.С этими мыслями Алджи погрузился в объятия Морфея.Казалось бы, он должен был спать мирно и безмятежно, однако сон его тревожило что-то вроде кошмара. Судите сами! Алджи сидит с мистером Стикни в баре «Жука и Клена» и только что попросил пятьсот фунтов в долг, совершенно уверенный, что не встретит отказа. Внезапно мистер Стикни, вместо того, чтобы выписать чек, поднимает невесть откуда взявшуюся золотую клюшку для гольфа и тычет Алджи под ребра, сопровождая свои действия загадочным восклицанием: «Смерть Кларенсу Бинстеду!» От неожиданности Алджи проснулся и, открыв глаза, увидел подле себя дядю Генри. Видимо, под ребра его тыкали не клюшкой, а указательным пальцем. Алджи припомнил, что дядя и прежде прибегал к этому грубому методу, чтобы нарушить его сон.Генри был настроен неласково.— Господи! — сказал он. — Ты что-нибудь еще умеешь, кроме как спать?Алджи с достоинством отвел этот упрек. Он объяснил, что его просто немного разморило от жары. Генри сам виноват, что не обеспечил в Эшби-холле должную прохладу.— И вообще, — продолжал он, — если человек иногда спит, ты всегда следишь, чтобы он не спал долго. Не хочу порочить твое поистине княжеское гостеприимство, Генри, я отдыхаю у тебя душой, но мой тебе совет: оставь привычку тыкать гостей пальцем под ребра, чуть они немного задремлют. Нехорошо, пойдут пересуды. Впрочем, возможно, я ошибаюсь, и ты сделал это не для того, чтобы дать выход животным чувствам. Да, кажется я вижу, как под твоей непроницаемой маской вскипает речь. Можешь говорить, не таясь. Что тебя гнетет?— Где Стикни?— Вот это я как раз могу тебе сказать. За новостями о Стикни ты обратился точно по адресу. Он уехал в Лондон сразу после ланча. Цели у него две — во-первых, положить пресс-папье в надежный банковский сейф, во-вторых, посетить аукцион Сотби, где он, без сомнения, приобретет еще пресс-папье. Непонятная страсть, ты согласен? Если бы тебе или мне предложили пресс-папье, мы бы вежливо хихикнули, сказали: «Спасибо, как кстати, и как вы догадались», но по дороге домой поспешили бы выбросить его в помойку. Стикни же, напротив…Если у Генри и не выступила пена на губах, он был весьма к этому близок. Когда он наконец обрел дар речи, его манеру можно было назвать не иначе как лихорадочной.— Перестань говорить!— Конечно, если ты хочешь.— Стикни должен мне тысячу фунтов.— Ты получишь их сразу по его возвращении. Уверен, он вернется, как только в полях забелеют маргаритки.— Они нужны мне сейчас. Я идиот. Надо было забрать деньги вчера вечером.— Из-за чего такая спешка?— Из-за того, что, вернувшись, он застанет в доме пристава.Алджи должным образом изумился.— Пристава? Судебного исполнителя?— Да. По поводу денег, которые я должен Даффу и Троттеру.Алджи посерьезнел.— Это очень плохо, Генри.— Хуже некуда. Стикни обещал купить дом…— Да неужели! От всей души поздравляю!— … но мы еще не обсуждали условий. Когда он увидит пристава, то собьет цену на десять тысяч фунтов.— А зачем ему дом?— Это обитель его предков. Он — вроде как дальний родственник. Некий Стикни женился на некой Параден. Он прислал мне генеалогическое древо, которое сам составил. Поэтому я его и пригласил.— Тогда ты можешь торговаться.— Мог бы, если бы не этот чертов пристав. Возможно, Стикни все равно решит купить дом, но что мне за радость, если я отдам его почти даром? Келли говорит, когда надо торговаться, Уэнделл прижимист, как черт, и эта история с приставом ему как раз на руку. Алджи, что мне делать?В начале разговора Алджи вылез из гамака, решив, что так будет вежливее. Теперь он в задумчивости ходил взад-вперед.— Что за человек этот твой пристав? Приличный?— Что значит «приличный»?— Может сойти за гостя?Генри вздрогнул— Мне это в голову не пришло! Да, с лица он страшноват, но речь грамотная.— Тогда все просто. Представишь его как моего друга.— С ума сойти!— Полагаю, ты все больше и больше радуешься, что уговорил меня пожить в Эшби-холле.— А он согласится?— Почему нет?— Наверное, надо предложить ему десятку.— Предложи.— У меня нет десятки.— Ладно, я поговорю с ним и, если потребуется, пообещаю чаевые чуть позже. Не тревожься. Я сумею его обработать.Генри от полноты чувств похлопал племянника по спине — заметный прогресс, если вспомнить, что прежде он тыкал его под ребра.— Алджи, беру назад все свои прежние слова, что ты паразит, чума и наказание Господне.— И зараза?— И зараза. Я по-прежнему думаю, что ты должен найти работу и сам заботиться о пропитании, однако сейчас ты по-настоящему меня выручил. Только одно, — сказал Генри, когда они входили в дом, — мне придется посвятить Келли в наш план. Она видела, как пристав вручил мне бумаги. Ты со мной?— Нет, пойду искупаюсь.— Иди, купайся, — сказал Генри. — Самой милое дело в такую жару.Келли в гостиной ставила пластинку на граммофон. Генри, не теряя времени, ввел ее в курс дела.— Келли!— Да, милый?— Пристав.— Я сама из-за него извелась.— Не волнуйся, все уладилось.— Ты убил его и спрятал тело в западном флигеле?— Ничуть не хуже. Вот сценарий. Уэнделл уехал в Лондон на аукцион Сотби.— То-то я его нигде не вижу.— Когда он вернется, я представлю пристава как друга Алджи. Это все Алджи придумал. Обещал уговорить пристава, и я не сомневаюсь, уговорит. Он как-то уговорил меня вложить триста фунтов в его пьесу. Ну, нравится тебе задумка? — обеспокоено спросил он, не видя на ее лице ожидаемого проблеска радости. Лицо оставалось мрачным и напряженным. В юности на утренних спектаклях Генри видел такое выражение у целого зрительного зала, и сейчас ему сделалось кисло.Келли заметила его тревогу и поспешила бы ее развеять, не будь ситуация настолько серьезна.— Нет, милый, не нравится, — сказала она. — По-моему, задумка — дрянь. У нас на обед утка.Генри нашел ее слова загадочными.— Утка?— С горохом. Вдруг он вздумает резать ее ножом? Кто после этого поверит, что он — друг Алджи? Уэнделл наверняка заподозрит неладное. Нет, уж если выдавать его за кого-нибудь, то разве что за вице-президента по чистке ножей и ботинок.— На это он не пойдет.— Может быть, спрятать его до утра, а там ты получишь от Уэнделла чек и сможешь расплатиться? Где он?— На кухне.— Вот и скажи ему, чтобы сидел там до отбоя тревоги. Я сама пойду и скажу.Она вышла из комнаты и в скором времени возвратилась.— Его там нет. Дворецкий сказал, он вышел в заднюю дверь. Наверняка бродит где-нибудь поблизости. Пойду поищу. Да, милый, как нехорошо, что ты задолжал такую огромную сумму Даффу и Троттеру. Мне надо было тебя остановить, но ведь тогда я еще не встретила моего сладкого ангелочка.Сладкий ангелочек возвысил голос.— Черт возьми, я не сказал бы, что сто пятьдесят фунтов — огромная сумма. Существенная, да, но не огромная.Келли вытаращила глаза.— Ты сказал, сто пятьдесят фунтов?— Примерно столько.— Тогда какого дьявола ты раньше молчал? Я бегаю кругами и рву на себе волосы, хотя давно могла бы дать тебе денег и успокоить твою бедное сердечко.Теперь глаза вытаращил Генри.— Ты хочешь сказать, что у тебя есть сто пятьдесят фунтов?— Больше. В дорожных чеках, но, насколько я понимаю, они ничем не хуже наличных. Сейчас же возьму их, найду этого типа, расплачусь с ним и скажу, пусть проваливает, пока я не спустила на него кошек.Она двинулась к дверям, но Генри остановил ее хриплым криком:— Келли!— Да, милый?— Не уходи.— Я спешу.— Повремени самую малость.— Зачем?— Я хочу тебя обнять так, чтобы ребра хрустнули.— В таком случае, — сказала Келли, — милости прошу. 2 Алджи вышел из дома в купальных плавках и халате, предвкушая, как нырнет в прохладную воду, и был немало раздосадован, увидев, что Билл стоит на лужайке неподвижно, словно позируя скульптору для своей статуи. Просто стоит, горько подумал Алджи. Он чувствовал себя, как генерал, который составил план кампании, требующий общего наступления, и, войдя в лагерь, обнаружил, что его бойцы сидят, покуривают, играют на губных гармошках и менее всего намерены двигаться вперед.— Что это значит, Билл? — вскричал Алджи. — Стоило затаскивать тебя в Эшби-холл, чтобы ты загорал на лужайке? К этому времени ты уже должен был заметно продвинуться в своих ухаживаниях. Свадебные колокола не прозвонят, если ты будешь стоять, как пень. И не говори мне, что не знаешь, где Джейн. Она где-то здесь, и твое дело — ее разыскать.— Послушай, — сказал Билл. Только сейчас Алджи заметил, что у друга растерянный вид человека, который проглотил устрицу и с опозданием понял, что она не так свежа, как ему казалось. — Все кончено.— Что кончено?— Все. Мне надо уходить.— Уходить?— Да. Мне заплатили, и она очень четко сказала, чтобы я выметался отсюда и не смел казать им свою мерзкую рожу.Алджи почувствовал, что интеллектуальный напор беседы превосходит его умственные возможности.— Она? Кто?— Не знаю, кто она такая. Высокая красивая женщина.Алджи проделал быстрые умозаключения. Это было легко, потому что миссис Симмонс явно не подходила под описание.— Келли! — воскликнул он. — Должно быть, это тетка Стикни, Келли. Почему она платит по счетам Генри? Гром и молния!— Что?— Просто возглас изумления. Не обращай внимания. Как по-твоему, она любит Генри?— Не могу сказать.— Наверное, любит, потому что они собираются пожениться.— Надеюсь, они будут счастливы, но это не меняет того факта, что я должен убраться отсюда, так и не повидавшись с Джейн.Алджи вполне сознавал серьезность положения.— Надо хорошенько подумать, Билл. Подожди минутку. Я пораскину мозгами. Наверное, мне стоит походить взад-вперед.— Валяй.— Остается одно, — сказал Алджи, походив взад-вперед. — Я пойду к Генри и объясню ему все — то есть, что ты очень славный малый, пусть и в шкуре пристава, а сюда проник с единственной целью поухаживать за Джейн. Я попрошу, чтобы он, как порядочный человек, разрешил тебе остаться. Может, сработает, может, нет, но попытаться стоит. Иди к озеру и жди меня там. Оно за деревьями. 3 Алджи потребовалось минут пять-семь, чтобы обрисовать Генри положение дел. Все это время Билл стоял на прежнем месте, погруженный в свои мысли. Из задумчивости его вывело тарахтенье приближающегося такси. Он очнулся и, как велел Алджи, двинулся к озеру.Ответ Генри был суров и краток. В нескольких словах дядюшка наотрез отказался пускать под свой кров кого-либо из племянниковых друзей. Это дело принципа, объяснил он, и менее всего он склонен изменять своим правилам сейчас, поскольку одна мысль о браке Джейн с кем-нибудь из беспутных приятелей Алджи наполняет его ужасом и отвращением. Может быть, этот Билл, как уверяет племянник, и впрямь превосходит средний уровень человеческих отбросов, с которым тот якшается, но Алджи согласится, что это немного стоит. Нет, сказал Генри с твердостью советского представителя в ООН, накладывающего сто одиннадцатое вето, тысячу раз нет, и Алджи, сказав, что считает Генри заносчивым, тупоголовым и лишенным элементарной человечности, удалился.Он прошел в парадную дверь и уже спускался по ступеням террасы, когда подъехало такси и вышел Уэнделл Стикни.В нашей хронике достаточно говорилось об Уэнделле Стикни, чтобы представить его как человека, подверженного быстрой смене настроений. То вверх, то вниз, сказали бы вы. Например, под действием домашнего пива из «Жука и Клена» он практически излучал веселье, хотя и выражал его заплетающимся языком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16