Кажется, будто два дня. Но все-таки усталость, ставшая неизменным спутником Катарины с тех пор, как они с Майклом сбежали из поместья Такео Йошихары, подсказывала, что две недели и вправду прошли.
Она снова работала в поместье, теперь уже в своем собственном офисе, хотя расположен он был не в северном крыле исследовательского корпуса.
Северное крыло оккупировала орда журналистов, и Катарина с Робом переселились туда, где раньше располагались лаборатории проекта «Серинус», находя некую иронию судьбы в том, что служба безопасности Такео Йошихары вынуждена теперь оберегать их покой от кишащих наверху репортеров, в то время как они пытаются найти выход из беды, в которую попал Майкл вместе с дюжиной других подростков, рассеянных по всему миру.
Для жертв, где бы их ни находили, на средства компаний, которые контролировал Йошихара, немедленно создавали «коптильню» подобно той, в которой сидел Майкл, и старались устроить детей как можно удобнее, пока не найдется противоядие.
Если оно есть.
Большая часть ученых, вовлеченных в проект «Серинус», действуя по совету своих юристов, отказывалась обсуждать что бы то ни было относительно сферы или же Семени – словцо прилипло, и его с энтузиазмом подхватили журналисты, – не говоря уже о самом проекте.
– Мы узнали об этом лишь два дня назад, – настаивал доктор Вольфганг фон Шмидт. – Нас пригласили сюда, чтобы проинформировать о новом проекте, который задумал Такео Йошихара. Нечего даже говорить, что как только стало ясно, что речь пойдет об экспериментах на людях, мы были потрясены и немедленно отказались участвовать.
Стивен Джеймсон и прочие придерживались версии герра фон Шмидта, хотя, в отличие от него, убеждали мир в своей невиновности, сидя в тюремных камерах в Гонолулу, а не в гостиничных апартаментах в Мауи.
Весь персонал лабораторий, кроме одного человека, отвечавшего за заправку кислородных аппаратов перед тем, как отправить их в магазин Кихей-Кена, остался на своих местах и под наблюдением Катарины и Роба, а также команды биологов и генетиков, которую те собрали, трудился над изучением содержащейся в сфере газовой смеси, ища способ преодолеть ее воздействие.
Пока что никакого прогресса в этом деле не наблюдалось. Хотя Катарина изо всех сил старалась не терять надежды, с каждым днем это удавалось ей все труднее. Этим утром, когда один из лаборантов постучал в открытую дверь, она оторвалась от отчетов, которые изучала, и приготовилась услышать еще одну невеселую весть.
– Доктор Сандквист, я думаю, вам стоит кое-что увидеть, – сказал он, – и сейчас же.
Она прошла за ним в то помещение, где по стенам стояли плексигласовые камеры, а в них ждали смерти животные.
Лаборант остановился перед одной из клеток. Катарина сама сегодня утром по дороге к себе нарочно зашла навестить ее единственного обитателя, шимпанзе, жизненные силы которого, по всей видимости, были уже на исходе. Тогда обезьянка, душераздирающе похожая на человеческого детеныша, еще дышала, но не признала Катарину, а только глядела в пространство тусклым взором. Катарина поговорила с ней немного, никакого знака, что ее слышат или хотя бы видят, не дождалась и, горюя, что бессильна помочь, ушла.
Но, уходя, подумала: неужели это же ждет и Майкла?
Теперь, подойдя к камере, уверенная, что шимпанзе мертв, она сделала над собой усилие, чтобы посмотреть на него.
Но нет, шимпанзе сидел на полу, почесываясь левой рукой, с бананом в правой. Увидев ее, он тихонько заверещал и протянул ей банан, предлагая угоститься.
Катарина бросила взгляд на показатели содержания атмосферы внутри камеры. Когда наконец до нее дошел смысл того, что она видит, она поняла, что ей следует делать.
И не откладывая.
* * *
Фил Хауэлл, так же затравленный репортерами, как Катарина и Роб, переехал в поместье и спрятался там в одном из подземных офисов, чтобы поработать над статьей, посвященной происхождению Семени. Теперь, когда статья была готова, он нервно стоял перед подиумом самого большого конференц-зала в поместье, стараясь совладать с приступом страха перед публичными выступлениями, напавшего на него, как только он вошел в зал и к нему, все разом, кинулись журналисты, тыча в него микрофонами и забрасывая градом вопросов.
Отрицательно качая головой, отводя рукой микрофоны, он пробил себе дорогу к подиуму, там дождался, когда шум стихнет, и начал:
– Цивилизация, создавшая Семя, знала, что ее ждет, так же, как и мы знаем, сколько времени отведено нашему Солнцу и какая гибель ему предстоит. В нашем случае это событие произойдет в таком далеком будущем, что не является пока предметом даже умозрительных рассуждений. – Он сделал паузу. – Но они, жившие пятнадцать миллионов лет назад, знали, что их Солнце скоро взорвется. Знали, что планета их испепелится и все они погибнут.
Не постепенно, умирая в течение столетий, десятилетий или даже лет.
Они знали, что погибнут в одно мгновенье.
И потому подготовились. Вероятно, они готовились к этому в течение нескольких веков, может быть, даже тысячелетий. Они знали, что спасти их звезду, а с ней и планету, нельзя. Они пошли другим путем. Они эмигрировали.
Кто-то в заднем ряду вскочил на ноги:
– Ничего подобного! – выкрикнул женский голос. – Ведь Семя здесь нежизнеспособно! Что бы из него ни выросло, в нашей атмосфере оно погибнет!
Фил Хауэлл посмотрел на Роба Силвера, который стоял у стены сразу же за дверью в конференц-зал.
– Может, ты прокомментируешь это, Роб.
Тот вышел на подиум, посмотрел на обращенные к нему лица – одни скептические, другие выжидающие.
– Дело в том, что мы с большой долей вероятности можем утверждать, что содержание Семени вполне жизнеспособно. – Осознав смысл сказанного, аудитория стихла. – В настоящий момент Майкл Сандквист живет на склоне вулкана Килауеа, дыша воздухом, который для нас с вами смертелен. И в подземных лабораториях этого здания имеются череп и скелет, чрезвычайно схожие с останками ранних гоминидов. Предварительные исследования показали, что ДНК черепа и скелета удивительно подобны органическому соединению, заключенному в Семени. Хотя доказательств этому еще нет, но мы практически уверены в том, что существа, чьи останки мы в последнее время изучаем, по всей вероятности, подверглись воздействию содержания одного из так называемых «Семян» в очень раннем возрасте, возможно, еще до своего рождения, через мать, имевшую с ним непосредственный контакт. Атмосфера на нашей планете, как и везде во Вселенной, подвержена постоянным изменениям и преобразованиям. Если в настоящее время здесь есть места, где могут выживать организмы, созданные благодаря контакту с Семенем, подумайте, сколько таких мест могло быть в далеком прошлом, когда жизнь на Земле только зарождалась.
Роб сделал паузу, посмотрев прямо на ту женщину в заднем ряду, которая возразила Филу.
– Конечно, если не считать того, что жизнь вовсе не зародилась.
Журналистка нахмурилась:
– Прошу прощенья?
– Разве это не очевидно? – спросил Роб. – Жизнь на нашей планете не зародилась. Она приспособилась.
На мгновенье в зале повисла тишина, пока репортеры переваривали то, что сказал Роб Сил-вер, а потом с десяток их были уже на ногах и вразнобой выкрикивали вопросы.
Роб выждал, пока они успокоятся, а потом ответил всем сразу.
– Это очень просто, – сказал он. – Жизнь не взросла на нашей планете – она была прислана. Перед тем, как та далекая планета взорвалась пятнадцать миллионов лет назад, ее обитатели разослали по свету самую суть своей жизни; и она сюда прибыла. Так же, как, может быть, на сотни – или же тысячи – других планет. – Тон его изменился, стал торжественным и значительным, словно он говорил не только с теми, кто собрался в этом зале, но со всеми и с каждым. – Когда сегодня вечером вы поднимите глаза к небу, то увидите там звезду, которая ярче всех. Подумайте тогда, что это такое. Верней, что это такое было.
В зале наступила тишина, и только та женщина, которая так и не села, вымолвила одно слово:
– Родина.
– Верно, – сказал Роб. – Родина.
И тут, увидев, что Катарина машет ему рукой, он передал слово Филу Хауэллу и вышел из зала.
* * *
Майкл проснулся еще до рассвета как от толчка, сразу раскрыл глаза и тут же устремил взгляд на новую звезду, сверкавшую теперь ярче всех звезд на небе. Для него ее яркий блеск имел теперь совершенно особое значение – ведь она появилась в небе в ту ночь, когда он вышел из заточения в плексигласовой камере и был доставлен сюда, на этот маленький оазис посреди выжженных лавой склонов Килауеа.
Этот оазис стал ему теперь домом, за две недели он обжился – ему поставили палатку, стол для пикника, скамейки, полдюжины складных стульев вокруг каменного очага, в котором всегда горел огонь.
Даже соорудили подобие кухни, с печкой для готовки и огромным холодильником, в котором каждые три дня пополнялся запас льда. Хотели даже завезти генератор, но Майкл, пытаясь сохранить остатки тишины, упросил не делать этого, чтобы тот не тарахтел круглые сутки.
Шуму хватало и от вертолетов.
Толпа репортеров устроилась лагерем ниже по склону, сдерживаемая лишь полицейскими, единственная задача которых состояла в том, чтобы охранять весьма относительный покой Майкла. Репортеры привезли с собой свои генераторы. Если ветер был в его сторону, Майкл слышал их лучше, чем ему бы хотелось, а когда ночью он уходил к кальдере следить за пляской огней, умиротворяющий покров темноты, окутавший его в первую ночь, рвался в клочья от ярких галогенных ламп, которыми репортеры освещали свой лагерь.
У него каждый день бывали посетители, и мама с Робом прилетали ежедневно, хотя бы на час-другой. Как правило, они втроем ужинали, и часто кто-нибудь оставался на ночь и спал в палатке, в то время как сам он оставался снаружи, любуясь звездным простором.
С каждым днем он чувствовал себя все лучше, а новая звезда с каждой ночью светила все ярче. Три дня назад она впервые оставалась видимой даже на рассвете, до той поры, пока не была вынуждена закатиться за горизонт.
Но новая звезда – Майкл это знал – неотвратимо погаснет, и хотя он не говорил об этом ни с мамой, ни с Робом, он страшился этого дня.
Тем утром, когда, проснувшись до рассвета, он взглянул в небо, там кое-что изменилось: новая звезда сияла не так сильно, как вчера. Он долго смотрел на нее, желая, чтобы былая яркость воскресла, а потом крепко уснул.
А когда пробудился, вставало солнце и все звезды, кроме новой, погасли.
Майкл почувствовал тяжесть в груди.
Все утро он твердил себе, что это пустяки, что, видно, он простудился и назавтра тяжесть пройдет. Но обманывать себя было трудно. Он предвидел, что и завтра, и послезавтра новая звезда будет гаснуть, а боль у него за грудиной – расти.
В ночь, когда новая звезда погаснет, он умрет.
Он провел весь день в одиночестве. Взбирался на гору, навестил все свои самые любимые местечки, подышал дымом и газами, надеясь, что они разгонят боль, подбодрят его.
Ничего подобного.
Было уже почти три часа, когда он услышал рокот мотора и стал следить, как приземляется вертолет Пуны. Не дожидаясь, когда остановится винт, выпрыгнули из кабины мама с Робом. Скоро мама уже держала его за плечи, вглядывалась ему в лицо и осыпала вопросами, которые задавала при каждой встрече.
– Как ты? Хорошо себя чувствуешь? Все в порядке?
Майкл замялся, потом решил, что нет особых причин так уж расстраиваться из-за того, что весь день побаливало в груди.
– Нормально. В порядке, – сказал он.
У матери в глазах что-то мелькнуло.
– Ты уверен? Ничего не болит? – с некоторым разочарованием переспросила она.
Майкл неуверенно улыбнулся.
– Да ну, мам... Все о'кей, правда!
Почему-то это ее не слишком обрадовало.
– Мы тебе кое-что привезли, – глубоко вздохнув, сказала она.
Майкл глянул на вертолет и увидел, как Роб с Пуной выгружают из багажника что-то вроде большой коробки.
Коробки из плексигласа.
Такой здоровой, что он сам может в ней поместиться.
Он невольно отпрыгнул. Мать схватила его за руку.
– Нет! – выкрикнул он. – Я не хочу!
И тут увидел, что в коробке кто-то есть. Шимпанзе.
– Он из лаборатории, – сказала мама, в то время как Роб возился с защелкой дверцы. – Этим утром я думала, что он умирает.
Роб распахнул дверцу. Шимпанзе удивился, помешкал, а потом осторожно, неуверенно выбрался наружу. Огляделся, остановился взглядом на Майкле, в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние, вскочил Майклу в руки и, обхватив за шею, засопел ему в ухо.
– Но как же он дышит? – спросил Майкл, уверенный, что обезьяна в любой момент начнет задыхаться. И шимпанзе, как по сигналу, тут же принялся зевать во весь рот. – Посадите его назад! – взмолился Майкл. – Не то он умрет!
– Нет, Майкл, – покачала головой Катарина. – С ним все будет хорошо.
Майкл пожал плечами.
– Я не понимаю... – начал он, но мать обняла их обоих – и Майкла, и шимпанзе.
– Все кончено, – сказала она. – Дело в том, что животные в клетках умирали оттого, что эффект Семени имеет временные ограничения! Он изнашивается, иссякает, и когда это происходит, животным снова необходим кислород. Еще нынешним утром я была уверена, что вот этот наш приятель не протянет и дня. Но к полудню кто-то изменил состав газовой смеси у него в камере, прибавил кислороду, и посмотри-ка на него! Красавец!
Постигнув, о чем речь, Майкл выбрался из материнских объятий и посмотрел ей в глаза.
– Когда он попал в камеру? На сколько раньше меня?
– Меньше чем на две недели. И примерно неделю назад стал чахнуть. Мы думали, что болезнь усиливается, а это он выздоравливал! Он выздоравливал, а мы продолжали его травить.
Майкл больше не слушал. Он смотрел на новую звезду, припоминая, когда, по словам Роба, ей предстоит погаснуть.
Через пару недель.
Или через месяц.
Но теперь это уже ничего не значит, потому что он будет жить долго-долго после того, как она умрет.
– Мам, – сконфуженно улыбнулся он, – помнишь, когда ты спросила меня, как я себя чувствую, а я сказал, что хорошо, помнишь?
Катарина кивнула.
– Так вот, я соврал. По правде, я весь день как побитый, и когда дышу дымом, это совсем не помогает!
* * *
Спускались сумерки, когда вертолет в последний раз взлетел со склона вулкана, унося с собой на Мауи Майкла, Катарину и Роба Силвера.
Внизу разгорались трещины и кратеры и языки пламени над кальдерой начинали свой ночной танец, но Майкл не мог не видеть, что лавовое озеро мелеет, а извилистые ручьи лавы замедляют свой бег к океану. Извержению наступал конец; гора снова впадала в непрочную дрему.
Высоко в небе светила новая, но появились уже и другие звезды.
И скоро, очень скоро новая звезда угаснет.
В отличие от вулкана, ей никогда не проснуться снова.
Послесловие автора
Мысль о «Присутствии» явилась мне около полутора лет назад, когда я гулял по пляжу, поблизости от моего дома на Мауи. На этом райском острове находится одна из лучших астрономических обсерваторий в мире, а также один из самых мощных компьютеров на Земле. И на расстоянии нескольких миль отсюда действующий вулкан Килауеа извергает из себя неиссякающий поток лавы. Из этих интригующих, внешне не связанных между собой ингредиентов, и сложилась книга, относящаяся к жанру «романа-предположения».
Когда я начал ее писать, мне и в голову не приходило, что мои размышления могут оказаться не такими уж умозрительными. Но вскоре выяснилось, что, возможно, существовала жизнь на Марсе и, возможно, свидетельства этому принесены на Землю под коркой метеорита. Вслед за этой новостью появились фотографии, сделанные космическим кораблем «Галилео», из которых явствует, что на спутнике Юпитера Европе, возможно, есть вода, а также, под слоем льда, вулканическая активность. Многие ученые заключают из этого, что данные условия могли бы, теоретически, предшествовать зарождению жизни.
Всего за три месяца до публикации «Присутствия» журнал «Смитсониан Мэгэзин» опубликовал отчет о конференции Американской ассоциации содействия развитию науки, проведенной в Сиэтле, на которой состоялась дискуссия о необычнейших формах жизни, существующих на дне земных океанов поблизости от гидротермальных вулканических трещин: эти существа живут и развиваются без кислорода, без солнечного света, при температуре в 500 градусов по Фаренгейту, дыша такими газами, как, например, сероводород – газом, по нашим прежним понятиям, для жизни убийственным. Кроме того, многие ученые сейчас полагают, что скрытые под океаном вулканы – не только прибежище жизни, но и, вполне может статься, именно то место, где жизнь, собственно, зародилась.
Таким образом, все наши представления о происхождении жизни внезапно перевернулись с ног на голову. И теперь, когда я написал «Присутствие», а вы книгу прочитали, вполне уместно спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Она снова работала в поместье, теперь уже в своем собственном офисе, хотя расположен он был не в северном крыле исследовательского корпуса.
Северное крыло оккупировала орда журналистов, и Катарина с Робом переселились туда, где раньше располагались лаборатории проекта «Серинус», находя некую иронию судьбы в том, что служба безопасности Такео Йошихары вынуждена теперь оберегать их покой от кишащих наверху репортеров, в то время как они пытаются найти выход из беды, в которую попал Майкл вместе с дюжиной других подростков, рассеянных по всему миру.
Для жертв, где бы их ни находили, на средства компаний, которые контролировал Йошихара, немедленно создавали «коптильню» подобно той, в которой сидел Майкл, и старались устроить детей как можно удобнее, пока не найдется противоядие.
Если оно есть.
Большая часть ученых, вовлеченных в проект «Серинус», действуя по совету своих юристов, отказывалась обсуждать что бы то ни было относительно сферы или же Семени – словцо прилипло, и его с энтузиазмом подхватили журналисты, – не говоря уже о самом проекте.
– Мы узнали об этом лишь два дня назад, – настаивал доктор Вольфганг фон Шмидт. – Нас пригласили сюда, чтобы проинформировать о новом проекте, который задумал Такео Йошихара. Нечего даже говорить, что как только стало ясно, что речь пойдет об экспериментах на людях, мы были потрясены и немедленно отказались участвовать.
Стивен Джеймсон и прочие придерживались версии герра фон Шмидта, хотя, в отличие от него, убеждали мир в своей невиновности, сидя в тюремных камерах в Гонолулу, а не в гостиничных апартаментах в Мауи.
Весь персонал лабораторий, кроме одного человека, отвечавшего за заправку кислородных аппаратов перед тем, как отправить их в магазин Кихей-Кена, остался на своих местах и под наблюдением Катарины и Роба, а также команды биологов и генетиков, которую те собрали, трудился над изучением содержащейся в сфере газовой смеси, ища способ преодолеть ее воздействие.
Пока что никакого прогресса в этом деле не наблюдалось. Хотя Катарина изо всех сил старалась не терять надежды, с каждым днем это удавалось ей все труднее. Этим утром, когда один из лаборантов постучал в открытую дверь, она оторвалась от отчетов, которые изучала, и приготовилась услышать еще одну невеселую весть.
– Доктор Сандквист, я думаю, вам стоит кое-что увидеть, – сказал он, – и сейчас же.
Она прошла за ним в то помещение, где по стенам стояли плексигласовые камеры, а в них ждали смерти животные.
Лаборант остановился перед одной из клеток. Катарина сама сегодня утром по дороге к себе нарочно зашла навестить ее единственного обитателя, шимпанзе, жизненные силы которого, по всей видимости, были уже на исходе. Тогда обезьянка, душераздирающе похожая на человеческого детеныша, еще дышала, но не признала Катарину, а только глядела в пространство тусклым взором. Катарина поговорила с ней немного, никакого знака, что ее слышат или хотя бы видят, не дождалась и, горюя, что бессильна помочь, ушла.
Но, уходя, подумала: неужели это же ждет и Майкла?
Теперь, подойдя к камере, уверенная, что шимпанзе мертв, она сделала над собой усилие, чтобы посмотреть на него.
Но нет, шимпанзе сидел на полу, почесываясь левой рукой, с бананом в правой. Увидев ее, он тихонько заверещал и протянул ей банан, предлагая угоститься.
Катарина бросила взгляд на показатели содержания атмосферы внутри камеры. Когда наконец до нее дошел смысл того, что она видит, она поняла, что ей следует делать.
И не откладывая.
* * *
Фил Хауэлл, так же затравленный репортерами, как Катарина и Роб, переехал в поместье и спрятался там в одном из подземных офисов, чтобы поработать над статьей, посвященной происхождению Семени. Теперь, когда статья была готова, он нервно стоял перед подиумом самого большого конференц-зала в поместье, стараясь совладать с приступом страха перед публичными выступлениями, напавшего на него, как только он вошел в зал и к нему, все разом, кинулись журналисты, тыча в него микрофонами и забрасывая градом вопросов.
Отрицательно качая головой, отводя рукой микрофоны, он пробил себе дорогу к подиуму, там дождался, когда шум стихнет, и начал:
– Цивилизация, создавшая Семя, знала, что ее ждет, так же, как и мы знаем, сколько времени отведено нашему Солнцу и какая гибель ему предстоит. В нашем случае это событие произойдет в таком далеком будущем, что не является пока предметом даже умозрительных рассуждений. – Он сделал паузу. – Но они, жившие пятнадцать миллионов лет назад, знали, что их Солнце скоро взорвется. Знали, что планета их испепелится и все они погибнут.
Не постепенно, умирая в течение столетий, десятилетий или даже лет.
Они знали, что погибнут в одно мгновенье.
И потому подготовились. Вероятно, они готовились к этому в течение нескольких веков, может быть, даже тысячелетий. Они знали, что спасти их звезду, а с ней и планету, нельзя. Они пошли другим путем. Они эмигрировали.
Кто-то в заднем ряду вскочил на ноги:
– Ничего подобного! – выкрикнул женский голос. – Ведь Семя здесь нежизнеспособно! Что бы из него ни выросло, в нашей атмосфере оно погибнет!
Фил Хауэлл посмотрел на Роба Силвера, который стоял у стены сразу же за дверью в конференц-зал.
– Может, ты прокомментируешь это, Роб.
Тот вышел на подиум, посмотрел на обращенные к нему лица – одни скептические, другие выжидающие.
– Дело в том, что мы с большой долей вероятности можем утверждать, что содержание Семени вполне жизнеспособно. – Осознав смысл сказанного, аудитория стихла. – В настоящий момент Майкл Сандквист живет на склоне вулкана Килауеа, дыша воздухом, который для нас с вами смертелен. И в подземных лабораториях этого здания имеются череп и скелет, чрезвычайно схожие с останками ранних гоминидов. Предварительные исследования показали, что ДНК черепа и скелета удивительно подобны органическому соединению, заключенному в Семени. Хотя доказательств этому еще нет, но мы практически уверены в том, что существа, чьи останки мы в последнее время изучаем, по всей вероятности, подверглись воздействию содержания одного из так называемых «Семян» в очень раннем возрасте, возможно, еще до своего рождения, через мать, имевшую с ним непосредственный контакт. Атмосфера на нашей планете, как и везде во Вселенной, подвержена постоянным изменениям и преобразованиям. Если в настоящее время здесь есть места, где могут выживать организмы, созданные благодаря контакту с Семенем, подумайте, сколько таких мест могло быть в далеком прошлом, когда жизнь на Земле только зарождалась.
Роб сделал паузу, посмотрев прямо на ту женщину в заднем ряду, которая возразила Филу.
– Конечно, если не считать того, что жизнь вовсе не зародилась.
Журналистка нахмурилась:
– Прошу прощенья?
– Разве это не очевидно? – спросил Роб. – Жизнь на нашей планете не зародилась. Она приспособилась.
На мгновенье в зале повисла тишина, пока репортеры переваривали то, что сказал Роб Сил-вер, а потом с десяток их были уже на ногах и вразнобой выкрикивали вопросы.
Роб выждал, пока они успокоятся, а потом ответил всем сразу.
– Это очень просто, – сказал он. – Жизнь не взросла на нашей планете – она была прислана. Перед тем, как та далекая планета взорвалась пятнадцать миллионов лет назад, ее обитатели разослали по свету самую суть своей жизни; и она сюда прибыла. Так же, как, может быть, на сотни – или же тысячи – других планет. – Тон его изменился, стал торжественным и значительным, словно он говорил не только с теми, кто собрался в этом зале, но со всеми и с каждым. – Когда сегодня вечером вы поднимите глаза к небу, то увидите там звезду, которая ярче всех. Подумайте тогда, что это такое. Верней, что это такое было.
В зале наступила тишина, и только та женщина, которая так и не села, вымолвила одно слово:
– Родина.
– Верно, – сказал Роб. – Родина.
И тут, увидев, что Катарина машет ему рукой, он передал слово Филу Хауэллу и вышел из зала.
* * *
Майкл проснулся еще до рассвета как от толчка, сразу раскрыл глаза и тут же устремил взгляд на новую звезду, сверкавшую теперь ярче всех звезд на небе. Для него ее яркий блеск имел теперь совершенно особое значение – ведь она появилась в небе в ту ночь, когда он вышел из заточения в плексигласовой камере и был доставлен сюда, на этот маленький оазис посреди выжженных лавой склонов Килауеа.
Этот оазис стал ему теперь домом, за две недели он обжился – ему поставили палатку, стол для пикника, скамейки, полдюжины складных стульев вокруг каменного очага, в котором всегда горел огонь.
Даже соорудили подобие кухни, с печкой для готовки и огромным холодильником, в котором каждые три дня пополнялся запас льда. Хотели даже завезти генератор, но Майкл, пытаясь сохранить остатки тишины, упросил не делать этого, чтобы тот не тарахтел круглые сутки.
Шуму хватало и от вертолетов.
Толпа репортеров устроилась лагерем ниже по склону, сдерживаемая лишь полицейскими, единственная задача которых состояла в том, чтобы охранять весьма относительный покой Майкла. Репортеры привезли с собой свои генераторы. Если ветер был в его сторону, Майкл слышал их лучше, чем ему бы хотелось, а когда ночью он уходил к кальдере следить за пляской огней, умиротворяющий покров темноты, окутавший его в первую ночь, рвался в клочья от ярких галогенных ламп, которыми репортеры освещали свой лагерь.
У него каждый день бывали посетители, и мама с Робом прилетали ежедневно, хотя бы на час-другой. Как правило, они втроем ужинали, и часто кто-нибудь оставался на ночь и спал в палатке, в то время как сам он оставался снаружи, любуясь звездным простором.
С каждым днем он чувствовал себя все лучше, а новая звезда с каждой ночью светила все ярче. Три дня назад она впервые оставалась видимой даже на рассвете, до той поры, пока не была вынуждена закатиться за горизонт.
Но новая звезда – Майкл это знал – неотвратимо погаснет, и хотя он не говорил об этом ни с мамой, ни с Робом, он страшился этого дня.
Тем утром, когда, проснувшись до рассвета, он взглянул в небо, там кое-что изменилось: новая звезда сияла не так сильно, как вчера. Он долго смотрел на нее, желая, чтобы былая яркость воскресла, а потом крепко уснул.
А когда пробудился, вставало солнце и все звезды, кроме новой, погасли.
Майкл почувствовал тяжесть в груди.
Все утро он твердил себе, что это пустяки, что, видно, он простудился и назавтра тяжесть пройдет. Но обманывать себя было трудно. Он предвидел, что и завтра, и послезавтра новая звезда будет гаснуть, а боль у него за грудиной – расти.
В ночь, когда новая звезда погаснет, он умрет.
Он провел весь день в одиночестве. Взбирался на гору, навестил все свои самые любимые местечки, подышал дымом и газами, надеясь, что они разгонят боль, подбодрят его.
Ничего подобного.
Было уже почти три часа, когда он услышал рокот мотора и стал следить, как приземляется вертолет Пуны. Не дожидаясь, когда остановится винт, выпрыгнули из кабины мама с Робом. Скоро мама уже держала его за плечи, вглядывалась ему в лицо и осыпала вопросами, которые задавала при каждой встрече.
– Как ты? Хорошо себя чувствуешь? Все в порядке?
Майкл замялся, потом решил, что нет особых причин так уж расстраиваться из-за того, что весь день побаливало в груди.
– Нормально. В порядке, – сказал он.
У матери в глазах что-то мелькнуло.
– Ты уверен? Ничего не болит? – с некоторым разочарованием переспросила она.
Майкл неуверенно улыбнулся.
– Да ну, мам... Все о'кей, правда!
Почему-то это ее не слишком обрадовало.
– Мы тебе кое-что привезли, – глубоко вздохнув, сказала она.
Майкл глянул на вертолет и увидел, как Роб с Пуной выгружают из багажника что-то вроде большой коробки.
Коробки из плексигласа.
Такой здоровой, что он сам может в ней поместиться.
Он невольно отпрыгнул. Мать схватила его за руку.
– Нет! – выкрикнул он. – Я не хочу!
И тут увидел, что в коробке кто-то есть. Шимпанзе.
– Он из лаборатории, – сказала мама, в то время как Роб возился с защелкой дверцы. – Этим утром я думала, что он умирает.
Роб распахнул дверцу. Шимпанзе удивился, помешкал, а потом осторожно, неуверенно выбрался наружу. Огляделся, остановился взглядом на Майкле, в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние, вскочил Майклу в руки и, обхватив за шею, засопел ему в ухо.
– Но как же он дышит? – спросил Майкл, уверенный, что обезьяна в любой момент начнет задыхаться. И шимпанзе, как по сигналу, тут же принялся зевать во весь рот. – Посадите его назад! – взмолился Майкл. – Не то он умрет!
– Нет, Майкл, – покачала головой Катарина. – С ним все будет хорошо.
Майкл пожал плечами.
– Я не понимаю... – начал он, но мать обняла их обоих – и Майкла, и шимпанзе.
– Все кончено, – сказала она. – Дело в том, что животные в клетках умирали оттого, что эффект Семени имеет временные ограничения! Он изнашивается, иссякает, и когда это происходит, животным снова необходим кислород. Еще нынешним утром я была уверена, что вот этот наш приятель не протянет и дня. Но к полудню кто-то изменил состав газовой смеси у него в камере, прибавил кислороду, и посмотри-ка на него! Красавец!
Постигнув, о чем речь, Майкл выбрался из материнских объятий и посмотрел ей в глаза.
– Когда он попал в камеру? На сколько раньше меня?
– Меньше чем на две недели. И примерно неделю назад стал чахнуть. Мы думали, что болезнь усиливается, а это он выздоравливал! Он выздоравливал, а мы продолжали его травить.
Майкл больше не слушал. Он смотрел на новую звезду, припоминая, когда, по словам Роба, ей предстоит погаснуть.
Через пару недель.
Или через месяц.
Но теперь это уже ничего не значит, потому что он будет жить долго-долго после того, как она умрет.
– Мам, – сконфуженно улыбнулся он, – помнишь, когда ты спросила меня, как я себя чувствую, а я сказал, что хорошо, помнишь?
Катарина кивнула.
– Так вот, я соврал. По правде, я весь день как побитый, и когда дышу дымом, это совсем не помогает!
* * *
Спускались сумерки, когда вертолет в последний раз взлетел со склона вулкана, унося с собой на Мауи Майкла, Катарину и Роба Силвера.
Внизу разгорались трещины и кратеры и языки пламени над кальдерой начинали свой ночной танец, но Майкл не мог не видеть, что лавовое озеро мелеет, а извилистые ручьи лавы замедляют свой бег к океану. Извержению наступал конец; гора снова впадала в непрочную дрему.
Высоко в небе светила новая, но появились уже и другие звезды.
И скоро, очень скоро новая звезда угаснет.
В отличие от вулкана, ей никогда не проснуться снова.
Послесловие автора
Мысль о «Присутствии» явилась мне около полутора лет назад, когда я гулял по пляжу, поблизости от моего дома на Мауи. На этом райском острове находится одна из лучших астрономических обсерваторий в мире, а также один из самых мощных компьютеров на Земле. И на расстоянии нескольких миль отсюда действующий вулкан Килауеа извергает из себя неиссякающий поток лавы. Из этих интригующих, внешне не связанных между собой ингредиентов, и сложилась книга, относящаяся к жанру «романа-предположения».
Когда я начал ее писать, мне и в голову не приходило, что мои размышления могут оказаться не такими уж умозрительными. Но вскоре выяснилось, что, возможно, существовала жизнь на Марсе и, возможно, свидетельства этому принесены на Землю под коркой метеорита. Вслед за этой новостью появились фотографии, сделанные космическим кораблем «Галилео», из которых явствует, что на спутнике Юпитера Европе, возможно, есть вода, а также, под слоем льда, вулканическая активность. Многие ученые заключают из этого, что данные условия могли бы, теоретически, предшествовать зарождению жизни.
Всего за три месяца до публикации «Присутствия» журнал «Смитсониан Мэгэзин» опубликовал отчет о конференции Американской ассоциации содействия развитию науки, проведенной в Сиэтле, на которой состоялась дискуссия о необычнейших формах жизни, существующих на дне земных океанов поблизости от гидротермальных вулканических трещин: эти существа живут и развиваются без кислорода, без солнечного света, при температуре в 500 градусов по Фаренгейту, дыша такими газами, как, например, сероводород – газом, по нашим прежним понятиям, для жизни убийственным. Кроме того, многие ученые сейчас полагают, что скрытые под океаном вулканы – не только прибежище жизни, но и, вполне может статься, именно то место, где жизнь, собственно, зародилась.
Таким образом, все наши представления о происхождении жизни внезапно перевернулись с ног на голову. И теперь, когда я написал «Присутствие», а вы книгу прочитали, вполне уместно спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32