Спокойствие и уверенность в каждом слове обращения.
Что-то горячее ткнулось мне в щеку - это Кадыркин шептал на ухо:
- Слушай, Март, у физиков полная неудача. Всю ночь я работал с ними. Поймали только усиленный поток нейтрино.
Я с удивлением вспомнил, что давно не видел Пашу. У него были красные от усталости глаза, и почему-то впервые я заметил, какой у него длинный остренький нос.
- Ты хитрый лис, - сказал я ему. - До сих пор я думал, что главный твой инструмент - ухо, если не считать гениального серого вещества. А теперь вижу, что длинный нос.
Пашка не обиделся. Он даже показал мне и Игорю свои расчеты.
С этого дня - с 18 мая - наша жизнь превратилась в бесконечную гонку. И если три полных событиями дня и три ночи с начала этого рассказа казались мне бесконечно длинными, вместительными, будто годы, то полтора месяца сумасшедшей погони за облаком были сжаты памятью в одни кошмарные, напряженно-нервные сутки. Наша маленькая группа носилась из города в город, используя весь современный транспорт. Иные города - Лондон, Одессу, Бразилиа - я рассматривал только сверху, из гравиплана или вертолета, на коротком пути с ракетодрома, поражаясь фантастичному движению машин на улицах; величественные, как горы, панорамы стартующих ввысь зданий я вижу до сих пор. Хорошо помню хрустально-белый город, поднявшийся из океана, по имени Маяк, к которому нас нес бесшумный экспресс по узкой эстакаде среди ленивых волн. В некоторых городах я видел всего одну-две улицы, по которым нас провозили, а иные просто проспал от усталости - работать приходилось в полную силу.
Мы назывались "оперативная группа" и следовали за серебристым шаром буквально по пятам. На первый взгляд казалось, что беспорядочное движение облака бессмысленно: оно появлялось неожиданно над большими городами и столь же стремительно исчезало. Однако уже вскоре можно было угадать тактику таинственного гостя: своими скачками оно постепенно покрывало большую площадь, собирая, видимо, нужную информацию и время от времени нанося удары излучением. Мы научились опережать облако, готовя ему деловую встречу: разного рода установки видимого-невидимого (от малых приборов до огромных подземных телескопов) прощупывали сверкающий призрак за те считанные часы, которые он находился над городом. Наш Аксель работал, пренебрегая сном и отдыхом: сам возился с аппаратами, спорил с местными физиками, проводил совещания и летучки, докладывал Совету и еще успевал исписать тонны бумаги. Утром мы раскладывали листки в пачки, удивляясь, как успел он написать за ночь такую груду, и считали, считали - круглые сутки только считали. Это была наша работа, мы даже не обижались на рык Акселя, попадая под его горячую руку. Страшно было другое: мы уже начинали сомневаться в том, что когда-нибудь от теории перейдем к действиям... Рядом с нами работали биологи и медики; им, вероятно, приходилось труднее: они имели дело не с приборами и цифрами, а с живыми людьми.
По утрам я набрасывался на светогазету, бегло просматривая страницу за страницей. Я не признавался, что ищу следы немого противника, но это было так. Хотя после обращения ученых слово "облако" нигде, кроме как в сводках погоды, не встречалось, дух его витал между строк. Популярные статьи по физике, космогонии, философии кончались многоточиями или вопросами, словно призывая читателя продолжить рассуждение. Врачи и биологи разбирали тончайшее устройство человеческого организма, давали всевозможные советы. Бионики моделировали на машинах жизненные процессы, отыскивая, как я догадывался, тот посылаемый облаком импульс, что ударял по нервам тысяч людей. Историки и социологи, оперируя эпохами, рисовали оптимистическую картину развития общества, намекая, очевидно, на то, что никакой пришелец из космоса не сможет изменить ход истории.
Может быть, кто-то, просматривая эти статьи за чашкой чая, и философствовал о бесконечности познания, рисуя банальный образ растущего древа наук и ощущая себя частью, клеточкой этого дерева. Я же искал в этих статьях какие-то редкие слова, которые откроют тайну облака. И, конечно, не находил их. Вместо стройной теории на газетных полосах мелькали происшествия. Столкновение двух гравипланов, спланировавших после аварии на землю. Трехминутное нарушение радиосвязи с лунной ракетой. Счастливая развязка в чикагском цирке: гимнастку Андерсон, сорвавшуюся с трапеции, ловит хоботом слон.
Что это - цепочка случайностей или вмешательство неожиданной силы? Мне почему-то казалось, что во всем виноват злой рок, имя которого газеты старательно не упоминали.
А может, я просто фантазировал, доверившись возбужденному воображению, может, искал то, чего на самом деле не существует? Вот первые страницы газет: в них мир живет, как всегда, - уверенно, радостно, устремленно. Новый завод-автомат. Непробиваемые метеоритами дома для лунных станций. Подвиг в Антарктиде: подледный рудник работает, несмотря на угрозу обвала; движение льдов остановлено взрывами. Семнадцатый квадрат Сахары готовится к искусственному наводнению. Тройка отважных - Фрум, Протасов, Асахи сообщает: ракетный поезд "Алмаз" продвинулся за сутки на сто метров к центру Земли, температура в рабочем отсеке двадцать шесть по Цельсию, экипаж ведет работу по программе. Заявление Президента Центра исследований Солнечной системы М.Ф.Тропа: готовится экспедиция на Солнце. Сверхжаропрочный корабль, защитное силовое поле, система охлаждения, экранирование опасного излучения и еще сотни средств защиты для тех, кто ворвется в огненную сверхкорону.
Я трижды перечитал последнюю заметку. Читал, удивляясь своему спокойствию. Что ж, наверно, бывает и так: много лет ты мечтаешь о чем-то, как вдруг встречаешь человека, который обыкновенно, как простой сверток, несет под мышкой твою мечту. Так получилось и с моим Солнцем. Не горячий кружок на небе, не раскаленный шар, повисший в пустоте, не ядерный реактор, отапливающий Землю, - я всегда представлял Солнце кипящим морем огня, морем без берегов, куда только ни посмотри, всепожирающим пламенем космоса, красоту которого можно лишь смутно представить, но не передашь никакими словами. И эти счастливчики, которые ворвутся в сверхкорону, увидят его таким: безбрежно необъятным, кипящим в механической ярости, сжигающим глаза, и время, и земные сны! Если они будут так смелы и решатся заглянуть в лицо Солнцу, они увидят и опушенные ресницами загадочно темные глаза, которые люди называют пятнами, и пляшущие фонтаны извержений, которые пока величают протуберанцами. Они увидят и то, что никогда не увидим мы, и вернутся совсем другими, чем были прежде. Не знаю, какие у них будут лица и как они будут говорить, но они назовут все по-своему, и мы будем повторять их слова. Это уж точно.
...Все же предчувствие не обманывало меня: незаметно для глаза мир изменял привычные пропорции. В обиходе появилось новое слово - "страх". Сколько я себя помню, меня ничто не пугало. Грусти, беспричинной тоски, серых денечков было сколько угодно. Не знаю, может, человеческая память и стремится незаметно сместить грани, осветив все прошлое только розовым лучом, за всю свою жизнь не могу припомнить ничего, что хоть на миг устрашило бы меня.
И вот я тоже попал под удар облака.
Как-то я гулял под старыми каштанами, и солнечная мозаика света и теней скользила под моими ногами. Яркая весна, полная запаха травы, листьев и нагретого камня, неслышно ступала за мной. Я шел и представлял, как я въезжаю на слоне, или пантере, или просто на волке в этот город, как испуганно шарахаются пешеходы и мобили, не зная, что зверь совсем ручной. Я так увлекся, что совсем не удивился бегущим навстречу людям. Я даже посторонился, уступая им дорогу, но что-то поразило меня. Испуганные лица. То, что я уже видел на экране Менге. Я замер. Я не старался понять, что чувствую, я совсем забыл о себе, а просто превратился в приемную антенну. Мне казалось, что сейчас увижу что-то невидимое, что излучает облако, услышу, ощущу, пойму... Я ждал...
Резкий звон стекла бросил меня в поток бегущих. Машина на полном ходу врезалась в витрину. Осколки блестели на тротуаре, на гладкой крыше мобиля. Водитель был невредим. Он стоял в кольце любопытных, разводил руками и глупо улыбался.
- Есть еще стеклянные витрины, - пробовал кто-то пошутить.
Я поплелся к своим и стал разбираться сам в себе. Но ничего, кроме усталости, не обнаружил. Игорь тоже ничего определенного о себе сказать не мог. Паша Кадыркин пожал плечами.
Мы сидели в разных углах комнаты и молчали, пока не разгорелся спор. Не помню уже, с чего он начался, но, конечно, говорили мы про облако. Я и Паша предсказывали мрачное будущее. Игорь же взвился на дыбы и, схватив острейший меч логики, защищал все человечество. Как и всякий борец за справедливость, он обязан был одержать победу, но эта победа еще пряталась в том сказочном яйце, которое утка уронила в море, из которого выплывет мудрая щука...
- Какая там физика четырех миров! Какие еще диапазоны разума! Какие универсальные законы! Ничего мы не знаем. Все мираж, - так зудели мы с Пашкой, развалившись валетом на широченной тахте.
Игорь бегал по комнате, нервничал.
- Нам брошен вызов. Мы должны его принять!
- Приняли, а что толку?
- А то, что вы смотрите на облако из своего окошка! Не хотите мыслить космическими масштабами.
- Ну и мысли на здоровье.
- Все вы обыватели, - не выдержал Игорь.
- Вот как?
- Да! Приспособились. Под защитой зонтиков, гравилетов, роботов, ракет, скафандров...
- Носков, чулок, носовых платков, циклотронов, термояда, шоколада, продолжил я.
- Мещан ничто не спасет, - очень мрачно сказал Игорь.
- Ну, знаешь, это уж через край!
- А ты как думал! Развалились и философствуете. Кто вы такие? Обломовы! А работа стоит.
Вскочили - и по своим углам.
По своим машинам.
Злые - как носороги.
А вечером совершенно неожиданно мы все втроем набросились на Акселя. Говорили про трудности, про облако, про свое нытье. Аксель слушал нас спокойно, поглядывая исподлобья медвежьими глазками.
- Мы ничего не боимся. Дайте нам только кислородный баллон и забросьте хоть на Сатурн, - горячо говорил я.
- Лучше быть на Сатурне, - поддержал меня Игорь, - чем эта бесполезная гонка. Надоела суетня. Хоть к черту на рога, только, Аксель Михайлович, точно скажите - куда?
- Вот вы говорите: боритесь с собственными недостатками, - заявил Паша. - А ведь это раздражает. Лучше бороться с общим врагом, чем с самим собой. А у нас есть такой противник.
Схватка длилась ровно одну минуту. Минута потребовалась Акселю, чтобы высмеять наше нытье, вернуть в исходное "рабочее состояние".
- Соль, сыр, суп, чернила - все не то! - ответил он нам словами Чарлза Гудийра, настойчивого американца, который а поисках резины добавлял в каучук, все, что попадалось под руку. - Мы с вами еще не изобрели резину, - продолжал Бригов, - и потому можно нас высмеивать. В своей работе мы получили достаточно отрицательных результатов, не создав теории облака. Он кратко перечислил бесплодные расчеты полей облака. - Я не стану приводить исторические примеры, как поражения выносили смертный приговор самым стройным теориям и служили основой для новых взлетов науки, а скажу просто: если бы я точно знал физику облака, я написал бы на бумажке формулы и тут же распустил вас по домам. Пока что я приглашаю желающих на переговоры с облаком. Если оно ответит, переговоры состоятся завтра в восемь утра.
9
Дождливым серым утром выехали мы под ажурную арку радиотелескопа. Маленький вагончик тащил нас вверх по наклонной крыше плато. Кратким было это путешествие внутри почтенного столетнего телескопа, но я запомнил его лучше, чем все последние перелеты на ракетах. Сквозь проволочное кружево тоннеля разглядывал я маслянистые, тяжелые лапы елей; капли воды скатывались по ним и обрушивались игрушечными водопадами. Все вокруг - и трава, и красные набухшие ягоды земляники, я долговязые сосны, и кусты, все было мокрым-мокро, а под елью хоть разводи костер. И так близко висели эти лохматые лапы, что я мог протянуть из окна руку и пожать любую из них, да боялся нарушить тонкое плетение проводов. Они служили великой цели, вылавливая вот здесь, среди обычного леса, скрежет галактик, взрывы гибнущих звезд и первый писк космических младенцев - эти прекрасные серебристые сети, внутри которых я двигался. Я лишь вертел головой, пытаясь разглядеть, натянуты ли они на плавно изогнутые формы или просто цеплялись за деревья.
У приземистого, монолитного здания, будто высеченного из цельного серого камня, вагон остановился. Аксель вошел в дом, а я, Игорь и Паша еще долго стояли на ступенях, рассматривая телескоп сверху. Он был похож на величественный серебряный крест, брошенный посреди леса. Прямая, как струна, ажурная арка, под которой мы только что проехали, и пересекавшаяся с ней цепочка рогатых мачт, вырезанных из чистейшей стали, увенчанных гирляндами, - два чутких радиозеркала.
Скоро начнется ожидаемое. Облако очутится в центре треугольника. Где-то в таком же лесу луч мазера пошлет серию сигналов. Включится нейтронная пушка: пучок нейтронов позволит увидеть строение облака - это второй угол треугольника. И тогда, возможно, наш телескоп уловит таинственный голос и мы узнаем, кто оно, откуда и почему.
- Пора.
Весь дом состоял из одного просторного зала. Длинный, как прилавок, пульт управления пристально смотрит на входящего десятками глаз приборов. Два оператора на вертящихся стульях. Под руками у них клавиатура кнопок, на уровне глаз - экраны и скачущие цифры световых часов. Отдельно стоит круглый стол с пачкой бумаги и стаканами чая - это для нас. Бригов помешивает ложечкой и жестом предлагает устраиваться.
Ждем молча, как ждут нацеленные антенны и мокрый притихший лес за окном. Кто знает, может, сосны, и ели, и даже трава настроены не хуже стальных струн на неслышный шепот далеких миров - только мы об этом не догадываемся?
- Пора.
Темное расплывчатое пятно на экране - это облако, как бы замершее в удивлении: к нему обращаются на "вы", как к почтенной Галактике. Вот побежали зубцы по голубому зеркалу: мазер передает свои сигналы - язык математики, понятный всем разумным существам, тысячи земных понятий. Но главное сейчас - третий приемный экран нашего телескопа, сетчатка циклопического радиоглаза. Если облако отзовется, мы это увидим.
Зубцы струятся и по нашему экрану, но пока это след обычных излучений и помех. Помех много. Хотя в зоне телескопа и замерло движение, мы не могли остановить жизнь планеты. Летели своими путями рейсовые ракеты. Кружили гравипланы. Рвался в глубь шара "Алмаз". Работали взрывы. Трещали радиостанции. Весь пестрый клубок самых обычных дел наматывался на чуткие усы антенн и рябил нежную гладь экрана. Мы ждали непривычных зубцов - вот сейчас облако крикнет нам в ответ и взметнется острый пик на экране. Электронный мозг планеты мгновенно расшифрует сигнал, переведет его в человеческие слова, или уравнения, или цифры - первая реплика в дискуссии будет брошена.
Молчал аппарат Центра Информации. Молчали мы. Молчало облако.
Потом облако ушло - пятно на экране исчезло.
Резко звякнули в стаканах ложки: Игорь в сердцах ударил кулаком по столу. Он вскочил, выбежал из зала. Бригов сидел, задумавшись, даже не поднял голову. Я вышел вслед за Игорем.
- Не могу! - Игорь грозил кулаком неизвестно кому - телескопу, небу, лесу. - К чертям летит вся техника! Я больше не могу.
Я был с ним согласен.
...И все же мы работали, как и прежде, перелетали из города в город, гнули спины у счетных машин, яростно спорили. Только один человек не волновался, был воплощением спокойствия - Бригов. Мы часто на него нападали, вели себя по-мальчишески. Бригов молча выслушивал и потом говорил. Коротко, убедительно. Он не изрекал истин и не дрожал в предчувствии великих открытий - он просто работал. Его не смутило, что нейтронная пушка не смогла пробить облако. На следующий день мы получили конспекты новых расчетов. По отражениям пучка нейтронов Бригов построил уже свежие гипотезы. И хоть мы кляли свою судьбу и чересчур громко стучали клавишами, нам нравилось упорство Акселя.
10
Мальва, южный порт, был заклеен объявлениями:
"Подводный город Юхоон (Тихий океан) приглашает геологов, химиков, горнопроходчиков, микробиологов, сейсмологов.
Условия: школы, парки, зрелищные предприятия, квартиры со всеми удобствами".
Такое я видел впервые. Обычно в подводные города ломились. Словно отвечая на мои мысли, кто-то за спиной сказал:
- Гнет воды.
Я обернулся. Бронзоволицый упитанный моряк. Почему-то он смутился, заморгал выгоревшими рыжими ресницами, пояснил свою реплику:
- В моральном, конечно, смысле... Вода, да еще это облако - слышал? А так - нормально. Едешь, что ли?
- Не те специальности, - сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Что-то горячее ткнулось мне в щеку - это Кадыркин шептал на ухо:
- Слушай, Март, у физиков полная неудача. Всю ночь я работал с ними. Поймали только усиленный поток нейтрино.
Я с удивлением вспомнил, что давно не видел Пашу. У него были красные от усталости глаза, и почему-то впервые я заметил, какой у него длинный остренький нос.
- Ты хитрый лис, - сказал я ему. - До сих пор я думал, что главный твой инструмент - ухо, если не считать гениального серого вещества. А теперь вижу, что длинный нос.
Пашка не обиделся. Он даже показал мне и Игорю свои расчеты.
С этого дня - с 18 мая - наша жизнь превратилась в бесконечную гонку. И если три полных событиями дня и три ночи с начала этого рассказа казались мне бесконечно длинными, вместительными, будто годы, то полтора месяца сумасшедшей погони за облаком были сжаты памятью в одни кошмарные, напряженно-нервные сутки. Наша маленькая группа носилась из города в город, используя весь современный транспорт. Иные города - Лондон, Одессу, Бразилиа - я рассматривал только сверху, из гравиплана или вертолета, на коротком пути с ракетодрома, поражаясь фантастичному движению машин на улицах; величественные, как горы, панорамы стартующих ввысь зданий я вижу до сих пор. Хорошо помню хрустально-белый город, поднявшийся из океана, по имени Маяк, к которому нас нес бесшумный экспресс по узкой эстакаде среди ленивых волн. В некоторых городах я видел всего одну-две улицы, по которым нас провозили, а иные просто проспал от усталости - работать приходилось в полную силу.
Мы назывались "оперативная группа" и следовали за серебристым шаром буквально по пятам. На первый взгляд казалось, что беспорядочное движение облака бессмысленно: оно появлялось неожиданно над большими городами и столь же стремительно исчезало. Однако уже вскоре можно было угадать тактику таинственного гостя: своими скачками оно постепенно покрывало большую площадь, собирая, видимо, нужную информацию и время от времени нанося удары излучением. Мы научились опережать облако, готовя ему деловую встречу: разного рода установки видимого-невидимого (от малых приборов до огромных подземных телескопов) прощупывали сверкающий призрак за те считанные часы, которые он находился над городом. Наш Аксель работал, пренебрегая сном и отдыхом: сам возился с аппаратами, спорил с местными физиками, проводил совещания и летучки, докладывал Совету и еще успевал исписать тонны бумаги. Утром мы раскладывали листки в пачки, удивляясь, как успел он написать за ночь такую груду, и считали, считали - круглые сутки только считали. Это была наша работа, мы даже не обижались на рык Акселя, попадая под его горячую руку. Страшно было другое: мы уже начинали сомневаться в том, что когда-нибудь от теории перейдем к действиям... Рядом с нами работали биологи и медики; им, вероятно, приходилось труднее: они имели дело не с приборами и цифрами, а с живыми людьми.
По утрам я набрасывался на светогазету, бегло просматривая страницу за страницей. Я не признавался, что ищу следы немого противника, но это было так. Хотя после обращения ученых слово "облако" нигде, кроме как в сводках погоды, не встречалось, дух его витал между строк. Популярные статьи по физике, космогонии, философии кончались многоточиями или вопросами, словно призывая читателя продолжить рассуждение. Врачи и биологи разбирали тончайшее устройство человеческого организма, давали всевозможные советы. Бионики моделировали на машинах жизненные процессы, отыскивая, как я догадывался, тот посылаемый облаком импульс, что ударял по нервам тысяч людей. Историки и социологи, оперируя эпохами, рисовали оптимистическую картину развития общества, намекая, очевидно, на то, что никакой пришелец из космоса не сможет изменить ход истории.
Может быть, кто-то, просматривая эти статьи за чашкой чая, и философствовал о бесконечности познания, рисуя банальный образ растущего древа наук и ощущая себя частью, клеточкой этого дерева. Я же искал в этих статьях какие-то редкие слова, которые откроют тайну облака. И, конечно, не находил их. Вместо стройной теории на газетных полосах мелькали происшествия. Столкновение двух гравипланов, спланировавших после аварии на землю. Трехминутное нарушение радиосвязи с лунной ракетой. Счастливая развязка в чикагском цирке: гимнастку Андерсон, сорвавшуюся с трапеции, ловит хоботом слон.
Что это - цепочка случайностей или вмешательство неожиданной силы? Мне почему-то казалось, что во всем виноват злой рок, имя которого газеты старательно не упоминали.
А может, я просто фантазировал, доверившись возбужденному воображению, может, искал то, чего на самом деле не существует? Вот первые страницы газет: в них мир живет, как всегда, - уверенно, радостно, устремленно. Новый завод-автомат. Непробиваемые метеоритами дома для лунных станций. Подвиг в Антарктиде: подледный рудник работает, несмотря на угрозу обвала; движение льдов остановлено взрывами. Семнадцатый квадрат Сахары готовится к искусственному наводнению. Тройка отважных - Фрум, Протасов, Асахи сообщает: ракетный поезд "Алмаз" продвинулся за сутки на сто метров к центру Земли, температура в рабочем отсеке двадцать шесть по Цельсию, экипаж ведет работу по программе. Заявление Президента Центра исследований Солнечной системы М.Ф.Тропа: готовится экспедиция на Солнце. Сверхжаропрочный корабль, защитное силовое поле, система охлаждения, экранирование опасного излучения и еще сотни средств защиты для тех, кто ворвется в огненную сверхкорону.
Я трижды перечитал последнюю заметку. Читал, удивляясь своему спокойствию. Что ж, наверно, бывает и так: много лет ты мечтаешь о чем-то, как вдруг встречаешь человека, который обыкновенно, как простой сверток, несет под мышкой твою мечту. Так получилось и с моим Солнцем. Не горячий кружок на небе, не раскаленный шар, повисший в пустоте, не ядерный реактор, отапливающий Землю, - я всегда представлял Солнце кипящим морем огня, морем без берегов, куда только ни посмотри, всепожирающим пламенем космоса, красоту которого можно лишь смутно представить, но не передашь никакими словами. И эти счастливчики, которые ворвутся в сверхкорону, увидят его таким: безбрежно необъятным, кипящим в механической ярости, сжигающим глаза, и время, и земные сны! Если они будут так смелы и решатся заглянуть в лицо Солнцу, они увидят и опушенные ресницами загадочно темные глаза, которые люди называют пятнами, и пляшущие фонтаны извержений, которые пока величают протуберанцами. Они увидят и то, что никогда не увидим мы, и вернутся совсем другими, чем были прежде. Не знаю, какие у них будут лица и как они будут говорить, но они назовут все по-своему, и мы будем повторять их слова. Это уж точно.
...Все же предчувствие не обманывало меня: незаметно для глаза мир изменял привычные пропорции. В обиходе появилось новое слово - "страх". Сколько я себя помню, меня ничто не пугало. Грусти, беспричинной тоски, серых денечков было сколько угодно. Не знаю, может, человеческая память и стремится незаметно сместить грани, осветив все прошлое только розовым лучом, за всю свою жизнь не могу припомнить ничего, что хоть на миг устрашило бы меня.
И вот я тоже попал под удар облака.
Как-то я гулял под старыми каштанами, и солнечная мозаика света и теней скользила под моими ногами. Яркая весна, полная запаха травы, листьев и нагретого камня, неслышно ступала за мной. Я шел и представлял, как я въезжаю на слоне, или пантере, или просто на волке в этот город, как испуганно шарахаются пешеходы и мобили, не зная, что зверь совсем ручной. Я так увлекся, что совсем не удивился бегущим навстречу людям. Я даже посторонился, уступая им дорогу, но что-то поразило меня. Испуганные лица. То, что я уже видел на экране Менге. Я замер. Я не старался понять, что чувствую, я совсем забыл о себе, а просто превратился в приемную антенну. Мне казалось, что сейчас увижу что-то невидимое, что излучает облако, услышу, ощущу, пойму... Я ждал...
Резкий звон стекла бросил меня в поток бегущих. Машина на полном ходу врезалась в витрину. Осколки блестели на тротуаре, на гладкой крыше мобиля. Водитель был невредим. Он стоял в кольце любопытных, разводил руками и глупо улыбался.
- Есть еще стеклянные витрины, - пробовал кто-то пошутить.
Я поплелся к своим и стал разбираться сам в себе. Но ничего, кроме усталости, не обнаружил. Игорь тоже ничего определенного о себе сказать не мог. Паша Кадыркин пожал плечами.
Мы сидели в разных углах комнаты и молчали, пока не разгорелся спор. Не помню уже, с чего он начался, но, конечно, говорили мы про облако. Я и Паша предсказывали мрачное будущее. Игорь же взвился на дыбы и, схватив острейший меч логики, защищал все человечество. Как и всякий борец за справедливость, он обязан был одержать победу, но эта победа еще пряталась в том сказочном яйце, которое утка уронила в море, из которого выплывет мудрая щука...
- Какая там физика четырех миров! Какие еще диапазоны разума! Какие универсальные законы! Ничего мы не знаем. Все мираж, - так зудели мы с Пашкой, развалившись валетом на широченной тахте.
Игорь бегал по комнате, нервничал.
- Нам брошен вызов. Мы должны его принять!
- Приняли, а что толку?
- А то, что вы смотрите на облако из своего окошка! Не хотите мыслить космическими масштабами.
- Ну и мысли на здоровье.
- Все вы обыватели, - не выдержал Игорь.
- Вот как?
- Да! Приспособились. Под защитой зонтиков, гравилетов, роботов, ракет, скафандров...
- Носков, чулок, носовых платков, циклотронов, термояда, шоколада, продолжил я.
- Мещан ничто не спасет, - очень мрачно сказал Игорь.
- Ну, знаешь, это уж через край!
- А ты как думал! Развалились и философствуете. Кто вы такие? Обломовы! А работа стоит.
Вскочили - и по своим углам.
По своим машинам.
Злые - как носороги.
А вечером совершенно неожиданно мы все втроем набросились на Акселя. Говорили про трудности, про облако, про свое нытье. Аксель слушал нас спокойно, поглядывая исподлобья медвежьими глазками.
- Мы ничего не боимся. Дайте нам только кислородный баллон и забросьте хоть на Сатурн, - горячо говорил я.
- Лучше быть на Сатурне, - поддержал меня Игорь, - чем эта бесполезная гонка. Надоела суетня. Хоть к черту на рога, только, Аксель Михайлович, точно скажите - куда?
- Вот вы говорите: боритесь с собственными недостатками, - заявил Паша. - А ведь это раздражает. Лучше бороться с общим врагом, чем с самим собой. А у нас есть такой противник.
Схватка длилась ровно одну минуту. Минута потребовалась Акселю, чтобы высмеять наше нытье, вернуть в исходное "рабочее состояние".
- Соль, сыр, суп, чернила - все не то! - ответил он нам словами Чарлза Гудийра, настойчивого американца, который а поисках резины добавлял в каучук, все, что попадалось под руку. - Мы с вами еще не изобрели резину, - продолжал Бригов, - и потому можно нас высмеивать. В своей работе мы получили достаточно отрицательных результатов, не создав теории облака. Он кратко перечислил бесплодные расчеты полей облака. - Я не стану приводить исторические примеры, как поражения выносили смертный приговор самым стройным теориям и служили основой для новых взлетов науки, а скажу просто: если бы я точно знал физику облака, я написал бы на бумажке формулы и тут же распустил вас по домам. Пока что я приглашаю желающих на переговоры с облаком. Если оно ответит, переговоры состоятся завтра в восемь утра.
9
Дождливым серым утром выехали мы под ажурную арку радиотелескопа. Маленький вагончик тащил нас вверх по наклонной крыше плато. Кратким было это путешествие внутри почтенного столетнего телескопа, но я запомнил его лучше, чем все последние перелеты на ракетах. Сквозь проволочное кружево тоннеля разглядывал я маслянистые, тяжелые лапы елей; капли воды скатывались по ним и обрушивались игрушечными водопадами. Все вокруг - и трава, и красные набухшие ягоды земляники, я долговязые сосны, и кусты, все было мокрым-мокро, а под елью хоть разводи костер. И так близко висели эти лохматые лапы, что я мог протянуть из окна руку и пожать любую из них, да боялся нарушить тонкое плетение проводов. Они служили великой цели, вылавливая вот здесь, среди обычного леса, скрежет галактик, взрывы гибнущих звезд и первый писк космических младенцев - эти прекрасные серебристые сети, внутри которых я двигался. Я лишь вертел головой, пытаясь разглядеть, натянуты ли они на плавно изогнутые формы или просто цеплялись за деревья.
У приземистого, монолитного здания, будто высеченного из цельного серого камня, вагон остановился. Аксель вошел в дом, а я, Игорь и Паша еще долго стояли на ступенях, рассматривая телескоп сверху. Он был похож на величественный серебряный крест, брошенный посреди леса. Прямая, как струна, ажурная арка, под которой мы только что проехали, и пересекавшаяся с ней цепочка рогатых мачт, вырезанных из чистейшей стали, увенчанных гирляндами, - два чутких радиозеркала.
Скоро начнется ожидаемое. Облако очутится в центре треугольника. Где-то в таком же лесу луч мазера пошлет серию сигналов. Включится нейтронная пушка: пучок нейтронов позволит увидеть строение облака - это второй угол треугольника. И тогда, возможно, наш телескоп уловит таинственный голос и мы узнаем, кто оно, откуда и почему.
- Пора.
Весь дом состоял из одного просторного зала. Длинный, как прилавок, пульт управления пристально смотрит на входящего десятками глаз приборов. Два оператора на вертящихся стульях. Под руками у них клавиатура кнопок, на уровне глаз - экраны и скачущие цифры световых часов. Отдельно стоит круглый стол с пачкой бумаги и стаканами чая - это для нас. Бригов помешивает ложечкой и жестом предлагает устраиваться.
Ждем молча, как ждут нацеленные антенны и мокрый притихший лес за окном. Кто знает, может, сосны, и ели, и даже трава настроены не хуже стальных струн на неслышный шепот далеких миров - только мы об этом не догадываемся?
- Пора.
Темное расплывчатое пятно на экране - это облако, как бы замершее в удивлении: к нему обращаются на "вы", как к почтенной Галактике. Вот побежали зубцы по голубому зеркалу: мазер передает свои сигналы - язык математики, понятный всем разумным существам, тысячи земных понятий. Но главное сейчас - третий приемный экран нашего телескопа, сетчатка циклопического радиоглаза. Если облако отзовется, мы это увидим.
Зубцы струятся и по нашему экрану, но пока это след обычных излучений и помех. Помех много. Хотя в зоне телескопа и замерло движение, мы не могли остановить жизнь планеты. Летели своими путями рейсовые ракеты. Кружили гравипланы. Рвался в глубь шара "Алмаз". Работали взрывы. Трещали радиостанции. Весь пестрый клубок самых обычных дел наматывался на чуткие усы антенн и рябил нежную гладь экрана. Мы ждали непривычных зубцов - вот сейчас облако крикнет нам в ответ и взметнется острый пик на экране. Электронный мозг планеты мгновенно расшифрует сигнал, переведет его в человеческие слова, или уравнения, или цифры - первая реплика в дискуссии будет брошена.
Молчал аппарат Центра Информации. Молчали мы. Молчало облако.
Потом облако ушло - пятно на экране исчезло.
Резко звякнули в стаканах ложки: Игорь в сердцах ударил кулаком по столу. Он вскочил, выбежал из зала. Бригов сидел, задумавшись, даже не поднял голову. Я вышел вслед за Игорем.
- Не могу! - Игорь грозил кулаком неизвестно кому - телескопу, небу, лесу. - К чертям летит вся техника! Я больше не могу.
Я был с ним согласен.
...И все же мы работали, как и прежде, перелетали из города в город, гнули спины у счетных машин, яростно спорили. Только один человек не волновался, был воплощением спокойствия - Бригов. Мы часто на него нападали, вели себя по-мальчишески. Бригов молча выслушивал и потом говорил. Коротко, убедительно. Он не изрекал истин и не дрожал в предчувствии великих открытий - он просто работал. Его не смутило, что нейтронная пушка не смогла пробить облако. На следующий день мы получили конспекты новых расчетов. По отражениям пучка нейтронов Бригов построил уже свежие гипотезы. И хоть мы кляли свою судьбу и чересчур громко стучали клавишами, нам нравилось упорство Акселя.
10
Мальва, южный порт, был заклеен объявлениями:
"Подводный город Юхоон (Тихий океан) приглашает геологов, химиков, горнопроходчиков, микробиологов, сейсмологов.
Условия: школы, парки, зрелищные предприятия, квартиры со всеми удобствами".
Такое я видел впервые. Обычно в подводные города ломились. Словно отвечая на мои мысли, кто-то за спиной сказал:
- Гнет воды.
Я обернулся. Бронзоволицый упитанный моряк. Почему-то он смутился, заморгал выгоревшими рыжими ресницами, пояснил свою реплику:
- В моральном, конечно, смысле... Вода, да еще это облако - слышал? А так - нормально. Едешь, что ли?
- Не те специальности, - сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20