Он гудел от голосов, этот огромный сводчатый зал, где несколько дней назад нас было всего четверо.
Но вот стихло. Я увидел вытянутый, как корабль, желтый остров - он резал острым носом набегающие волны. Золотые крыши домов, серый куб за глухим забором, безлюдные улицы. Все уехали. Кап, Мишутка, Лена - где вы сейчас? Где-нибудь на материке, вы ведь так говорите. Все уехали. Странный пустой город. Как новые сети, брошенные на берегу.
Сейчас на облако направлены все взгляды. На него - установки. На него тонкие лучи мазеров. Удастся ли?
Голос Питиквы за кадром:
- Объявлено, что через пять минут будут включены установки...
Напряженная тишина. Та же картина: остров - поселок - облако... Облако - поселок - остров...
- Не отвечает, - говорит Питиква.
"Не удалось. Оно не в состоянии перестроиться, - думаю я. - Что дальше? Удастся ли дальше?"
Я знаю: еще несколько минут, и в облако вонзится сильный разряд. Если Питиква прав, он встряхнет, включит всю систему. Если облако не поймет и ответит смертоносным излучением - блеснет огонь взрыва.
Зал ахнул: вспышка озарила облако. Все вскочили, но это не взрыв. Вон оно - облако, на своем месте. И город. И остров. И море. Просто облако просияло.
И во весь экран лицо Питиквы. Усталое лицо.
- Поступили первые сообщения, - спокойно говорит он. - Система облака включилась в нормальную работу... - Пауза. Питиква продолжает: - Облако возвращает гравилет с пилотом Сингаевским...
Медленно и спокойно, как из обычной серебристой тучки, вынырнул игрушечный желтый гравилет. Медленно, круг за кругом парил он над морем, приближаясь к берегу. По этим кругам я догадался, что гравилетом управляли приборы. Вот он сел на высокий каменистый берег. И тут же рядом опустился санитарный вертолет, перекрещенный красными полосами. Врачи бегом к гравилету. Вытащили неподвижного, с болтающимися, как у тряпичной куклы, руками и ногами пилота, перенесли в свой вертолет...
Экран погас.
...Я брел по коридору, ничего не видя, ничего не соображая, твердил про себя: "Все, все. Вот и все".
За стеклянными стенами, в залитых солнцем залах работали сотни машин, каждая из которых была клеточкой гигантского электронного мозга планеты. Шел обмен опытом двух разных цивилизаций. Великий обмен информацией.
Я брел по коридору, представляя, как ежесекундно рождаются новые тома, заполненные одной лишь информацией. Их надо изучать много лет. Но самый главный вывод невозможно спрятать ни в ячейках памяти, ни в толстых томах, он ясен всем: люди давно уже решили, что побеждает мужество.
Облако в этом убедилось...
Обмен длился три дня. Потом облако объявило, что продолжит полет к своей новой планете, и ушло в космическое пространство.
В самый сильный телескоп можно будет увидеть, как светлая точка делает оборот вокруг Солнца.
Больше я не встречался с Гаргой. На заседании одной из комиссий Совета я рассказал подробно о том, что происходило при мне на острове, в лаборатории Гарги. В тот же день врачи положили меня в больницу.
Не знаю, смог бы я заново пережить всю историю, когда будут разбирать это дело, смог бы снова смотреть, как красный гравилет столкнулся с шаром. Я слишком хорошо помнил каждую минуту за последние полгода. И этот человек - профессор Гарга, сжигаемый стремлением переделать мир, равнодушный к разрушениям, чинимым облаком, и все же боявшийся ответственности, - он больше не был для меня загадкой. Я сказал ему в нашу последнюю встречу, что он предатель.
В Совет меня больше не вызывали. В один из дней, лежа на больничной койке, я прочитал в газете краткий отчет о суде над Гаргой. Он признал себя виновным, сказав, что слишком поздно осознал тяжелые последствия своих опытов для здоровья людей, и попросил направить его на отдаленную космическую станцию. Совет согласился с его просьбой.
26
Я улетал к Солнцу.
На платформе космодрома нас пятеро в голубых дорожных комбинезонах. Пятеро уже на пересадочной станции. Там мы влезем в неуклюжие, но приятно невесомые скафандры, и ракета, похожая на раздувшуюся гусеницу, понесет нас в кипящее море огня, сжигающее глаза, время, сны, но бессильное против нас, - в солнечную сверхкорону.
Не знаю, что я увижу, заглянув в лицо Солнцу, а сейчас смотрю на друзей и стараюсь запомнить их. Андрей Прозоров, Игорь Маркисян, Паша Кадыркин, вы даже не знаете, что я повторяю про себя ваши имена, чтоб потом обычный звук мгновенно рождал в памяти голоса, улыбки, блеск глаз. Я улетаю с товарищами, но мне всегда будет нужна ваша поддержка.
Подошел Сингаевский. Он поправился, но все равно остался худущий после заточения в облаке. А рука крепкая.
- Счастливец. Летишь.
- Ты скоро меня догонишь.
- Не утешай. Я просто пришел поглядеть на вас. И не задавайся: обязательно догоню.
Скоро сомкнутся толстые двери, взвоет в стартовой трубе ракета, и я превращусь в яркую звезду, которая еще несколько секунд будет сверкать в летнем небе. А на пересадочной станции меня тоже будут провожать. На экране я увижу отца и мать. В честь нашего отлета Земля разрешила получасовой сеанс с Марсом.
Я понимаю, как им грустно: они собираются домой на Землю, а я - в обратном направлении. Обычная несуразица в жизни - теперь улетаю я. Но я буду держаться молодцом, буду шутить и смеяться, а потом попрошу отца напомнить, какой у него рост, и тогда окажется, что я уже с него, только он - красивый и седой. А маме я покажу, какой я сильный, ведь я тренировался как проклятый день и ночь все эти полгода, чтоб пройти отборочную комиссию. Мама улыбнется и скажет, что я все равно маленький, хотя перерос ее на целую голову, а глаза ее сверкнут двумя каплями света, выдав тайную гордость: все же какой большой, какой взрослый...
Кончатся полчаса, и снова - ракета, маленькая, медленно летящая искра.
И вдруг все лица расплываются, отодвигаясь от меня. Я вижу, как бежит по платформе Каричка. Я не встречал ее с того дня, когда мы прощались с Рыжем. А она асе такая - белое платье, пушистое облако волос. Только резкая складка на переносице. И глаза. Они как будто другие. Я смотрю в них, смотрю и наконец нахожу знакомые золотые ободки.
- Извини за опоздание - я только узнала. - Каричка сунула мне цветы. Ну, что ты так смотришь? - Она Улыбнулась.
- Хочу запомнить. - Ей я говорю то, что думаю. - Ждал, когда ты улыбнешься.
Она отодвинулась от меня, посерьезнела. Большие красные крылья трепетали над нами.
- Это опасно? - Она показала на мой знак солнечной экспедиции.
Знакомый мотив прозвучал рядом: кто-то насвистывал "Тау Киту".
Я готов переплыть океан пустоты,
И коснуться огня, и сказать: "Это ты?"
- А знаешь, как дальше? - спросил я.
- Дальше? Дальше никак.
- Песня не кончается. Слушай.
Я готов переплыть океан пустоты,
И коснуться огня, и сказать: "Это ты?"
Только ты не мечтай, не останусь здесь я,
Брошусь вновь в океан открытый,
Чтоб вернуться к тебе, голубая Земля,
С золотым огнем Тау Киты.
- Это тебе. Тебе и Рыжу.
Она кивнула.
А я продолжал, продолжал говорить беззвучно, про себя. Потому что красные крылья трепетали совсем рядом. Сколько я буду жить, я буду помнить тебя, Рыж. Я привезу с собой кусок Солнца и выпущу его над твоей сопкой. Даже когда меня не станет, оно будет гореть.
Я вижу мальчишку. Он держит на ладони маленький гравилет, смотрит на него широко раскрытыми глазами, говорит совсем как Рыж: "Это Они делали для нас".
Отблеск красных крыльев осветил лицо Карички. Я видел: она меня понимает.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20