— Исходя из фактов, — неожиданно ясным голосом сказал Семеновских, — нужно улучшить учет горюче-смазочных материалов. — Он вдруг ораторским жестом выкинул руку, тонким дребезжащим голосом выкрикнул: — Я сказал все, что мог, пусть другой скажет лучше!
Торопливо спустившись с трибуны, счетовод сел на место, два-три раза судорожно передохнув, посмотрел на жену счастливыми, сияющими глазами. Она радостно затрясла головой и положила пальцы на локоть мужа. Страдания Семеновских закончились, опять наступило радостное время; теперь каждый вечер супружеская пара будет гулять по Тагару, при встрече со знакомыми она будет спрашивать: «Вы слушали выступление Анипадиста Григорьевича? Он очень смело критиковал руководство!»
— Слово имеет начальник планового отдела товарищ Поляков!
Из десятого ряда вышел плановик, сутулясь и не обращая внимания на зал, поднялся на трибуну, развернув крошечную бумажонку, проговорил неприятным, каркающим голосом:
— Довожу до вашего сведения, товарищи, положение сплавконторы на сегодняшний день, — Поляков замолчал, разбираясь в своей бумажонке; он несколько раз перевернул ее, чему-то недовольно хмыкнул, но в зале стояла строгая тишина. Люди напряженно, терпеливо ждали, так как от бумажки плановика зависел каждый человек. Если Поляков скажет, что Тагарская сплавная контора не выполнит месячный план, все, кто сидит здесь, лишатся премиальных — солидной суммы при хороших средних заработках. Поэтому люди на плановика глядели внимательно, ждали его слов с нетерпением, поэтому и Поляков позволил себе длинную паузу.
— На сегодняшний день сплавная контора выполнила месячный план, — кисло сморщив губы, сказал Поляков. — Предварительные подсчеты показывают, что за оставшиеся дни будет дано сверх плана восемь тысяч кубометров леса…
Дальше голос Полякова не был слышен — в зале раздались аплодисменты и крики; задубелые ладони гремели, визжали девчата, грузчики звенели стальными подковками сапог, кто-то в задних рядах по-сычиному ухал, кто-то хохотал басом. Радостно аплодировал Полякову главный комсомолец Сергей Нехамов, однорукий Фомичев топал ногами, радостно улыбалась начальник производственного отдела Сорокина и самоотверженно приветствовал успех родного коллектива парторг Вишняков. А в первых рядах, где сидели Нехамовы, тоже было оживленно, хотя сам старик, конечно, не аплодировал, не кричал, не ухал, а только разрешающе улыбался. Однако его родичи солидно, дружно прихлопывали ладошками, не снисходя до проявления бурного восторга.
XIII
Главного инженера Прончатова в состав завкома выдвинул сам бывший завком в общем списке. По алфавиту Олег Олегович шел восьмым, так что в половине одиннадцатого приближалась минута, когда его кандидатура должна была обсуждаться для внесения в список для тайного голосования. Сейчас обсуждали слесаря Коломейцева.
Пока перечисляли достоинства и недостатки Коломейцева, Прончатов принимал начальственно строгий вид. Для этого он круто вздернул подбородок, губы сжал, пальцы собрал в кулаки, а глядеть стал на противоположную стену, где были пробиты четыре квадратных отверстия для киноаппаратов. Он посматривал на них, неторопливо думал о том, что все-таки добьется установки широкоформатной аппаратуры; если директору лесозавода Морозу хорош и обычный экран, если председатель поселкового Совета наплевательски относится к техническому прогрессу, то… В общем, мелкие, мелкие были мысли, ход самих рассуждений примитивен…
— Следующая кандидатура — главный инженер Прончатов Олег Олегович! — выкрикнул председательствующий Иван Фомичев. — Какие будут мнения, товарищи?
— После этого в довольно шумном зале вдруг наступила глубокая, длинная, сквозная тишина; скрип стульев затих, потом отчетливо послышался чей-то протяжный вздох. Это было странно, неожиданно, так как раньше после каждой названной кандидатуры сразу раздавались крики: «Даешь!» — и гремели дружные аплодисменты. Теперь же в зале не раздалось ни звука, не произошло никакого движения, и Прончатов заметил, как парторг медленно наклонился вперед, а начальник рейда Куренной торопливо обернулся.
— Кто имеет слово, товарищи?
Еще несколько секунд постояла тишина, а потом в задних рядах послышался тихий удивленный голос:
— А чего тут обсуждать, ведь это Олег Олегович…
— Значит, замечаний не будет?
— Не будет! — по-прежнему удивленно ответили из зала. — Голосуй, Фомичев!
Взволнованный каждой частичкой своего большого тела, сидел Прончатов и не мог найти силы для того, чтобы отнять пальцы с лица, положить их на стол и снова сжать в кулак. Он и не предполагал никогда, что такую полную, абсолютную, ослепительную радость может принести ему просто голосование на профсоюзном собрании. В прончатовскую горячую голову лезли бог знает какие возвышенные мысли, сердце билось взволнованными толчками, и в ушах продолжал звучать голос: «А чего тут обсуждать, ведь это Олег Олегович…»
— Против — нет, воздержавшихся — нет! Единогласно, товарищи!
И собрание потекло дальше ровной проторенной дорожкой. Вслед за Прончатовым обсудили бурно кандидатуру бригадира Рахтанова, затем минут пять дебатировали фамилию веселого и смешного грузчика Уфимцева, а после внесения в список для тайного голосования фрезеровщика механических мастерских Яковлева и самого Ивана Фомичева председательствующий Вишняков снова объявил перерыв для тайного голосования. Зал обрадованно заревел и бросился к буфетам, которые начали работать в фойе и на дворе клуба.
Подумав, Олег Олегович пошел вслед за всеми, так как главной достопримечательностью обоих буфетов было пиво жигулевское, которое в Тагар завозили только во времена больших торжественных собраний да на два праздника — Первомай и годовщину Октября. Буфеты с жигулевским пивом сплавщики брали штурмом, при этом они хитрили, ловчили, нахальничали, вступали в конфликты и раздували давнишние ссоры. Именно возле буфетов с пивом возникали межцеховые противоречия: грузчики с рейда кричали, что рабочие механических мастерских «паразиты», а последние, в свою очередь, «паразитами» считали рабочих орса и пристани. Одним словом, шумно, скандально было возле буфетов, и Прончатов, наблюдая за сплавщиками, ходил себе по фойе и посмеивался. Пива он терпеть не мог, китайские мандарины его не интересовали, как и копченые колбасы.
Работал в клубе и третий, самый маленький буфет — для президиума и членов счетной комиссии, в этом буфете стояла полная тишина и наблюдался образцовый порядок, хотя имелись и свои трудности. Здесь, кроме пива, были в продаже коньяк и водка, так как предполагалось, что члены президиума обладают высокой сознательностью. И устроители буфета не ошиблись: никто из членов президиума и даже счетной комиссии к спиртным напиткам не притронулся, хотя каждый из мужчин желал попробовать коньяк, который, подобно пиву, завозили в Тагар только во время больших праздников. Однако каждый стеснялся быть первым, каждый вопросительно посматривал в сторону непьющего парторга Вишнякова. И так как он пример не подал, члены президиума позволили себе взять только по бутылке фруктовой воды и по двести граммов редкой в Тагаре докторской колбасы.
Члены президиума неторопливо закусывали, когда в их отдельную комнату, то есть в клубную гримировочную, неторопливо вошел Прончатов. Повернув голову назад, он на ходу разговаривал с кем-то, оставшимся за дверью, — судя по голосу, с Яном Падеревским, — потом кивком головы отпустил своего невидимого собеседника и уж тогда окончательно оказался в комнате. Мельком, даже небрежно посмотрев на буфет, Олег Олегович покрутил в воздухе растопыренными пальцами и холеным голосом сказал:
— Сто граммов коньяку и три порции икры без бутербродов.
Донельзя озабоченный Прончатов сел на пыльный диван, подумав секундочку, поочередно оглядел членов президиума и счетной комиссии.
— Сергей Нехамов здесь самый молодой, — вежливо сказал он. — Ему придется поехать на Ноль-пикет. Опять не идет крепеж!
Во время этих слов Олег Олегович принял из рук буфетчицы поднос с икрой и коньяком, по-гурмански покрутив пальцами над фужером, медленно выцедил коньяк и закушал его тремя порциями икры. Покачав головой, Прончатов проговорил вполголоса: «Прелестно!» — после чего встал и вышел из гримировочной.
Плотно притворив за собой дверь, оказавшись в полусумраке кулис, Прончатов оперся спиной о стенку и, представив себе, что произошло в гримировочной после его ухода, сладостно улыбнулся. Он точно наяву видел, как дружно подошли к буфету четверо рабочих из президиума, на глазах у парторга заказали по стакану коньяку и потребовали по пять порций икры без бутербродов, так как все четверо президиумских сидельца зарабатывали больше главного инженера да еще держали дома богатое натуральное хозяйство.
Обдумав свои дальнейшие действия, Олег Олегович через запасный ход вышел из клуба, постояв немного на свежем воздухе, поднял руку — тут же раздался приглушенный грохот колес, из-за угла клуба выскочил на легкой двуколке Гошка Чаусов. Ради профсоюзного собрания на нем был черный пиджак от хорошего костюма, но брюки оставались те же — продранные и прожженные.
— В контору, — сквозь зубы сказал Прончатов. — Погоди-ка минутку…
Две сильные электрические лампочки горели над фасадом клуба, шесть фонарей и десятки окон освещали улицу Свердлова, так как в поселке никто не спал, ожидая окончания профсоюзного собрания. Мало того, площадь перед клубом была заполнена молодыми людьми, которые ловчили попасть на обязательный после собрания концерт и танцы. Так что Прончатов, устраиваясь на кожаном сиденье, с большим интересом разглядывал толпу.
Олег Олегович еще час назад заметил, что механик Огурцов тихонечко, хоронясь за нелепыми колоннами, выбрался из клубного зала, даже строил предположения, куда мог направить стопы молодой инженер, а вот сейчас увидел, что хитроумный Эдгар Иванович расхаживает по травушке-муравушке, да не один — на расстоянии полуметра от него прогуливалась та самая женщина, с которой Прончатов, по мнению Тагара и общественных организаций, нарушал моральный кодекс. Света в узком переулке не было, но Олег Олегович все равно разглядел белые туфли, белую блузку и белую полоску зубов на загорелом лице. «Скучает племянница-то!» — подумал Прончатов и, выждав момент, когда механик и женщина повернутся к нему, двинулся им навстречу.
Пахло черемухой, нагретым за день деревом, речной волглостью; в ближнем доме работал радиоприемник, сладкая ночная музыка лилась приглушенно.
— Нехорошо, товарищ Огурцов, нехорошо! — осуждающе сказал Прончатов. — Пренебречь профсоюзным собранием… Ах, ах!
Однако на механика Прончатов не глядел — бесцеремонный, пронизывающий взгляд главного инженера был устремлен на племянницу, которая шла чуть впереди Огурцова. Нет, она не ускорила шаги, но все-таки оказалась к Прончатову много ближе, чем механик, и он насмешливо подумал: «Они, пожалуй, правы! Именно с такой женщиной…»
— Стыдно, товарищ Огурцов, антиобщественно, — машинально продолжал Олег Олегович. — Как же так, а?
В женщине не было ничего особенного, но в то же время в ней было все. Круглые колени, высокая грудь, длинные бедра, красивые ноги — это было обычно, это в избытке демонстрировали современные городские девчонки, но вот таких свирепо счастливых глаз, такого безмятежного выражения лица…
— Здравствуйте! — сквозным, текучим голосом сказала женщина.
Бог ты мой! Смех-то смехом, шуточки-то шуточками, но Олег Олегович чувствовал себя так, точно стоял на сквозном ветру — нечто такое дуло в лицо, нечто непонятное лилось в глаза.
Луна, голубушка, висела прямо над головой женщины, пахло одуряюще какими-то странными духами, белая полоска меж губами женщины стала совсем широкой, а она сама так прямо и вызывающе глядела на Прончатова, что ему пришлось как бы удивленно развести руками и как бы вспоминающе сказать:
— Постойте, постойте, да не встречались ли мы с вами у Каминского?
— Встречались! — охотно ответила женщина. — А зовут меня Евгения Михайловна.
— Прончатов!
Он думал, что стиснет пальцы, но ему ничего не досталось — только холодные скорлупки ногтей оказались в руке Олега Олеговича да от приблизившейся Евгении Михайловны пахнуло душистым теплом. Именно поэтому Олег Олегович совершенно неожиданно для себя отступил от женщины на один шаг.
— Ну, до свидания, до свидания, Евгения Михайловна, — снисходительным тоном попрощался Олег Олегович и, резко повернувшись, пошел к двуколке, и уже через две-три секунды у Прончатова был такой вид, словно на свете не существовало никакой Евгении Михайловны.
— Пшел! — приказал он Чаусову. — Пошевеливайся, пошевеливайся!
Через десять минут Олег Олегович подъехал к конторе, приказав Чаусову ждать, пошел по длинному и темному коридору в свой кабинет. В приемной сидел бессонный дежурный, при появлении главного инженера он поднялся и доложил:
— Телеграмма из области. Получена в двадцать часов двадцать пять минут.
Олег Олегович неторопливо прочел: «Понедельник приезжают сплавконтору секретарь обкома Цукасов зпт заведующий промышленным отделом Цыцарь тчк Приготовьте развернутое сообщение делах конторы зпт форсируйте безусловное выполнение месячного плана зпт разработайте предварительные мероприятия выполнения плана следующего месяца тчк Инструктор обкомпарта Белов…»
Прончатов сдержанно улыбнулся. «Молодец Петька Белов! — подумал он о своем старинном приятеле — инструкторе обкома. Потом он вопросительно поднял брови. — Почему, интересно, надо было разрабатывать план на следующий месяц? Для кого? Для себя или для товарища Цветкова?»
— Ба-ба-ба! — вслух произнес Прончатов. Ну и жестоким же сделалось лицо Прончатова; с таким лицом нож в зубы и на проселочную дорогу.
XIV
В четыре часа ночи, когда над далекой стеной кедрача зачинало само себя солнце и утишивался ночной бой крупной рыбы на Кети, Прончатов возвращался с Ноль-пикета. Приморившийся жеребец шел иноходной рысцой, Гошка Чаусов однообразно поцокивал. Вокруг-кругом была божья благодать: и заливной луг, покрытый ровной, нежной травой, и пурпурно-темная застекленевшая река, и протертое до сияния небо — все было из конфетного антуража, и лениво подремывающий Прончатов мстительно думал: «Уйду, мать вашу перетак, в бакенщики!», так как все еще злился на леспромхозовских, которые в тот миг, когда Прончатов приехал на Ноль-пикет, не только перестали давать крепежный лес, но, как и предполагал Олег Олегович, довели до истерики Сергея Нехамова. Именно в ту секунду, когда Прончатов появился на рейде. Нехамов кричал на всю разделочную площадку:
— Антигосударственная практика… Прокуратуру надо! Прокурора и следователя…
Размахивая руками и бегая, Нехамов вопил до тех пор, пока не заметил Прончатова, увидев же его, бросился к главному инженеру, встал рядом с ним и опять было открыл рот, чтобы докричать последнюю угрозу, но Олег Олегович успокаивающе положил ему руку на плечо.
— Спокойно, дорогой Сергей Никитьевич!
После этого Олег Олегович по бревнам проследовал к маленькой дощатой конторе леспромхоза, сев на засаленную скамейку, поманил Нехамова пальцем с таким безмятежным видом, точно собирался рассказать ему пресмешной анекдот. Глаза у Олега Олеговича при этом были мечтательно сощурены, а сидел он мирно, отдыхающе, по-стариковски положив руки на колени.
— Известно ли вам, Сергей Нехамов, — философски-глубокомысленно спросил Олег Олегович, — что страх — самый большой недостаток человечества? Многие умные люди весьма резонно полагают, что человечество давно вело бы райское существование, если бы с Земли исчез страх. — Прончатов сам себе согласно покивал и любезно улыбнулся. — Запомните, Сережа, на всю жизнь, что сейчас произойдет. Об этом у камелька вы будете рассказывать внукам и правнукам.
Прончатов ласково посмотрел на электрическую лампочку, вокруг которой гудело сонмище мошки, округлив губы, огляделся. Вокруг него была ровная площадка, заваленная лесом, в отдалении ронял искры паровоз, лениво и от этого грациозно повертывался вокруг себя разгрузочный кран, а четыре мощных прожектора заливали всю внушительную картину ярким светом. Так что стоящие в пяти метрах от Прончатова двое руководящих леспромхозовцев-бригадир и мастер были видны отчетливо, до мелких деталей их рабочей одежды.
— Ваша ошибка, Сергей, в том, — задумчиво сказал Прончатов, — что вы материте сразу всю лесозаготовительную власть. Это не может дать эффекта, так как министр далеко, а местные руководители к матерщине притерпелись. Значит, надо материть не начальство вообще, а конкретное начальство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27