VadikV


143
Виль Владимирович Липат
ов: «Деревенский детектив»



Виль Владимирович Липатов
Деревенский детектив

Деревенский детектив Ц




«Липатов В. В. Собрание сочинений: В 4-х т. Т. 2. Деревенский детектив. Е
ще до войны. Серая мышь / Худож. Ю. Бажанов.»: Молодая гвардия; Москва; 1983

Аннотация

«Деревенский детектив» Ц цик
л повестей и рассказов об участковом уполномоченном Федоре Анискине.

Виль Владимирович Липатов

Деревенский детектив
Книга повестей и рассказов об участковом уполномоченном Федоре Аниски
не

ГЕНКА ПАЛЬЦЕВ, СЫН ДМИТРИЯ П
АЛЬЦЕВА

1

Милиционер Анискин считался самым толстым человеком в деревне. Директо
р маслозавода Черкашин весил сто пять килограммов, но участковый уполно
моченный был на голову выше его, намного толще, хотя, сколько весит он, ник
то не знал, так как сам Анискин говорил: «А ты попробуй, взвешай меня!» Несм
отря на полноту, участковый по деревне ходил быстро, особенно в прохладн
ые дни, с людьми поговорить любил, а директора маслозавода Черкашина тер
петь не мог.
В деревне Анискин работал бог знает сколько времени, в каком находился з
вании, жители не помнили Ц участковый раз в три года надевал форму, да и т
о тогда, когда ездил в район. Это объяснялось его грандиозной толщиной, и у
частковый говорил: «Если я буду каждый день форму носить, то мне никакой з
арплаты не хватит!» Летом Анискин ходил в широких хлопчатобумажных штан
ах, в серой рубахе, распахнутой на седой волосатой груди, и в тапочках соро
к шестого размера; в грязь он носил кирзовые сапоги, а зимой влезал в серые
валенки, от которых его ноги действительно походили на слоновьи.
Когда участковый зимой шел в валенках вдоль деревни, то снежный скрип сл
ышался от околицы до околицы, и деревенские женщины, прислушавшись, гово
рили: «Шесть часов времени, надо квашенку заводить!» Летом участковый по
днимался в половине седьмого, и его путь по деревне отмечался запальным
дыханием. С пяти-шести часов вечера до восьми участковый спал, а потом рас
пивал чаи вприкуску: летом Ц во дворе, а зимой Ц в маленькой кухоньке, гд
е на стенке висели цветные фотографии из «Огонька».
Жена участкового, наоборот, была худа, голос имела тихий и ровный, глаза мо
нгольские и называлась, конечно, Глафирой. Она нигде не работала и потому
считалась в деревне аристократкой, хотя никто и никогда не видел ее сидя
щей без дела Ц она с утра до вечера трудилась. Глафира содержала огород, р
азводила живность, собирала орехи, грибы и ягоды, но милицейский дом зажи
точностью не славился Ц кроме самого Анискина и Глафиры, в нем всегда бы
ло несколько едоков, да приходилось посылать деньги то одному сыну, то вт
орому, то дочери, так как детей участковый старался учить долго. Дети у Гла
фиры рождались легко, розовощекие и здоровые…
В лето 196… года приблизительный вес Анискина оценивался в сто двадцать ки
лограммов Ц не больше и не меньше обычного. Так что душным июльским днем,
часа в четыре пополудни, когда оставалось немного времени до спанья, уча
стковый спокойно шел себе длинной улицей деревни и старался прижиматьс
я к высокому обскому яру, чтобы лицо обдувал тенистый ветерок. Река текла
мирно на север, кружились бакланы, скрипя уключинами, перебиралась на пр
отивоположную сторону лодка-завозня. Река была как река, небо как небо, а
под яром, фыркая, точно лошади, купались ребятишки. Увидев на крутояре гро
мадную фигуру Анискина, они загалдели пуще прежнего, принялись обливать
ся водой и бегать.
Ц Целый день сидят в воде, это надо же придумать! Ц остановясь, сказал уч
астковый. Ц Это надо же придумать…
Прицыкнув пустым зубом, он достал из кармана носовой платок, внимательно
посмотрел на него, подумал и, широко расставив ноги, нагнулся. Участковый
поднял с земли кровавый обломочек кирпича, обмотал его платком и, по-бабь
и размахнувшись, бросил сверток под яр.
Ц Намочите! Ц крикнул он ребятишкам. Ц У меня голова не чугунная…
Когда платок упал к воде и ребятишки наперебой бросились к нему, участко
вый неторопливо выложил руки на пузо, склонил голову на плечо и начал туд
а-сюда покручивать большими пальцами. Глаза у Анискина выкатились по-ра
чьи, шея исчезла, он медленно-медленно, точно его придерживали, обернулся
к человеку, который стоял за его спиной.
Ц Ну? Ц тихо спросил Анискин. Ц Ну?
Ц Стою! Ц так же тихо ответил человек.
Ему было лет двадцать пять, были на нем клетчатая рубаха и брюки-галифе с
сапогами, сидела на голове серая кепка, но весь Ц с головы до ног Ц он был
не таким, каким должен быть человек в клетчатой ковбойке. Стекала с лица п
арня бледная унылость и хворь, из вырубленных худобой глазниц запально г
лядели иконные глаза невыразимой красоты. Но диво дивное, чудо великое н
ачиналось ниже Ц немощную эту голову, тонкую ребячью шею подпирал могуч
ий торс борца; неохватные ширились плечи, выпирала могучая грудь, стояли
канцелярскими тумбами короткие ноги, а на голых руках Ц неизвестно для
чего, неизвестно почему Ц вспыхивали и гасли блестящие от пота мускулы.
Жило тело парня отдельно от головы, принадлежали голова и тело разным лю
дям. «Ну и ну! Ц тихо подумал Анискин.
Ц Ну, как две капельки воды похож на своего отца Митрия! Ну и ну!»
Ц Чудной ты, Генка! Ц тоскливо прицыкнув зубом, сказал участковый. Ц Ли
цо у тебя ангельское, а тело волчье…
Ц Разве я в том виноватый, Ц жалобно ответил Генка. Ц Разве это моя вина
…
Ц Должно быть, виноватый, Ц задумчиво сказал Анискин. Ц Был бы невинов
атый, я с тобой по такой жаре не валандался бы.
Покручивая пальцами на пузе, участковый блестящими глазами смотрел на О
бь, затаенно покряхтывая, и река отражалась в глазах Ц расплавленная на
солнце вода и лодка на ней, старый осокорь на крутояре, пологая излучина и
ребятишки, что, карабкаясь руками и ногами по желтой глине, уже поднимали
сь наверх. Первым вскочил на кромку земли самый бойкий и веселый из них, с
мокрым платком в руке бросился к участковому и закричал восторженно:
Ц Намочил, намочил, дядя Анискин!
Но участковый еще несколько секунд стоял неподвижно, набычив шею и расст
авив ноги. Мальчишка с платком притих, согнав с лица улыбку, пошел к участк
овому на заскорузлых пальцах мокрых ног. Мальчишка осторожно потрогал е
го за выставленный локоть, подняв голову, заглянул участковому в лицо, и, р
асцепив руки, Анискин одну из них положил на плечо парнишки.
Ц Ах, Виталька ты, Виталька Пирогов, Ц сказал участковый. Ц Виталька ты
Пирогов, Ванюшки Пирогова сын…
Потом Анискин выпрямился, приняв от мальчишки платок, сухо сказал:
Ц Ты, Виталька, вали купаться, а ты, Генка, завяжи платок сзади… Мне-то не в
идать!
Генка Ц парень в ковбойке и в сапогах, Ц дыша осторожно и запально, завя
зал платок на затылке участкового, отошел в сторонку и опять притих, так к
ак Анискин блаженно зажмурился и зябко повел плечами. С плохо выжатого п
латка вода текла на широкий нос участкового, струилась по груди, заросше
й седыми волосами, стекала на траву.
Ц Господи! Ц простонал Анискин. Ц Как хорошо-то!
В платке с четырьмя узелками походил участковый на восточного первобыт
ного бога.
Ц Вы бы искупались! Ц сказал Генка.
Ц Сам купайся!
И опять спокойно, по-слоновьи нелепо переставляя ноги, пошел по улице уча
стковый Ц глядел в землю мрачно, думал тяжело и напряженно, заметно суту
лился, хотя при грандиозной толщине сутулым, конечно, не был. Не поздорова
вшись, а только чуточку шевельнув бровями, он миновал деда Крылова, с палк
ой сидящего на лавочке, не поглядел на окна колхозной конторы, не улыбнул
ся женщине, которая с полными ведрами шла навстречу. Безмолвно и грозно п
рошел участковый через половину деревни к тому дому, где находилась мили
цейская комната. Возле калитки Анискин остановился, запустив руку меж до
сками, чтобы открыть вертушку, замер.
Ц Ну, на какой хрен, Генка, ты есть такой? Ц тоскливо спросил он. Ц Вот на
что ты есть такой, Генка?
Было так тихо, как может быть на краю деревни, где сразу за домами начинают
ся луг, кедрачи и мелкие березы, что уступами поднимаются к кладбищу; где к
последнему дому подбегает веселый ельник, деревья которого похожи на во
инов в монгольских остроконечных шапках, а желтые шишки горят чешуйками
на кольчугах.
Ц Пройдем! Ц тихо сказал участковый. Ц Пройдем!
Зайдя в темноватую комнату, Анискин приказал Генке встать у дверей, сам с
ел на табуретку и выложил на стол пудовые руки, сплошь покрытые светлыми
волосами. Несколько мгновений участковый сидел неподвижно, затем по-мил
ицейски выкатил глаза и с придыханием произнес:
Ц А?!
Ц Мне бы три дня пересидеть, Ц сказал Генка. Ц Мне бы только пересидеть
до парохода вниз… Три дня!
Ц У тебя губа не дура, Генка, Ц подумав, ответил участковый. Ц Конечно, в
понедельник придет «Пролетарий», так тебе и остается два дня, чтобы на не
м смыться… У тебя губа не дура! Ц повторил он и вдруг оглушительно крикну
л: Ц Садись! Садись, страма!
Вторая табуретка стояла в углу, и, заметив ее, Генка пошел садиться Ц шиво
рот-навыворот ступали звериные ноги, непонятно замедленно плыла литая с
пина, сама собой, отдельно от туловища, двигалась к табуретке голова. Плав
ными, округлыми были все движения Генки, а сев, он изящными движениями пол
ожил руки на колени, по-детски вздохнул и посмотрел на участкового преда
нными, ласковыми, сияющими глазами. Он так посмотрел на Анискина, что учас
тковый поежился, как от холодной воды, и печально сказал:
Ц Истинный ты бандит, Генка… Через всю кабинету прошел, а ни одна половиц
а не скрипнула.
Голодные, сновали по стенам милицейской комнаты черные тараканы; их было
много, очень много, но в обычные дни участковый Анискин на тараканов вним
ания не обращал, а только извинялся за них перед посетителями и улыбался
при этом. Сегодня же на тараканье царство участковый посмотрел зло, прищ
урился колюче, хотя по-прежнему всматривался в самого себя. Что-то в себе
самом пытался разглядеть Анискин, но не мог и от этого страдальчески мор
щился.
Ц Ты бы рассказал, Генка, чего набедокурил? Ц вдруг вежливо спросил уча
стковый. Ц Только ты уж не ври, касатик, а?
Ц Ой, мама родная, Ц обливаясь ласковой влагой, проникновенно прошепта
л Генка, Ц да когда я вам врал, дядя Анискин, да когда это было со мной, чтоб
ы я вам врал…
Ц Всегда! Ц ласково ответил Анискин. Ц Всегда, родной!
Ц Ой, да неверно, да неверно! Я, может, когда по мелочам что и врал, а по-боль
шому я завсегда правду говорил, так как скрытности во мне сроду не было, та
кой я от родной моей милой мамочки прирожденный, что на вранье не способн
ый и во всем перед вами, дядя Анискин, открытый…
Генка Пальцев пел да пел, помаргивал да помаргивал библейскими ресницам
и, а участковый Анискин все дальше и дальше уходил от него. Вот уж совсем д
алеко-далеко дрожал заупокойный голосок Генки, застилались туманом его
слова; частой, как бы комариной сеткой весь покрылся он Ц уже не с Генкино
го лица стекали бледность и хворь, не его тело и голова жили отдельно друг
от друга, а Генкин отец Ц Дмитрий Пальцев Ц сидел в темной милицейской к
омнате. Он сидел, смотрел на Анискина глазами русской богородицы и под уч
астковым вдруг покачнулась табуретка, уплыл из-под ног пол… Пахнуло сыр
ой прелью оврага, ударила в зрачки большая зеленая звезда; ударила, кольн
ула, и пошел звон по голове, как по пустой церкви перебор колоколов; заболе
л под левым соском звездчатый шрам, и в запахе пороха давил на ладонь сгус
ток крови, что текла в зеленый луч звезды…
Ц Тихо, тихо… Ц шепотом сказал Анискин и сделал рукой такое движение, то
чно хотел убрать с лица несуществующую паутину. Ц Тихо…
Они молчали минуту. Потом участковый спросил:
Ц Что ты сделал на хуторе, Генка?
Ц Бочата снял с парикмахерши, Ц ответил Генка. Ц Золотые…
Ц Ну!
Ц Она запищала, дядя Анискин, Ц еле слышно сказал Генка, Ц тогда я ее не
много придушил…
Ц Насмерть?
Ц Ой, да наверное, как вы можете подумать такое, дядя Анискин, зверь я или ч
еловек, чего бы я стал ее насмерть из-за часов-то… Вы всегда что-нибудь при
думаете, дядя Анискин, такое придумаете, что даже подумать страшно, не то ч
то выговорить, прямо обидно мне на все это…
Генка пел все тише, паузы между словами делал все длиннее и понемногу выт
ягивал ноги, распластываясь на табуретке. Он все утишивал и утишивал гол
ос, пока не перешел на шепот, так как участковый смотрел на Генку неподвиж
ными задумчивыми глазами. Из них на Пальцева текло невидимое, но ощутимо
е, связывало Генку по рукам и ногам; в глубь Генки и через него смотрел Ани
скин, в печенки и селезенки.
Ц Ну ладно! Ц сказал участковый. Ц Теперь я все про тебя знаю, Генка… Вс
е знаю, ровно и не получал из райотдела телеграмму, чтобы задержать особо
опасного рецидивиста… Понял, не из телеграммы узнал, а от тебя самого…
Генка теперь сидел на табуретке так, словно лежал Ц сползли с колен пере
витые мускулами руки, обвисли ноги-тумбы, заострился славянский нос. Пот
ом Генка по-рыбьи хватил ртом воздух:
Ц Когда пришла телеграмма?
Ц Третьего дня… Не думал я, что ты такой дурак!
Брезгливо, страдальчески поморщившись, участковый прицыкнул зубом и по
днялся с табуретки с таким видом, как поднимается человек, которому давн
о надо было сделать это, но он не решался. Встав, Анискин подошел к русской
печке, снял с шестка коробку с надписью «Дуст» и, вынув из нее щепотку серо
го порошка, посыпал припечек.
Ц Парикмахерша жила еще два часа, Ц приглушенно сказал участковый. Ц
Ты зачем, Генка, фонарик засветил, когда ее душил?.. Дура ты, дура!.. Да с такой
мордой, как у тебя, по карманам шарить нельзя, не то что по мокрому делу… Во
т женщина и опознала твою фотографию… Теперь тебя, Генка, расстреляют! Эт
о беспременно надо произвесть! Ц Участковый тоскливо покачал головой.
Ц Я тридцать два года работаю в деревне милиционером, а убийц еще не было
… Драки бывали, воровство случалось, а убийц… Ты первый, Генка!
Ц Не задерживай меня, дядя Анискин, не отдавай райотделу, Ц жалобно и ст
растно попросила Генкина голова. Ц Не отдавай!
Деревенская слышалась тишина: ни звука не было, ни привязочки, на которой
мог бы отдохнуть напряженный слух. И только шуршали, шуршали за припечко
й тараканы.
Ц Я никого из своих деревенских зря райотделу не отдавал, Ц негромко ск
азал участковый. Ц Ты вспомни, Генка, кого из деревенских я зря райотделу
отдал?
Ц Никого! Ц набухнув, прошептали жаркие Генкины губы. Ц Никого…
Ц Тебя я, Генка, возьму, Ц еще тише продолжал участковый. Ц Я беспременн
о тебя должен взять, но я тебе дам такое условие, через которое ты можешь с
пастись и стать человеком, если превозмогешь трусость… А если она, трусо
сть, сильнее тебя, Генка, то тут тебе Ц гроб!.. Так что решай Ц принимать те
бе условие или нет…
Ц Какое условие?
Ц А вот какое!
Анискин прошелся по комнате, опершись руками в наличники, посмотрел на у
лицу. Увидел он светлую от солнца Обь, синие кедрачи за ней, а за кедрачами
Ц пустоту; полтора километра было от берега до берега реки, но еще больши
й простор расстилался за нею, так как за Обью начинались Васюганские бол
ота; начинались и шли на десятки, сотни километров, ровные и унылые. Над бо
лотами тучей висело смрадное комарье, жалобно пищали длинноногие кулик
и, и солнце торчало на одном месте, словно его остановили.
Ц Слушай мое условие, Генка! Ц сказал Анискин. Ц Даю тебе срок до двенад
цати ночи или, как говорят райотдельские штукари, до ноль ноль часов… Ухо
ди ты до этого срока из деревни. Ты меня не видал, я тебя не видел… Уходи, Ген
ка!
Ц Обласок дашь? Ц одними губами прошептал Генка. Ц Обласок…
Ц Ни лодку, ни обласок не дам! Ц жестко ответил участковый. Ц Ты сам зна
ешь, что я к ним приставил охрану… Пешком уходи, Генка!
Опять не сидел, а лежал на табурете Пальцев, но был уже повернут лицом к ок
ну, где лежала Обь, кедрачи за ней, а за кедрачами…
Ц Это ведь все равно расстрел… Ц прошептал Генка.
Ц А ты как думал! Ц не сразу отозвался участковый. Ц Ты что думал, когда
душил мать двух детей?.. Но иди в болота, бог с тобой! Выйдешь живым
Ц человеком сделаешься, погибнешь Ц тоже правильно будет. Сам ты тепер
ь над собой хозяин, Генка… На этом наш разговор оконченный!
Онемев, Пальцев не шевелился Ц лежали перекисшим тестом на костяке муск
улы, стекали на грудь звериной тоской глаза русской богородицы.
1 2 3 4 5 6