..
Косая всплеснула руками:
Ц Вот брешет-то, вот брешет-то! Да чтобы я за такого пьянюгу замуж вышла…
Это ведь с ума сдвинуться можно!
Васька Неганов совсем рассвирепел.
Ц Выйдешь! Ц заорал он оглашенно. Ц У меня план такой, чтобы на тебе жен
иться и все твои тысячи пропить…
Перепалки Косой и Неганова участковый уже не слушал. Он сел на скамейку е
ще тогда, когда Косая начала свои длинные причитания, и теперь сидел непо
движно. Он так напряженно думал, что вместо глаз остались одни щелочки.
Ц Ничего в ум взять не могу! Ц наконец прошептал себе под нос участковы
й. Ц Чего же здесь обретается Верка Косая? Чего она здесь торчит, когда у В
аськи сроду больше червонца не было? А? Я вот тебя спрашиваю, Анискин, чего
здесь Верка Косая обретается, от тебя, Анискин, прячется? А?!
С по-прежнему думающим, окаменевшим лицом Анискин шел по деревянному тр
отуару к милицейскому дому, на крыльце которого сидел уже знакомый нам р
ечник.
Ц За-а-а мной!
В кабинете Анискин снял китель, расстегнул форменную рубашку, отхлебнул
из кружки глоток воды.
Ц Григорьев Иван Макарович, Ц надев очки, прочел участковый. Ц Старши
й матрос… А?! Старший! Это ведь не просто там Ц трали-вали, а Ц старший! Ну, б
удем молчать?
И начался полуразговор, полудопрос…
Р Е Ч Н И К. Отдайте документы.
А Н И С К И Н. Отдам, только задам вопросы… От какого парохода отстали и когд
а?
Р Е Ч Н И К. Утром, от «Пролетария»…
А Н И С К И Н. Где капитаном…
Р Е Ч Н И К. Семен Семенович Пекарский.
А Н И С К И Н. Правильно! Кто третий помощник?
Р Е Ч Н И К. Сиротина.
А Н И С К И Н. Опять правильно… Давно знакомы с гражданином Негановым Васил
ием Степановичем?
Р Е Ч Н И К. Года два.
А Н И С К И Н. Это как так? Значит, вы и раньше от парохода отставали?
Р Е Ч Н И К. Отставал.
А Н И С К И Н. И до сих пор не уволили, не списали? Это как так?
Р Е Ч Н И К. Я на поруках. Ценный я, опытный!
А Н И С К И Н. Ну, капитан Семен Семенович Пекарский, будет у меня с тобой раз
говор.
Р Е Ч Н И К. Да кэп с вами и говорить-то не станет!
А Н И С К И Н. Семен-то? Ну, это еще надо поглядеть! Я старшиной роты был, а он вс
его Ц ефрейтором!.. С Верой Ивановной Косой когда познакомились?
Р Е Ч Н И К. С какой еще Верой Ивановной?
А Н И С К И Н. А которая в кухне пряталась.
Р Е Ч Н И К. Месяца два…
А Н И С К И Н. Дела с ней какие имеете?
Р Е Ч Н И К. Не имею и не имел…
А Н И С К И Н. Ну, и порядок! Получайте ваши документы да садитесь на мое мест
о…
Р Е Ч Н И К. Это еще зачем?
А Н И С К И Н. Будете объяснение писать… Я, такой-то и такой-то, тогда-то и тог
да-то отстал от парохода, познакомился с гражданкой, назвавшейся так-то и
так-то, дел с ней никаких не имел, поручений не выполнял… Подписать, число
…
Красивый вечер опускался на деревню и бескрайнюю Обь. Плыли лодки, шел ст
аренький буксирный пароход, деревня была уже по-вечернему тихой, уютной,
славной. На скамейке, что стояла на высоком речном яру, сидели геологи-раб
очие Лютиков и Сидоров.
Ц А я вот, Жора, Ц говорил Лютиков, Ц вечерами от скуки дохну… Год здесь
проторчал, даже, понимаешь, никого не завел, хотя есть вдовушки Ц качнешь
ся справа налево! И сам не понимаю, чего я себе не завел!
Георгий Сидоров Ц человек неторопливый, длиннолицый и усатый Ц покров
ительственно улыбался.
Ц Не тот ты человек, Ц снисходительно сказал он, Ц чтобы баба на тебя са
ма шла, а ходить по ним ты сам не можешь…
Ц Это почему? Ц обиделся Лютиков.
Ц А шпионов ловишь! Ц еще снисходительнее и насмешливее ответил Жора.
Ц Ты ведь, если минутка свободная есть, или книги про шпионов и сыщиков ч
итаешь, или по деревне шныришь… Тебя уже один раз Анискин прищучил Ц мал
о! Еще хочешь? Ц Он вдруг вздохнул. Ц Устал я…
Лютиков оторопело откинулся.
Ц Ты о чем, Жора?
Ц А вот о том, что ты за мной шпионишь, Ц совсем лениво ответил Сидоров.
Ц Церковь обокрали, так вот ты и вертишься вокруг меня… Узнал, что я в цер
кви был, вот и увиваешься…
Лютиков уже сидел на самом конце скамейки.
Ц Неправдочку ты говоришь, Жора, Ц бормотал он. Ц Да я шпионство с того
дня завязал, как товарищ капитан меня чуть не штрафанул, да я с этим делом…
Ц Помолчи, не трепыхайся! Ц проговорил Сидоров. Ц Я ведь знаю, на чем ты
сидишь. На иконе… Ты ее мне хотел продать… Если бы я купил, ты бы на меня Ц д
онос… А ну, встань, дай сюда, что под тобой…
Трепещущий Лютиков дрожащей рукой протянул Сидорову сверток, сделал дв
а шага назад.
Ц Стой, где стоишь! Ц меланхолично предложил ему Сидоров, аккуратно и п
о-иезуитски медленно разрывая сверток. Ц Ну, брат, выбрал ты иконочку! Эт
о и олух поймет, что дерьмо. Ц Он замолчал, склонив голову. Ц Ты сам ее в ре
ку брось… Мне подниматься лень, устал я…
Швырнув икону в реку, Лютиков сорвался с места и Ц поминай, как звали! А Ге
оргий Сидоров даже и при этом не переменился: сидел все такой же ленивый, м
едленный, мечтательный, усатый.
Свечерело совсем и в доме участкового инспектора Федора Ивановича Анис
кина. Вместе с женой Глафирой он сидел за столом и пил чай Ц в одной майке,
в галифе и домашних туфлях на босу ногу. Вид у Анискина был блаженный, счас
тливый, умиротворенный.
Ц Ну, вот ты меня дальше слушай, мать, Ц неторопливо размышлял Анискин.
Ц Сколько ему, человеку, надо? Поесть, попить, в чистую постель лечь… Ну, ещ
е там Ц кино, театр, одежонка целая. Так отчего же такие люди берутся, что з
а рубль душу продать ладятся! Может, я, мать, шибко застарел, а? Может, это мн
е теперь мало надо?
Ц Не, отец! Ц ответила Глафира. Ц Ты и молодой на деньги просторный был.
Последний рубль, бывало, немощному соседу отдашь, а самим кусать нечего…
Ц Я уже забыл, Глафир, какой в молодости-то был.
Ц А такой же, как и нынче, Ц ответила Глафира и вздохнула. Ц Вот только з
дорово толстеешь, отец, это не шибко ладно! Как бы на сердце жир не обоснов
ался… Ты хлеб поаккуратней потребляй!
Анискин задумался, выпятил нижнюю губу.
Ц Во! До того дожили, Ц сказал он, Ц что сам хлебушко потреблять опасаем
ся. Ну, вот ты скажи, чего люди за рубль голову кладут?
Ц Нутро слабое…
Ц Правильно! Ц Анискин мечтательно откинулся на спинку стула, помолча
в, негромко сказал: Ц Я тех людей, которым рубль весь мир глаза зашторил, Г
лафир, сильно жалею… Чего они видят, кроме этого проклятого рубля? Обишка
течет, на солнце поблескивает Ц им это без интересу, зорька на небе играе
т Ц им это сбоку припека, скворец на ветке поет Ц они это не слышат. Ты пом
нишь деда Абросимова?
Ц Но!
Ц Помирал, так плакал, жалился: «Сколь добра нажил, и все Ц бросать! Дом, ф
лигель, амбарушка шесть на шесть, восемь тысяч деньгами…» Я сижу, слушаю, с
ердце стонет. Убогий, думаю, обделенный радостью, хоть и дожил до восьмиде
сяти шести… Чего ты, думаю, человечишко, жалеешь? Ц Анискин опустил голов
у, затосковал. Ц Ведь, мать, отчего помирать страшно? Ты в сырой земле лежи
шь, а тополь почку дает; ты под крестиком или звездой в сырой земле обретае
шься, а Обишка лед сбрасывает…
Глафира недовольно переставила с места на место посуду, стукотнула вилк
ами и ножами.
Ц Чего это ты раскаркался, отец! Смерть, смерть… Эк тебя занесло!
Ц А не мальчишка! На седьмой десяток валит Ц оглядываться не успеваешь
…
Ц А ты не оглядывайся, ты давай-ка, отец, чай свой допивай, да спать будем л
ожиться… Ты теперь с этими иконами спать-есть не будешь, так что давай-ка,
отец, ладься в постелю…
За ситцевым пологом, на огромной деревянной кровати, каждый под своим од
еялом, на пышных подушках, слабо освещенные, лежали муж и жена Анискины.
Ц Я тебе, отец, с этими иконами, чтоб им неладно было, могу помощь оказать,
Ц по-ночному тихо и ласково говорила Глафира. Ц Ежели их кто из наших, де
ревенских, увел, так я это дело через старух разведаю… Ну, чего помалкивае
шь?
Ц А того помалкиваю, что удивляюсь на тебя, мать.
Ц С чего бы?
Ц А вот с того, что к тебе эти старухи богомолки, как мухи на мед, липнут. Эт
о отчего так производится?
Глафира покосилась на мужа, затаенно улыбнулась, натянула одеяло до подб
ородка, опять улыбнулась.
Ц Тебе про это сказать, ты осатанеешь, Ц проговорила она весело. Ц Ты, м
ожет, мне развод дашь. К богу меня привести хотят! Ц важно ответила Глафи
ра. Ц Им это орден Ц жену милиционера в церковь притащить… Слушай, отец,
а чего ты опять про Верку Косую спрашивал? Неужто она и к иконам отношение
поимела?
Анискин быстро повернулся на бок.
Ц Имеет Верка Косая к иконам отношения или не имеет, Ц возбужденно прог
оворил он, Ц но она всегда там, где рубль. А мне школьный директор так объя
снил, что есть иконы, которым цена Ц три тысячи рублей! Ну, как Верке Косой
здесь деньгу не унюхать?
Они замолкли. Услышалось, как шелестят деревья за открытым окном, как бур
лит возле крутого яра обская вода, возится в листьях черемухи ночная пти
ца. А потом и музыка донеслась Ц это пел, подыгрывая себе на гитаре, «шаба
шник» Юрий Буровских.
Ц Узнаешь, кто поет? Ц спросил Анискин.
Ц Узнаю. Он, отец, кажну субботу в церковь ходит и всю службу выстаивает…
Они еще немного помолчали, потом Глафира сонно сказала:
Ц Я так смекаю, отец, что тебе с иконами помогу… А ты не смеись, ты не смеис
ь, отец! Ну, вон как его повело! Вон он как раскудахтался!
Участковый на самом деле хохотал во все горло и вытирал слезы. Просмеявш
ись, он потянулся к жене, ласково погладил ее по щеке, поцеловал в висок.
Ц Ну, вот чего, Ц сказал он решительно, Ц давай-ка спать, мать-милиционе
рша.
Ц Сплю, отец.
А под звездным небом, под такой яркой луной, что газету читать можно, шла в
еселая троица. Посередине улицы двигалась продавщица деревенского маг
азина Евдокия, справа и слева от нее шли с гитарами в руках завклубом Генн
адий Николаевич Паздников и «шабашник» Юрий Буровских. Он пел что-то оче
нь хорошее из Булата Окуджавы. Когда же Буровских кончил, наступила неко
торая пауза, потом Евдокия, прикрывая шелковым нашейным платком улыбку,
сказала:
Ц Прямо за сердце берете! И где вы только таким песням обучились, Юрочка?
Ц Везде! Ц ответил Буровских. Ц Я везде учусь, Ду! Мир Ц институт, люди
Ц студенты. Вечные студенты, Ду!
Дуська повернула к нему очень красивое от лунного света лицо, посмотрела
исподлобья, так, что трудно было понять Ц ласково или, наоборот, насмешли
во.
Ц Почему вы меня зовете Ду? Ц капризно спросила она. Ц Что у меня, челов
еческого имени нет?
Ц Ду лучше! Ц уверенно ответил Буровских.
Ц Их Евдокия Мироновна зовут, Ц горячо и ревниво перебил его завклубом,
Ц а ваше, извиняюсь, Ду Ц это на собачью кличку похоже… Ц И осторожно вз
ял продавщицу за нежный голый локоть. Ц Я, Евдокия Мироновна, как артист
в душе и по профессии, как служитель муз, специально для вас и только для в
ас из радиопередачи «С добрым утром» песню разучил.
Завклубом заиграл и запел. Светила луна, мерцали звезды, душевно и мягко п
ел Геннадий Николаевич Паздников.
Ц Прямо за сердце берет! Ц сказала Дуська.
«Шабашники и завклубом обменялись ревнивыми, угрожающими, возбужденны
ми взглядами.
Какой опухший, какой страшный, какой не похожий на живого человека сидел
перед Анискиным поп-расстрига Васька Неганов, облаченный в прежнее деко
ративное одеяние.
Ц Еще раз повторяю, Ц сердито проговорил Анискин. Ц В дом к тебе принес
ено было два с половиной литра водки, а я насчитал бутылок Ц на три с поло
виной литра. Как так?
Н Е Г А Н О В. Ты мне голову не дури, Анискин, мало ли у меня пустых бутылок вал
яется.
А Н И С К И Н. Это ты мне голову не дури, Неганов. Во-первых сказать, я сегодняш
нюю бутылку от вчерашней в момент отличу, во-вторых заметить, у тебя в дом
е пуста посуда более чем полдня не задерживается Ц ты ее тут же сдаешь… Т
ак что отвечай, кто еще литр водки принес?
Н Е Г А Н О В. Никто не приносил, ничего не знаю… Пьян был!
А Н И С К И Н. Какой бы ты пьяный ни был, водку всегда считаешь, так как боишьс
я, что мало будет… Васька, не доводи меня до греха, кончай волынить! Кто вод
ку брал?
Н Е Г А Н О В. Верка Косая литр принесла…
А Н И С К И Н (вскочил). Для кого? Почему? С какой целью?
Н Е Г А Н О В. Этого я сам не могу понять, Федор. Чего это она ко мне приперлась
, кого хотела ублажить? Не знаю. Веришь?
А Н И С К И Н. Верю… Тогда отвечай, с кем она говорила, почему сидела рядом с р
ечником? Если говорила с ним, то о чем?
Н Е Г А Н О В. И этого не помню, Федя. Сидеть Ц сидела, говорить Ц говорила, а
что и о чем… Я ж почитай месяц не просыхаю… Ты уж не думаешь ли, что я иконы у
вел?
А Н И С К И Н. А хрен тебя знает, Васька! То ты на бога дышать боишься, то в пьян
ом виде лезешь к попу драться и оскорбляешь его, то ты… Нет, Васька, иконы т
ы не воровал, но к этому делу касательство имеешь.
Н Е Г А Н О В. Ты не заговаривайся! Какое же я к этому делу касательство имею?
А Н И С К И Н (по-прежнему раздумчиво). В точности еще сказать не могу, но икон
ы-то пересеченье на тебе получили, хотя ты этого и знать не знаешь… Понату
жься, Василий, попотей, но вспомни, к кому Верка Косая приходила, для кого н
а водку восемь рублей потратила?
Н Е Г А Н О В (жалобно, с надрывом). Ничего не вспомню я, Федюк! Не надейся ты на
меня, совсем я плох, как тот дедушкин гриб, что в руки возьмешь, а он Ц пых! О
дна пыль на пальцах.
А Н И С К И Н (после тяжелой и горькой паузы). Иди домой, Василий. Если что вспо
мнишь, спасибо от всей деревни скажу!
Жена участкового Глафира, секунду назад шагавшая по улице открыто и весе
ло, вдруг тревожно огляделась. Убедившись, что на улице безлюдно Ц было о
коло двенадцати часов дня и вся деревня работала, Ц Глафира на цыпочках
подбежала к старенькому и небольшому дому. Она уже собралась подниматьс
я на крыльцо, когда на нем появилась согнутая почти пополам необычно кос
тистая старуха, но такая юркая, что в одно мгновенье оказалась рядом с Гла
фирой.
Ц Матушка, заступница ты наша, спасенье ты бабье, Ц запричитала старуха
, обнимая и оглаживая жену участкового.
Ц Здравствуй, Валерьяновна! А ты все шустра да весела… Вижу: по огороду с
ама шарашишься. И грядки полоты, и навозишко сбережен, и полито… Ну, Валерь
яновна, слов нету!
Они оказались в небольшой комнате, отделенной от кухни дощатой перегоро
дкой. Стоял посередине комнаты стол, могучий и неизносимый, стены были ок
леены газетами и картинками из журнала «Огонек»; всюду Ц на стенах, в угл
ах, даже на нештукатуренном потолке Ц висели пучки сухой травы, в красно
м углу мерцала лампадка и висело несколько икон.
Ц Ой, матушка, заступница ты наша! Садись, матушка, охолонись.
Ц А я ведь к тебе ненадолго, Валерьяновна, Ц садясь за кедровый стол, ска
зала Глафира. Ц У меня ведь тоже квашенка поставлена, как хочу свово пышк
ами побаловать…
Ц И надо, надо его потешить… Надо, матушка-заступница.
Они немного помолчали.
Г Л А Ф И Р А. У тебя, Валерьяновна, как я примечала ране, в углу-то шесть иконо
к висело. Так вот где две-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Ох, грехи наши тяжкие!
Г Л А Ф И Р А. Какие у тебя грехи, когда я в деревне добрее тебя старухи не зна
ю? Чего ты на себя наговариваешь-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не наговаривать, грехи замаливать, ежели я эти две
иконы, матушка, продала… Сережке-то стапензию платить не стали, так я ему
всяку копейку посылаю, правнучку-то… Обратно же молодой
Ц к девке пойтить, в кино ее пообнимать, в театру свесть… Продала! Спаси м
еня бог и прости, грешную!
Г Л А Ф И Р А. По сколько взяла-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. По десятке, матушка.
Г Л А Ф И Р А. Ну, ты сдурела, Валерьяновна! За такие иконки по десятке? Да в дер
евне ни у кого из старух икон красивше твоих нету… Кому продала-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Вот этого я тебе, матушка, сказать не могу, но страху я нат
ерпелась Ц не приведи господи!
Г Л А Ф И Р А. Страх-то откуда?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не страх, матушка, ежели к тебе в полночь постучат, г
оворят, что из городу приехали, поклон от Сереженьки привезли, а как вошли
Ц мать моя! Очки на нем агромадные да черные, сам ростом под потолок, заик
ается, борода Ц во! А сам, промежду прочим, молодой… Привет, говорит, от Сер
ежи, я, говорит, его распрекрасно знаю, а это что у вас в углу? Иконы, отвечаю
… А не продадите, говорит, вам деньги нужны, как Сережку-то со стапензии сн
яли… Я бы, говорит, вам по десятке Ц вон за эти две, которы грязны.
Г Л А Ф И Р А. Ах, горюшко ты мое, Валерьяновна!
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Это почто такие слова?
Г Л А Ф И Р А. А не почто, это я так Ц бормочу, чего попало… Боюсь, перестоит кв
ашенка-то, Валерьяновна. Ты уж меня прощай, подружка, я к тебе скоренько в л
асковы гости прибегу…
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Косая всплеснула руками:
Ц Вот брешет-то, вот брешет-то! Да чтобы я за такого пьянюгу замуж вышла…
Это ведь с ума сдвинуться можно!
Васька Неганов совсем рассвирепел.
Ц Выйдешь! Ц заорал он оглашенно. Ц У меня план такой, чтобы на тебе жен
иться и все твои тысячи пропить…
Перепалки Косой и Неганова участковый уже не слушал. Он сел на скамейку е
ще тогда, когда Косая начала свои длинные причитания, и теперь сидел непо
движно. Он так напряженно думал, что вместо глаз остались одни щелочки.
Ц Ничего в ум взять не могу! Ц наконец прошептал себе под нос участковы
й. Ц Чего же здесь обретается Верка Косая? Чего она здесь торчит, когда у В
аськи сроду больше червонца не было? А? Я вот тебя спрашиваю, Анискин, чего
здесь Верка Косая обретается, от тебя, Анискин, прячется? А?!
С по-прежнему думающим, окаменевшим лицом Анискин шел по деревянному тр
отуару к милицейскому дому, на крыльце которого сидел уже знакомый нам р
ечник.
Ц За-а-а мной!
В кабинете Анискин снял китель, расстегнул форменную рубашку, отхлебнул
из кружки глоток воды.
Ц Григорьев Иван Макарович, Ц надев очки, прочел участковый. Ц Старши
й матрос… А?! Старший! Это ведь не просто там Ц трали-вали, а Ц старший! Ну, б
удем молчать?
И начался полуразговор, полудопрос…
Р Е Ч Н И К. Отдайте документы.
А Н И С К И Н. Отдам, только задам вопросы… От какого парохода отстали и когд
а?
Р Е Ч Н И К. Утром, от «Пролетария»…
А Н И С К И Н. Где капитаном…
Р Е Ч Н И К. Семен Семенович Пекарский.
А Н И С К И Н. Правильно! Кто третий помощник?
Р Е Ч Н И К. Сиротина.
А Н И С К И Н. Опять правильно… Давно знакомы с гражданином Негановым Васил
ием Степановичем?
Р Е Ч Н И К. Года два.
А Н И С К И Н. Это как так? Значит, вы и раньше от парохода отставали?
Р Е Ч Н И К. Отставал.
А Н И С К И Н. И до сих пор не уволили, не списали? Это как так?
Р Е Ч Н И К. Я на поруках. Ценный я, опытный!
А Н И С К И Н. Ну, капитан Семен Семенович Пекарский, будет у меня с тобой раз
говор.
Р Е Ч Н И К. Да кэп с вами и говорить-то не станет!
А Н И С К И Н. Семен-то? Ну, это еще надо поглядеть! Я старшиной роты был, а он вс
его Ц ефрейтором!.. С Верой Ивановной Косой когда познакомились?
Р Е Ч Н И К. С какой еще Верой Ивановной?
А Н И С К И Н. А которая в кухне пряталась.
Р Е Ч Н И К. Месяца два…
А Н И С К И Н. Дела с ней какие имеете?
Р Е Ч Н И К. Не имею и не имел…
А Н И С К И Н. Ну, и порядок! Получайте ваши документы да садитесь на мое мест
о…
Р Е Ч Н И К. Это еще зачем?
А Н И С К И Н. Будете объяснение писать… Я, такой-то и такой-то, тогда-то и тог
да-то отстал от парохода, познакомился с гражданкой, назвавшейся так-то и
так-то, дел с ней никаких не имел, поручений не выполнял… Подписать, число
…
Красивый вечер опускался на деревню и бескрайнюю Обь. Плыли лодки, шел ст
аренький буксирный пароход, деревня была уже по-вечернему тихой, уютной,
славной. На скамейке, что стояла на высоком речном яру, сидели геологи-раб
очие Лютиков и Сидоров.
Ц А я вот, Жора, Ц говорил Лютиков, Ц вечерами от скуки дохну… Год здесь
проторчал, даже, понимаешь, никого не завел, хотя есть вдовушки Ц качнешь
ся справа налево! И сам не понимаю, чего я себе не завел!
Георгий Сидоров Ц человек неторопливый, длиннолицый и усатый Ц покров
ительственно улыбался.
Ц Не тот ты человек, Ц снисходительно сказал он, Ц чтобы баба на тебя са
ма шла, а ходить по ним ты сам не можешь…
Ц Это почему? Ц обиделся Лютиков.
Ц А шпионов ловишь! Ц еще снисходительнее и насмешливее ответил Жора.
Ц Ты ведь, если минутка свободная есть, или книги про шпионов и сыщиков ч
итаешь, или по деревне шныришь… Тебя уже один раз Анискин прищучил Ц мал
о! Еще хочешь? Ц Он вдруг вздохнул. Ц Устал я…
Лютиков оторопело откинулся.
Ц Ты о чем, Жора?
Ц А вот о том, что ты за мной шпионишь, Ц совсем лениво ответил Сидоров.
Ц Церковь обокрали, так вот ты и вертишься вокруг меня… Узнал, что я в цер
кви был, вот и увиваешься…
Лютиков уже сидел на самом конце скамейки.
Ц Неправдочку ты говоришь, Жора, Ц бормотал он. Ц Да я шпионство с того
дня завязал, как товарищ капитан меня чуть не штрафанул, да я с этим делом…
Ц Помолчи, не трепыхайся! Ц проговорил Сидоров. Ц Я ведь знаю, на чем ты
сидишь. На иконе… Ты ее мне хотел продать… Если бы я купил, ты бы на меня Ц д
онос… А ну, встань, дай сюда, что под тобой…
Трепещущий Лютиков дрожащей рукой протянул Сидорову сверток, сделал дв
а шага назад.
Ц Стой, где стоишь! Ц меланхолично предложил ему Сидоров, аккуратно и п
о-иезуитски медленно разрывая сверток. Ц Ну, брат, выбрал ты иконочку! Эт
о и олух поймет, что дерьмо. Ц Он замолчал, склонив голову. Ц Ты сам ее в ре
ку брось… Мне подниматься лень, устал я…
Швырнув икону в реку, Лютиков сорвался с места и Ц поминай, как звали! А Ге
оргий Сидоров даже и при этом не переменился: сидел все такой же ленивый, м
едленный, мечтательный, усатый.
Свечерело совсем и в доме участкового инспектора Федора Ивановича Анис
кина. Вместе с женой Глафирой он сидел за столом и пил чай Ц в одной майке,
в галифе и домашних туфлях на босу ногу. Вид у Анискина был блаженный, счас
тливый, умиротворенный.
Ц Ну, вот ты меня дальше слушай, мать, Ц неторопливо размышлял Анискин.
Ц Сколько ему, человеку, надо? Поесть, попить, в чистую постель лечь… Ну, ещ
е там Ц кино, театр, одежонка целая. Так отчего же такие люди берутся, что з
а рубль душу продать ладятся! Может, я, мать, шибко застарел, а? Может, это мн
е теперь мало надо?
Ц Не, отец! Ц ответила Глафира. Ц Ты и молодой на деньги просторный был.
Последний рубль, бывало, немощному соседу отдашь, а самим кусать нечего…
Ц Я уже забыл, Глафир, какой в молодости-то был.
Ц А такой же, как и нынче, Ц ответила Глафира и вздохнула. Ц Вот только з
дорово толстеешь, отец, это не шибко ладно! Как бы на сердце жир не обоснов
ался… Ты хлеб поаккуратней потребляй!
Анискин задумался, выпятил нижнюю губу.
Ц Во! До того дожили, Ц сказал он, Ц что сам хлебушко потреблять опасаем
ся. Ну, вот ты скажи, чего люди за рубль голову кладут?
Ц Нутро слабое…
Ц Правильно! Ц Анискин мечтательно откинулся на спинку стула, помолча
в, негромко сказал: Ц Я тех людей, которым рубль весь мир глаза зашторил, Г
лафир, сильно жалею… Чего они видят, кроме этого проклятого рубля? Обишка
течет, на солнце поблескивает Ц им это без интересу, зорька на небе играе
т Ц им это сбоку припека, скворец на ветке поет Ц они это не слышат. Ты пом
нишь деда Абросимова?
Ц Но!
Ц Помирал, так плакал, жалился: «Сколь добра нажил, и все Ц бросать! Дом, ф
лигель, амбарушка шесть на шесть, восемь тысяч деньгами…» Я сижу, слушаю, с
ердце стонет. Убогий, думаю, обделенный радостью, хоть и дожил до восьмиде
сяти шести… Чего ты, думаю, человечишко, жалеешь? Ц Анискин опустил голов
у, затосковал. Ц Ведь, мать, отчего помирать страшно? Ты в сырой земле лежи
шь, а тополь почку дает; ты под крестиком или звездой в сырой земле обретае
шься, а Обишка лед сбрасывает…
Глафира недовольно переставила с места на место посуду, стукотнула вилк
ами и ножами.
Ц Чего это ты раскаркался, отец! Смерть, смерть… Эк тебя занесло!
Ц А не мальчишка! На седьмой десяток валит Ц оглядываться не успеваешь
…
Ц А ты не оглядывайся, ты давай-ка, отец, чай свой допивай, да спать будем л
ожиться… Ты теперь с этими иконами спать-есть не будешь, так что давай-ка,
отец, ладься в постелю…
За ситцевым пологом, на огромной деревянной кровати, каждый под своим од
еялом, на пышных подушках, слабо освещенные, лежали муж и жена Анискины.
Ц Я тебе, отец, с этими иконами, чтоб им неладно было, могу помощь оказать,
Ц по-ночному тихо и ласково говорила Глафира. Ц Ежели их кто из наших, де
ревенских, увел, так я это дело через старух разведаю… Ну, чего помалкивае
шь?
Ц А того помалкиваю, что удивляюсь на тебя, мать.
Ц С чего бы?
Ц А вот с того, что к тебе эти старухи богомолки, как мухи на мед, липнут. Эт
о отчего так производится?
Глафира покосилась на мужа, затаенно улыбнулась, натянула одеяло до подб
ородка, опять улыбнулась.
Ц Тебе про это сказать, ты осатанеешь, Ц проговорила она весело. Ц Ты, м
ожет, мне развод дашь. К богу меня привести хотят! Ц важно ответила Глафи
ра. Ц Им это орден Ц жену милиционера в церковь притащить… Слушай, отец,
а чего ты опять про Верку Косую спрашивал? Неужто она и к иконам отношение
поимела?
Анискин быстро повернулся на бок.
Ц Имеет Верка Косая к иконам отношения или не имеет, Ц возбужденно прог
оворил он, Ц но она всегда там, где рубль. А мне школьный директор так объя
снил, что есть иконы, которым цена Ц три тысячи рублей! Ну, как Верке Косой
здесь деньгу не унюхать?
Они замолкли. Услышалось, как шелестят деревья за открытым окном, как бур
лит возле крутого яра обская вода, возится в листьях черемухи ночная пти
ца. А потом и музыка донеслась Ц это пел, подыгрывая себе на гитаре, «шаба
шник» Юрий Буровских.
Ц Узнаешь, кто поет? Ц спросил Анискин.
Ц Узнаю. Он, отец, кажну субботу в церковь ходит и всю службу выстаивает…
Они еще немного помолчали, потом Глафира сонно сказала:
Ц Я так смекаю, отец, что тебе с иконами помогу… А ты не смеись, ты не смеис
ь, отец! Ну, вон как его повело! Вон он как раскудахтался!
Участковый на самом деле хохотал во все горло и вытирал слезы. Просмеявш
ись, он потянулся к жене, ласково погладил ее по щеке, поцеловал в висок.
Ц Ну, вот чего, Ц сказал он решительно, Ц давай-ка спать, мать-милиционе
рша.
Ц Сплю, отец.
А под звездным небом, под такой яркой луной, что газету читать можно, шла в
еселая троица. Посередине улицы двигалась продавщица деревенского маг
азина Евдокия, справа и слева от нее шли с гитарами в руках завклубом Генн
адий Николаевич Паздников и «шабашник» Юрий Буровских. Он пел что-то оче
нь хорошее из Булата Окуджавы. Когда же Буровских кончил, наступила неко
торая пауза, потом Евдокия, прикрывая шелковым нашейным платком улыбку,
сказала:
Ц Прямо за сердце берете! И где вы только таким песням обучились, Юрочка?
Ц Везде! Ц ответил Буровских. Ц Я везде учусь, Ду! Мир Ц институт, люди
Ц студенты. Вечные студенты, Ду!
Дуська повернула к нему очень красивое от лунного света лицо, посмотрела
исподлобья, так, что трудно было понять Ц ласково или, наоборот, насмешли
во.
Ц Почему вы меня зовете Ду? Ц капризно спросила она. Ц Что у меня, челов
еческого имени нет?
Ц Ду лучше! Ц уверенно ответил Буровских.
Ц Их Евдокия Мироновна зовут, Ц горячо и ревниво перебил его завклубом,
Ц а ваше, извиняюсь, Ду Ц это на собачью кличку похоже… Ц И осторожно вз
ял продавщицу за нежный голый локоть. Ц Я, Евдокия Мироновна, как артист
в душе и по профессии, как служитель муз, специально для вас и только для в
ас из радиопередачи «С добрым утром» песню разучил.
Завклубом заиграл и запел. Светила луна, мерцали звезды, душевно и мягко п
ел Геннадий Николаевич Паздников.
Ц Прямо за сердце берет! Ц сказала Дуська.
«Шабашники и завклубом обменялись ревнивыми, угрожающими, возбужденны
ми взглядами.
Какой опухший, какой страшный, какой не похожий на живого человека сидел
перед Анискиным поп-расстрига Васька Неганов, облаченный в прежнее деко
ративное одеяние.
Ц Еще раз повторяю, Ц сердито проговорил Анискин. Ц В дом к тебе принес
ено было два с половиной литра водки, а я насчитал бутылок Ц на три с поло
виной литра. Как так?
Н Е Г А Н О В. Ты мне голову не дури, Анискин, мало ли у меня пустых бутылок вал
яется.
А Н И С К И Н. Это ты мне голову не дури, Неганов. Во-первых сказать, я сегодняш
нюю бутылку от вчерашней в момент отличу, во-вторых заметить, у тебя в дом
е пуста посуда более чем полдня не задерживается Ц ты ее тут же сдаешь… Т
ак что отвечай, кто еще литр водки принес?
Н Е Г А Н О В. Никто не приносил, ничего не знаю… Пьян был!
А Н И С К И Н. Какой бы ты пьяный ни был, водку всегда считаешь, так как боишьс
я, что мало будет… Васька, не доводи меня до греха, кончай волынить! Кто вод
ку брал?
Н Е Г А Н О В. Верка Косая литр принесла…
А Н И С К И Н (вскочил). Для кого? Почему? С какой целью?
Н Е Г А Н О В. Этого я сам не могу понять, Федор. Чего это она ко мне приперлась
, кого хотела ублажить? Не знаю. Веришь?
А Н И С К И Н. Верю… Тогда отвечай, с кем она говорила, почему сидела рядом с р
ечником? Если говорила с ним, то о чем?
Н Е Г А Н О В. И этого не помню, Федя. Сидеть Ц сидела, говорить Ц говорила, а
что и о чем… Я ж почитай месяц не просыхаю… Ты уж не думаешь ли, что я иконы у
вел?
А Н И С К И Н. А хрен тебя знает, Васька! То ты на бога дышать боишься, то в пьян
ом виде лезешь к попу драться и оскорбляешь его, то ты… Нет, Васька, иконы т
ы не воровал, но к этому делу касательство имеешь.
Н Е Г А Н О В. Ты не заговаривайся! Какое же я к этому делу касательство имею?
А Н И С К И Н (по-прежнему раздумчиво). В точности еще сказать не могу, но икон
ы-то пересеченье на тебе получили, хотя ты этого и знать не знаешь… Понату
жься, Василий, попотей, но вспомни, к кому Верка Косая приходила, для кого н
а водку восемь рублей потратила?
Н Е Г А Н О В (жалобно, с надрывом). Ничего не вспомню я, Федюк! Не надейся ты на
меня, совсем я плох, как тот дедушкин гриб, что в руки возьмешь, а он Ц пых! О
дна пыль на пальцах.
А Н И С К И Н (после тяжелой и горькой паузы). Иди домой, Василий. Если что вспо
мнишь, спасибо от всей деревни скажу!
Жена участкового Глафира, секунду назад шагавшая по улице открыто и весе
ло, вдруг тревожно огляделась. Убедившись, что на улице безлюдно Ц было о
коло двенадцати часов дня и вся деревня работала, Ц Глафира на цыпочках
подбежала к старенькому и небольшому дому. Она уже собралась подниматьс
я на крыльцо, когда на нем появилась согнутая почти пополам необычно кос
тистая старуха, но такая юркая, что в одно мгновенье оказалась рядом с Гла
фирой.
Ц Матушка, заступница ты наша, спасенье ты бабье, Ц запричитала старуха
, обнимая и оглаживая жену участкового.
Ц Здравствуй, Валерьяновна! А ты все шустра да весела… Вижу: по огороду с
ама шарашишься. И грядки полоты, и навозишко сбережен, и полито… Ну, Валерь
яновна, слов нету!
Они оказались в небольшой комнате, отделенной от кухни дощатой перегоро
дкой. Стоял посередине комнаты стол, могучий и неизносимый, стены были ок
леены газетами и картинками из журнала «Огонек»; всюду Ц на стенах, в угл
ах, даже на нештукатуренном потолке Ц висели пучки сухой травы, в красно
м углу мерцала лампадка и висело несколько икон.
Ц Ой, матушка, заступница ты наша! Садись, матушка, охолонись.
Ц А я ведь к тебе ненадолго, Валерьяновна, Ц садясь за кедровый стол, ска
зала Глафира. Ц У меня ведь тоже квашенка поставлена, как хочу свово пышк
ами побаловать…
Ц И надо, надо его потешить… Надо, матушка-заступница.
Они немного помолчали.
Г Л А Ф И Р А. У тебя, Валерьяновна, как я примечала ране, в углу-то шесть иконо
к висело. Так вот где две-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Ох, грехи наши тяжкие!
Г Л А Ф И Р А. Какие у тебя грехи, когда я в деревне добрее тебя старухи не зна
ю? Чего ты на себя наговариваешь-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не наговаривать, грехи замаливать, ежели я эти две
иконы, матушка, продала… Сережке-то стапензию платить не стали, так я ему
всяку копейку посылаю, правнучку-то… Обратно же молодой
Ц к девке пойтить, в кино ее пообнимать, в театру свесть… Продала! Спаси м
еня бог и прости, грешную!
Г Л А Ф И Р А. По сколько взяла-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. По десятке, матушка.
Г Л А Ф И Р А. Ну, ты сдурела, Валерьяновна! За такие иконки по десятке? Да в дер
евне ни у кого из старух икон красивше твоих нету… Кому продала-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Вот этого я тебе, матушка, сказать не могу, но страху я нат
ерпелась Ц не приведи господи!
Г Л А Ф И Р А. Страх-то откуда?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не страх, матушка, ежели к тебе в полночь постучат, г
оворят, что из городу приехали, поклон от Сереженьки привезли, а как вошли
Ц мать моя! Очки на нем агромадные да черные, сам ростом под потолок, заик
ается, борода Ц во! А сам, промежду прочим, молодой… Привет, говорит, от Сер
ежи, я, говорит, его распрекрасно знаю, а это что у вас в углу? Иконы, отвечаю
… А не продадите, говорит, вам деньги нужны, как Сережку-то со стапензии сн
яли… Я бы, говорит, вам по десятке Ц вон за эти две, которы грязны.
Г Л А Ф И Р А. Ах, горюшко ты мое, Валерьяновна!
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Это почто такие слова?
Г Л А Ф И Р А. А не почто, это я так Ц бормочу, чего попало… Боюсь, перестоит кв
ашенка-то, Валерьяновна. Ты уж меня прощай, подружка, я к тебе скоренько в л
асковы гости прибегу…
1 2 3 4 5 6 7 8 9