Конечная у семьдесят шестого номера была на кругу в Сокольниках. Сокольники так Сокольники, подумал Ильин и сел на ближайшее сиденье: пустым был автобус. Сокольники – это даже символично, подумал Ильин, поскольку там они с Ангелом сегодня уже были. Оттуда началась фантасмагория, которая пока заканчиваться не желала.
Все по-прежнему оставалось непонятным, хотя кое-что и прояснилось. Если гебисты выловили «МИГ» из болота (а они, похоже, его выловили), то для них он – типичный пришелец из вражеской страны. А Ильин, без памяти найденный у кромки болота, неизбежно должен быть связан с вражеским аппаратом тяжелее воздуха. Иначе какого хрена он там оказался и при сем ничего не помнил? Тут даже в гебе служить не надо, чтоб до такого дотумкать. Другое дело, как это радарщики и слухачи из ПэВэО проморгали самолет? Летел-то он, по размышлениям гебистов, издалека, посадки неизбежно делал – ну пусть в Ливии, ну пусть в Ираке, но потом-то он границу пересек, полдержавы с юга отмахал. И упал. И никто о нем – ничего. Это точно. Когда Ильина допросами мурыжили – ни слова о воздушном транспорте сказано не было. Не знали тогда про «МИГ» гебисты.
То есть Ильину-то ясно было, почему не знали. Ильин свалился там, где прорвал… что?.. ну вот хотя бы тот самый пресловутый пространственно-временной континуум. Иными словами, ни километра он над здешней Россией не пролетел, никому никого засекать не пришлось. Но гебисты про континуум не знают. А узнали бы – не поверили. Они – реалисты, а не фантасты. Значит, для них непонятно следующее: как он долетел до центра России незамеченным – раз, зачем прилетел – два, почему никак себя не проявляет – три… Есть, наверно, и четыре, и десять, и двадцать пять – не то Ильина волновало. А то Ильина волновало, что все, кого он так внезапно и скоро заинтересовал, действовали, мягко говоря, по-идиотски. Все!
А идиотами они не были, это Ильин точно знал.
Тогда почему?
– Сам мучаюсь, – всплыл Ангел. – У меня от всех этих фантасмагорий – голова кругом. Так не бывает.
– Но ведь так есть, – здраво заметил Ильин. Автобус перемахнул площадь Белорусского вокзала (он так и остался Белорусским) и выехал на Бутырский вал.
– А быть не должно, – упрямо сказал Ангел. – И чую я, что вся эта мистика еще не кончилась. Впереди еще – навалом бессмысленностей. Почему? Откуда? Куй продест?..
– Я еще в околотке не был, – напомнил Ильин.
– А вот давить не надо, не надо, – обиделся Ангел. – Я слов на ветер не бросаю. Околоток будет, будет, а вот каким он будет – тут, камрад Ильин, извини: не ведаю. Хотя мистика – это по моей части.
Автобус постоял на остановке, никого не ссадил, никого не взял. Двери закрылись, и водитель сказал в микрофон:
– Следующая – Савёловский вокзал.
ВЕРСИЯ
Что Ильин знал о Южно-Африканской республике? Довольно мало. В русских газетах о ней старались особо не распространяться, как прежде – в сталинско-хрущевско-брежневские годы совковые средства массовой дезинформации не баловали читателя историями из жизни русской эмиграции. Ну разве что самую малость: как они бедствуют, сирые, на чужбине. Что там у нас на дворе? Социализм, капитализм, демократия такая-растакая, густой плюрализм мнений – как все было, так все и будет: что начальникам невыгодно, что им не по шерсти, то никакое вышеуказанное массовое средство не опубликует. Кроме сильно оппозиционных. А на оппозиционные у начальников есть гебе, эФБеэР, эМАй-файв, et cetera. И попробуй, например, предложить в «Нью-Йорк таймс» статью о преимуществе социалистического метода ведения хозяйства над капиталистическим… где?.. ну, скажем, на заводах «Дженерал моторс». И кто это напечатает?.. А уж демократии в Америке – выше головы, она ее по всему миру развозит на пароходах и самолетах. Или в брошенной Ильиным революционно-перестроечной Москве: предложи в посткоммунистическую сверхдемократическую газету, в «Куранты» какие-нибудь забойные, опус о положительных сторонах застойного периода – хорошо, коли не побьют каменьями! А Ильин в том периоде довольно долго жил, отменно работал и работой своей, ее результатами гордился. И ничего застойного в ней не находил. Но разве против власти и ее высочайшего мнения попрешь?.. Так и в обретенной им Москве: о ЮАР – либо ничего, либо скверно. А ведь там, в ЮАР этой, – как и всюду, не надо провидцем быть! – жизнь у всех по-разному протекает. От режима и идеологии независимо…
«Либо ничего» – ничего и есть. Неизвестность. «Либо скверно» – это можно перечислить. Это читано и видано по «тиви».
Возьмите атлас мира, найдите карту Африки, гляньте на юг – туда, ближе к Антарктиде, к пингвинам и айсбергам (ничего жидомасонского, чистое совпадение звукописи…), и обнаружите страны социалистического лагеря, который находится в крутой изоляции от остального мира. В экономической и политической изоляции. (К слову: понятия «лагерь» и «мир» сохранились в новой России с давних социалистических – гулаговских – времен). В «лагерь» вошли: ЮАР, Намибия, Южная Родезия, как и в докатастрофной реальности ставшая Зимбабве, Мозамбик и… и, пожалуй, все. Гражданско-партизанские бои за идеалы социализма шли в Ботсване и Анголе, но цепные псы империализма с помощью платных агентов ЦээРУ (псы – черные, агенты, естественно – белые, пришлые…) удерживали ненавистный прогрессивной части человечества статус-кво. (Терминология использована та, к коей Ильин привык в подзабытые застойные годы. Как и весь советский народ.) Королевство Лесото посреди огромной территории ЮАР оставалось королевством, хотя и марионеточным: через него удобно было торговать с «остальным миром». «Остальной мир» хотел торговать, сохраняя красивую мину, а статус королевства в качестве торгового партнера мине сей способствовал весьма. И кому какое дело, что король Лесото был, не исключено, тайным членом Африканской партии труда и свободы (с ЦК в Иоганнесбурге)! Тайный – не явный, демократия такое позволяет…
Это политический расклад. Никакого серьезного влияния на умы и сердца граждан «остального мира» социализм с юга Африки не оказывал, но пованивал крепко. К нему тяготели вроде бы не социалистические, но откровенно тоталитарные режимы в Ливии, Ираке и на Кубе. Его славили (лицемерно или нет – Ильин не знал…) террористы Палестинской организации освобождения и бойцы Ирландской революционной армии, члены нигде, ни в какой стране не прописанных авантюрно-безжалостных «красных бригад» и такого же крутого Общества Льва Троцкого, а также куцые компартии, влачившие кое-где по миру (Испания, Италия, Индия, Китай…) полуголодное существование. Это в прежней жизни Ильина мировой социализм худо-бедно подкармливал своих единоверцев. В нынешней ему самому жрать было нечего – опять же сведения из газет, других Ильин не имел. Хотя и верил им: юг Африки – не восток Европы, а африканские свободолюбивые народы и в прежней жизни работать не шибко рвались. Палки на них не было…
Но это уже экономика, а тут надо быть справедливым: алмазы, золото, урановые руды – все это в обилии водилось в соцлагере и неявно вывозилось через помянутое королевство Лесото. Во всяком случае, знаменитый алмазный концерн «Де Бирс» и в Этой реальности не маялся от нехватки товара, время от времени в разных периодических изданиях Америки и Европы появлялись скандальные статьи, разоблачающие его связи с «красным режимом ЮАР». Но статьи статьями, а алмазы алмазами. «Де Бирс» плевать хотел на обвинения, держал монополию, вон и в Россию влез, вопреки жуткому сопротивлению Германии – на Чукотку, в Архангелогородскую губернию… Так что денежки у ЮАР со товарищи были, было на что строить светлое африканское будущее.
Американский журнал «Нэйшнл джогрэфик» так подавал национальный состав республики: африканцев – 22,6 миллиона человек (зулусы, коса, бечуаны и прочие банту), лиц европейского происхождения (африканеры и англичане) – 4,5 миллиона, русских – 1,8. И вот эти-то русские, слинявшие из эСэСэСэРа за период с сорок второго по сорок четвертый годы, разбавленные кое-какой эмиграцией из Европы – не прижившиеся там эмигранты первой волны и их дети, военнопленные и угнанные немцами из России в короткую военную пору, кто не захотел расстаться с идеалами коммунизма, – эти сильные русские обжили Иоганнесбург (на Преторию, на столицу, они не претендовали…), обнаглели до того, что всерьез называли его Иванградом, создали мощную колонию, где под именем Африканской партии труда и свободы возродилась по сути ВэКаПэбэ, сумели объединить под ее знаменами (красно-зелено-желтыми: красный цвет – кровь рабочих борцов за свободу, зеленый – цвет надежды и жизни, желтый – песка и, не исключено, золота…) немалое число африканцев из разных племен, втиснулись в парламент и постепенно захватили в нем большинство. Произошло сие, если Ильину память не изменяет, году эдак в пятьдесят шестом-седьмом, с тех пор там социализм и строится. И своей победной поступью завоевал еще кое-какие вышеназванные соседние страны. А президентом там – тоже русский, Ильин его фамилию забыл. Незнакомая фамилия, не из прежней жизни. То ли Пухов, то ли Махов, то ли вообще Иванов.
А вот мужик с пятном на башке – ну точно из прежней, хотя Ангел и не согласен. Помнится, Президент ЮАР и генсек АПТС – лица разные, это Ильин где-то читал или слыхал, однако фамилии генсека никогда не встречал в свободной от всего (в том числе и от принципов) прессе России.
И вот вам пожалуйста: есть там и самолеты, сравнимые по летным характеристикам с родными «МИГами», а может, они так и зовутся – иначе чего б гебистам и пресненским революционерам так суетиться по поводу отловленного в Черном озере аппарата тяжелее воздуха… Впрочем, об этом в российских масс-медиа тоже не пишут. Пока. То, чем впрямую интересуется гебе, для журналистов – табу. Если только какой особо пронырливый сам откуда-нибудь не нароет. А так о политике наращивания военного потенциала в ЮАР и сопредельных ей государствах публикуют навалом. Наращивание, судя по всему, огромное. Иначе чем оправдать немаленькие военные расходы великих держав «остального мира»?..
ФАКТ
Жалованье в своей спецкотельной Ильин получал хорошее – три с половиной тысячи рублей в месяц. По нынешнему курсу рубль стоил чуть меньше дойчемарки, а если сравнивать с главным мировым валютным эквивалентом – с долларом, – то за доллар в банках России или Германии, без разницы, платили два рубля. Но и жизнь была не шибко дорогой, трех с половиной тысяч на месяц хватало с лихом. Жил, как уже говорилось, без выпендрежа, за полуподвальчик убогий, из коего никуда переезжать не хотел, как Тит ни уговаривал, за комнатку-спальню, комнатку-гостиную, комнатушечку-кухню и комнатеночку-ванну-с-сортиром он платил домохозяину всего семьсот пятьдесят. Домохозяин был из детей «бывших совков», папанька его до войны служил в ХОЗУ Министерства черной металлургии, воровал там посильно, отоваривал ворованное золотишком и камнями – так догадывался Ильин, и Ангел с тем не спорил, – после оккупации не пропал, а мирно пристроился в немецкой фирме, застолбившей какие-то российские металлургические же заводики, а потом как-то сразу купил в Москве несколько домов и стал зарабатывать денежки, сдавая внаем жилплощадь. Надо отдать ему должное, за своими домами он следил. Сынок папино наследство круто приумножил, уже не покупал – строил дома. Почему Ильин все это знал? Не из праздного любопытства полуподвального жильца, заглядывающего в хозяйские окна, но – вовсе наоборот. Любопытство имело место со стороны хозяина. Однажды он вместе с домоправителем явился на порог полуподвала, как раз когда Ильин валялся в койке, глушил «Туборг» и смотрел по телевизору миллионную (ну, не миллионную, пардон за гиперболу, ну, сотую…) серию американского муви «Даллас», явился в законный выходной Ильина и возжелал познакомиться с временно прославленным газетами гебистским поднадзорным. Славно тогда посидели, миллионер оказался симпатичным мужиком, ровесником Ильина, пивка попили, о житье-бытье покалякали. Хозяин предложил Ильину теплое место у себя в бюро, но Ильин отказался: Тит его только что пристроил в котельную, в куда более теплое место. Хозяин не обиделся, еще пивка выпил, ушел, утолив любознательность, а домоправителю наказал платы Ильину не повышать. Благородно! Домоправитель так и заявил Ильину: мол, во как благородно поступил сильный мира сего. Ильин не спорил.
Итак, семьсот пятьдесят свободно конвертируемых рубликов уходило доброму миллионеру. Мура! На харчи, на пиво, на кафе по субботам – еще около тысячи. На одежду… К одежде Ильин стал почему-то равнодушен. Сам себе изумлялся: в прежней жизни слыл пижоном и повесой, кучу «бабок» тратил на шмотки, а ведь в прежней-то жизни сие хобби было куда как трудным, особенно после восемьдесят пятого – восемьдесят шестого, когда одержимый вождь дураков с Суматрой на кумполе пустил державу в рискованную мертвую петлю под названием «перестройка», а его конкурент с железным лицом бульдозера фирмы «Катерпиллер», врун, болтун и поддавала, убив перестройку, лихо повел нищую родину Ильина из петли прямо в пике. Вышла она из пике или нет – Ильин так и не узнал. Извините за неуместные летные параллели. Короче, в магазинах прежней любимой отчизны Ильина ни черта, кроме цинковых корыт, не было, и Ильин – с его крутыми заработками – позволял себе отовариваться в коммерческих лавках по заоблачным ценам. За кордон он не ездил по причине топ-секретности. А здесь, обитая в России (пусть не родной, но все же, все же…), он чувствовал себя за кордоном, ибо жизнь вокруг ничем не отличалась от прежних теоретических представлений Ильина о заграничном рае. И вот вам типичный совковый синдром: попав (хоть и сквозь брешь в пространстве-времени, а не через шереметьевские законные рубежи…) в капитализм, типичный совок Ильин стал скрягой. А может, это пространство-время так его надломило, кто б знал…
Итак, ответа не знал никто, включая самого Ильина. И не искал он никакого ответа, даже Ангела о том не спрашивал. Покупал вещи на аусверкауф, на распродажах – каждый сезон мощные суперладены типа «Мюра и Мерилиза», «Карсштадта» или «Поль Корытофф», не говоря уж о бывшем ГУМе (а его, как ни странно, по-прежнему все так и называли…) со множеством магазинов, бутиков, лавочек на всех трех этажах, все эти царства не очень дорогих вещей выставляли в своих залах прилавки и вешалки с вещами, ко времени подешевевшими, доступными, – вот там Ильин и покупал себе все, что надо. А что ему было надо? Джинсы рублей за сорок, легкие сапоги (любил он сапоги на зипперах), рубаха-другая (это вообще рублей за двадцать – тридцать), свитер (это чуть дороже – шестьдесят – восемьдесят рублей, если не хочешь, чтоб он через месяц протерся на локтях), носки, трусы – всего этого добра Ильину на год хватало, а стоило в сумме – самую муру. Теплую зимнюю куртку он носил давно, менять не собирался, и осенняя у него была. Ну кепка еще. Ну перчатки. Мокасины – на лето. Что еще?.. Ильин с его нехитрыми запросами даже и не рвался в совсем дешевые торговые районы Москвы – в Фили, где вросли в землю двухэтажные ангары, доверху набитые лавками с дерьмовым, но почти дармовым шмотьем, или на Таганку, где торговлю для нищих туристов из нищих стран вели наглые и вальяжные бизнесмены из чересчур свободных государств Закавказья, которые прочно осели в Москве и в свои свободные государства возвращаться не желали. Там просто было дураку туристу наколоться на фальшивом золотишке, там совсем легко было недорого ширануться или курнуть марихуанки, а девочки там торчали в глухих и страшноватых подъездах не с одиннадцати вечера, как в культурном Столешниковом или в фешенебельных верховьях Кузнецкого, а с шести: малую фигню брали с легкого клиента, поэтому много и долго пахать им приходилось… Ильин, если честно вспоминать, в Филях вообще никогда не был, не добирался, а на Таганку попадал всего раза три: не по делу, но из чистого любопытства. Ну а девочек для утоления снулой плоти, как уже говорилось, он ловил на демократичной Драчовке, где цены соответствовали его демократичному заработку.
Семьсот пятьдесят плюс тыща, да плюс триста – не больше! – на вышеперечисленное шмотье, да плюс двести на кино, книги, газеты, девочек, наконец, – вот вам две тыщи двести пятьдесят рубликов в месяц. Ну, добавим к ним еще двести пятьдесят – на всякую непредвиденку. И получится, что скряга совок Ильин ежемесячно из своей получки откладывал в банк 1000 (прописью: одну тысячу…) рублей. Что в сумме уже составило пристойную цифру. Заметим, к слову, что такое позволить себе мог и впрямь лишь одинокий и абсолютно неприхотливый человек.
Тит спрашивал Ильина: на что копишь? Ильин отшучивался: на старость, мол. А иной раз думал всерьез:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Все по-прежнему оставалось непонятным, хотя кое-что и прояснилось. Если гебисты выловили «МИГ» из болота (а они, похоже, его выловили), то для них он – типичный пришелец из вражеской страны. А Ильин, без памяти найденный у кромки болота, неизбежно должен быть связан с вражеским аппаратом тяжелее воздуха. Иначе какого хрена он там оказался и при сем ничего не помнил? Тут даже в гебе служить не надо, чтоб до такого дотумкать. Другое дело, как это радарщики и слухачи из ПэВэО проморгали самолет? Летел-то он, по размышлениям гебистов, издалека, посадки неизбежно делал – ну пусть в Ливии, ну пусть в Ираке, но потом-то он границу пересек, полдержавы с юга отмахал. И упал. И никто о нем – ничего. Это точно. Когда Ильина допросами мурыжили – ни слова о воздушном транспорте сказано не было. Не знали тогда про «МИГ» гебисты.
То есть Ильину-то ясно было, почему не знали. Ильин свалился там, где прорвал… что?.. ну вот хотя бы тот самый пресловутый пространственно-временной континуум. Иными словами, ни километра он над здешней Россией не пролетел, никому никого засекать не пришлось. Но гебисты про континуум не знают. А узнали бы – не поверили. Они – реалисты, а не фантасты. Значит, для них непонятно следующее: как он долетел до центра России незамеченным – раз, зачем прилетел – два, почему никак себя не проявляет – три… Есть, наверно, и четыре, и десять, и двадцать пять – не то Ильина волновало. А то Ильина волновало, что все, кого он так внезапно и скоро заинтересовал, действовали, мягко говоря, по-идиотски. Все!
А идиотами они не были, это Ильин точно знал.
Тогда почему?
– Сам мучаюсь, – всплыл Ангел. – У меня от всех этих фантасмагорий – голова кругом. Так не бывает.
– Но ведь так есть, – здраво заметил Ильин. Автобус перемахнул площадь Белорусского вокзала (он так и остался Белорусским) и выехал на Бутырский вал.
– А быть не должно, – упрямо сказал Ангел. – И чую я, что вся эта мистика еще не кончилась. Впереди еще – навалом бессмысленностей. Почему? Откуда? Куй продест?..
– Я еще в околотке не был, – напомнил Ильин.
– А вот давить не надо, не надо, – обиделся Ангел. – Я слов на ветер не бросаю. Околоток будет, будет, а вот каким он будет – тут, камрад Ильин, извини: не ведаю. Хотя мистика – это по моей части.
Автобус постоял на остановке, никого не ссадил, никого не взял. Двери закрылись, и водитель сказал в микрофон:
– Следующая – Савёловский вокзал.
ВЕРСИЯ
Что Ильин знал о Южно-Африканской республике? Довольно мало. В русских газетах о ней старались особо не распространяться, как прежде – в сталинско-хрущевско-брежневские годы совковые средства массовой дезинформации не баловали читателя историями из жизни русской эмиграции. Ну разве что самую малость: как они бедствуют, сирые, на чужбине. Что там у нас на дворе? Социализм, капитализм, демократия такая-растакая, густой плюрализм мнений – как все было, так все и будет: что начальникам невыгодно, что им не по шерсти, то никакое вышеуказанное массовое средство не опубликует. Кроме сильно оппозиционных. А на оппозиционные у начальников есть гебе, эФБеэР, эМАй-файв, et cetera. И попробуй, например, предложить в «Нью-Йорк таймс» статью о преимуществе социалистического метода ведения хозяйства над капиталистическим… где?.. ну, скажем, на заводах «Дженерал моторс». И кто это напечатает?.. А уж демократии в Америке – выше головы, она ее по всему миру развозит на пароходах и самолетах. Или в брошенной Ильиным революционно-перестроечной Москве: предложи в посткоммунистическую сверхдемократическую газету, в «Куранты» какие-нибудь забойные, опус о положительных сторонах застойного периода – хорошо, коли не побьют каменьями! А Ильин в том периоде довольно долго жил, отменно работал и работой своей, ее результатами гордился. И ничего застойного в ней не находил. Но разве против власти и ее высочайшего мнения попрешь?.. Так и в обретенной им Москве: о ЮАР – либо ничего, либо скверно. А ведь там, в ЮАР этой, – как и всюду, не надо провидцем быть! – жизнь у всех по-разному протекает. От режима и идеологии независимо…
«Либо ничего» – ничего и есть. Неизвестность. «Либо скверно» – это можно перечислить. Это читано и видано по «тиви».
Возьмите атлас мира, найдите карту Африки, гляньте на юг – туда, ближе к Антарктиде, к пингвинам и айсбергам (ничего жидомасонского, чистое совпадение звукописи…), и обнаружите страны социалистического лагеря, который находится в крутой изоляции от остального мира. В экономической и политической изоляции. (К слову: понятия «лагерь» и «мир» сохранились в новой России с давних социалистических – гулаговских – времен). В «лагерь» вошли: ЮАР, Намибия, Южная Родезия, как и в докатастрофной реальности ставшая Зимбабве, Мозамбик и… и, пожалуй, все. Гражданско-партизанские бои за идеалы социализма шли в Ботсване и Анголе, но цепные псы империализма с помощью платных агентов ЦээРУ (псы – черные, агенты, естественно – белые, пришлые…) удерживали ненавистный прогрессивной части человечества статус-кво. (Терминология использована та, к коей Ильин привык в подзабытые застойные годы. Как и весь советский народ.) Королевство Лесото посреди огромной территории ЮАР оставалось королевством, хотя и марионеточным: через него удобно было торговать с «остальным миром». «Остальной мир» хотел торговать, сохраняя красивую мину, а статус королевства в качестве торгового партнера мине сей способствовал весьма. И кому какое дело, что король Лесото был, не исключено, тайным членом Африканской партии труда и свободы (с ЦК в Иоганнесбурге)! Тайный – не явный, демократия такое позволяет…
Это политический расклад. Никакого серьезного влияния на умы и сердца граждан «остального мира» социализм с юга Африки не оказывал, но пованивал крепко. К нему тяготели вроде бы не социалистические, но откровенно тоталитарные режимы в Ливии, Ираке и на Кубе. Его славили (лицемерно или нет – Ильин не знал…) террористы Палестинской организации освобождения и бойцы Ирландской революционной армии, члены нигде, ни в какой стране не прописанных авантюрно-безжалостных «красных бригад» и такого же крутого Общества Льва Троцкого, а также куцые компартии, влачившие кое-где по миру (Испания, Италия, Индия, Китай…) полуголодное существование. Это в прежней жизни Ильина мировой социализм худо-бедно подкармливал своих единоверцев. В нынешней ему самому жрать было нечего – опять же сведения из газет, других Ильин не имел. Хотя и верил им: юг Африки – не восток Европы, а африканские свободолюбивые народы и в прежней жизни работать не шибко рвались. Палки на них не было…
Но это уже экономика, а тут надо быть справедливым: алмазы, золото, урановые руды – все это в обилии водилось в соцлагере и неявно вывозилось через помянутое королевство Лесото. Во всяком случае, знаменитый алмазный концерн «Де Бирс» и в Этой реальности не маялся от нехватки товара, время от времени в разных периодических изданиях Америки и Европы появлялись скандальные статьи, разоблачающие его связи с «красным режимом ЮАР». Но статьи статьями, а алмазы алмазами. «Де Бирс» плевать хотел на обвинения, держал монополию, вон и в Россию влез, вопреки жуткому сопротивлению Германии – на Чукотку, в Архангелогородскую губернию… Так что денежки у ЮАР со товарищи были, было на что строить светлое африканское будущее.
Американский журнал «Нэйшнл джогрэфик» так подавал национальный состав республики: африканцев – 22,6 миллиона человек (зулусы, коса, бечуаны и прочие банту), лиц европейского происхождения (африканеры и англичане) – 4,5 миллиона, русских – 1,8. И вот эти-то русские, слинявшие из эСэСэСэРа за период с сорок второго по сорок четвертый годы, разбавленные кое-какой эмиграцией из Европы – не прижившиеся там эмигранты первой волны и их дети, военнопленные и угнанные немцами из России в короткую военную пору, кто не захотел расстаться с идеалами коммунизма, – эти сильные русские обжили Иоганнесбург (на Преторию, на столицу, они не претендовали…), обнаглели до того, что всерьез называли его Иванградом, создали мощную колонию, где под именем Африканской партии труда и свободы возродилась по сути ВэКаПэбэ, сумели объединить под ее знаменами (красно-зелено-желтыми: красный цвет – кровь рабочих борцов за свободу, зеленый – цвет надежды и жизни, желтый – песка и, не исключено, золота…) немалое число африканцев из разных племен, втиснулись в парламент и постепенно захватили в нем большинство. Произошло сие, если Ильину память не изменяет, году эдак в пятьдесят шестом-седьмом, с тех пор там социализм и строится. И своей победной поступью завоевал еще кое-какие вышеназванные соседние страны. А президентом там – тоже русский, Ильин его фамилию забыл. Незнакомая фамилия, не из прежней жизни. То ли Пухов, то ли Махов, то ли вообще Иванов.
А вот мужик с пятном на башке – ну точно из прежней, хотя Ангел и не согласен. Помнится, Президент ЮАР и генсек АПТС – лица разные, это Ильин где-то читал или слыхал, однако фамилии генсека никогда не встречал в свободной от всего (в том числе и от принципов) прессе России.
И вот вам пожалуйста: есть там и самолеты, сравнимые по летным характеристикам с родными «МИГами», а может, они так и зовутся – иначе чего б гебистам и пресненским революционерам так суетиться по поводу отловленного в Черном озере аппарата тяжелее воздуха… Впрочем, об этом в российских масс-медиа тоже не пишут. Пока. То, чем впрямую интересуется гебе, для журналистов – табу. Если только какой особо пронырливый сам откуда-нибудь не нароет. А так о политике наращивания военного потенциала в ЮАР и сопредельных ей государствах публикуют навалом. Наращивание, судя по всему, огромное. Иначе чем оправдать немаленькие военные расходы великих держав «остального мира»?..
ФАКТ
Жалованье в своей спецкотельной Ильин получал хорошее – три с половиной тысячи рублей в месяц. По нынешнему курсу рубль стоил чуть меньше дойчемарки, а если сравнивать с главным мировым валютным эквивалентом – с долларом, – то за доллар в банках России или Германии, без разницы, платили два рубля. Но и жизнь была не шибко дорогой, трех с половиной тысяч на месяц хватало с лихом. Жил, как уже говорилось, без выпендрежа, за полуподвальчик убогий, из коего никуда переезжать не хотел, как Тит ни уговаривал, за комнатку-спальню, комнатку-гостиную, комнатушечку-кухню и комнатеночку-ванну-с-сортиром он платил домохозяину всего семьсот пятьдесят. Домохозяин был из детей «бывших совков», папанька его до войны служил в ХОЗУ Министерства черной металлургии, воровал там посильно, отоваривал ворованное золотишком и камнями – так догадывался Ильин, и Ангел с тем не спорил, – после оккупации не пропал, а мирно пристроился в немецкой фирме, застолбившей какие-то российские металлургические же заводики, а потом как-то сразу купил в Москве несколько домов и стал зарабатывать денежки, сдавая внаем жилплощадь. Надо отдать ему должное, за своими домами он следил. Сынок папино наследство круто приумножил, уже не покупал – строил дома. Почему Ильин все это знал? Не из праздного любопытства полуподвального жильца, заглядывающего в хозяйские окна, но – вовсе наоборот. Любопытство имело место со стороны хозяина. Однажды он вместе с домоправителем явился на порог полуподвала, как раз когда Ильин валялся в койке, глушил «Туборг» и смотрел по телевизору миллионную (ну, не миллионную, пардон за гиперболу, ну, сотую…) серию американского муви «Даллас», явился в законный выходной Ильина и возжелал познакомиться с временно прославленным газетами гебистским поднадзорным. Славно тогда посидели, миллионер оказался симпатичным мужиком, ровесником Ильина, пивка попили, о житье-бытье покалякали. Хозяин предложил Ильину теплое место у себя в бюро, но Ильин отказался: Тит его только что пристроил в котельную, в куда более теплое место. Хозяин не обиделся, еще пивка выпил, ушел, утолив любознательность, а домоправителю наказал платы Ильину не повышать. Благородно! Домоправитель так и заявил Ильину: мол, во как благородно поступил сильный мира сего. Ильин не спорил.
Итак, семьсот пятьдесят свободно конвертируемых рубликов уходило доброму миллионеру. Мура! На харчи, на пиво, на кафе по субботам – еще около тысячи. На одежду… К одежде Ильин стал почему-то равнодушен. Сам себе изумлялся: в прежней жизни слыл пижоном и повесой, кучу «бабок» тратил на шмотки, а ведь в прежней-то жизни сие хобби было куда как трудным, особенно после восемьдесят пятого – восемьдесят шестого, когда одержимый вождь дураков с Суматрой на кумполе пустил державу в рискованную мертвую петлю под названием «перестройка», а его конкурент с железным лицом бульдозера фирмы «Катерпиллер», врун, болтун и поддавала, убив перестройку, лихо повел нищую родину Ильина из петли прямо в пике. Вышла она из пике или нет – Ильин так и не узнал. Извините за неуместные летные параллели. Короче, в магазинах прежней любимой отчизны Ильина ни черта, кроме цинковых корыт, не было, и Ильин – с его крутыми заработками – позволял себе отовариваться в коммерческих лавках по заоблачным ценам. За кордон он не ездил по причине топ-секретности. А здесь, обитая в России (пусть не родной, но все же, все же…), он чувствовал себя за кордоном, ибо жизнь вокруг ничем не отличалась от прежних теоретических представлений Ильина о заграничном рае. И вот вам типичный совковый синдром: попав (хоть и сквозь брешь в пространстве-времени, а не через шереметьевские законные рубежи…) в капитализм, типичный совок Ильин стал скрягой. А может, это пространство-время так его надломило, кто б знал…
Итак, ответа не знал никто, включая самого Ильина. И не искал он никакого ответа, даже Ангела о том не спрашивал. Покупал вещи на аусверкауф, на распродажах – каждый сезон мощные суперладены типа «Мюра и Мерилиза», «Карсштадта» или «Поль Корытофф», не говоря уж о бывшем ГУМе (а его, как ни странно, по-прежнему все так и называли…) со множеством магазинов, бутиков, лавочек на всех трех этажах, все эти царства не очень дорогих вещей выставляли в своих залах прилавки и вешалки с вещами, ко времени подешевевшими, доступными, – вот там Ильин и покупал себе все, что надо. А что ему было надо? Джинсы рублей за сорок, легкие сапоги (любил он сапоги на зипперах), рубаха-другая (это вообще рублей за двадцать – тридцать), свитер (это чуть дороже – шестьдесят – восемьдесят рублей, если не хочешь, чтоб он через месяц протерся на локтях), носки, трусы – всего этого добра Ильину на год хватало, а стоило в сумме – самую муру. Теплую зимнюю куртку он носил давно, менять не собирался, и осенняя у него была. Ну кепка еще. Ну перчатки. Мокасины – на лето. Что еще?.. Ильин с его нехитрыми запросами даже и не рвался в совсем дешевые торговые районы Москвы – в Фили, где вросли в землю двухэтажные ангары, доверху набитые лавками с дерьмовым, но почти дармовым шмотьем, или на Таганку, где торговлю для нищих туристов из нищих стран вели наглые и вальяжные бизнесмены из чересчур свободных государств Закавказья, которые прочно осели в Москве и в свои свободные государства возвращаться не желали. Там просто было дураку туристу наколоться на фальшивом золотишке, там совсем легко было недорого ширануться или курнуть марихуанки, а девочки там торчали в глухих и страшноватых подъездах не с одиннадцати вечера, как в культурном Столешниковом или в фешенебельных верховьях Кузнецкого, а с шести: малую фигню брали с легкого клиента, поэтому много и долго пахать им приходилось… Ильин, если честно вспоминать, в Филях вообще никогда не был, не добирался, а на Таганку попадал всего раза три: не по делу, но из чистого любопытства. Ну а девочек для утоления снулой плоти, как уже говорилось, он ловил на демократичной Драчовке, где цены соответствовали его демократичному заработку.
Семьсот пятьдесят плюс тыща, да плюс триста – не больше! – на вышеперечисленное шмотье, да плюс двести на кино, книги, газеты, девочек, наконец, – вот вам две тыщи двести пятьдесят рубликов в месяц. Ну, добавим к ним еще двести пятьдесят – на всякую непредвиденку. И получится, что скряга совок Ильин ежемесячно из своей получки откладывал в банк 1000 (прописью: одну тысячу…) рублей. Что в сумме уже составило пристойную цифру. Заметим, к слову, что такое позволить себе мог и впрямь лишь одинокий и абсолютно неприхотливый человек.
Тит спрашивал Ильина: на что копишь? Ильин отшучивался: на старость, мол. А иной раз думал всерьез:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20