В степи напротив колонны чернели кожаные палатки, возле которых стояли полуголые черноволосые дети; чуть поодаль паслись овцы и верблюды. Дети смотрели на солдат. Иногда из какой-либо палатки выходила женщина и тоже глядела на танки и машины. Это были пуштуны, кочевники. Все лето они скитаются по степям Афганистана, заходя в города, чтобы продать на базаре скот и шерсть, войлок, овчину и мясо и купить муки, меда, новую посуду, а осенью вместе с птицами тянутся в теплые края, в Пакистан и Иран, где всю зиму подрабатывают и приторговывают. Кочевники не любят пограничников и чиновников, презирают ремесленников и скверно себя чувствуют в городах и домах с твердыми стенами. Кочевники любят степи, ценят оружие и неуклонно следуют кодексу чести – пуштунвалаю, который требует жертвовать жизнью ради свободы племени, оказывать помощь всякому, кто в ней нуждается, отвечать добром на добро, но за око – вырывать око, беспрекословно подчиняться вождям и уважать старейшин. Нарушивший пуштунвалай может сразу собирать свой скарб и уходить прочь, на нем позорное пятно – ни деньгами, ни кровью, ни временем его не смыть. Мужчины-кочевники никогда не расстаются с оружием, всегда готовы постоять за себя. А кочевницы, в отличие от женщин, ведущих оседлый образ жизни, ни перед кем не прячут лиц. Мужчины пасут отары и охотятся, женщины готовят пищу, ткут ковры, выделывают шкуры. Днем кочевники разбивают лагерь, ночью переходят на другое место. Кочевники – прекрасные воины, заручиться их поддержкой стремятся обе противоборствующие стороны, правительство и мятежники, но кочевники чураются любой зависимости, превыше всего ставя свободу и интересы своего племени.
…По машинам!
В кювет полетели пустые жестяные банки. Заводились моторы. Вперед. Первая машина дрогнула, поехала, и тут же тронулась вторая, третья, бронетранспортер, усеянный пехотой, еще один и еще десяток; танк, танк, танки с людьми в черных комбинезонах и черных шлемофонах, за ними снова – бронетранспортер, бронетранспортеры с пехотой в выгоревших панамах и сетчатых масккостюмах, раскрашенных под степь; вереница фургонов с провизией, с кухнями на прицепе, тягачи с зачехленными гаубицами, грузовики со снарядами – первая батарея, вторая батарея, третья батарея и снова бронетранспортеры, медмашины с крестами, гусеничные катера разведчиков, фургоны с лебедками – ремрота – и несколько бронетранспортеров в хвосте.
Под вечер далекие хребты вдруг тронулись и поплыли, как серые корабли, сквозь марево к трассе, тяжелея, увеличиваясь, рассекая острыми носами степь. И чем ближе они подступали к трассе, тем меньше, незначительней, слабее казался солдатам и офицерам их бронированный караван. Наконец каменные корабли слева достигли дороги и потянулись вдоль нее, а скоро поспели и глыбы с другой стороны, и гиганты стиснули трассу.
Колонна приостановилась перед входом в ущелье. Повернулись башни, пулеметные стволы задрались вверх… Неожиданно в привычный хор моторов вплелись новые звуки. В небе появились четыре стрекочущие узкие пятнистые машины – «крокодилы». Лица солдат и офицеров прояснились. С крокодилами веселее в теснинах, крокодилы в обиду не дадут, заплюют ракетами любую вершину, если там объявится засада. Колонна тронулась, бодро пыхтя черными клубами, изогнулась на повороте, сунула голову в ущелье… Вверху плыли поджарые сильные плоские крокодилы.
Колонна втягивалась в ущелье. Здесь, кажется, было еще жарче, чем на открытом месте. Всюду были раскаленные камни. Опрокинуть ушат холодной воды – ущелье взорвется.
Колонна втащила в ущелье и хвост. Солдаты обливались потом и угрюмо, остро глядели по сторонам. Это ущелье было настоящим кладбищем машин: на обочинах чернели сгоревшие кузова, разодранные колеса, смятые кабины. Дорога была изъязвлена воронками, и грузовики попадали в них колесами, деревянные борта оглушительно скрипели под напором ящиков со снарядами. Шоферы старались объезжать черные язвы, но как раз в них-то мин и не могло быть. Шоферы сжимали зубы. И все – от полковника Крабова до рядового – думали: только бы крокодилы раньше времени не ушли. Но те не уходили, успокаивающе стрекотали в небе над горами, хотя это и было весьма опасно,– автоматная очередь достанет, влетит в бак с горючим, и грозный стремительный крокодил превратится в бесполезный факел и горячей железной лепешкой растечется по скалам. Но об этом уже думали не полковник и рядовой, а люди, управляющие пятнистыми хищными машинами.
Колонна благополучно миновала ущелье, горы дрогнули, отползли прочь и еще отступили от трассы, и люди на машинах закурили горький табак, провожая благодарными взглядами четверку крокодилов.
Поздно вечером колонна свернула с трассы и остановилась в степи. Здесь заночевали, выставив часовых.

6

Первыми пробудились повара. Была еще ночь. Трасса серела рядом, прямая и молчаливая, вверху горели звезды, невдалеке темнели горы. Зевая, повара пошли к железным кухням на колесах. Заскрежетали задвижки, вспыхнули спички, и походные кухни зашипели, засипели, задымили. Гулкое пламя забилось за дверцами, и в ночи заалели ряды круглых глаз. Пока вода вскипала в котлах, повара доставали крупу, соль, лавровый лист, вскрывали банки с тушенкой, томатной пастой; а когда вода забурлила, бросили в котлы пригоршни серой грубой соли, засыпали крупу, а в другие котлы вылили по нескольку банок сгущенного молока и насыпали кофе. В степи густо пахло соляркой и кофе. Теперь можно было устраивать подъем.
Восход солнца застал колонну в пути.
Звенели траки гусениц по бетонным плитам.
Через три часа впереди показались башни, деревья, стены, купола… Мираж. Стены и башни вырастали, колонна стремительно приближалась к ним и наконец вступила в город, наполненный людьми в чалмах, осликами, женщинами в чадрах, босоногими мальчишками, повозками, верблюдами, торговыми лавками с россыпями разноцветных плодов, с мясными тушами на крючьях, с рулонами яркой материи, с башнями из лепешек, посуды, с горками арбузов и дынь; на берегу захудалой мутной реки дымились жаровни, несколько мужчин ели шашлыки с лепешками; по улочке проехал красный автобус; на плоских крышах появлялись люди, они глядели на колонну. В центре города стояла небольшая глиняная крепость, одна из ее башен была увенчана государственным стягом, из окон торчали дула пулеметов, ворота защищал танк; стены крепости были испещрены дырками: афганские солдаты с улыбками глядели на колонну, приветственно взмахивали руками.
Неожиданно город кончился, слева от дороги показалось кладбище, усеянное каменными перьями-надгробиями и древками с выцветшими и яркими тряпицами, а справа стояли печи для обжига кирпичей, и уже дальше потянулись поля, разделенные арыками и шеренгами тополей. Колонна ходко шла вперед, и обработанная земля осталась позади, и скоро, оглянувшись назад, уже нельзя было увидеть зелень и башни города. Вокруг простирались дикие степи с небольшими хребтами и невысокими сопками. Вверху простиралось пустое небо.
Колонна шла по трассе еще около часа. И впереди показалась вереница танков, грузовиков, бронетранспортеров, стоявших на левой стороне трассы. Приблизившись к ней, колонна Крабова остановилась. Полковник и его заместитель направились к встречной колонне. У головной машины чужой колонны стояла группа офицеров. Полковник и майор подошли к ним, козырнули, – в ответ протянулись руки. После рукопожатий была извлечена из планшета и развернута карта. Офицеры плотно обступили человека с картой, склонили головы. Разговор над картой длился не более десяти минут, затем Крабов и майор Ничипорович вернулись к своей колонне, и она дрогнула, повернула голову налево и начала сползать с трассы, окутываясь пылью, – вскоре вся колонна шла по грунтовой дороге в тучах пыли. За нею двинулась в степь и встречная колонна, и обе колонны вытянулись в одну.
Гигантская колонна ползла по степи между округлых невысоких сопок. Пыль густо вырывалась из-под тяжелых колес и гусениц, насыщала жаркий воздух, осыпала башни, стекла, зачехленные пулеметы и орудия, налипала на потные лица и шеи, застилала глаза, забивала ноздри. Солнечный свет растворялся в пыли, и чадящая, горячая колонна плыла в душной желтой мути, неся сатанеющих, задыхающихся солдат неизвестно куда. Только водитель головной машины видел степь и горы впереди, остальные же – лишь задний борт грузовика или корму танка. Воздух был бездвижен, липок, густ, пропитан газами. Колонна шла во мгле час, два…
И вдруг где-то в середине этого длинного каравана раздался хлопок. Хлопок рассек колонну: передняя часть бронированного тулова продолжала ползти, а другая половина остановилась, – пыльная завеса пала, и солдаты наконец смогли оглядеться. Они были в степи на полпути к громоздким хребтам. Впереди стоял скособоченный грузовик, вокруг него толпились запыленные люди. Заминка длилась не более пяти минут, – машины тронулись, поехали, обходя грузовик с выдранным колесом. Машина медиков тоже прошла мимо, значит, никто не пострадал. А вот фургон ремроты затормозил, и врачеватели машин приступили к ремонту.
К вечеру серые, забитые пылью машины приблизились к хребтам, двинулись вдоль них и остановились: из ущелья в степь вытекала розовая от лучей вечернего солнца река.
Стало известно, что здесь предстоит отдыхать до ночи.
Моторы умолкали, хлопали дверцы, солдаты соскакивали на землю, шли и бежали, на ходу сдергивая пыльные, потные куртки, бросали на камни ремни, стягивали сапоги, срывали пахучие сырые портянки, снимали штаны и входили в воду. Река была неглубока и неширока, но быстра и бурлива. Голые люди с закопченными лицами и руками бродили по реке, брызгаясь и крича, зачерпывали воду и обмывали лица, окунали сероволосые головы, нащупав подводные камни, цеплялись за них, ложились, и течение вытягивало тела, упруго билось в лбы и плечи, расчесывало волосы. Над рекой стоял крик и хохот.
Поначалу офицеры с кривыми ухмылками глядели на солдат, оставаясь на берегу; некоторые командиры запретили своим подчиненным купаться.
Но речная оргия понемногу захватывала и офицеров, и один за другим они раздевались и зачарованно шли к розовой реке, судорожно всхохатывая, раздувая ноздри, покрываясь мурашками, – и погружались в воду, и она расступалась, принимала их, окутывала, и раскаленные обручи, сжимавшие головы и грудные клетки, лопались и уносились прочь, запорошенные пылью глаза, поры, ноздри, уши очищались и наполнялись светом, воздухом, звуками и запахами.
Полковник Крабов с неудовольствием смотрел на голых людей в реке. Купаются. Полковник обернулся к своему заместителю. По грубому лицу невысокого, тяжелого майора Ничипоровича блуждала странная улыбка. Крабов выругался.
– Бери их голыми руками, – пробормотал он. И его лицо вдруг напыжилось. – За яйца, – добавил он и, клацнув зубами, всхлипнул.
Майор повернул лицо к командиру и, поняв, что это был смешок, широко улыбнулся.
Командирам наконец удалось выгнать из реки поваров и их подручных, и скоро зевы походных кухонь ало пылали. Остальные же все липли к розовой реке, как пчелы к медовому потоку.
Между тем солнце легло на западный край земли. Река густо покраснела и начала блекнуть. Горы наливались синей прохладой. Офицеры нехотя выгоняли солдат из реки.
Уже в сумерках посыльные поваров разошлись по подразделениям с приятной вестью: ужин готов. К походным кухням потянулись солдаты с котелками. Повара с черпаками на длинных деревянных ручках царили над закопченными баками: в одном зачерпывали рисовую кашу с тушенкой и ловко выплюхивали ее в крышку от котелка – порция, в другом зачерпывали чай, треть котелка – порция. Чая все просили побольше, и одним повар добавлял, а на других замахивался горячим увесистым черпаком, матерясь.
Поваров не любили, но уважали и пытались завязывать с ними дружбу, а это было нелегко – повара отличались своенравным характером, и мало кто мог поручиться, что повар, ответивший на приветствие сегодня, подаст руку завтра. Но нынче, ублаженные купанием, повара реже обычного замахивались черпаками и не так страшно матерились. Солдаты, получив порцию каши, чай и хлеб, возвращались к своим машинам, устраивались поудобнее, вынимали именные ложки (на котелках и кружках тоже были нацарапаны инициалы или другие опознавательные знаки, чтобы какой-нибудь ротозей, потерявший свою посуду, не позарился на «чужое) и приступали к ужину. Ели, глядя, как с востока идет ночь, идет, омрачая горы, зажигая звезды, усиливая речные звуки, наполняя сердца беспокойством.
После ужина захотелось спать. Но всем было известно, что этой ночью вряд ли удастся поспать, предстоит куда-то ехать, и не ясно, далека ли, близка ли цель.
Ночь спустилась с гор и залила всю степь.
Послышался негромкий гул… Гул нарастал… Навис над рекой и машинами. Все задирали головы, но видели только звезды. Самолет шел без сигнальных огней. Звук моторов удалялся в сторону гор… затих.
Разведчик? Чей? Ихний, Пакистан – вон, под боком. Все посмотрели на горы, черные, острые под крупными и обильными звездами. Скорее всего наш. Кто его знает. Вообще, ночью ездить… влезем в Пакистан…
В полночь завелись моторы, колонна тронулась, пересекла свежо шумящий поток, в котором желтела чешуя, облетавшая с огненной выгнутой рыбины в небе, вдруг свернула и направилась прямо на черные стены, приблизилась к ним вплотную, взяла немного вправо, а затем круто влево – и проскользнула в мир гор.
Задрав стволы пулеметов, колонна прогрохотала по ущелью и оказалась в неширокой долинке, проползла по долинке и вошла в другое ущелье. Дорога запетляла и стала подниматься в горы. Машины замедлили ход. Дорога была узка. Танки и бронетранспортеры, грузовики и тягачи жались к скалам, скрежеща левым бортом. На крутых поворотах на обочине стояли солдаты с фонариками. Тяжело и хрипло дыша, колонна медленно взбиралась вверх. Сквозь рык и лязг вновь донесся густой звук, в небе проплыл невидимый самолет. Должно быть, летчики видели гирлянду круглых огней, повисшую на одном из хребтов; необычное зрелище: в горах, где тысячелетиями ходили верблюжьи караваны, – обломок электрической цивилизации, улица желтых фонарей.
Удобное место для засады. Стоит подбить головную машину – и вся колонна превратится, в беспомощную мишень. Все это прекрасно знали и чувствовали себя букашками на плече гиганта, который спал.
Все-таки замечательно быть летчиком, плавать под звездами…
Справа чернела пропасть. Лязгая гусеницами, скрипя тормозами, сипло сигналя, колонна поднималась к перевалу. Шоферы, как всадники лошадей, подбадривали свои машины: ну, спокойно, милая, тяни, не подкачай.
В три часа голова колонны легла на перевал. Машины начали спуск в черную долину.

7

Артиллеристы срывали с гаубиц чехлы из грубого толстого брезента, разводили станины, вставляли в отверстия на станинах длинные толстые стальные колышки и тяжелыми кувалдами вгоняли их в жесткую землю, выгружали ящики со снарядами. Пехотинцы затягивались и зашнуровывались. В редеющей темноте раздавались команды, свист, ругательства, газовали машины, грохотали танки. С перевала еще спускались отставшие машины. На возвышении, позади цепи артиллерийских батарей, вдруг поднялся шатер – командный пункт, и танки окружили его.
Звезды гасли, задувал свежий ветер, мгла таяла.
Может быть, поблизости здесь стоит город с минаретами и мечетями.
Моторы работали, кувалды стучали, люди кричали, – приехали бригады кузнецов, и работа закипела: они куют, подбадривая друг друга криками, наковальни звонко отзываются на удары молотов, эй! давай! Иванов! твою мать! твою мать! наковальни звонко, где комбат? разгружай!
Дымка рассеивается. Города, кажется, здесь нет. Но строения видны – крошечные коробки, сады, кишлак, он далеко, жерла орудий смотрят не на него – на темно-голубые горы с серыми вершинами. Долина обширна, вытянута с севера на юг; на востоке горы, на западе горы – из-за них и пришла колонна.
Быстро светает. Наводчики нацеливают гаубицы, слушая команды офицеров. Телефонисты тянут провода от батарей к командным пунктам. Пехотинцы сидят на бронетранспортерах.
Вдруг танки, боевые машины пехоты и бронетранспортеры заводятся и устремляются к восточным горам с ярко-сизыми вершинами. Половина шестого. Без десяти шесть. Без пяти. Бронемашины с пехотой и танки уже у подножия восточных гор с золотистыми сияющими вершинами. Шесть. – Из-за гор вырвался оглушительный режущий свист и рев, заставивший всех до единого вздрогнуть и запрокинуть головы, – но пятерка желто-зеленых обтекаемых машин с растопыренными крыльями уже прошла над станом и стремительно приближалась к восточным золотым вершинам, – ив следующее мгновенье самолеты уже над вершинами, под крыльями сверкнули лезвия, и тут же золотые вершины выбросили вверх коричневые облака, как лопнувшие, перезрелые грибы-дождевики, и звуки взрывов долетели до лагеря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33