Хану мое почтение.
– Передам. Спасибо, Гриша.
– Всегда к вашим услугам, – подмигнул Мышкину – и исчез навеки. Тороватый, лихой человек; видно, что долго не пропляшет, хотя всяко бывает.
Мышкин перебрался за баранку.
– Куда теперь?
– Никуда. Здесь надо ждать.
– Долго?
Фыркнула:
– На торопливых воду возят.
– На упрямых, – поправил Мышкин, – а не на торопливых… Кстати, раз вспомнила. Пойду пивка куплю.
Тебе принести чего-нибудь?
– Нет.
Усмехаясь, Мышкин опять побрел по рынку. Крепкая женщина: линию держит, как снайпер – цель. Молодец Равиль, кадры подбирает с умом.
Искал ларек с пивом, а нашел ненужное приключение. Сперва шальная бабка на него насела, в кремовой кофте, с чахоточным румянцем на щеках: "Дай денежек, барин, не погуби душу! От поезда отстала, детишки без присмотру! Дай скоко не жаль!"
От какого поезда бабка отстала, заметно по лютому перегару, а также по кровоподтеку на левой скуле, но Мышкин, не чинясь, сунул в жадную ручонку десятку.
Едва бабка отстала с гортанным: "Благослови тя Господь!" – наскочила юная красотка в юбчонке до пупа.
– Ох, молодой человек, поздравляю, поздравляю!
– С чем же, дитя? – и Тут же ощутил в ладони кусок картона с нарисованными цифирками.
– Призовой выигрыш! Телевизор "Панасоник". Цветной, широкоэкранный. С приставкой на сто каналов. Пойдемте, пойдемте! – зачастила шалунья – и уже потащила его к груде фанерных ящиков, где с важным видом поджидал усатый парняга в черном кожане. Мышкин оглянулся на машину, увидел сквозь стекло непримиримое лицо Розы Васильевны и решил ей назло малость развлечься.
Усатый кожан торжественно поздравил Мышкина с крупным призом, но тут подоспели еще двое: интеллигентная пожилая женщина с растерянным лицом и дюжий детина с перебинтованной наспех башкой, с проступающим сквозь бинт желтым пятном. В руках у них оказались точно такие же, как у Мышкина, картонки, и тоже со счастливыми числами.
После короткого замешательства усатый распорядитель призов сказал:
– Ничего страшного. Роковое совпадение. Предлагаю два варианта. Или разыгрывать телевизор между вами троими по новой, или поделить денежный эквивалент. Каждому по семьсот пятьдесят долларов.
– Давай делить, – предложил Мышкин. Женщина согласно закивала, но перебинтованный везунчик твердо отказался:
– Зачем мне ваши доллары? Хочу цельный телевизор.
Всю жизнь о таком мечтал.
– А где этот телевизор? – поинтересовался Мышкин.
– Бона там, – махнул рукой кожан. – В ящиках упакованный… Хорошо, тогда условия такие. Каждый выплачивает по пятьсот рублей. Деньги уходят тому, кто выиграет телевизор, кроме комиссионных. Вы готовы, господа?
Забинтованный без промедления отдал пятьсот рублей, и женщина, чуток помешкав, протянула смятые в кулачке купюры. Мышкин спросил:
– А если у меня нет денег?
– Увы! – огорчился распорядитель. – Вы в таком случае выбываете из игры.
– Ладно, плачу.
Трижды распорядитель раскладывал пасьянс из картонных пластинок, и каждый раз у играющих выпадала одинаковая цифра. Усатый искренне изумлялся, его голоногая помощница истерически вскрикивала, и сумма добавочного вклада почему-то каждый раз увеличивалась вдвое. Вокруг собралось довольно много ротозеев, среди которых Мышкин приметливым взглядом легко вычислил соучастников этого незатейливого шоу-ограбления. Наконец усатый торжественно объявил совсем ух несусветную цифру: на кону якобы три тысячи долларов, следовательно, каждый играющий должен доставить по полторы штуки, и таким образом счастливчик получит вместе с телевизором завидный куш в семь с половиной тысяч баксов.
Интеллигентка, и до того проявлявшая признаки отчаяния, но, несомненно, бывшая в доле, артистически разрыдалась.
– Боже мой! Откуда я возьму?! Такие деньги! Вы с ума сошли? Я бедная прачка, Усатый ее успокоил:
– Ничего, гражданочка, последний кон. Если никто не выиграет, поделим деньги на троих. Справедливо? ;
– Не выйдет, – угрюмо возразил перебинтованный. – Мне телик нужен. У меня дома даже радио нету.
Мышкин вывернул отощавший кошелек.
– Похоже, я голый. Как же быть?
Сбоку к нему подтянулся угреватый крепыш, азартно хлопнул себя по бокам.
– Раз так, вхожу в долю. Даю полторы штуки, но выигрыш пополам. Годится?
– Давай, – сказал Мышкин. Забрал у крепыша пачку мятых сторублевок, уже, видно, не первый раз ходившую по рукам, посмотрел в глаза шоумену.
– Позволь-ка, кон пересчитаю. Не мухлюешь ли ты, братец.
– Да вы что?! – усатый выразил возмущение, затрепыхался, но, завороженный сиянием бельма, не успел уследить, как Мышкин вырвал у него из рук здоровенный пук ассигнаций – доллары, сторублевки, мелкие купюры. Все деньги Мышкин аккуратно сложил в пухлую колоду, старательно расправил уголки и опустил в карман пиджака. Затем сомкнутыми пальцами нанес усатому страшный удар в переносицу. Вторым ударом свалил с ног крепыша-заемщика, а перебинтованного поймал за уши, потянул и хряснул мордой о колено, при этом раздался такой щелчок, будто лопнул воздушный шарик. Все это Мышкин проделал деловито и быстро, по рыночной тусовке пронесся глухой, восхищенный вздох.
Однако отступление к машине затруднилось. Двух бритоголовых шавок из группы поддержки он легко стряхнул с себя, но не успел шагу ступить, как перед ним возникли еще трое, и эти были опаснее: унылые, воровские глаза, волчьи оскалы. Щелкнули синхронно кнопочные ножи.
– Вынь деньги, дяденька, – распорядился один. – Положь на пол.
– Хрен тебе.
– Окстись, все равно живым не уйдешь. Отбомбился, дядя.
Надвигались умело, врассыпную, лезвия плыли низко над землей – тоже воровская, знакомая ухватка. Придется попотеть, подумал Мышкин. Краем глаза ухватил, как очухавшийся крепыш кому-то машет рукой, кого-то окликает из своих. Сколько их тут на рынке натыкано – неизвестно, но похоже, целая роща.
Мышкин расслабился, приготовившись к первому броску: скорее всего, кинется вон тот, рыжий, рот в пене, нетерпеливый…
И тут сбоку, от скобяной лавки, раздался женский визгливый окрик:
– Стой, падлы! Перещелкаю, как сук! – и следом два негромких, характерных хлопка. Вот это да! Роза Васильевна подоспела.
Стояла в надежной стрелковой стойке, спиной к стене, в сжатых, вытянутых руках – массивный "стечкин".
Бандюги оторопели.
Чтобы их обогнуть и очутиться рядом с женщиной, Мышкину понадобились доли секунды.
Хотел забрать пистолет, не отдала.
– В машину, Сапожок. Быстро.
Откуда что взялось: блеск глаз, повелительный голос, как у взводного, стремительная боевая осанка – поневоле Мышкин залюбовался.
– С тобой, Роза Васильевна, хоть; в разведку, – заметил восхищенно.
До "ситроена" дотянули без затруднений, хотя братва кралась следом, но на почтительном расстоянии: понимали, чертова баба не шутит.
Мышкин сел за баранку. Роза Васильевна стояла у открытой дверцы, ждала, пока включит движок, но уехать сразу не удалось. Дорогу перегораживал зеленый "жигуль", правда, с водилой внутри. Пока он сдвигался в сторону, давешняя голоногая девчушка, помощница усатого, привела мента в капитанской форме. Мент, не обращая внимания на Розу Васильевну с пистолетом, бесстрашно рванул дверцу. Мышкин опустил стекло.
– Тебе чего, служивый?
– Нарушение общественного порядка, – объяснил милиционер. – Придется пройти в отделение. ;
На вид ему лет сорок, упитанный, матерый, с конопатой рожей. Конечно, из одной компашки с лохотронщиками, закупленный с потрохами. Но серьезный, неулыбчивый, для пущего страха – рука на расстегнутой кобуре.
– Чего я нарушил? – спросил Мышкин.
– Вот девушка жалобу подала. Приставали к ней.
– Приставал, приставал! – внезапно заблажила девица, будто ее шилом кольнули. – Чуть невинности не лишил. Налетел, как вепрь. Арестуйте его, дяденька, арестуйте. Это маньяк!
Опять скопились ротозеи, на время отпугнутые стрельбой, и трое ножевиков маячили неподалеку, ждали момента. Пока что их Роза Васильевна держала под прицелом, поводя дулом из стороны в сторону.
– Видите, – сказал мент. – Попытка изнасилования в публичном месте. Это чревато. Предъявите документы.
– Сунь ты ему зеленую, чтобы отвязался, – зло крикнула Роза Васильевна.
– Зеленую?! – девицу чуть шок не хватил. – Да он все бабки заначил. Зеленую! Мы их печатаем, что ли?
Мышкин отслоил в кармане из кучи несколько бумажек наугад, протянул через окно.
– Чем богат, служивый, не обессудь.
Милиционер деньги взял, но о чем-то тяжело задумался. Аж конопушки побледнели. Роза Васильевна прошипела через капот:
– Ты что, Сергей Иванович, Абдуллая забыл? Хочешь, чтобы сам приехал?
– Абдуллая я не забыл, – капитан отступил на шаг и добавил специально для Мышкина:
– Ты пока на наш рынок не ходи. Тут своих разбойников хватает.
– Спасибо за совет, – поблагодарил Мышкин и поспешно поднял стекло, потому что шебутная девица нацелилась ему ногтями в лицо.
С тем и отъехали благополучно.
Возле метро "Профсоюзная" Роза Васильевна велела притормозить. Закурили. Отдышались.
– Ты меня нынче, Роза Васильевна, вполне возможно, от смерти спасла. Теперь я твой вечный должник.
– Плохой ты друг. У Абдуллая репутация, его все знают, чего теперь скажут?
– Любишь Равиля?
– Как любишь? Он – хан. Служу ему.
Мышкин поднял у нее с колен "стечкина", перегнулся на заднее сиденье, убрал пистолет в сумку. Эта женщина его волновала. В ней таилась первобытная, гордая сила, какой изредка природа одаряет своих избранниц, но с непонятной целью.
Он вдруг догадался, отчего она бесится.
– Хочешь уйти от него?
Вопрос упал тяжело, и женщина взглянула на него со странной гримасой.
– Откуда узнал?
– Я – странник. Брожу по земле… Кое-чего вижу, кое-чего понимаю. У тебя в сердце тоска. Откройся – полегчает. Я Равилю не скажу.
В мгновение ока она переменилась. Заблестели глаза, губы приоткрылись в белоснежной улыбке.
– Я ему сама говорила, – произнесла отрешенно. – Он не отпускает. На мне урок, проклятие рода. Абдуллай может его снять, но пока не хочет. Говорит, рано.
– Давно ты в Москве?
– Пятый год уже…
– Пойдешь со мной?
– Куда, Сапожок?
– У меня тут дела небольшие, а после уйдем на Урал.
Там твоя родина. Москва не для тебя. Здесь сгинешь без пользы.
В ее глазах засветилось что-то смутное – мольба, упрек?
– Зачем я тебе?
– Не знаю, – признался Мышкин. – Мы с тобой оба жизнь прожили. Давай начнем новую.
– Так не бывает, – сказала она.
– Сплошь и рядом, – уверил Мышкин.
…Переулками подъехали обратно к рынку и на сей раз припарковались хитро, заехали во двор больницы.
– Как одна-то пойдешь, – усомнился Мышкин. – Не, перехватят ли?
– Не волнуйся. Меня на этом рынке ни одна вошь не тронет.
– Ухты!
Чудная штука! Час назад глядела на него рысью, бревном не собьешь, а после задушевного, нечаянного разговора со смуглого лица не сходила улыбка, молодившая ее на десять лет.
– Только не дерись пока ни с кем. Хорошо?
– Да тут вроде не с кем. Это же больница.
Едва ушла, к машине приблизились двое мужчин в синих халатах тюремного покроя, в тапочках на босу ногу.
О чем-то шушукались, цепко на него поглядывая. Мышкин открыл дверцу.
– Вам чего, ребята?
– Михалыча не видел? – спросил один.
– Нет, не видел.
– Не его ждешь?
– Нет, не его.
Переглянулись многозначительно, опять зашушукались. Морды у обоих озабоченные.
– Куревом не богат, хозяин?
Мышкин угостил их сигаретами, сам закурил за компанию. Знакомство состоялось.
– Михалыча час назад послали, – пояснил тот, который постарше и более изможденный, – и до сих пор нету.
У тебя это.., с финансами как?
– Нормально, – сказал Мышкин.
– Может, это… К Вадику баба скоро придет. Сразу отдадим.
– Сколько надо?
– Двадцатки хватит… Тут это.., рядом.., рязанская в ларьке. Неплохая на вкус.
Чем-то родным, незабвенным повеяло на Мышкина.
Из тех времен, когда люди были проще. Он отдал мужикам пятьдесят рублей.
– Вадим мигом слетает, это же не Михалыч, – радостно пообещал мужчина. – Тебе самому ничего не надо?
– Пока все есть. ;
Больной протянул ему руку:
– Николай.
– Харитон, – представился Мышкин. – В халате-то он как же?
Но Вадика и след простыл. Пока он отсутствовал, Николай поделился с Мышкиным своими заботами. Оказалось, угодил сюда с инфарктом на нервной почве. Довели лихие житейские передряги, связанные с чувством ответственности, которое у него обостренное от природы.
Если другим на все наплевать, то он так устроен, что любую мелочь принимает близко к сердцу. Когда их лавочку, где он работал слесарем, окончательно прикрыли, он с расстройства взялся керосинить и пил подряд, пожалуй, около полугода. Но однажды, протрезвев, обнаружил, что любимая супруга Настена, с которой прожили в согласии неполный четвертак, оставила его с носом. Да и великовозрастного сынка-балбеса Никиту прихватила.
Вывезла из квартиры всю обстановку, а ему оставила записку, которую он процитировал Мышкину на память:
"Протрезвеешь, нас с Никитушкой не ищи и больше не звони. Как ты был, так и остался подлецом и Иудой".
– Почему я Иуда? – закончил грустную повесть бывший слесарь. – Всю жизнь на семью горбатил, обеспечивал необходимым, разве я виноват, что нашествие началось?.. Конечно, с горя пошел, на гроши взял у метро, у бабки, бутылку спиртухи, освежился, а в бутылке-то был яд. Василий Демьянович, врач наш, прекрасной души человек, гак и сказал, хорошо ты, брат, отделался инфарктом. От такой дозы мог вообще околеть. Тем более при твоем характере…
Досказать он не успел, появился Вадим и увел его за угол больницы. Вскоре вернулась Роза Васильевна с парнем лет тридцати, при галстуке, с умным, просветленным лицом банковского клерка. В руках кожаный кейс.
Сели в машину, как и в первый раз: Мышкин с парнем на заднее сиденье, Роза Васильевна впереди.
Парень щелкнул замочками кейса, достал потрепанный паспорт.
– Как просили. Натуральный. Естественно, цена чуть повыше.
– Сколько?
– Пятьсот, полагаю, будет тип-топ.
Мышкин полистал документ, захватанный многими руками: Эдуард Гаврилович Измайлов, московская прописка, разведен, 1970 года рождения.
– Не годится. Разве я похож на тридцатилетнего?
– Извините, спешка… Оставьте меня на минутку, господа. Не могу работать при свидетелях. Принцип.
Мышкин и Роза Васильевна вышли из машины.
Мышкин закурил. Видел через стекло, как молодой человек с удобством устроился на сиденье: разложил инструменты, сунул в глаз окуляр. Из-за угла высунулась бледная рожа Николая.
– Эй, Харитоша, не желаешь присоединиться?
Мышкин отмахнулся.
– Кто это? – спросила Роза Васильевна.
– Да так, приятеля встретил. После инфаркта.
Тут же окликнул из окошка паспортист:
– Готово, господа. Извольте полюбоваться.
Год рождения сиял новой датой – 1940, – и никаких следов подчистки.
– Крепко, – одобрил Мышкин. – Хозяин паспорта живой или как?
– Или как. Царство ему небесное, – паспортист истово перекрестился. – Отсюда и цена.
Мышкин расплатился пятью стодолларовыми купюрами, и молодой человек откланялся.
Из больницы заехали в ближайшее "срочное фото" на Ленинском проспекте, отоварились снимком.
В сущности, все дела, намеченные на, сегодняшний день, Мышкин завершил.
– Ты не голодная? – спросил у Розы Васильевны.
– Ну как сказать…
– Приглашаю в ресторан.
– В этом наряде не очень-то…
– Ничего. Вон "Гавана" рядом. Сойдешь за африканскую чумичку.
– Чудесный комплимент, – Роза Васильевна ослепительно улыбнулась. – Что ж, поехали, кавалер.
Глава 7
Медведь-шатун спустился с гор в ноябре. Слухи поползли ужасные. Сперва он унес в чащу десятилетнюю девчушку из Угорья, собиравшую с подружкой грибы возле заброшенной штольни. Подружка не видела медведя, только услышала визг и тяжелые, удаляющиеся шаги – больше ничего. Она рассказала, что треск прокатился такой, словно сквозь лес продирался трактор. Девочку искали трое суток, но не нашли.
Вскоре напал на стоянку туристов, расположившихся километрах в двадцати от поселка. Туристы – трое молодых мужчин и одна женщина – были вооруженные и, судя по разным признакам, люди бывалые, но почему-то не оказали медведю никакого сопротивления. Стоянку обнаружили в неузнаваемом виде: клочья палаток, разбросанные повсюду съестные припасы, консервные банки, смятые в лепешки, обрывки одежды, кровавые следы и неизвестно с какой целью нарытые ямы, в одной из которых на дне лежала оторванная мужская голова с задорным чубчиком и с выдавленными глазницами. Куда подевались другие люди, неизвестно. Можно предположить, что частично зверюга слопал их на месте, а остатки перетащил в неведомые ухороны.
В Угорье и в окрестных деревнях началось паническое бегство. Местные жители за долгие годы царствия Бориса привыкли к разнообразным потрясениям и побоищам, но такого еще не бывало. Старики уверяли, что никакой это, понятно, не медведь-людоед, а явился наконец-то посланец тьмы, и теперь каждому следует ожидать неминуемой расплаты за повальное непотребство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Передам. Спасибо, Гриша.
– Всегда к вашим услугам, – подмигнул Мышкину – и исчез навеки. Тороватый, лихой человек; видно, что долго не пропляшет, хотя всяко бывает.
Мышкин перебрался за баранку.
– Куда теперь?
– Никуда. Здесь надо ждать.
– Долго?
Фыркнула:
– На торопливых воду возят.
– На упрямых, – поправил Мышкин, – а не на торопливых… Кстати, раз вспомнила. Пойду пивка куплю.
Тебе принести чего-нибудь?
– Нет.
Усмехаясь, Мышкин опять побрел по рынку. Крепкая женщина: линию держит, как снайпер – цель. Молодец Равиль, кадры подбирает с умом.
Искал ларек с пивом, а нашел ненужное приключение. Сперва шальная бабка на него насела, в кремовой кофте, с чахоточным румянцем на щеках: "Дай денежек, барин, не погуби душу! От поезда отстала, детишки без присмотру! Дай скоко не жаль!"
От какого поезда бабка отстала, заметно по лютому перегару, а также по кровоподтеку на левой скуле, но Мышкин, не чинясь, сунул в жадную ручонку десятку.
Едва бабка отстала с гортанным: "Благослови тя Господь!" – наскочила юная красотка в юбчонке до пупа.
– Ох, молодой человек, поздравляю, поздравляю!
– С чем же, дитя? – и Тут же ощутил в ладони кусок картона с нарисованными цифирками.
– Призовой выигрыш! Телевизор "Панасоник". Цветной, широкоэкранный. С приставкой на сто каналов. Пойдемте, пойдемте! – зачастила шалунья – и уже потащила его к груде фанерных ящиков, где с важным видом поджидал усатый парняга в черном кожане. Мышкин оглянулся на машину, увидел сквозь стекло непримиримое лицо Розы Васильевны и решил ей назло малость развлечься.
Усатый кожан торжественно поздравил Мышкина с крупным призом, но тут подоспели еще двое: интеллигентная пожилая женщина с растерянным лицом и дюжий детина с перебинтованной наспех башкой, с проступающим сквозь бинт желтым пятном. В руках у них оказались точно такие же, как у Мышкина, картонки, и тоже со счастливыми числами.
После короткого замешательства усатый распорядитель призов сказал:
– Ничего страшного. Роковое совпадение. Предлагаю два варианта. Или разыгрывать телевизор между вами троими по новой, или поделить денежный эквивалент. Каждому по семьсот пятьдесят долларов.
– Давай делить, – предложил Мышкин. Женщина согласно закивала, но перебинтованный везунчик твердо отказался:
– Зачем мне ваши доллары? Хочу цельный телевизор.
Всю жизнь о таком мечтал.
– А где этот телевизор? – поинтересовался Мышкин.
– Бона там, – махнул рукой кожан. – В ящиках упакованный… Хорошо, тогда условия такие. Каждый выплачивает по пятьсот рублей. Деньги уходят тому, кто выиграет телевизор, кроме комиссионных. Вы готовы, господа?
Забинтованный без промедления отдал пятьсот рублей, и женщина, чуток помешкав, протянула смятые в кулачке купюры. Мышкин спросил:
– А если у меня нет денег?
– Увы! – огорчился распорядитель. – Вы в таком случае выбываете из игры.
– Ладно, плачу.
Трижды распорядитель раскладывал пасьянс из картонных пластинок, и каждый раз у играющих выпадала одинаковая цифра. Усатый искренне изумлялся, его голоногая помощница истерически вскрикивала, и сумма добавочного вклада почему-то каждый раз увеличивалась вдвое. Вокруг собралось довольно много ротозеев, среди которых Мышкин приметливым взглядом легко вычислил соучастников этого незатейливого шоу-ограбления. Наконец усатый торжественно объявил совсем ух несусветную цифру: на кону якобы три тысячи долларов, следовательно, каждый играющий должен доставить по полторы штуки, и таким образом счастливчик получит вместе с телевизором завидный куш в семь с половиной тысяч баксов.
Интеллигентка, и до того проявлявшая признаки отчаяния, но, несомненно, бывшая в доле, артистически разрыдалась.
– Боже мой! Откуда я возьму?! Такие деньги! Вы с ума сошли? Я бедная прачка, Усатый ее успокоил:
– Ничего, гражданочка, последний кон. Если никто не выиграет, поделим деньги на троих. Справедливо? ;
– Не выйдет, – угрюмо возразил перебинтованный. – Мне телик нужен. У меня дома даже радио нету.
Мышкин вывернул отощавший кошелек.
– Похоже, я голый. Как же быть?
Сбоку к нему подтянулся угреватый крепыш, азартно хлопнул себя по бокам.
– Раз так, вхожу в долю. Даю полторы штуки, но выигрыш пополам. Годится?
– Давай, – сказал Мышкин. Забрал у крепыша пачку мятых сторублевок, уже, видно, не первый раз ходившую по рукам, посмотрел в глаза шоумену.
– Позволь-ка, кон пересчитаю. Не мухлюешь ли ты, братец.
– Да вы что?! – усатый выразил возмущение, затрепыхался, но, завороженный сиянием бельма, не успел уследить, как Мышкин вырвал у него из рук здоровенный пук ассигнаций – доллары, сторублевки, мелкие купюры. Все деньги Мышкин аккуратно сложил в пухлую колоду, старательно расправил уголки и опустил в карман пиджака. Затем сомкнутыми пальцами нанес усатому страшный удар в переносицу. Вторым ударом свалил с ног крепыша-заемщика, а перебинтованного поймал за уши, потянул и хряснул мордой о колено, при этом раздался такой щелчок, будто лопнул воздушный шарик. Все это Мышкин проделал деловито и быстро, по рыночной тусовке пронесся глухой, восхищенный вздох.
Однако отступление к машине затруднилось. Двух бритоголовых шавок из группы поддержки он легко стряхнул с себя, но не успел шагу ступить, как перед ним возникли еще трое, и эти были опаснее: унылые, воровские глаза, волчьи оскалы. Щелкнули синхронно кнопочные ножи.
– Вынь деньги, дяденька, – распорядился один. – Положь на пол.
– Хрен тебе.
– Окстись, все равно живым не уйдешь. Отбомбился, дядя.
Надвигались умело, врассыпную, лезвия плыли низко над землей – тоже воровская, знакомая ухватка. Придется попотеть, подумал Мышкин. Краем глаза ухватил, как очухавшийся крепыш кому-то машет рукой, кого-то окликает из своих. Сколько их тут на рынке натыкано – неизвестно, но похоже, целая роща.
Мышкин расслабился, приготовившись к первому броску: скорее всего, кинется вон тот, рыжий, рот в пене, нетерпеливый…
И тут сбоку, от скобяной лавки, раздался женский визгливый окрик:
– Стой, падлы! Перещелкаю, как сук! – и следом два негромких, характерных хлопка. Вот это да! Роза Васильевна подоспела.
Стояла в надежной стрелковой стойке, спиной к стене, в сжатых, вытянутых руках – массивный "стечкин".
Бандюги оторопели.
Чтобы их обогнуть и очутиться рядом с женщиной, Мышкину понадобились доли секунды.
Хотел забрать пистолет, не отдала.
– В машину, Сапожок. Быстро.
Откуда что взялось: блеск глаз, повелительный голос, как у взводного, стремительная боевая осанка – поневоле Мышкин залюбовался.
– С тобой, Роза Васильевна, хоть; в разведку, – заметил восхищенно.
До "ситроена" дотянули без затруднений, хотя братва кралась следом, но на почтительном расстоянии: понимали, чертова баба не шутит.
Мышкин сел за баранку. Роза Васильевна стояла у открытой дверцы, ждала, пока включит движок, но уехать сразу не удалось. Дорогу перегораживал зеленый "жигуль", правда, с водилой внутри. Пока он сдвигался в сторону, давешняя голоногая девчушка, помощница усатого, привела мента в капитанской форме. Мент, не обращая внимания на Розу Васильевну с пистолетом, бесстрашно рванул дверцу. Мышкин опустил стекло.
– Тебе чего, служивый?
– Нарушение общественного порядка, – объяснил милиционер. – Придется пройти в отделение. ;
На вид ему лет сорок, упитанный, матерый, с конопатой рожей. Конечно, из одной компашки с лохотронщиками, закупленный с потрохами. Но серьезный, неулыбчивый, для пущего страха – рука на расстегнутой кобуре.
– Чего я нарушил? – спросил Мышкин.
– Вот девушка жалобу подала. Приставали к ней.
– Приставал, приставал! – внезапно заблажила девица, будто ее шилом кольнули. – Чуть невинности не лишил. Налетел, как вепрь. Арестуйте его, дяденька, арестуйте. Это маньяк!
Опять скопились ротозеи, на время отпугнутые стрельбой, и трое ножевиков маячили неподалеку, ждали момента. Пока что их Роза Васильевна держала под прицелом, поводя дулом из стороны в сторону.
– Видите, – сказал мент. – Попытка изнасилования в публичном месте. Это чревато. Предъявите документы.
– Сунь ты ему зеленую, чтобы отвязался, – зло крикнула Роза Васильевна.
– Зеленую?! – девицу чуть шок не хватил. – Да он все бабки заначил. Зеленую! Мы их печатаем, что ли?
Мышкин отслоил в кармане из кучи несколько бумажек наугад, протянул через окно.
– Чем богат, служивый, не обессудь.
Милиционер деньги взял, но о чем-то тяжело задумался. Аж конопушки побледнели. Роза Васильевна прошипела через капот:
– Ты что, Сергей Иванович, Абдуллая забыл? Хочешь, чтобы сам приехал?
– Абдуллая я не забыл, – капитан отступил на шаг и добавил специально для Мышкина:
– Ты пока на наш рынок не ходи. Тут своих разбойников хватает.
– Спасибо за совет, – поблагодарил Мышкин и поспешно поднял стекло, потому что шебутная девица нацелилась ему ногтями в лицо.
С тем и отъехали благополучно.
Возле метро "Профсоюзная" Роза Васильевна велела притормозить. Закурили. Отдышались.
– Ты меня нынче, Роза Васильевна, вполне возможно, от смерти спасла. Теперь я твой вечный должник.
– Плохой ты друг. У Абдуллая репутация, его все знают, чего теперь скажут?
– Любишь Равиля?
– Как любишь? Он – хан. Служу ему.
Мышкин поднял у нее с колен "стечкина", перегнулся на заднее сиденье, убрал пистолет в сумку. Эта женщина его волновала. В ней таилась первобытная, гордая сила, какой изредка природа одаряет своих избранниц, но с непонятной целью.
Он вдруг догадался, отчего она бесится.
– Хочешь уйти от него?
Вопрос упал тяжело, и женщина взглянула на него со странной гримасой.
– Откуда узнал?
– Я – странник. Брожу по земле… Кое-чего вижу, кое-чего понимаю. У тебя в сердце тоска. Откройся – полегчает. Я Равилю не скажу.
В мгновение ока она переменилась. Заблестели глаза, губы приоткрылись в белоснежной улыбке.
– Я ему сама говорила, – произнесла отрешенно. – Он не отпускает. На мне урок, проклятие рода. Абдуллай может его снять, но пока не хочет. Говорит, рано.
– Давно ты в Москве?
– Пятый год уже…
– Пойдешь со мной?
– Куда, Сапожок?
– У меня тут дела небольшие, а после уйдем на Урал.
Там твоя родина. Москва не для тебя. Здесь сгинешь без пользы.
В ее глазах засветилось что-то смутное – мольба, упрек?
– Зачем я тебе?
– Не знаю, – признался Мышкин. – Мы с тобой оба жизнь прожили. Давай начнем новую.
– Так не бывает, – сказала она.
– Сплошь и рядом, – уверил Мышкин.
…Переулками подъехали обратно к рынку и на сей раз припарковались хитро, заехали во двор больницы.
– Как одна-то пойдешь, – усомнился Мышкин. – Не, перехватят ли?
– Не волнуйся. Меня на этом рынке ни одна вошь не тронет.
– Ухты!
Чудная штука! Час назад глядела на него рысью, бревном не собьешь, а после задушевного, нечаянного разговора со смуглого лица не сходила улыбка, молодившая ее на десять лет.
– Только не дерись пока ни с кем. Хорошо?
– Да тут вроде не с кем. Это же больница.
Едва ушла, к машине приблизились двое мужчин в синих халатах тюремного покроя, в тапочках на босу ногу.
О чем-то шушукались, цепко на него поглядывая. Мышкин открыл дверцу.
– Вам чего, ребята?
– Михалыча не видел? – спросил один.
– Нет, не видел.
– Не его ждешь?
– Нет, не его.
Переглянулись многозначительно, опять зашушукались. Морды у обоих озабоченные.
– Куревом не богат, хозяин?
Мышкин угостил их сигаретами, сам закурил за компанию. Знакомство состоялось.
– Михалыча час назад послали, – пояснил тот, который постарше и более изможденный, – и до сих пор нету.
У тебя это.., с финансами как?
– Нормально, – сказал Мышкин.
– Может, это… К Вадику баба скоро придет. Сразу отдадим.
– Сколько надо?
– Двадцатки хватит… Тут это.., рядом.., рязанская в ларьке. Неплохая на вкус.
Чем-то родным, незабвенным повеяло на Мышкина.
Из тех времен, когда люди были проще. Он отдал мужикам пятьдесят рублей.
– Вадим мигом слетает, это же не Михалыч, – радостно пообещал мужчина. – Тебе самому ничего не надо?
– Пока все есть. ;
Больной протянул ему руку:
– Николай.
– Харитон, – представился Мышкин. – В халате-то он как же?
Но Вадика и след простыл. Пока он отсутствовал, Николай поделился с Мышкиным своими заботами. Оказалось, угодил сюда с инфарктом на нервной почве. Довели лихие житейские передряги, связанные с чувством ответственности, которое у него обостренное от природы.
Если другим на все наплевать, то он так устроен, что любую мелочь принимает близко к сердцу. Когда их лавочку, где он работал слесарем, окончательно прикрыли, он с расстройства взялся керосинить и пил подряд, пожалуй, около полугода. Но однажды, протрезвев, обнаружил, что любимая супруга Настена, с которой прожили в согласии неполный четвертак, оставила его с носом. Да и великовозрастного сынка-балбеса Никиту прихватила.
Вывезла из квартиры всю обстановку, а ему оставила записку, которую он процитировал Мышкину на память:
"Протрезвеешь, нас с Никитушкой не ищи и больше не звони. Как ты был, так и остался подлецом и Иудой".
– Почему я Иуда? – закончил грустную повесть бывший слесарь. – Всю жизнь на семью горбатил, обеспечивал необходимым, разве я виноват, что нашествие началось?.. Конечно, с горя пошел, на гроши взял у метро, у бабки, бутылку спиртухи, освежился, а в бутылке-то был яд. Василий Демьянович, врач наш, прекрасной души человек, гак и сказал, хорошо ты, брат, отделался инфарктом. От такой дозы мог вообще околеть. Тем более при твоем характере…
Досказать он не успел, появился Вадим и увел его за угол больницы. Вскоре вернулась Роза Васильевна с парнем лет тридцати, при галстуке, с умным, просветленным лицом банковского клерка. В руках кожаный кейс.
Сели в машину, как и в первый раз: Мышкин с парнем на заднее сиденье, Роза Васильевна впереди.
Парень щелкнул замочками кейса, достал потрепанный паспорт.
– Как просили. Натуральный. Естественно, цена чуть повыше.
– Сколько?
– Пятьсот, полагаю, будет тип-топ.
Мышкин полистал документ, захватанный многими руками: Эдуард Гаврилович Измайлов, московская прописка, разведен, 1970 года рождения.
– Не годится. Разве я похож на тридцатилетнего?
– Извините, спешка… Оставьте меня на минутку, господа. Не могу работать при свидетелях. Принцип.
Мышкин и Роза Васильевна вышли из машины.
Мышкин закурил. Видел через стекло, как молодой человек с удобством устроился на сиденье: разложил инструменты, сунул в глаз окуляр. Из-за угла высунулась бледная рожа Николая.
– Эй, Харитоша, не желаешь присоединиться?
Мышкин отмахнулся.
– Кто это? – спросила Роза Васильевна.
– Да так, приятеля встретил. После инфаркта.
Тут же окликнул из окошка паспортист:
– Готово, господа. Извольте полюбоваться.
Год рождения сиял новой датой – 1940, – и никаких следов подчистки.
– Крепко, – одобрил Мышкин. – Хозяин паспорта живой или как?
– Или как. Царство ему небесное, – паспортист истово перекрестился. – Отсюда и цена.
Мышкин расплатился пятью стодолларовыми купюрами, и молодой человек откланялся.
Из больницы заехали в ближайшее "срочное фото" на Ленинском проспекте, отоварились снимком.
В сущности, все дела, намеченные на, сегодняшний день, Мышкин завершил.
– Ты не голодная? – спросил у Розы Васильевны.
– Ну как сказать…
– Приглашаю в ресторан.
– В этом наряде не очень-то…
– Ничего. Вон "Гавана" рядом. Сойдешь за африканскую чумичку.
– Чудесный комплимент, – Роза Васильевна ослепительно улыбнулась. – Что ж, поехали, кавалер.
Глава 7
Медведь-шатун спустился с гор в ноябре. Слухи поползли ужасные. Сперва он унес в чащу десятилетнюю девчушку из Угорья, собиравшую с подружкой грибы возле заброшенной штольни. Подружка не видела медведя, только услышала визг и тяжелые, удаляющиеся шаги – больше ничего. Она рассказала, что треск прокатился такой, словно сквозь лес продирался трактор. Девочку искали трое суток, но не нашли.
Вскоре напал на стоянку туристов, расположившихся километрах в двадцати от поселка. Туристы – трое молодых мужчин и одна женщина – были вооруженные и, судя по разным признакам, люди бывалые, но почему-то не оказали медведю никакого сопротивления. Стоянку обнаружили в неузнаваемом виде: клочья палаток, разбросанные повсюду съестные припасы, консервные банки, смятые в лепешки, обрывки одежды, кровавые следы и неизвестно с какой целью нарытые ямы, в одной из которых на дне лежала оторванная мужская голова с задорным чубчиком и с выдавленными глазницами. Куда подевались другие люди, неизвестно. Можно предположить, что частично зверюга слопал их на месте, а остатки перетащил в неведомые ухороны.
В Угорье и в окрестных деревнях началось паническое бегство. Местные жители за долгие годы царствия Бориса привыкли к разнообразным потрясениям и побоищам, но такого еще не бывало. Старики уверяли, что никакой это, понятно, не медведь-людоед, а явился наконец-то посланец тьмы, и теперь каждому следует ожидать неминуемой расплаты за повальное непотребство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46