Характерная подробность: когда доктор якобы спрашивал у пришельцев: а вы кто, ребята? – они тыкали себя пальцем в грудь и каждый отвечал: Никодимов! Никодимов!
Когда Анечка вошла в палату к старику, то сразу поняла, что сглазит. Он сидел в кресле перед телевизором – маленький, невзрачный, сморщенный, неизвестно какого возраста, но когда глянул из-под лохматых бровей, то будто шишкой пульнул из сосновых зарослей.
– А, новенькая! Привет, привет, – проскрипел, словно железом по стеклу. – Ну-ка иди сюда, почеши пятки.
Анечка молча повиновалась. Старик от ее прикосновений заухал филином.
– Ну, хватит, хватит… Ишь разошлась, непутевая…
Ложись на кровать, обзор тебе сделаю.
– Какой обзор, дедушка?
– Еще раз назовешь дедушкой, и тебе каюк. Поняла?
– Поняла, Степан Степанович, как не понять. Но вы же не станете меня портить?
– Как же не стану, – удивился Никодимов, – когда уже испортил. По-другому знакомство не получится.
В ту же секунду Анечка почувствовала, как в сердце вонзилась тоненькая иголка и накатила такая слабость и тоска, будто свет померк. Еле доплелась до кровати и легла поперек одеяла. Ей стало все равно, что с ней будет.
Старик вдруг забыл про нее, увлекся происходящим на экране. Там, как обычно в новостях, взрывались дома, горели машины, с кого-то заживо сдирали кожу, кого-то похищали, смазливая дикторша весело объявляла об очередном повышении цен, а под конец, впав в благоговейный экстаз, сообщила, что президент Клинтон занимался оральным сексом с Моникой Левински, теперь это ни у кого не вызывает сомнений, потому что он сам признался. Дальше передали погоду: наводнение, ураган, невероятная сушь, урожая в этом году, по всей видимости, вообще не будет.
Старик щелкнул пультом и обернулся к Анечке.
– Видела?
– Помилуйте, Степан Степанович! Я девушка робкая, покладистая. Зачем меня губить? У меня жених есть.
Только он в отъезде.
– Спрашиваю, чего по телику казали, видела?
– Чего там видеть, каждый день одно и то же.
– То-то и оно. – Старик, покряхтывая, сполз с кресла, мелко переставляя ножки, как на маленьких ходулях, переместился к ней на кровать. – То-то и оно, пигалица.
Потому вас и взяли голыми руками, что мир вам, дурням, нелюбопытен. Пока жили люди общим разумом, крепки были. А как взялся каждый только о своей жопе думать, враг и одолел. Страну жалко. Какая великая была страна. Ты-то не помнишь, а я все помню.
Анечка обрадовалась, что старик завел с ней умный разговор. И тема знакомая. Отец тоже любил поговорить об этом – великая страна, славное прошлое, – повышал голос, возбуждался, но потом крепко засыпал без всяких снотворных.
– У каждого поколения, Степан Степанович, – Анечка с трудом ворочала языком, будто в рот ваты напихали, – свои представления о жизни. Наверное, я тоже скажу своим детям: вот в наше время, не то, что у вас…
Никодимов глядел на нее с презрением.
– Надо же, умница нашлась, – передразнил:
– Своим детям! Наше время! Да тебе еще позволят ли их иметь, детей-то? Ишь разогналась. Другие решат, кому можно рожать, кому нет.
– Еще чего, – не сдержалась Анечка. – Никого и спрашивать не буду. Нарожаю – и все. Мы с женихом…
– Ну-ка, ну-ка. – Неожиданно она почувствовала, как стариковы руки сноровисто шарят по ее вздрагивающему тельцу. Стиснули груди, промяли живот. – А ничего ты, складненькая на ощупь. Съедобненькая.
– Ой! – взмолилась Анечка. – Что же вы со мной делаете? Пожилой человек, как не стыдно!
– Молчи, егоза. В лягушку превращу. Хочешь лягушкой заквакать?
– Ой нет!
– То-то же… Кто же он, твой женишок нареченный?
– Егорка Жемчужников, – выпалила Анечка, понимая, что еще мгновение и ей несдобровать. Из цепких паучьих лап не вырвешься.
– Егорка? – переспросил колдун, внезапно убрал жадные руки. – Тарасовны сынок?
– Ага. – Анечка поспешно застегнула пуговки на халате..
– И Харитона знаешь?
Анечка догадалась соврать.
– Харитон Данилович мне как второй отец, – призналась скромно.
– Тогда иной расклад, – важно изрек Никодимов. – Тогда дыши. А жаль. Лягушкой тебе лучше. Ква-ква-ква – как хорошо. Никаких забот. Лови себе комариков.
Заметив в кустистых зеленых глазках лукавый блеск, Анечка совсем осмелела:
– Не хочу ква-ква. Отпустите, Степан Степанович.
– Да я тебя вроде больше не держу… И где же он нынче обретается, наш князь? Не в курсе? Чего-то давно его в городе не видать.
– За Егоркой поехал в Европу, – вдохновенно врала Анечка. – К празднику вернутся. Может, на Рождество и свадьбу справим.
– Вона как… Ну-ну… Нашему теляти да волка поймать…
По отделению летела как на крыльях. Действительно, не так страшен черт, как его малюют. Пронесло беду мимо, только волосики затрещали.
* * *
…Так и вертелась меж трех палат – и заработала прилично. Туркин совал доллары неизвестно за что, и старик Никодимов иной раз делал презенты – да какие! Подарил сережки: крохотные, золотые и с малиновыми камушками, вспыхивающими на свету подобно солнышку.
Такие на улицу не наденешь, оторвут с ушами вместе.
Еще поднес пасхальное яичко из тяжелого лазоревого камня, а внутри замурован темно-коричневый дракоша с черными, бедовыми глазками. Яйцо повертишь, и дракоша шевелится, подмигивает и даже, кажется, клацает зубастой пастью. Чудо, не яичко!
Подарок сопроводил просьбой: "
– Мышкина увидишь, передай, чтобы объявился;
Нужен он мне. Передашь?
– Конечно, передам, – осмелилась и спросила:
– Степан Степанович, а не страшно вам быть колдуном?
– Бывает и страшно, – серьезно ответил Никодимов. – А бывает, ничего. Кто тебе сказал, что я колдун?
– Все про это знают. Да я сама вижу.
– По каким же признакам?
Девушка его больше не боялась, но, натыкаясь на болотное свечение глаз, все же иногда вздрагивала.
– Хотя бы дракончик этот в яичке. Он при вас зубками щелкает, головой трясет – совсем живой. А без вас будто засыпает. Никак не растормошишь. Значит, отзывается на ваши чары.
– Бедная девочка, – покачал головой Никодимов. – Видно, слепенькой проживешь. Да тот колдун, какого ты поминаешь, в каждом человеке есть.
– И во мне тоже?
– Да еще какой. Скоро сама узнаешь.
Загадочные речи старика тешили ее самолюбие, ей захотелось сделать ему что-нибудь приятное.
– Хотите пятки почешу?
– Нет, – отказался Никодимов. – Для этого ты, пожалуй, не годишься. Это я ошибся сперва… Гляди, не забудь про Мышкина. Он мне позарез нужен.
…Леня Лопух тоже ей покровительствовал. Ежедневный массаж, который она делала, однажды привел к тому, что он обнял ее и крепко поцеловал в губы. Анечка затрепетала, но не отстранилась.
– Зачем вы так, Ленечка? Для вас ничего не значит, а у меня жених.
Лопух поморщился с досадой:
– Заманала со своим женихом… Не пойму, что ты за человек, Анька. С виду клевая телка, а иногда блаженная какая-то. Если не хочешь, зачем липнешь?
– Я к вам липну, Ленечка?!
– Не я же к тебе. Трешься, как кошка возле сметаны.
Анечка не обиделась, привыкла, что Лопух режет правду-матку напрямик. С трудом высвободилась из его объятий.
– Нет, я не трусь. Это ненарочно получается. Конечно, вы мне нравитесь, Ленечка, но вряд ли у нас выйдет что-нибудь путное. Просто так побаловаться вам же самому не надо.
– Не выйдет – из-за жениха, что ли?
– Не только из-за него. Егорка, может, на мне еще и не женится, когда узнает получше… Но и с вами мы друг дружке не подходим.
– Почему?
– Вы сильный очень, Ленечка, вам воевать охота. Я же по глазам вижу. Вы не предназначены для тихой семейной жизни.
– Тебе нужна тихая жизнь?
– Конечно, – твердо ответила Анечка. – Я хочу, чтобы у меня был надежный муж, большой дом и много детей. И чтобы в очаге горел светлый огонь. Такой уж я уродилась.
Леня скривился в чудной усмешке. Серые глаза заволокло туманом.
– Первый раз такое слышу. Светлый огонь в очаге.
Может, ты и впрямь ненормальная, Анька?
– Нормальная, – уверила Анечка. – Нормальнее не бывает.
Между тем тоска по Егорке донимала ее все пуще, и, когда стала нестерпимой, она опять собралась к Тарасовне.
Словно бес толкнул в бок, а ведь чувствовала, не надо идти.
По дороге купила три пунцовые гвоздики, чтобы уважить будущую свекровь, и тут ей явилось грозное предзнаменование. Загляделась на какую-то витрину, споткнулась на ровном месте, выронила букет, и гвоздики разбились об асфальт, точно стеклянные. Лепестки разбросало по земле кровяными каплями. С ужасом подняла с земли три голые веточки.
Вернуться бы домой, но нет, пошла дальше.
Тарасовна ей обрадовалась, как родной. В кабинете она была не одна, со старшим сыном Иваном. У Ивана те же черты, что у Егорки, но выточенные не нежным, любовным резцом, а вырубленные грубым мужицким топором. И в плечах Иван – косая сажень, и ростом под потолок. По сравнению с изящным Егоркой – богатырь.
Тарасовна представила ему Анечку:
– Изволь любить и жаловать, Егорушкина невеста.
Анечка зарделась от радости и поклонилась каким-то несуразньм, киношным поклоном. Но старший брат Егорки еле взглянул на нее.
– Ладно, мать, я пошел. После договорим.
– Не о чем договаривать. С меня они лишней копейки не получат. Так и передай.
Иван покосился на Анечку, злой, раздраженный.
– Зачем так, мать? У них нынче сила. Придавят, не пикнем. Об нас с Захаркой подумай.
Тарасовна обернулась к Анечке:
– Погляди, детка, каких славных сыночков вырастила. Обоим за тридцать, а все к мамочке тянутся. Без мамочки ни шагу. Упасть боятся.
Иван Жемчужников люто сверкнул глазами" фыркнул и, не прощаясь, покинул кабинет.
Анечке стало неловко, что явилась свидетелем семейной сцены, но Тарасовна ее успокоила:
– Не бери в голову, девочка. Пусть ему совестно будет, не тебе.
Усадила на то же место, что и в прошлый раз, и, кажется, ту же самую бутылку достала из холодильника.
Улыбалась таинственно:
– Хочешь секрет?
– Ой, – сказала Анечка.
– Вот тебе и "ой"… Написала я, написала Егорушке, сообщила, что ты приходила. И ответ есть. Письмо дома осталось, в другой раз покажу.
Анечка затаила дыхание.
– Кланяться тебе велел. И еще много разных слов наговорил, сама прочитаешь.
– Почему же мне не пишет?
– Дак он адреса твоего не знает. Откуда у него адрес, ты же не дала. Вот вы все молодые какие растеряхи. Попрощаться толком не умеете.
– Мог бы на больницу написать, – вспыхнула Анечка.
– Не желает, видно, на больницу. Я так думаю, чужих глаз опасается. Предмет у него вовсе не больничный, как я поняла.
Тарасовна добродушно над ней посмеивалась, Анечка млела и, чтобы не ляпнуть что-нибудь несуразное, поспешила перевести разговор.
– Ой, Прасковья Тарасовна, я ведь еще по другому делу зашла.
– По какому же, голубушка моя?
Анечка рассказала про Никодимова и про его просьбу передать привет Мышкину.
– Никодимов? – переспросила Тарасовна, и вся теплота ее куда только подевалась. Вмиг посуровела. – Разве жив еще старый пройдоха? И чего ему надо от Харитона?
– Хочет повидаться.
– Но ты-то тут как затесалась?
Анечке выпал денек много раз подряд краснеть.
– Извините, Прасковья Тарасовна… Расспрашивал, я и сказала, что у меня жених есть. Ну и назвала Егорку.
Нельзя было, да?
– Неосторожно, – совсем уже ледяным тоном произнесла Тарасовна. – Очень неосторожно, девочка. Ты хоть знаешь, кто такой Никодимов?
– Знаю. Он колдун и миллионщик.
На этом месте их беседа неожиданно прервалась. Открылась дверь, и вошли двое мужчин злодейского вида.
Один – прямо копия дракончика из пасхального яичка, но в добротном темно-синем костюме. Второй – еще чуднее: не урод, нет, напротив – лощеный господин, безукоризненно одетый и причесанный, с продолговатым, выразительным лицом, но такой бледный и при этом с пустыми, кажется, даже без зрачков, глазами. Анечка так сразу и окрестила их про себя: дракон и покойник. Она еще не предчувствовала, как замыкается в эту минуту круг бытия, связывающий их с Егоркой. Об этом могла догадаться Тарасовна, но ей было не до размышлений.
– Анечка, – сказала напряженно. – Ступай домой.
Завтра приходи, письмо почитаем.
Анечка не могла уйти, даже если бы захотела, потому что один из гостей заклинил дверь на "собачку". Визитеры еще ничего не сделали худого, а у нее душа ушла в пятки.
– Что вам надо? – спросила Тарасовна. – Кто вас сюда пустил?
Мужчины приблизились к столику, и один, "дракон", опустился на стул за спиной у Тарасовны, а второй уселся напротив. Теперь Анечка увидела, что зрачки у него все же есть, но крохотные, как две спичечные головки.
Он грозно прошипел:
– Почему не пришла на прививку, старая грымза?
Тебя же два раза предупреждали.
– Чихала я на ваши предупреждения. – Тарасовна, побагровев, наклонилась вперед, будто собиралась забодать "покойника". – Тронете хоть пальцем, Харитон вас из-под земли достанет.
"Дракон" за ее спиной подавился хриплым смешком, а "покойник" сунул в рот сигарету.
– Эх, маманя, – заметил с оттенком сочувствия. – Крутая ты баба, а так ничего и не поняла в этой жизни…
На, подпиши документ. Учти, нам все равно, подпишешь или нет, а тебе подыхать будет легче.
Положил на стол лист, на котором, как видела Анечка, ничего не было написано, лишь вверху крупно набрано слово "Декларация" и внизу оттиснута печать с двуглавым орлом.
Тарасовна смотрела в глаза "покойнику" и все больше багровела. Опытная медсестра, Анечка понимала, что у бедной женщины скакнуло давление, но не знала, как помочь. Сидела ни жива ни мертва. Ни разу в жизни ей не было так страшно.
– Отпустите девочку, – попросила Тарасовна. – Она-то вам зачем?
– Будешь подписывать или нет?
– Со старухой, наверное, справитесь, соколики приблудные, но Харитона вам не одолеть.
– Возьмем и Харитона твоего, – беззлобно заметил "покойник". – Куда он денется. Твои же сыночки сдадут.
И подпишут за тебя все, что надо.
Анечка нашла в себе мужество, пискнула:
– Ой, Прасковья Тарасовна, да подпишите им чего просят. Я вас умоляю! Вы же видите, какие это люди. Подпишите – и они уйдут.
– Ишь ты, – ухмыльнулся "покойник" могильной ухмылкой. – Телка безмозглая, а понимает лучше тебя.
Тарасовна сказала:
– Нет, детка, они не уйдут. Они по мою душу пришли.
– Тоже верно, – согласился "покойник". Его товарищ важно изрек:
– Хватит с ней канителиться, Троха. Зачитай приговор.
Тарасовна обернулась к нему.
– Приговор? Это чей же?
Ответил опять "покойник":
– Приговор самый натуральный, от властей. Это ты грабила народ безнаказанно, у нас все по закону.
Тарасовна была ошеломлена не меньше, чем Анечка.
– У вас? По закону?
– А ты как думала? Мы не бандиты. Значит, так. – Жестом фокусника "покойник" достал из кармана пиджака еще один, свернутый в трубочку листок и начал читать, хотя Анечка видела, что бумага чистая и даже без печати и без слова "декларация". – Первый пункт: неуплата налогов… Тебе же, бабка, добром говорили, отдай пятьдесят процентов и живи спокойно. Не захотела… Второй пункт: валютные спекуляции… Ты почему счет закрыла в "Альтаире" у Монастырского? Из-за бугра калачом поманили? Что ж, пеняй на себя… Третий пункт: захват земельных угодий. Предупреждали, не лезь на Лебяжье озеро. Полезла… Пункт четвертый…
– Может, хватит, сынок? – перебила Тарасовна. – Или не натешился еще?
– Хватит так хватит. По всем статьям наказание одно – высшая мера.
Слушая, как гнусавый "покойник" бубнит по чистой бумажке, Анечка немного успокоилась, решила, что это, скорее всего, какая-то игра, затеянная по незнакомым ей правилам, не может все это происходить всерьез. Так не бывает. Сейчас мужчины рассмеются, суровая будущая свекровь нальет всем по рюмочке вина, и они полюбовно разойдутся, и не ей, несмышленой, судить, какой смысл в этой страшноватой поначалу игре. Лишь бы все поскорее закончилось.
Оно и закончилось, но не так, как она ожидала.
– Хоть какой-то стыд у вас есть, – укорила Тарасовна. – Говорю же, отпустите девчонку. Ей-то за что пропадать?
Не ответили. Человек-"дракон" выпустил из рукава черный шнурок, наподобие детской скакалки, и с умным видом накинул его сзади на шею Тарасовны. Потом встал и, перехлестнув скакалку крест-накрест, одной ногой наступил женщине на позвоночник, вдавив ее в стол. Товарищ помог ему, ухватив старуху за уши. Тарасовна прохрипела: "Передай Егорушке…" – но язык у нее вывалился, из красного лицо стало сизым, и глаза поплыли Анечке навстречу, как две всплывших из речной глубины серебристых ягоды. В них столько было печали, сколько не выдерживает человеческое сердце.
Анечка охнула и повалилась набок.
Когда очнулась, мужчины прикуривали от зажигалки.
– Надо еще в Центральную заскочить, – сказал "дракон". – Там сегодня вроде выдача.
– А эту куда? – "Покойник" ткнул пальцем в Анечку. – Следом за бабкой?
– С какой стати? Ты ее знаешь?
– Нет, а ты?
– Так чего самовольничать?
– Не здесь же оставлять.
– Никто и не говорит. Забросим по дороге к Рашидову в контору, пусть сами разбираются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46