Необходима срочная операция. А можно, говорит, амбулаторно сделать, прямо здесь. За свой нос, говорит, не волнуйтесь. Сейчас придумали пластиковые насадки, будет ничуть не хуже натурального.– И что дальше? – живо заинтересовался Сидоров.– Ничего. Супруга помазала какой-то мазью, посморкался – и никаких следов. Мы и вашу аденому вылечим. В крайнем случае слетаете в Австралию. Там вообще без ножа режут.Алеша поводил гостя по саду, где росли четыре яблони, две вишни и одна слива. А также было несколько смородиновых кустов, малина и с десяток клубничных грядок.– Все своими руками, – гордо поведал Алеша. – Я же по натуре крестьянин. Люблю в земле поковыряться. И родители были крестьянами. Бизнесменом-то я стал по необходимости. Жить на что-то надо, правильно?Присели на скамеечку под нарядным пестрым тентом.– Откуда у тебя такая уверенность, сынок, что именно ты Елизарово хозяйство переймешь? – осторожно спросил Сидоров.Алеша блаженно щурился, подставя лицо закатным лучам.– Не только у меня, – ответил он, – Иначе зачем бы вы сюда приехали.– Что можешь предложить взамен за информацию?– Спокойную, обеспеченную старость. Плюс к этому все, что пожелаете.– Ты хороший, честный мальчик, но все-таки пока это пустой разговор. То, что ты предлагаешь, у меня есть и без тебя.Алеша посмотрел ему в глаза, но ничего там не увидел, кроме безгрешной загадки бытия. Загадка была вечной и заключалась в том, что человек, живя на земле скопом, остается все же одиноким, как луна на небесах, и никого не пускает к себе в душу.– Конечно, у тебя все есть, Петрович, – согласился он, – Ты немало потрудился. Но где гарантия, что не потеряешь все это в одночасье? При одряхлевшем-то вожачке?Сидоров задумчиво понюхал пожелтевший яблоневый листочек.– Дам тебе ответ через месяц.– Через неделю. Сроки подпирают. Помни, Сидоров, я без своего досье обойдусь, ты без меня – нет.Старик поморщился. На него никто давно не давил так нагло. Он не остался ужинать и в дом больше не зашел. Попросил прислать оттуда говнюка. Ему было грустно оттого, что так мало осталось живых людей, которые могли бы разделить его печаль. О прошлом не жалел, понимал: жизнь чересчур коротка, чтобы успеть надежно в ней обустроиться. Ясноглазый победитель, склонявший его к братоубийству, того не ведал, что и к нему не сегодня-завтра придет его собственный палач.Люди редко дают спокойно помереть своим ближним.На краю могилы обязательно найдется ухарь, который пнет напоследок ногой в дыхалку.– Не горюй, Петр Петрович, – обласкал его Алеша. – Я тебя как-то сразу полюбил. Ничего с тобой не случится дурного. Но документы отдай.– Может, ты справишься с Елизаром, – Сидоров отрешенно усмехнулся, – а может, и нет. Но не забывай, удавка на всех заготовлена. И на тебя тоже. Она в руках того, на кого не бывает компромата.– Это я знаю, – заверил Алеша.…Через день обрушился с визитом Кутуй-бек. Его пришествие было подобно нападению инопланетян. Четыре "форда" на лютой скорости рассекли фарами сонную тьму дачного поселка, а жужжащие полицейские сирены и грохот трех мотоциклов сопровождения, похоже, с оторванными глушителями, вдребезги расколошматили уютную лесную тишину, и, надо полагать, многие мирные дачники в ужасе вывалились из своих постелей, не сомневаясь, что настал наконец долгожданный час Страшного суда. Алеша выглянул в окно и подумал, что Кутуй-бек, дитя вечного триумфа, конечно, не помрет своей смертью.Он вышел на крыльцо и с любопытством наблюдал, как из всех машин посыпались полусогнутые фигурки и мгновенно, профессиональным кордоном заблокировали подходы к дому. Из одного из "фордов" выступил низкорослый человек, огляделся, запалил сигарету и не спеша зашагал к дому. В некотором отдалении следовали трое боевиков, в длинных плащах, с опущенными в карманы руками.– Салам алейкум, дорогой абрек, – радушно приветствовал гостя Алеша. – Узнаю по походке героя!Кутуй-бек протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Ладонь у горца была, как наждак.– Извини, Алексей, за шум, иначе не умеем. Тут война, там война. Привыкли.– Куда же я твою рать размещу? Видишь, домишко-то у меня небольшой.– Мы ненадолго. Побудут там, где есть. Не сахарные.В гостиной расторопный Ваня-ключник уже успел накрыть на стол. Сели. Алеша разлил "Наполеон" по широким фужерам.– За встречу, абрек! Спасибо, что почтил мой дом.Хвала тебе, бесстрашный друг!Кутуй-бек благосклонно кивнул. Не моргнув осушил фужер. Бросил в пасть лимонную дольку. Теперь Алеша хорошо его разглядел. Сколько лет, не скажешь: сухое, точеное лицо, яркие черные глаза. Не такой, какие на рынке. Другой. Горный орел. Хищник экстра-класса.Много раз кровавыми лентами проложил тропинки от Кавказа до холодных морей. Никому никогда не кланялся. Чем так долго удерживал его Елизар в своей упряжке – одному дьяволу известно.– Меня зачем ищешь? – спросил Кутуй. Алеша не ожидал такого быстрого перехода, приготовился к долгому, обиходному толкованию. Угадав его заминку, Кутуй резко добавил:– Нефть хочешь?Алеша ответил в тон:– Нефть мне не нужна. Дружить хочу.Презрительный, сумрачный, настороженный взгляд Кутуя просветлел, смягчился. Алеша смешливо подумал, что неукротимый горец похож сейчас на железного Феликса, который на допросе белогвардейской сволочи вдруг смекнул, что наткнулся на родича, а придется все равно вешать.– Ты опасный, – сказал Кутуй. – Мне говорили. Но у тебя хорошие манеры. Это приятно. Дружить можно, почему нет. А еще чего хочешь?– Хочу подарок сделать.Алеша кликнул Ваню-ключника. Велел ему:– Приведи!Ваня привел белокурую девчушку, наряженную в цветной сарафан. Ее звали Катя Самохина. Она была как искорка в костре. С двенадцати лет, сиротка, подбирала пожилых клиентов на Казанском вокзале. Жила впроголодь и чуть не получила "перо" в бок в вокзальной пьяной разборке. Оттуда ее выудил, спас кто-то из Алешиных ребят. Потом она воспитывалась в Алешином окружении, как дочь полка. Ее передавали из рук в руки, определили в дорогой платный лицей, и постепенно она расцвела. Умишко у нее был, как у кобры, а сердечко преданное, тихое. Алешу она почитала, как Господа Бога. Ее готовили для деликатных поручений, и вот настал час приступать к работе. Два последних дня Алеша подолгу ее инструктировал. От роду ей было пятнадцать лет, но по жизни она давно была старухой.Кутуй-бек обомлел, когда ее увидел.– Это мне? – спросил недоверчиво, – Тебе, кунак, – подтвердил Алеша. – Отрываю от сердца. Через нее породнимся. Береги ее. Она хорошая.В старости нальет стакан вина.Кутуй-бек был очарован. Он презирал неверных тяжелым нутряным чувством воина ислама и уж никак не ожидал от русской собаки такого красивого жеста.– Спасибо, – выдавил как бы через силу. – Она мне по душе.При этих словах Катины глаза вспыхнули двумя лучистыми синими звездами.– Собирайся, дочка, – мягко распорядился Алеша. – Теперь ты принадлежишь этому справедливому, великому человеку, нашему брату. Служи верно, и он тебя не обидит.Ваня-ключник увел девушку, а мужчины выпили еще коньяку. Кутуй-бек окончательно расслабился и впервые улыбнулся белозубой, юной улыбкой. Алеша подумал, что так, наверное, улыбался железный Феликс после приведения приговора в исполнение.– Они воюют, – нараспев произнес бек, – делят границы, но нас это не касается. Верно?– Наши правители обезумели, сосут из народа кровь, как вампиры, а мы заново отстроим мир.– У тебя светлый ум, мальчик. Я помогу свалить вонючку Елизара. Ты этого ждешь от меня?– Кстати, о нефти. Россия ближе, чем Америка.Разве не так, абрек?Кутуй-бек не ответил, и Алеша поспешил наполнить бокалы. На две части располосовал зелено-коричневый спелый плод грейпфрута, половинку протянул Кутую.Тот принял дар дружбы с легким поклоном. Симпатия между ними крепла. Кутуй был царем на Кавказе, его именем там клялись, но у него в заднице, как гвоздь в подошве, торчала воинственная, многомудрая, алчная Грузия, где он был безвластен. Грузинские эмиссары уже много лет внедрялись в Москву, раскинули над ней темную сеть с очень узкими ячейками. В сущности, у Алеши с Кутуем был общий враг, а может быть, впоследствии бесценный подельщик, это уж как получится.Но разборка, конечно, предстояла грандиозная. Однако Алеша решил, что для первой встречи они обсудили достаточно.– За тебя, Кутуй-бек, за всех твоих близких, за твое славное воинство!– За удачу, брат! Одна к тебе просьба – не бери к себе Сидорова. Кого хочешь бери, со всяким сговоримся, этого не надо. Он очень коварный. Его надо душить.– Который из Саратова?– Старый, смердящий, беззубый пес!– Верю тебе, абрек. Спасибо за предупреждение.Когда поймаю, приведу на аркане прямо к твоей сакле.– Зачем сакля, – добродушно хохотнул Кутуй, – У меня много красивых, больших дворцов. Приедешь, сам увидишь. Гулять будем.Отбывали гости с помпой, как и нагрянули. С грохотом моторов, с мигалками, с гортанными кличами.Алеша собственноручно посадил в машину Кутуя зареванную Катю Самохину, укутал ее круглые колени норковой шубейкой. Услышал легкое, как шелестение травы:– Страшно, Алешенька!Шепнул в ответ:– Крепись, ненадолго…Проводив, позвонил среди ночи Настеньке. Трубку она сняла сразу, будто не спала.– Тринадцать дней, – сказала она. – Я забыла, как пахнут твои волосы. Ты бросил меня?– Давай докладывай, как дела?У Настеньки все было в порядке, она занималась благотворительностью. В одной из районных столовых некий мифический "Совет милосердия", который она возглавляла, наладил бесплатное питание для стариков.Но помещение маленькое. Со второго дня там началось столпотворение. Десять ее помощниц и два профессиональных повара не успевали готовить и мыть посуду.Желающих поесть на халяву оказалось чересчур много, и далеко не все из них голодающие. Приходят целыми компаниями какие-то темные личности и приносят спиртное. Пришлось попросить у Губина еще троих парней для охраны. Но это все не беда. Главное…Алеша долго слушал ее, не перебивая, смоля крепкую "Приму". Потом спросил:– Ты все-таки собираешься в аспирантуру или нет?– Может быть, и собираюсь. Тебе-то какое дело?– Как это какое? Я же твоему отцу обещал, что помогу тебе стать культурной, образованной женщиной.– Приезжай, Алеша! Я соскучилась.– Завтра приеду.Он вышел в ночной сад, задрал голову и разыскал свою давнюю, со всех зон, подружку – Большую Медведицу. Небо было родное, – звездочки точно подрисованы острой Настиной кисточкой. Она любила ночные пейзажи.Кроме Насти, у него никого не было на свете. Глава 5 Как исполнилось Ванечке Полищуку восемнадцать лет, так он сник, заметался. Ухе год, как школа позади, а впереди ничего – трясина, пустота. Рвался в армию, да мать не пустила, умолила "косануть", благо, возможностей для этого было полно. Да и рвался-то больше на показуху, как в драку рвутся куражливые, пьяные дураки, надеясь в последний миг споткнуться и упасть. Ни во что он больше не верил и не понимал, как дальше жить. Большинство сотоварищей, с кем учился, с кем дружил в школе, рассосались в одном направлении: кто в коммерческие ларьки, кто на побегушки в разные фирмы, кто (из богатеньких семей) в университеты да платные колледжи. Но что такое по нынешним временам ларьки, фирмы, вузы? Не что иное, как, словами Шекспира, яркие заплаты на ветхом рубище попрошайки.Сын Федора Кузьмича, богатыря и странника, разочаровался и в людях, которых прежде любил. Первым среди них был Филипп Филиппович Воронежский, приемный отец, а попросту материн незадачливый сожитель. Кем был раньше Филипп Филиппович? Он был мудрым созерцателем, зрячим поводырем в царстве слепых, спокойным и насмешливым прорицателем. Кто он теперь? Бухгалтер в Алешиной банде, Мефистофель при компьютере, крупный барыга и вор. На попытки мальчика завести интеллектуальную беседу, одну из тех, которые так скрашивали им жизнь в прежние годы, отвечал невразумительным мычанием; создавалось впечатление, что голова его занята лишь одной мыслью: как уберечься от внезапного обыска.Маманя шизанулась на религиозной почве. К сорока годам стала законченной идиоткой. Обложилась гороскопами, с утра до ночи висела на телефоне и обсуждала с подругами астрологические откровения. Мистические бредни странным образом уживались в ней с верой в Спасителя. Молельные книги вперемешку с поучениями буддистских монахов и новейших апостолов типа Лазарева и Кашпировского захламили всю квартиру. Она почти не выходила из дома, перестала готовить нормальную пищу, да и на себя махнула рукой. Иван не помнил, когда она последний раз красилась или посещала парикмахерскую. Когда слышал, как шизанутая мать всерьез обсуждает с такой же шизанутой подругой совпадение аур "Стрельца" и "Весов", готов был подойти сзади и шарахнуть по растрепанному затылку самым толстым молитвенником. Удерживала его лишь жалость. Слава Богу, хоть в деньгах они не нуждались. Филипп Филиппович отстегивал столько, что уровень их сумеречного бытования был ничуть не ниже, чем у ларечников.Ивану некуда было податься. Он чувствовал, как его собственная душа подгнивает на корню. Жирный чесночный запах гнили долетал отовсюду. Мир вокруг был призрачен и неустойчив еще больше, чем тогда, когда он приноравливался к нему в материнском животе. Он когда-то прочитал у Толстого: "Если хотите понять, что такое смерть, попытайтесь представить, что было с вами до рождения". Если бы графу подфартило родиться в наше время, он, наверное, написал бы иначе: мол, хотите понять смерть, оглядитесь внимательно вокруг, только и всего.Будничная жизнь Москвы не оставляла сомнений в том, что человек исчерпал запасы духовной силы и, давясь отравленной жратвой, а в промежутках жадно совокупляясь и воруя, почти безболезненно воссоединился с растительным царством природы. Опыт Творца с созданием разумной материи завершился полным крахом.Девочка, за которой он ухаживал с восьмого класса, Лена Савицкая, победила на конкурсе будущих фотомоделей во Дворце культуры "Меридиан". Вскоре ее пригласили на работу в солидную фирму "Ночные грезы", которая обслуживала исключительно иностранцев. Это было то, о чем большинство ее сверстниц могло только мечтать. Но Лена была практичным, здравомыслящим человеком и к своему счастью отнеслась скептически.Она поделилась с Ванечкой своими опасениями.– Конечно, перспективы отменные. Сам посуди, двести баксов за сеанс плюс премиальные плюс бесплатное медицинское обслуживание, ну и… За неделю уже двое предлагали руку и сердце. Один, представь себе, англичанин, чуть ли не наследственный лорд. Заманчиво, конечно. Только кивни – и прощай навек совковая страна… Но есть во всем этом что-то все же сомнительное, ненатуральное, ты не находишь?– Ну почему… Большому кораблю большое плавание.– Тебе ничуточки не жаль со мной расстаться?– Я буду издали тобой гордиться.– Ты искренне говоришь?– Я всегда искренен, ты же знаешь.– Иногда мне кажется, ты ничуточки меня не любишь.– Как не люблю? В прошлом году кто рыльник начистил Саньке Жилину? Он же здоровее меня в два раза. Все ревность окаянная.Это было их прощание, оба это чувствовали.– Ты правда не осуждаешь меня?– За что? Мир сошел с ума, почему ты одна должна остаться нормальной? Была бы возможность, я бы сам не задумываясь махнул на Канарские острова. Зарылся бы в землю и ловил бы страусов за яйца. Вот это жизнь, а здесь что? Тусовки по вечерам да похмелье утром. Скука смертная.– Хочешь, увезу тебя с собой?– На каких условиях?– Скажу лорду, что ты мой братик. Он поверит.Они же все дегенераты.– Нет.– Почему?– Самолюбие не позволяет. Да и какие мы брат и сестра. Ты вон какая цыганка, а я рыжий. Конечно, можно покраситься, как Киса Воробьянинов.Впоследствии, когда она звонила, Ванечка не разговаривал с ней, а молча вешал трубку. Исподволь в нем зрело убеждение, почти уверенность, что он спит мертвым сном: как заснул во младенчестве, во время приступа кори, так досель и не проснулся…Как-то отчим Филипп Филиппович привел в дом лысоватого, лет тридцати пяти мужичка, который поначалу показался Ивану тусклой, ординарной личностью, чем-то промежуточным между "совком" и "новым русским". Иван уже нацелился уйти к себе, но Филипп Филиппович его остановил:– Посиди с нами, Ванюша, куда же ты! Познакомься, это Григорий Донатович, мой коллега по работе, а это Ванечка, сын покойного Федора Кузьмича.– А это Марина Сергеевна, – без тени улыбки произнес гость. – А это цинковый гробик, в котором привезли ее дитятку из Абхазии.Узнавание было мгновенным. Унылый господин был одной с ним крови. Брежневский век кухонных шепотков сменился веком паролей. Родственные души теперь оповещали друг друга кодовыми фразами. Пароль был произнесен. Григорий Донатович был тем человеком, которого Ванечка ждал. Это был гуру, учитель. В его тусклом взгляде светилось презрение к жизни, а не страх перед ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39