На цепи ей будет лучше, чем на воле, и она, возможно, образумится. Мания убийства такая же болезнь, как любая другая, как воспаление легких. От нее можно излечиться. Еще Губин уговаривал ее пойти на прием к известному психиатру, который брал за визит двести долларов.– Не пойду к психиатру, – вопила Таня. – Ты дерьмо, Мишка, ты меня боишься. И правильно, что боишься. Я тебя изнасиловала и еще изнасилую. Сто раз изнасилую, а потом выкину на помойку, потому что ты такое же дерьмо, как все они.Все они – было человечество, с которым Таня много лет до встречи с Губиным сражалась в одиночку. Она почти вышла победителем в неравной схватке, пока не влюбилась. Теперь она содрогалась в припадочном диковинном любовном клинче почти ежечасно. Она ходила за Губиным по пятам и норовила лягнуть коленкой в пах. Он лениво уклонялся и чувствовал, что если не поспит толком хоть одну ночь, то ему действительно хана. Осатаневшая фурия его додавит. По телефону он условился с врачом о встрече, и они направились к нему вдвоем. Но вошел в кабинет один, Таня осталась в прихожей, злобно сверкая глазищами.Пожилой, утомленный большими гонорарами доктор, похожий на Моисея, бредущего по пустыне, внимательно выслушал откровенный Мишин рассказ и печально склонил голову.– Собственно, почему бы не устроить вашу подопечную в приличный стационар? Судя по тому, что вы говорите, она опасна не только обществу, но и себе самой.– В принципе она совершенно здорова, доктор, – сказал Губин. – Просто немного избалованная.– Тогда зачем вы пришли ко мне?– Видите ли, доктор, с моей собственной психикой что-то неладно. У меня ответственная работа, я должен быть всегда начеку, а последнее время только и думаю, как бы ее трахнуть. Мы этим занимаемся десять раз в сутки. Я почти надорвался. Пропишите, что ли, какие-нибудь успокаивающие пилюли.– Где она сейчас?– Здесь в приемной, где же ей быть еще. Ждет, когда я сломаюсь, чтобы перерезать мне глотку.Моисей Моисеевич, прихрамывая, осторожно подошел к двери и выглянул наружу. Француженка, вероятно, подстерегала этот момент и с хохотом шарахнула стеклянной пепельницей с другого конца комнаты. Но доктор успел захлопнуть дверь.В задумчивости вернулся за стол:– Что ж, молодой человек, как я уже сказал, только в стационар. Амбулаторное лечение бессмысленно.– А со мной что?– С вами все в порядке. Можно, конечно, прописать физиотерапию. Она красавица и у нее мощное отрицательное поле, вот вы и влюбились, но это пустяки.Рано или поздно ситуация разрешится сама собой.– Поскорее бы, – сказал Губин. Денег доктор с него не взял.После обеда у него была назначена встреча с Башлыковым на нейтральной территории, в кафе "Ландыш", Таня, разумеется, потянулась за ним и осталась сторожить на улице. По пути, в машине, пока он крутил баранку, попыталась спроворить ему французскую любовь, и под этим свежим впечатлением он вошел в кафе.Башлыков ждал его в отдельном кабинете и встретил приветливо, хотя отношения у них были натянутые.Башлыков так и не смог решить, кем ему приходится Губин, врагом или другом, но допускал, что из тех негодяев, которые повязали, держали за горло Москву и страну, Губин был один из самых опасных и непредсказуемых. Со своей стороны Губин определял самонадеянного Башлыкова как крутого мента, у которого на каком-то заковыристом отрезке ментовской судьбы просто-напросто поехала крыша, и теперь во всех своих действиях он руководствуется неким овчарочьим сыскным инстинктом, а не нормальной человеческой мыслью. Однако вынужденные обстоятельствами тянуть, в сущности, один и тот же воз, они искренне уважали друг друга и надеялись, что пасьянс судьбы ляжет так, что им не придется столкнуться лбами.– Что-то, Миша, ты осунулся немного? – заботливо спросил проницательный Башлыков. – Не заболел, часом?– Не выспался, но это ничего.– Давай тогда пожрем хоть как следует. Я заказал бифштексы с картошкой и по солянке. Ты как? Подходит?– Кофейку бы покрепче.Оба избегали спиртного, но Башлыков покуривал по настроению. Он и сейчас задымил "Явой" и, видя, что Губин упорно молчит, понимающе улыбнулся:– Я проверил, Миша, все чисто. Можно разговаривать.Губин, как и Башлыков, доверял только собственным проверкам, но согласно кивнул. Им предстояло обсудить два чрезвычайно важных вопроса. Первый: о координации действий в случае прямого столкновения с кавказскими группировками. В принципе тут все было ясно: четыре группы, в том числе чеченскую, где верховодил заполошный Осман, брал на себя Губин, остальные, включая смешанную, самую неуправляемую, люберецкую, контролировал Башлыков, но это были, конечно, общие прикидки, писанные вилами на воде. Действовать придется по обстановке, изощренно лавировать, мгновенно перегруппировываться, создавать фантомные союзы то с одним, то с другим главарем, и лучше бы до этого не дошло, потому что успех в такой массированной акции был призрачным и мог обернуться огромными потерями. Тем не менее, как профессионалы, они обязаны были, хотя бы вчерне, рассчитать, предусмотреть нулевой вариант одновременной разборки, при которой на первое место выходили проблемы оперативной связи и обеспечения тылов для летучих отрядов.Часа два, вперемешку с обедом, бились над графиками, внося согласованные поправки. Понимали друг друга с полуслова и в конце концов пришли к выводу, что сдюжить можно, но риск колоссальный. Если даже удастся обеспечить нормальную работу центрального пульта, то все равно в большой заварухе возникнет множество ситуаций, которые невозможно предвидеть.– Нет уж, – заметил Башлыков, вздохнув, – лучше бы не доводить до греха.– Алеша вообще человек миролюбивый, – сказал Губин. – Он против насилия.– Это всем известно, – ухмыльнулся Башлыков.Второй вопрос, который следовало уточнить, был деликатного свойства и касался Благовестова. Старик был, в сущности, приговорен, оставалось решить, кто займется ликвидацией. Не далее как вчера начинающий впадать в детство Серго намекнул майору, что не понимает, за что платит ему жалованье, равное двум министерским окладам.– Но он же инвалид, – заносчиво ответил Башлыков. – У него оторваны руки, ноги и голова. Я все надеялся, пожалеете дедушку.Серго давно притерпелся к хамоватости своего силовика, но на сей раз пригрозил:– Напрасно залупаешься, майор. Дело есть дело, за него ты отвечаешь. Голова и у тебя одна.Башлыков потрогал свою единственную голову за уши и с обидой возразил:– Как я для тебя стараюсь, хозяин, а в благодарность только одни попреки.За последние месяцы он душевно потеплел к этому деревенскому пеньку, возомнившему себя крупным гангстером, и в длинном списке врагов отечества тот стоял у него где-то посередине.– Я мог бы заняться Елизаром, – сказал он Губину. – Мне нетрудно. Но ведь у Креста, как я понимаю, к нему свои претензии.Губин ответил уклончиво:– Алеша никогда не путает личное с общественным.Если у тебя есть план – бери на себя. Тянуть больше нельзя.– Почему?Губин скривил губы: вопрос был чисто ментовский.– Старик почуял опасность, может опередить.Изобразив какую-то масленую ухмылку, Башлыков поинтересовался:– Слыхал я, Миша, ты на Елизара много лет батрачил? В любимчиках у него ходил. И ничуть не жалко кровососа-долгожителя?– Иногда ты человек человеком, Башлыков, – поморщился Губин, – даже приятно с тобой беседовать.А иногда корчишь следователя Порфирия. С чего бы это?– Кто такой Порфирий?Так и расстались взаимно озадаченные.Таня сидела в машине, по салону густо сквозило "косячком". Встретила его возбужденно:– Миш, поедем скорее ко мне. Перерыв большой получается. Я вся упрела.Губин включил двигатель, вырулил на Кировскую.Старался не глядеть на соседку, но блеск ее полоумных зеленых глаз отражался на лобовом стекле. Хитрой ручонкой сноровисто скользнула к нему в карман.– Перестань! – взмолился Губин. – Или выкину из машины.– Попробуй! – пропищала Таня. – Ой, сейчас кончу.Губин перехватил ее локоть и сжал. От боли Таня утробно, сладострастно заурчала, ненадолго притихла.В конторе его ждал Михайлов. Были и другие срочные дела, которые он запустил. Вторжение Тани невыносимо осложнило его жизнь. Отпускать ее в одиночное плавание тоже было неразумно. Сгоряча может натворить черт знает что. Вечером по телефону она при нем отчитывалась перед Грумом, вешала ему лапшу на уши.Грум стыдил, Таня оправдывалась. Пока они бранились, Миша вздремнул минутку.– Небольшие осложнения, не скрою, – верещала Таня, косясь на спящего Губина. – Договор в силе, Иннокентий Львович, но неделька еще понадобится. Что?..Да нет, просто один фраер вертится под ногами, настырный такой. Ничего, справлюсь сама… Губин по фамилии, может, слышали? Что?..Губин отвез Таню домой и поднялся с ней наверх.– Кофе или сразу в постель? – деловито спросила она.– Ложись, я пока позвоню.– Какие еще там звонки, не сходи с ума…В ванной она пробыла минут пять и, закутанная в махровое полотенце, важно прошествовала в комнату.Губин по телефону предупредил Михайлова, что задерживается на полчаса. Потом сходил на кухню и попил воды из чайника, прямо из носика. С отвращением прислушивался к себе. В паху так припекало, словно ужалила пчела. Он не мог допустить, чтобы кто-то взял над ним такую власть.Таня распласталась на верблюжьем одеяле в немыслимой позе. В откинутой руке драгоценный "косячок".– Любимый, – проскрипела жестяным голосом, – где ты все бродишь целую вечность.Губин подошел к ней и ловко пристегнул ее запястье к стойке кровати металлическим браслетом.– Что-то новенькое, – счастливо загудела она. – Так я еще не пробовала.– Отдыхав – сказал Губин. – К ночи постараюсь вернуться.На ее нервное изумительное лицо налетело облачко сомнения.– Не посмеешь, гад!Губин принес из ванной эмалированный тазик:– Это тебе судно, если потянет облегчиться.Таня попыталась в него плюнуть, но не попала. Ее блестящий взгляд увлажнился.– Подонок! Ты за это ответишь.Он помешкал в дверях, глядя на нее с сожалением.С таким же чувством, наверное, Тамерлан глядел на свой выпавший из рук меч.– Дождись меня, милый друг, – попросил он. – Никуда не уходи.* * *Михайлов сидел в кабинете один, разбирал какую-то схему на компьютере.– Привет, пехота! – приветствовал весело. – Разведка докладывает, ты женился? Кто такая? Почему не знакомишь?Губин опустился в кожаное кресло и молчал.– Ты чего, Миша? Какой-то смурной!– Не выспался, не обращай внимания.– Что за девушка, чего темнишь, в самом деле? Тебя ведь обыскались.Это было вранье: рация в машине Губина работала исправно. Но все же разыскать Губина действительно было непросто, потому что он сам заплутал в трех соснах.– Девушка хорошая, боевая. Немного я с ней зашился. Что-нибудь срочное?– Ты встречался с Башлыковым?– Обедали вместе. Час назад.Алеша вырубил компьютер, закурил, подошел к холодильнику, встроенному в стену, достал жестянку пива для себя и бутылку топленого можайского молока для Губина. Распорядился по селектору:– Лена, кофе!Сел, протянул бутылку другу. Губин сковырнул пальцем фольгу, сделал пару крупных глотков. Это было то, что нужно: ледяное свежее молоко в обществе умного, надежного мужчины.– Ну и что Башлыков?– Как обычно. Готов действовать, но себе на уме.Скользкий, прожженный ментяра.– Елизара берет на себя?– Берет. Думаю, это он его в тот раз не добил.– Ты же его проверял?Губин еще глотнул молока, смахнул пенку с губ.– Думаю, он не тот, за кого себя выдает. Серго – это его крыша.– Кто же он, по-твоему? Одинокий убийца-романтик?– Мы внедряемся к ним, они к нам. Тень КГБ.– Он никогда не скрывал, что оттуда.– Не оттуда, а там. Оперативник на задании.– На каком задании?– Он почему-то скрывает.Стройная девица принесла кофе на подносе, робко улыбнулась Губину.– Печенье без соли.– Спасибо, – кивнул Губин. Когда она ушла, Михайлов сказал:– Конечно, ты прав, Мишель. Ментовские уши у него торчат. Этого только слепой не заметит. Да еще наш милый Серго, потому что придурок. Башлыков – агент-двойник, но он наш человек. Мы его с тобой уважаем, верно?– Верно. И это очень странно.– Ничего странного, – Алеша сходил за второй банкой пива. – В мире сместились все понятия. Мне Вдовкин на днях здорово все объяснил. Не про Башлыкова, а вообще. В мире смещенных понятий все привычные человеческие ориентиры утрачены. Черное есть белое и наоборот. Отец ненавидит сына, жена обязательно живет со свекром. Ну и так без конца. Всякая определенность – всего-навсего мираж. Полагаться можно лишь на чутье.– С Башлыковым как быть?– Пока он полезен, мы его любим. Заартачится, прищемим хвост.Губин плеснул в кофе каплю можайского молока.– Я не такой циник, как ты, – заметил задумчиво. – Я сочувствую Башлыкову, но у меня нет его тайной веры в высшую справедливость.Внезапно комната в его глазах накренилась и потемнела, Алеша раздвоился и смешно зашлепал расплющенным двойным ртом:– Иди-ка приляг вон на диванчик… Ишь как себя загонял…Очнулся Губин в том же кабинете, но один. Он лежал на диване, укрытый пледом. Горела настольная лампа, за окном темень. Взглянул на ручные часы – половина одиннадцатого. Выходит, проспал около восьми часов. Спал он в носках, но не помнил, как снял ботинки. До такой опасной усталости, граничащей с небытием, он доходил всего раза два-три за всю жизнь.Прямо в носках прошлепал к двери и выглянул в приемную. Секретарша Лена склонилась над книжкой за письменным столом.– Эй! – окликнул Губин. – У тебя есть что-нибудь пожевать?Лена подняла голову, виновато сказала:– Только бутерброды и печенье. Как вы себя чувствуете?– Нормально, – Губин сходил за ботинками, радуясь, что Алеша подбирает для работы таких опрятных, любезных девушек, не похожих на шалав и уж никак не похожих на ту…Лена накрыла стол в приемной и уже заваривала чай в расписном фарфоровом чайнике, когда он вернулся.Губин опустился в удобное высокое кресло и расслабился, ощутив себя на грани медитации.– Жених у тебя есть, Леночка? – спросил по-хозяйски.– Что вы, Миша, какой жених, – смутилась девушка. – Видите, как работаем. Днем и ночью.Лукавство ее глаз было цвета спелого крыжовника.Она все больше нравилась Губину, тихая, смирная девочка, и ножа нет за пазухой.– Зарплата-то хорошая?– О да! Жаловаться не приходится… Вы так крепко спали, прямо как убитый.– Я и есть убитый. На невидимой войне.На большом фаянсовом блюде аппетитно лежали бутерброды с ветчиной, сыром и бужениной, и Губин начал их методически поедать, один за другим, пока не съел с десяток. Лена время от времени подливала ему в чашку крепко заваренный чай.– А почему вы не женитесь, Миша? – спросила девушка, в очередной раз смутясь.– Что ты, детка, куда мне жениться. Да и кто за меня пойдет. Вот ты пошла бы?– Пошла бы, – ответила Лена. – Но вам нужна не такая.– Какая же?– Ну, наверное… – вспыхнула, отвела глаза. – Ну, какая-нибудь особенная.– Почему?– Вы сами человек необыкновенный.– Я? С чего ты взяла?– Вас все боятся, – выпалила она.– И ты тоже?– Я – нет. Понимаю, вы надо мной подсмеиваетесь, но я знаю, вы добрый, страдающий человек. Не думайте, что я такая уж дурочка. Мне двадцать лет, у меня были мужчины. Но они были злые, а вы – нет.– Знаешь, Лена, я всегда мечтал о такой сестренке, как ты.Она подумала над его словами, фыркнула и отвернулась.– Обиделась?– Вот ни капельки.Губин взял ее руку, погладил нежную ладошку:– Послушай, девочка. Я скину кое-какие дела и приглашу тебя в ресторан. Согласна?– Да, согласна. Я могу прямо сегодня поехать с вами.– Никогда не спеши с этим.– Хорошо, я подожду. Только не забудьте.Неожиданное, безоговорочное признание в любви не тронуло его, он почувствовал только терпкую горечь во рту, словно проглотил подгнившую сливу. Давно минуло время, когда он радовался чувствам, выказанным бескорыстно. Женская любовь была одной из самых крупных и необъяснимых иллюзий, которыми утешало себя человечество. Наряду с ней существовали, конечно, и более нелепые вещи, к примеру, наивная, тайная вера в бессмертие на виду у постоянной, неуклонимой смерти.Человек слаб и панически боится правды о себе. Бодро и во всеуслышание изображая стремление к ней, он только тем и занимается на веку, что убегает от правды.Женщины отличались от мужчин лишь тем, что искренне принимали за любовь скупую муку совокупления.Через час он подрулил к Таниному дому и быстро поднялся на этаж. Открыл дверь ключом, который прихватил с собой. В квартире темно, но в ней были люди.Он почувствовал запах незнакомых сигарет – Таня такие не курила. Запах сильный и едкий, перебивавший сладковатый аромат "травки". Губин неслышно притворил за собой дверь. В ту же секунду повсюду вспыхнул свет. Двое рослых мужчин стояли в проеме кухни и целились из пистолетов. У одного парабеллум, у другого полицейский "пугач". Оба насупленные и сосредоточенные.– Здорово, ребятки, – поприветствовал их Губин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39