– Это было преувеличением. Вряд ли можно считать встречей один взгляд через набитый зал. Хотя с натяжкой – можно.Он неуверенно вгляделся в меня.– Ты… одна из тех девочек в зеленом и белом?– Да. «Побрякушки». – Хоть это и глупо, но мне польстило, что он меня узнал.– А-а. – Он не задал ни одного из напрашивавшихся вопросов: что ты тут делаешь, кто тебя впустил и тому подобное. Казалось, он просто заметил, что я здесь, и все. И принял мое присутствие как должное. На мгновение его глаза стали такими же далекими, как глаза Фионы.– Ваша гитаристка… она напомнила мне… – он запнулся на полуслове. – Когда-нибудь она будет играть хорошо. Она может стать Музыкантом.Он произнес слово «Музыкант» по-особому, как почетный титул. Я почувствовала обиду за Кару – на мой взгляд, она уже была музыкантом, и очень хорошим, – но я понимала: для него это очень высокая похвала. По-видимому, у него другие стандарты. Я даже не была уверена, что он с нашей планеты.Ох… внезапно мои мысли приняли другой оборот. Что, если… если это не просто метафора? Если он и вправду… из другого мира?– Почему ты велела мне прекратить? – серьезно спросил он.– Потому что ты причиняешь людям боль. Твоя музыка им… вредна.Я чувствовала страшную жестокость своих слов. Он выглядел таким беззащитным. Таким грустным. Но это, конечно, было только частью проблемы.Долго, ужасно долго он сидел не шевелясь, сжимая свою драгоценную гитару.– Ты уверена? – наконец спросил он. Я кивнула.– Твоя музыка слишком сильная. Мы не привыкли к такой силе. Она ранит нас.Его глаза стали огромными, почти неестественной величины. Такие глаза могут быть у ночных существ, а не у человека.– Но я не знаю, что еще мне делать… – прошептал он.Он выглядел таким потерянным. Я постаралась найти добрые, успокаивающие слова.– Я думаю… наверняка ты умеешь делать что-нибудь другое. Не только играть и петь.Он опустил глаза и посмотрел на гитару.– Я умею вырезать из дерева, – сказал он. – Я… когда-то у меня это неплохо получалось.«Быть хорошим плотником совсем не зазорно», – подумала я. Правда, при этом у него не будет таких доходов, как у поп-звезды.И потом мне вспомнилась песня, которую он сочинял. О возвращении домой.– Кид, – сказала я. – Ты не мог бы рассказать, откуда ты?Он взглянул на меня с беспокойством.– Из места под названием Бард, – ответил он.– И как там?– Чудесно. – с грустью ответил он. – Там очень много музыки. Каждый играет на каком-нибудь инструменте, а то и на нескольких, каждый поет… Все живут и дышат музыкой, с самого рождения и до смерти. Бард построен на музыке, – говоря это, он делался все печальнее и печальнее.– Похоже, это отличное место, если ты музыкант.Он грустно улыбнулся.– Вот именно – если ты Музыкант, – и снова он особым образом выделил это слово, будто произнес его с большой буквы.– Тогда почему ты не вернешься туда? Он внезапно встал.– Не могу, – был ответ.– Почему?– Не могу, и все. К тому же я все равно не Музыкант.– Шутишь? Ты лучший музыкант, какого я слышала.Он молча покачал головой.– На самом деле – нет.– Кид… а где это – Бард?– Далеко.Я не могла не спросить. Если я ошибаюсь, пусть он считает меня сумасшедшей. Но я должна знать.– Далеко – это… где? В другом мире?Он застыл. Обернулся. Пристально посмотрел на меня.– Откуда ты знаешь?Есть! Я вздохнула. Потом улыбнулась самой располагающей улыбкой.– Знаешь что, Кид… Пора тебе познакомиться с моими подругами.Нам не сразу удалось убедить его, что мы кое-что смыслим в перемещении по другим мирам. И даже после этого он продолжал твердить, что мы не сумеем ему помочь. Никто не сумеет.– Почему? – спросила Хай Лин.Он снова посмотрел на гитару и вдруг покраснел от стыда.– Я… я изгнанник. Я совершил Проступок.Совершил проступок? На мой взгляд, в этом нет ничего серьезного. Ну, допустим, нарушил правила уличного движения или еще что-нибудь в этом роде.– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – сказала Вилл.«О, расскажи, расскажи! – мысленно взмолилась я. – Я хочу знать!»Он вздохнул.– Когда вы узнаете, то не захотите мне помогать, – с уверенностью сказал он.– Почему?– А почему вообще вы должны мне помогать? Откуда у вас такой интерес ко мне?– Ну… потому что… – Потому что надо помогать другим, хотела ответить я, но это прозвучало бы слишком ханжески.– Из-за музыки, верно?– Не совсем. – Но я не могла не признать: если бы он не играл такую музыку, не пел так красиво, то большинство людей прошли бы мимо него на улице, не обратив внимания.– Понимаете, я не рожден с музыкальным талантом.– В этом и есть твой проступок? – спросила Корнелия.– Нет. Но на Барде нелегко жить, не имея музыкального дара. Вы там не были, вы не знаете… Музыка там кругом, везде, во всем. А я не умел играть. Сколько я ни старался, мне говорили: ты поешь фальшиво, не чувствуешь ритма… Я почти все делал неправильно и даже не слышал этого. Потому что у меня не было слуха. Я таким родился. Однако люди были добры. Говорили мне, что это не имеет значения, что у меня хорошо получаются другие вещи. И правда, многое получалось. Но, понимаете, по сравнению с музыкой все остальные дела не имеют значения… Мой отец – Музыкант. Он завоевал этот титул одним из самых молодых. Мне было невыносимо горько разочаровывать его.– И что ты сделал? – тихо спросила Тарани.– Я пошел… в запретное место. В Круг Тишины, – на последних словах его голос задрожал и чуть не угас. Он отрывисто вздохнул и продолжил, видимо, решив, что мы должны услышать самое худшее: – Говорят, если там загадать желание, иногда оно сбывается. И я захотел… всей душой захотел сделать так, чтобы отец мною гордился. И… Ания тоже.– Кто она? – спросила я, хотя обо всем уже догадалась по его голосу.– Девушка. Очень красивая. Я хотел жениться на ней. И боялся, что она за меня не пойдет, если я не буду Музыкантом. – Его пальцы, блуждавшие по струнам гитары, извлекли тихий одиночный аккорд. Вдруг я догадалась, что волосы у Ании были темные. Цвета полуночи, как этот звук. – И я пошел далеко в леса, туда, где Круг. Лег на черные камни под разрушенным сводом. И уснул. А когда проснулся, солнце уже садилось, но я знал – идти домой еще рано. Сначала надо было кое-что сделать.Он замолчал. Одна его рука поглаживала черное дерево гитары. На этот раз он не касался струн, но в воздухе все равно звенела еле слышная призрачная музыка. Наверное, отзвуки.– Что? – спросила я наконец, сгорая от нетерпения. – Что ты должен был сделать?– Ее, гитару. Из черного дерева обрушенного свода.Он произнес это так тихо, что я еле разобрала слова.– Ну и что? – поторопила я его.– При свете луны работа заняла у меня всю ночь. Наутро был готов корпус гитары. Струны я купил у мастера, изготовляющего музыкальные инструменты. Но все остальное было принесено из Круга Тишины. И тут, внезапно, я начал играть. Первое время мне приходилось скрываться, делать вид, что я медленно делаю успехи. Произошло чудо. Будто открылась запертая дверь. Я наконец понял, о чем говорят все остальные. Это было… как будто я родился глухим и вдруг стал слышать.Радость открытия, будто луч света, пробилась сквозь печаль, наполнявшую его слова. Я невольно взглянула на гитару. И все из-за нее? Невероятно. Даже если она и вправду принесена из этого… как он его назвал? Круга Тишины.– Они назвали это Поздним Пробуждением. Говорили, что это чудо. Но в конце концов выяснили, почему произошло это чудо. Старейшины ввели меня в Круг Гармонии и устроили суд. Они сказали, что я нарушил Закон Музыки. Что я сотворил Чудовище. И за это должен быть изгнан. Они открыли проход между Струнами Бытия и ввели меня в него. А чтобы я не вернулся, посадили там Страж-зверя. Путь закрыт. Я не могу вернуться домой. – Его пальцы снова пробежали по струнам и извлекли аккорд, полный горя и одиночества. Карие глаза, поняла я. У Ании были карие глаза.– Вот так, теперь у меня есть музыка, – молвил он наконец. – И больше ничего.Наступила тишина, глубокая и тревожная. И в эту тишину вломился Ал Гатор со своими головорезами. Глава 5Дыхание сфинкса – Вот они! – заорал исполнительный директор «Звездной музыки», хотя непонятно, как он мог что-нибудь разглядеть среди полумрака через свои темные очки. Наверное, у него рентгеновское зрение. – Выгоните этих нарушительниц с запретной территории!– Ты не заметила видеокамеру, – шепнула я Вилл.– Вряд ли. – Она на миг закрыла глаза, потом снова открыла. – Черт возьми, – пробормотала она, указывая на небольшую коробочку над дверью. – Я пропустила микрофон.Один из головорезов, поигрывая мускулами под тесной черной футболкой с надписью «Огнецветы. Охрана», угрожающе шагнул вперед.– А ну, проваливайте, леди, – пророкотал он. – Хозяин хочет, чтобы вы ушли, и он не шутит.– О, мы с радостью уйдем, – заявила я, – но только если Кид пойдет с нами.– Нет уж, мисс, этому не бывать…– Но я хочу уйти с ними, – тихо сказал Кид.– Хочешь? – голос Гатора от изумления сорвался на фальцет. – Что ты сказал? Что за чушь они вбили тебе в голову?– Я хочу уйти, – упрямо повторил Кид. – Я больше не хочу быть поп-звездой.Гатор побелел, потом покраснел, потом побагровел от ярости. Зрелище вышло довольно занятное.– Как вы посмели?! Неужели я?… Вы представляете, сколько денег!.. – от бешенства он не успевал заканчивать фразы. Потом нечеловеческим усилием обуздал свой гнев. – А теперь послушай меня, малыш, и вы все тоже слушайте. Кто тебя открыл? Я. Кто дал тебе все, о чем ты просил? Я. Ты хороший парень, неплохой музыкант, не хочу тебя обидеть, но ты не от мира сего…– Может быть, – ответил Кид. – Но я буду жить где угодно, только не здесь. – И он направился к выходу.– Остановите его, – рявкнул Гатор своим головорезам. – Отведите в его комнату. Заприте дверь. У него нервный срыв. Дать успокоительного, полная тишина, никого не пускать… Вы знаете, что делать. Скоро он придет в себя.Двое громил ринулись на Кида. Гатор с третьим погнались за нами.– С вами, крошки, разговор особый, – угрожающе процедил Гатор. – Я вас научу не совать нос не в свои дела…– Давай, – откликнулась Вилл. – Девочки, шпаги наголо!Хай Лин и я метнулись в одну сторону, Вилл и Тарани – в другую. Корнелия взмахнула рукой, и участок деревянных лесов покачнулся и рухнул на охранника, бросившегося за Кидом. Хай Лин тоже подняла руку, и откуда-то налетел ветер, которого не должно было быть в этом пустом, как пещера, сарае. Пластиковые перегородки затрепетали и захлопали, потом сложились и укрыли под собой обоих оставшихся громил и их третьего товарища, который пытался выбраться из-под лесов; из груды пластиковых листов слышались сдавленные ругательства. Я схватила ведро краски, сняла крышку и направила его содержимое на охранника, гнавшегося за Вилл. В краске содержалось достаточно воды, и мой замысел удался – вся она метко полетела ему в лицо. Он с ревом завертелся на месте, поскользнулся в краске и шлепнулся. Его лицо и туловище приобрели нежнейший лавандовый цвет.Я слишком долго мешкала, любуясь этой картиной. Чьи-то влажные руки схватили меня сзади за плечи и попытались опрокинуть на спину.– Пусти, – завопила я. – Пусти, мерзкая жаба!И внезапно меня действительно отпустили.– Ох, Ирма! – в сердцах воскликнула Вилл. – Ты же обещала больше так не делать!Я обернулась. На полу, удивленно разевая рот, сидела большая жаба. В миниатюрных темных очках.– Если хочешь вернуть ему прежнее гнусное обличье, можешь сама поцеловать его, – прошипела я. – Ты же слышала, что он собирался сделать с Кидом!– Возьми его, и пошли отсюда, – предложила Корнелия. – Только, ради бога, не выпускай. Помнишь, сколько хлопот у нас было в прошлый раз?– Это вышло случайно, – ответила я, заливаясь краской. Если парень хочет насильно поцеловать тебя, когда ты этого не желаешь… к тому же мы все-таки превратили его обратно. Когда нашли. Но я хорошо помню, сколько времени мы бродили по болотам, выискивая среди сотен квакушек одну, особенную. Я схватила жабу, пока она не ускакала, сунула в пустое ведро и завязала сверху свитером. – Теперь не убежит.Окрашенный громила снова поднялся на ноги и, шатаясь, неуверенно побрел в нашу сторону. Наверно, он почти ничего не видел, но мне не хотелось оказаться в зоне досягаемости его огромных ручищ – они походили на ковши экскаватора, только больше. Один из его приятелей сумел стряхнуть с себя обрушенные леса и почти выбрался из-под пластика. Пора уносить ноги. Мы все, и в том числе Кид, во весь дух помчались к двери и захлопнули ее за собой.– Запри покрепче, – сказала Корнели Вилл. – И сделай так, чтобы они ее не открыли.Корнелия положила ладонь на замок и сосредоточенно сдвинула брови. Из механизма послышались отчетливые громкие щелчки.– Второпях они ни за что не найдут ключ, – удовлетворенно сказала она. И мы побежали к воротам.Там тоже оказался замок (детская игрушка для Корнелии), но охраны не было, только переговорное устройство, через которое общался шофер, доставивший продукты и нас. Мы вышли за ворота и направились вверх но склону холма, к загону для овец, в котором оставили велосипеды. – Как вы думаете, они за нами погонятся? – с тревогой спросила Тарани. – Вряд ли, – пропыхтела я, карабкаясь на холм. – Без Гатора, который ими командует, они шагу не ступят.– Может быть. – Вилл откинула волосы со лба хорошо знакомым мне решительным жестом. – Но все равно лучше не медлить. – Она посмотрела на Кида, который стоял, дрожа на зимнем ветру. В сарае было тепло, и на парне была лишь тонкая белая рубашка. – Хочешь домой?– Я же сказал, не могу.– Но если бы смог… если мы тебе поможем… хочешь?Он ответил не сразу, но когда заговорил, его голос дрожал от сдерживаемого пыла.– О, да, – прошептал он. – Больше всего на свете. Больше всего во всех мирах!– Тогда, – сказала Вилл, – думаю, нам нужно поговорить с Оракулом.Посреди Великого Небытия стоит неприступный Храм Братства – Кондракар. Очень, очень далеко от старого овечьего загона, приткнувшегося на заснеженном склоне холма. И все-таки… Если Вилл достает Сердце Кондракара, мы попадаем туда за одно мгновение. Иногда мы оказываемся там полностью – и душой, и телом. Иногда туда переносится только наш разум. Но в любом случае Кондракар совершенно реален.Зал с множеством высоких колонн. Тихое присутствие Оракула…«Вы привели ко мне Изгнанника».– Да, – сказала я. – Мы надеялись… мы хотим отвести его домой.«Он нарушил законы своего народа. Нарушил сознательно».– Но он раскаивается! И очень хочет домой. И… и ему нельзя оставаться в Хитерфилде. Хоть он этого и не хочет, его музыка причиняет людям боль.«Значит, Стражницы Кондракара, вы хотите ему помочь?»– Очень хотим! Но не знаем, что можно сделать.«Милосердное побуждение. Нельзя отвергать поступки, продиктованные милосердием. Только знайте: вы можете отправиться на Бард. Но Страж-зверь, поставленный Старейшинами, действует по закону, и, чтобы пройти мимо него, вы не сможете воспользоваться Сердцем».– Но… но как же мы справимся с ним? – я хорошо знала: без Сердца наши силы очень малы и часто непредсказуемы.«Вот это вам и предстоит выяснить. Вы все еще хотите попытаться?»Я плохо видела остальных, но чувствовала их рядом с собой – мы все соприкасались с Сердцем. И я ощутила их согласие.– Да, – ответила я.И миры сместились.В ушах стоял непрестанный свист ветра. Серый песок у нас под ногами издавал запах пепла. А над головой нависало тусклое серое небо, не озаренное ни луной, ни солнцем.– И это – Бард? – с недоверием спросила я. Слушая музыку Кида, я представляла себе мир полей и рощ, ручьев и быстрых рек, наполненный звуками пастушьей флейты, льющимися издалека. Но этот мир не оправдал моих ожиданий! Кид покачал головой.– Нет, – ответил он, повысив голос, чтобы перекричать ветер. – Это… место, где сидит Страж-зверь. Это даже не мир, а так… нечто промежуточное.Я обрадовалась. Невесело было бы жить здесь!Пески зашевелились. Если стоишь на месте, то начинаешь медленно тонуть в них, поняла я. Мои ноги уже погрузились в песок по щиколотку. Неужели, если постоять подольше, можно просто… исчезнуть? У меня зародилось страшное подозрение, что дело обстоит именно так.– Надо идти без остановок, – сказала Вилл.– Я утопаю! – воскликнула Тарани.– Мы все утопаем, – ответила я. – Тут нельзя долго стоять на одном месте.– Здесь нет ничего прочного, – подтвердил Кид. – Ничего, кроме Страж-зверя.Мы с трудом побрели вперед; ветер свистел вокруг нас, швырял в лицо песок, острый и колючий.– Где этот зверь? – спросила Тарани, оглядываясь в тревоге. – Далеко до него?– Не знаю, – ответил Кид. – Я был здесь дважды, пытался пройти… – Он запнулся, будто стыдился своих попыток обойти решение Старейшин. – Оба раза он внезапно появлялся неведомо откуда.Мы шли не ради того, чтобы куда-то прийти, а просто потому, что надо было двигаться. Песок и небо перед нами были одного цвета, и горизонт был почти неразличим. Я не могла определить, приближаемся ли мы к нему.
1 2 3 4 5 6