Я чуть улыбнулся ему, и просвет снова закрылся, когда люди начали выходить. Я сообщал молодому на вид полицейскому в форме, что в благотворительной лавке разбито окно в эркере. Он вышел на улицу, чтобы посмотреть. Но когда я на пробу упомянул о рикошете, он насмешливо посмотрел на меня и спросил, сколько мне лет. Я немного занимался стрельбой из ружья в школе, ответил я. Он равнодушно кивнул и сделал пометку в блокноте. Полицейский вернулся в офис и присоединился к своим коллегам. Я последовал за ним.
Драгоценная Полли стояла возле отца и озабоченно всех выслушивала.
Фотограф сделал несколько снимков со вспышкой. Хотя никто в действительности не был застрелен, суета вокруг выстрела продолжалась очень долго. И было уже два часа ночи, когда я наконец закрыл парадную дверь и черный ход на засовы и выключил в пустых комнатах свет.
Отец, сидевший внизу, решил подняться наверх. Он принял от меня минимальную помощь и, морщась от боли, сам вошел и вышел из ванной и лег на неширокую кровать в спальне. Предполагалось, что я буду спать в маленькой гостиной на раскладной софе. Но я подумал и лег на вторую кровать рядом с отцом. Спать мне не хотелось, и я остался полуодетым.
Двадцать часов назад я, напевая, ехал на велосипеде от дома миссис Уэллс в конюшню, а потом легким галопом скакал по залитой солнцем траве Даунса. Моя жизнь оказалась разорванной на части, и я вошел в новый мир. Я долго размышлял, а что было бы, если бы я получил пулю в спину. Как я мог спать?
Я выключил свет сбоку от кровати.
— Бен, почему ты не убежал? — спросил в темноте отец.
— А почему ты велел мне бежать? — после паузы ответил я.
— Я не хотел, чтобы тебя подстрелили.
— М-м. Ну, поэтому я не убежал. Я не хотел, чтобы тебя подстрелили.
— Но ты же стоял на пути?..
— Это интереснее, чем гладить малышей.
— Бен!
— Я бы сказал, что это винтовка 22-го калибра, — немного спустя начал я. — Я бы сказал, что это специальная пуля. Я хорошо знаю ее звук. Если пуля «22» ударит в тело, то очень похоже, что она не убьет жертву. Если она попадет в голову или в шею; то исход, вероятно, будет летальный. А я всего лишь прикрывал твою голову. На второй кровати долго молчали.
— Я забыл, что ты умеешь стрелять, — наконец проговорил отец.
— Я был в школьной команде. Нас учил один из лучших в стране стрелков. — Я улыбнулся в темноте. — Знаешь, ты платил за это.
Глава 3
На следующее утро еще не было девяти, когда я спустился вниз и в ответ на пронзительный звонок отодвинул засов. На пороге стоял мужчина и держал палец на кнопке. Невысокий, черноволосый, полный и мягкий, как подушка, он держал в руке связку ключей и выглядел очень раздраженным.
— Кто вы? — требовательно спросил он. — Что вы здесь делаете? И почему дверь закрыта на засов?
— Бенедикт... — начал я.
— Что?
— Джулиард.
Он с минуту смотрел на меня, потом взял щетку и недовольно принялся наводить порядок после разгрома, оставленного событиями вчерашней ночи в обоих кабинетах. И в том, что с окном в эркере, и в том, что выходил на стоянку машин.
— Полагаю, вы его сын, — проворчал он, собирая рассыпанные конверты. — Джордж потратил вчера весь день, чтобы привезти вас сюда. Ну, раз вы уже здесь, займитесь чем-нибудь полезным. — Он показал на беспорядок. Кстати, где Джордж? Радио раскалено от новостей. Что здесь вчера произошло?
— Наверху. Он растянул лодыжку. И... м-м-м... кто вы?
— Мервин Тэк, конечно. — Он нетерпеливо посмотрел на мое изумленное лицо. — Я агент. Вы ничего не знаете?
— Не много.
— Я руковожу его избирательной кампанией. Я здесь для того, чтобы втащить Джорджа в парламент. По радио сообщили, что в него кто-то стрелял.
Это правда? — Мервина Тэка это вроде бы не взволновало, он продолжал раскладывать бумаги.
— Возможно.
— Хорошо.
— М-м-м? — удивленно промычал я.
— Бесплатная известность. Мы не можем себе позволить покупать эфирное время.
— Ох.
— Это избавит нас от Титмесса и Уистла.
— А это кто? — спросил я. — Независимые кандидаты. Нам не надо беспокоиться из-за них.
— Доброе утро, Мервин. Вижу, вы уже познакомились с моим сыном, раздался голос отца, ковылявшего вниз по лестнице.
Мервин без энтузиазма стрельнул в меня взглядом.
— Повезло, что он здесь. Он будет возить меня по округе.
По дороге из Брайтона я рассказал отцу, что нанимался посыльным, чтобы заработать деньги на уроки вождения, и получил водительское удостоверение недель пять назад.
— Хорошо, — согласился Мервин.
— Но после экзаменов я не садился за руль.
— Все в свое время. — Ласковое выражение отца запрещало мне раскрывать свою неопытность. Я понял: между кандидатом и его агентом была терпимость, но не теплота.
Появилась молодая женщина, угловато-костлявая, со строго уложенными волосами, в деловом сером костюме с яркой розеткой «Джулиард», приколотой к плечу. Она представилась как Кристэл Харлей, секретарь Мервина Тэка. В течение утра я узнал, что только она и Мервин Тэк получают деньги за работу для партии на дополнительных выборах. Все остальные — активисты, выполняющие поручения на общественных началах.
Одна за другой приехали три вчерашние ведьмы-общественницы и начали утешать отца, заботливо воркуя и пичкая его бесконечным кофе. Я забыл их имена.
— Фейт, Мардж и Лаванда, — с ласковым упреком напомнила Фейт.
— Простите.
— Хороший политик запоминает имена, — строго проговорила Лаванда.
— От вас не много будет пользы отцу, если вы забываете людей, которые его окружают. — Худая леди с нежно пахнущим именем принадлежала к тем, кто не одобрял Оринду Нэгл. Лаванде трудно понравиться, подумал я.
Мервин Тэк и отец обсуждали, на каких улицах расклеивать листовки.
Кристэл Харлей вводила бесконечные детали в компьютер. Фейт, как мать семейства, ходила и вытирала пыль. Мардж включила фотокопировальную машину, издававшую тихое гудение.
Я сидел на вчерашней табуретке, просто слушал и узнавал много удивительных (для меня) фактов об избирательной кампании. И главный среди них крохотная сумма, которую разрешается потратить. Никто не мог бы купить себе место в парламенте. Каждый кандидат опирается на армию бесплатных помощников, которые ходят от двери к двери и убеждают проголосовать за него, и прибивают плакаты «Голосуйте за меня» на каждое подходящее дерево.
Все правила определены в актах парламента, решительно пояснила мне Кристэл, не отрывая пальцев от клавиатуры, а глаз от экрана. Акты строго ограничивают сумму, которую может потратить кандидат.
— В этом округе примерно семьдесят тысяч голосующих, — продолжала она. — На те деньги, что нам разрешено потратить, нельзя купить семидесяти тысяч кружек пива. Подкупить британских избирателей невозможно. Их надо только убедить. Это работа вашего отца.
— Понимаете, дорогой, нельзя накупить марок и послать всем избирателям письма. Надо сесть на велосипед и вручить письма лично, — улыбаясь, добавила Фейт.
— Вы имеете в виду, что у вас нет денег, чтобы купить марки?
— Мы отчитываемся за каждый потраченный пенс, — кивнула Кристэл. Когда выборы кончатся, мы должны по пунктам перечислить все расходы, куда ушли деньги. И можно держать пари на собственную драгоценную жизнь, что люди Пола Бетьюна будут от радости прыгать до потолка, если обнаружат, что мы превысили лимит. Точно так же, как и мы будем в лупу разглядывать его отчет, выискивая погрешность в два пенни.
— Но вчерашний обед... — начал я.
— За вчерашний обед платили люди, которые его ели. Местной ассоциации избирателей он ничего не стоил, — просветила меня Кристэл. Она с минуту помолчала, а потом продолжила мое образование. — Мервин и я работаем в местной ассоциации избирателей этой партии. Мы не от Вестминстера. Местная ассоциация оплачивает офис, и все, кто есть в ней, надеются на подарки и на добровольные пожертвования.
Кристэл с одобрением относилась к тому, как все устроено. А я только смутно удивлялся, почему в палате общин, если все так тщательно отрегулировано для безукоризненного хода выборов, так много идиотов.
Относительный покой в офисе, где толклись только семь пар ног, продолжался лишь до того момента, пока в обе двери не ворвалась толпа, взбудораженная событиями прошлой ночи. Начались бесконечные вопросы, на которые вроде бы не было ответов.
Мервин Тэк любил такую суету. Полиция, репортеры, просто любопытные... Он с жаром приветствовал каждого. Его кандидат не только остался жив, но и совершенно очаровал всех, задававших вопросы. Оператор ТВ направлял в лицо отцу яркий прожектор и записывал на пленку искренность его улыбки. К местным газетчикам прибавились корреспонденты нескольких ежедневных центральных изданий. То и дело мелькали вспышки фотоаппаратов. Микрофоны подставлялись к каждому, едва открывавшему рот. И я играл свою крошечную роль, просто улыбался и улыбался, и был ужасно мил с каждым, и все вопросы переправлял отцу.
Кристэл попыталась продолжать работать, но ее так прижали к столу, что ей пришлось отказаться от этого намерения. Иначе ее могло бы смыть с места, как груз с корабля. Она саркастически заметила, что едва ли было бы больше переполоха, если бы Джорджа Джулиарда убили.
— К счастью, его не убили, — ответил я, подтягивая табуретку к ней, чтобы нам обоим закрепиться хотя бы на одном месте.
— Он споткнулся из-за шума выстрела? — спросила она.
— Нет, он споткнулся раньше.
— Почему вы так уверены?
— Потому что звук такой специальной пули приходит после самой пули.
Она недоверчиво взглянула на меня.
— Я учил это на уроках физики.
— Сколько вам лет? — спросила она, изучая мое безбородое лицо.
— Семнадцать.
— Вы даже не можете голосовать!
— По правде, я бы и не хотел.
Она посмотрела туда, где отец скромностью и грацией завоевывал союзников среди журналистов.
— Я встречала очень много политиков, — проговорила она. — Ваш отец совсем другой.
— В каком смысле?
— Разве вы не чувствуете его силу? Наверно, вы не можете чувствовать, ведь вы его сын. Вы слишком близки к нему.
— Иногда чувствую. — Мне бы надо сказать, что его сила ошеломляет меня.
— Вспомните прошлый вечер, — без паузы продолжала Кристэл. — Я сидела там, в зале, в последнем ряду. От него нам всем стало светло. Он прирожденный оратор. Я имею в виду, что, хотя я знаю всю эту кухню, он заставил биться и мой пульс. Бедный старый Денннс Нэгл. Он был симпатичный, достойный человек. Довольно способный, работающий в спокойной манере. Он бы никогда не смог заставить толпу вскочить на ноги и выкрикивать приветствия, как вечером.
— А Оринда смогла бы? — спросил я.
— Нет. — Кристэл явно удивилась. — Она не умеет заставить людей смеяться. Но не судите о ней по вчерашнему вечеру. Она полностью отдавалась работе с избирателями. И всегда была рядом с Деннисом. Она очень обиделась, что ее не выбрали на место Денниса. Ведь, пока ваш отец не встряхнул избирательный комитет, ей никто не мог противостоять.
— Фактически, — проговорил я, — если у кого-то и есть мотив убрать с дороги моего отца, так это у нее.
— Ох, но она бы никогда такого не сделала! — Кристэл искренне испугалась. — Знаете, она иногда бывает очень милой. Мервин любит ее. Он был совершенно выбит из колеи. Ведь он надеялся, что ему придется работать на выборах в ее пользу. Он готовился к этому.
Мое первое впечатление об остром язычке Кристэл основывалось только на внешнем виде. Она была добрее и терпеливее, чем казалась. Я подумал, не болела ли она раньше анорексией. В школе я встречал девочек с анорексией. У одной из них выпали почти все зубы.
У Кристэл зубы ровные и белые, но их редко видно из-за чересчур серьезного взгляда на жизнь. По-моему, ей лет двадцать пять — двадцать шесть.
И она мало чего получает от жизни, чтобы часто улыбаться.
Мервин Тэк, зигзагом пробравшись сквозь гудевшую толпу, коснулся моего локтя. Он сказал, что уже пора подумать о том, чтобы повезти отца на сегодняшнюю встречу с избирателями в отдаленный город Куиндл. Избирательный округ раскинулся на большой площади, и населенные пункты разбросаны далеко друг от друга. Мервин дал мне карту дорог с отмеченным местом назначения.
— Вы уверены, что справитесь? — Он с сомнением разглядывал меня.
— Да, — ответил я с большей убежденностью, чем чувствовал на самом деле.
— Один инцидент, вроде вчерашнего, подарок небес, — объяснил он. Вдобавок к нему автомобильная катастрофа — это уже слишком. Нам не нужны слухи, мол, с кандидатом вечно что-то случается.
— Не нужны, — согласился я. В другом конце комнаты отец позвякивал ключами от «рейнджровера», чтобы привлечь мое внимание. Я подошел к нему и взял ключи. А он, оторвавшись от болтавших доброжелателей (полиция и репортеры давно уехали), опираясь на трость, прохромал через офис к двери на стоянку машин.
Толпа порождает толпу. У выхода, на улице, стояла группа людей. Они хлопали и улыбались отцу, и тянули кверху большие пальцы. Окинув взглядом стоянку машин, я посмотрел туда, где мы вчера оставили «рейнджровер», когда в полдень приехали из Брайтона. Отец попросил меня подогнать машину, чтобы ему не пришлось ковылять так далеко.
Со смутным подозрением я направился к лимузину и с ключами в руках остановился возле него. День был ясный, и на серебристо-золотых гирляндах опять играло солнце. Постояв с минуту, я повернулся и подошел к отцу.
— В чем дело? — чуть раздраженно спросил он. — Ты не можешь вести машину?
— Она застрахована для водителя моего возраста?
— Да, конечно. Иначе я не предложил бы тебе сесть за руль. Бен, иди и подгони ее сюда.
Я нахмурился и вошел в офис, не обращая внимания на его неудовольствие.
— Вам уже пора ехать, — с таким же нетерпением встретил меня Мервин. — Ведь вы сказали, что можете вести машину Джорджа.
Я кивнул.
— Но я бы лучше поехал в меньшей машине. Как вы говорили, нам не нужен несчастный случай. У вас есть что-нибудь поменьше? Вы не могли бы одолжить вашу?
— Моя машина не застрахована для водителя младше двадцати одного года, — с явной досадой возразил Мервин.
— Моя застрахована, — вмешалась Кристэл. — Мой девятнадцатилетний брат ездит на ней. Но ока не такая шикарная. Не такая, как «рейнджровер».
Кристэл достала из сумки ключи и добавила, что Мервин подбросит ее домой (к его неудовольствию), если мы не вернемся к пяти тридцати, а завтра утром привезет в офис. Я поблагодарил ее неловким поцелуем в щеку и вместе с Мервином, который не скрывал своего неодобрения, вернулся к отцу.
— Я разочарован в тебе, Бен, — сказал отец, когда Мервин объяснил ему, в чем дело. — Завтра тебе надо потренироваться на «рейнджровере».
— Хорошо. Но сегодня до того, как мы уедем, не стоит ли вызвать сюда механика, чтобы он проверил, все ли с машиной в порядке?
— Никаких неисправностей, конечно, нет. Вчера я ездил на ней в Брайтон и обратно, и она шла превосходно.
— Да, но после этого она всю ночь пробыла на стоянке. Вчера ночью кто-то пытался застрелить тебя. Предположим, что он же вбил гвоздь или два в шины «рейнджровера». Или еще что-нибудь, — закончил я таким тоном, будто сам считал мысль о диверсии ребяческой фантазией. Но отец задумался и после недолгого молчания обратился к Мервину:
— Я поеду в машине Кристэл. Бен попрактикуется на «рейнджровере» завтра. А вы, Мервин, тем временем устройте, чтобы «рейнджровер» тщательно осмотрели. Хорошо?
Мервин окинул меня мрачным взглядом. Но ведь это он больше всех хотел избежать ярлыка, что с кандидатом вечно что-то случается. Или, по крайней мере, так говорил.
В маленьком будничном ящике на колесах, одолженном нам Кристэл, я благополучно привез кандидата на встречу с избирателями Куиндла. И снова я видел и слышал, как он потряс и разбудил апатичную публику. Его слова вызывали смех и аплодисменты, и все больше и больше людей окружали его, чтобы послушать, о чем он говорит. В глазах собравшихся светилось одобрение. Они выкрикивали вопросы, чаще дружелюбные, иногда враждебные. И все получали вдумчивые ответы, простые и понятные объяснения.
Я не знал, хватит ли им сегодняшнего энтузиазма, чтобы отправиться к избирательным урнам. Но отец заверил меня, что достаточно, если они не пойдут в противоположный лагерь и не поставят свой крестик в пользу Бетьюна.
Мы втиснули в машину Кристэл изобретение отца — два деревянных ящика, каждый в фут высотой, один больше другого.
Скрепленные винтами и поставленные один на другой, они превращались в импровизированную трибуну, возвышая оратора над слушателями. Этого было достаточно, чтобы его хорошо слышали. Но в то же время он стоял не так высоко, чтобы представлять психологическую угрозу. «Мой мыльный ящик», называл отец эту конструкцию, хотя прошло много лет с тех пор, как в притягивающем толпу сооружении хранилось мыло.
Я собирал «мыльный ящик» в трех местах, разбросанных по главным точкам города. И везде тут же стекалась толпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Драгоценная Полли стояла возле отца и озабоченно всех выслушивала.
Фотограф сделал несколько снимков со вспышкой. Хотя никто в действительности не был застрелен, суета вокруг выстрела продолжалась очень долго. И было уже два часа ночи, когда я наконец закрыл парадную дверь и черный ход на засовы и выключил в пустых комнатах свет.
Отец, сидевший внизу, решил подняться наверх. Он принял от меня минимальную помощь и, морщась от боли, сам вошел и вышел из ванной и лег на неширокую кровать в спальне. Предполагалось, что я буду спать в маленькой гостиной на раскладной софе. Но я подумал и лег на вторую кровать рядом с отцом. Спать мне не хотелось, и я остался полуодетым.
Двадцать часов назад я, напевая, ехал на велосипеде от дома миссис Уэллс в конюшню, а потом легким галопом скакал по залитой солнцем траве Даунса. Моя жизнь оказалась разорванной на части, и я вошел в новый мир. Я долго размышлял, а что было бы, если бы я получил пулю в спину. Как я мог спать?
Я выключил свет сбоку от кровати.
— Бен, почему ты не убежал? — спросил в темноте отец.
— А почему ты велел мне бежать? — после паузы ответил я.
— Я не хотел, чтобы тебя подстрелили.
— М-м. Ну, поэтому я не убежал. Я не хотел, чтобы тебя подстрелили.
— Но ты же стоял на пути?..
— Это интереснее, чем гладить малышей.
— Бен!
— Я бы сказал, что это винтовка 22-го калибра, — немного спустя начал я. — Я бы сказал, что это специальная пуля. Я хорошо знаю ее звук. Если пуля «22» ударит в тело, то очень похоже, что она не убьет жертву. Если она попадет в голову или в шею; то исход, вероятно, будет летальный. А я всего лишь прикрывал твою голову. На второй кровати долго молчали.
— Я забыл, что ты умеешь стрелять, — наконец проговорил отец.
— Я был в школьной команде. Нас учил один из лучших в стране стрелков. — Я улыбнулся в темноте. — Знаешь, ты платил за это.
Глава 3
На следующее утро еще не было девяти, когда я спустился вниз и в ответ на пронзительный звонок отодвинул засов. На пороге стоял мужчина и держал палец на кнопке. Невысокий, черноволосый, полный и мягкий, как подушка, он держал в руке связку ключей и выглядел очень раздраженным.
— Кто вы? — требовательно спросил он. — Что вы здесь делаете? И почему дверь закрыта на засов?
— Бенедикт... — начал я.
— Что?
— Джулиард.
Он с минуту смотрел на меня, потом взял щетку и недовольно принялся наводить порядок после разгрома, оставленного событиями вчерашней ночи в обоих кабинетах. И в том, что с окном в эркере, и в том, что выходил на стоянку машин.
— Полагаю, вы его сын, — проворчал он, собирая рассыпанные конверты. — Джордж потратил вчера весь день, чтобы привезти вас сюда. Ну, раз вы уже здесь, займитесь чем-нибудь полезным. — Он показал на беспорядок. Кстати, где Джордж? Радио раскалено от новостей. Что здесь вчера произошло?
— Наверху. Он растянул лодыжку. И... м-м-м... кто вы?
— Мервин Тэк, конечно. — Он нетерпеливо посмотрел на мое изумленное лицо. — Я агент. Вы ничего не знаете?
— Не много.
— Я руковожу его избирательной кампанией. Я здесь для того, чтобы втащить Джорджа в парламент. По радио сообщили, что в него кто-то стрелял.
Это правда? — Мервина Тэка это вроде бы не взволновало, он продолжал раскладывать бумаги.
— Возможно.
— Хорошо.
— М-м-м? — удивленно промычал я.
— Бесплатная известность. Мы не можем себе позволить покупать эфирное время.
— Ох.
— Это избавит нас от Титмесса и Уистла.
— А это кто? — спросил я. — Независимые кандидаты. Нам не надо беспокоиться из-за них.
— Доброе утро, Мервин. Вижу, вы уже познакомились с моим сыном, раздался голос отца, ковылявшего вниз по лестнице.
Мервин без энтузиазма стрельнул в меня взглядом.
— Повезло, что он здесь. Он будет возить меня по округе.
По дороге из Брайтона я рассказал отцу, что нанимался посыльным, чтобы заработать деньги на уроки вождения, и получил водительское удостоверение недель пять назад.
— Хорошо, — согласился Мервин.
— Но после экзаменов я не садился за руль.
— Все в свое время. — Ласковое выражение отца запрещало мне раскрывать свою неопытность. Я понял: между кандидатом и его агентом была терпимость, но не теплота.
Появилась молодая женщина, угловато-костлявая, со строго уложенными волосами, в деловом сером костюме с яркой розеткой «Джулиард», приколотой к плечу. Она представилась как Кристэл Харлей, секретарь Мервина Тэка. В течение утра я узнал, что только она и Мервин Тэк получают деньги за работу для партии на дополнительных выборах. Все остальные — активисты, выполняющие поручения на общественных началах.
Одна за другой приехали три вчерашние ведьмы-общественницы и начали утешать отца, заботливо воркуя и пичкая его бесконечным кофе. Я забыл их имена.
— Фейт, Мардж и Лаванда, — с ласковым упреком напомнила Фейт.
— Простите.
— Хороший политик запоминает имена, — строго проговорила Лаванда.
— От вас не много будет пользы отцу, если вы забываете людей, которые его окружают. — Худая леди с нежно пахнущим именем принадлежала к тем, кто не одобрял Оринду Нэгл. Лаванде трудно понравиться, подумал я.
Мервин Тэк и отец обсуждали, на каких улицах расклеивать листовки.
Кристэл Харлей вводила бесконечные детали в компьютер. Фейт, как мать семейства, ходила и вытирала пыль. Мардж включила фотокопировальную машину, издававшую тихое гудение.
Я сидел на вчерашней табуретке, просто слушал и узнавал много удивительных (для меня) фактов об избирательной кампании. И главный среди них крохотная сумма, которую разрешается потратить. Никто не мог бы купить себе место в парламенте. Каждый кандидат опирается на армию бесплатных помощников, которые ходят от двери к двери и убеждают проголосовать за него, и прибивают плакаты «Голосуйте за меня» на каждое подходящее дерево.
Все правила определены в актах парламента, решительно пояснила мне Кристэл, не отрывая пальцев от клавиатуры, а глаз от экрана. Акты строго ограничивают сумму, которую может потратить кандидат.
— В этом округе примерно семьдесят тысяч голосующих, — продолжала она. — На те деньги, что нам разрешено потратить, нельзя купить семидесяти тысяч кружек пива. Подкупить британских избирателей невозможно. Их надо только убедить. Это работа вашего отца.
— Понимаете, дорогой, нельзя накупить марок и послать всем избирателям письма. Надо сесть на велосипед и вручить письма лично, — улыбаясь, добавила Фейт.
— Вы имеете в виду, что у вас нет денег, чтобы купить марки?
— Мы отчитываемся за каждый потраченный пенс, — кивнула Кристэл. Когда выборы кончатся, мы должны по пунктам перечислить все расходы, куда ушли деньги. И можно держать пари на собственную драгоценную жизнь, что люди Пола Бетьюна будут от радости прыгать до потолка, если обнаружат, что мы превысили лимит. Точно так же, как и мы будем в лупу разглядывать его отчет, выискивая погрешность в два пенни.
— Но вчерашний обед... — начал я.
— За вчерашний обед платили люди, которые его ели. Местной ассоциации избирателей он ничего не стоил, — просветила меня Кристэл. Она с минуту помолчала, а потом продолжила мое образование. — Мервин и я работаем в местной ассоциации избирателей этой партии. Мы не от Вестминстера. Местная ассоциация оплачивает офис, и все, кто есть в ней, надеются на подарки и на добровольные пожертвования.
Кристэл с одобрением относилась к тому, как все устроено. А я только смутно удивлялся, почему в палате общин, если все так тщательно отрегулировано для безукоризненного хода выборов, так много идиотов.
Относительный покой в офисе, где толклись только семь пар ног, продолжался лишь до того момента, пока в обе двери не ворвалась толпа, взбудораженная событиями прошлой ночи. Начались бесконечные вопросы, на которые вроде бы не было ответов.
Мервин Тэк любил такую суету. Полиция, репортеры, просто любопытные... Он с жаром приветствовал каждого. Его кандидат не только остался жив, но и совершенно очаровал всех, задававших вопросы. Оператор ТВ направлял в лицо отцу яркий прожектор и записывал на пленку искренность его улыбки. К местным газетчикам прибавились корреспонденты нескольких ежедневных центральных изданий. То и дело мелькали вспышки фотоаппаратов. Микрофоны подставлялись к каждому, едва открывавшему рот. И я играл свою крошечную роль, просто улыбался и улыбался, и был ужасно мил с каждым, и все вопросы переправлял отцу.
Кристэл попыталась продолжать работать, но ее так прижали к столу, что ей пришлось отказаться от этого намерения. Иначе ее могло бы смыть с места, как груз с корабля. Она саркастически заметила, что едва ли было бы больше переполоха, если бы Джорджа Джулиарда убили.
— К счастью, его не убили, — ответил я, подтягивая табуретку к ней, чтобы нам обоим закрепиться хотя бы на одном месте.
— Он споткнулся из-за шума выстрела? — спросила она.
— Нет, он споткнулся раньше.
— Почему вы так уверены?
— Потому что звук такой специальной пули приходит после самой пули.
Она недоверчиво взглянула на меня.
— Я учил это на уроках физики.
— Сколько вам лет? — спросила она, изучая мое безбородое лицо.
— Семнадцать.
— Вы даже не можете голосовать!
— По правде, я бы и не хотел.
Она посмотрела туда, где отец скромностью и грацией завоевывал союзников среди журналистов.
— Я встречала очень много политиков, — проговорила она. — Ваш отец совсем другой.
— В каком смысле?
— Разве вы не чувствуете его силу? Наверно, вы не можете чувствовать, ведь вы его сын. Вы слишком близки к нему.
— Иногда чувствую. — Мне бы надо сказать, что его сила ошеломляет меня.
— Вспомните прошлый вечер, — без паузы продолжала Кристэл. — Я сидела там, в зале, в последнем ряду. От него нам всем стало светло. Он прирожденный оратор. Я имею в виду, что, хотя я знаю всю эту кухню, он заставил биться и мой пульс. Бедный старый Денннс Нэгл. Он был симпатичный, достойный человек. Довольно способный, работающий в спокойной манере. Он бы никогда не смог заставить толпу вскочить на ноги и выкрикивать приветствия, как вечером.
— А Оринда смогла бы? — спросил я.
— Нет. — Кристэл явно удивилась. — Она не умеет заставить людей смеяться. Но не судите о ней по вчерашнему вечеру. Она полностью отдавалась работе с избирателями. И всегда была рядом с Деннисом. Она очень обиделась, что ее не выбрали на место Денниса. Ведь, пока ваш отец не встряхнул избирательный комитет, ей никто не мог противостоять.
— Фактически, — проговорил я, — если у кого-то и есть мотив убрать с дороги моего отца, так это у нее.
— Ох, но она бы никогда такого не сделала! — Кристэл искренне испугалась. — Знаете, она иногда бывает очень милой. Мервин любит ее. Он был совершенно выбит из колеи. Ведь он надеялся, что ему придется работать на выборах в ее пользу. Он готовился к этому.
Мое первое впечатление об остром язычке Кристэл основывалось только на внешнем виде. Она была добрее и терпеливее, чем казалась. Я подумал, не болела ли она раньше анорексией. В школе я встречал девочек с анорексией. У одной из них выпали почти все зубы.
У Кристэл зубы ровные и белые, но их редко видно из-за чересчур серьезного взгляда на жизнь. По-моему, ей лет двадцать пять — двадцать шесть.
И она мало чего получает от жизни, чтобы часто улыбаться.
Мервин Тэк, зигзагом пробравшись сквозь гудевшую толпу, коснулся моего локтя. Он сказал, что уже пора подумать о том, чтобы повезти отца на сегодняшнюю встречу с избирателями в отдаленный город Куиндл. Избирательный округ раскинулся на большой площади, и населенные пункты разбросаны далеко друг от друга. Мервин дал мне карту дорог с отмеченным местом назначения.
— Вы уверены, что справитесь? — Он с сомнением разглядывал меня.
— Да, — ответил я с большей убежденностью, чем чувствовал на самом деле.
— Один инцидент, вроде вчерашнего, подарок небес, — объяснил он. Вдобавок к нему автомобильная катастрофа — это уже слишком. Нам не нужны слухи, мол, с кандидатом вечно что-то случается.
— Не нужны, — согласился я. В другом конце комнаты отец позвякивал ключами от «рейнджровера», чтобы привлечь мое внимание. Я подошел к нему и взял ключи. А он, оторвавшись от болтавших доброжелателей (полиция и репортеры давно уехали), опираясь на трость, прохромал через офис к двери на стоянку машин.
Толпа порождает толпу. У выхода, на улице, стояла группа людей. Они хлопали и улыбались отцу, и тянули кверху большие пальцы. Окинув взглядом стоянку машин, я посмотрел туда, где мы вчера оставили «рейнджровер», когда в полдень приехали из Брайтона. Отец попросил меня подогнать машину, чтобы ему не пришлось ковылять так далеко.
Со смутным подозрением я направился к лимузину и с ключами в руках остановился возле него. День был ясный, и на серебристо-золотых гирляндах опять играло солнце. Постояв с минуту, я повернулся и подошел к отцу.
— В чем дело? — чуть раздраженно спросил он. — Ты не можешь вести машину?
— Она застрахована для водителя моего возраста?
— Да, конечно. Иначе я не предложил бы тебе сесть за руль. Бен, иди и подгони ее сюда.
Я нахмурился и вошел в офис, не обращая внимания на его неудовольствие.
— Вам уже пора ехать, — с таким же нетерпением встретил меня Мервин. — Ведь вы сказали, что можете вести машину Джорджа.
Я кивнул.
— Но я бы лучше поехал в меньшей машине. Как вы говорили, нам не нужен несчастный случай. У вас есть что-нибудь поменьше? Вы не могли бы одолжить вашу?
— Моя машина не застрахована для водителя младше двадцати одного года, — с явной досадой возразил Мервин.
— Моя застрахована, — вмешалась Кристэл. — Мой девятнадцатилетний брат ездит на ней. Но ока не такая шикарная. Не такая, как «рейнджровер».
Кристэл достала из сумки ключи и добавила, что Мервин подбросит ее домой (к его неудовольствию), если мы не вернемся к пяти тридцати, а завтра утром привезет в офис. Я поблагодарил ее неловким поцелуем в щеку и вместе с Мервином, который не скрывал своего неодобрения, вернулся к отцу.
— Я разочарован в тебе, Бен, — сказал отец, когда Мервин объяснил ему, в чем дело. — Завтра тебе надо потренироваться на «рейнджровере».
— Хорошо. Но сегодня до того, как мы уедем, не стоит ли вызвать сюда механика, чтобы он проверил, все ли с машиной в порядке?
— Никаких неисправностей, конечно, нет. Вчера я ездил на ней в Брайтон и обратно, и она шла превосходно.
— Да, но после этого она всю ночь пробыла на стоянке. Вчера ночью кто-то пытался застрелить тебя. Предположим, что он же вбил гвоздь или два в шины «рейнджровера». Или еще что-нибудь, — закончил я таким тоном, будто сам считал мысль о диверсии ребяческой фантазией. Но отец задумался и после недолгого молчания обратился к Мервину:
— Я поеду в машине Кристэл. Бен попрактикуется на «рейнджровере» завтра. А вы, Мервин, тем временем устройте, чтобы «рейнджровер» тщательно осмотрели. Хорошо?
Мервин окинул меня мрачным взглядом. Но ведь это он больше всех хотел избежать ярлыка, что с кандидатом вечно что-то случается. Или, по крайней мере, так говорил.
В маленьком будничном ящике на колесах, одолженном нам Кристэл, я благополучно привез кандидата на встречу с избирателями Куиндла. И снова я видел и слышал, как он потряс и разбудил апатичную публику. Его слова вызывали смех и аплодисменты, и все больше и больше людей окружали его, чтобы послушать, о чем он говорит. В глазах собравшихся светилось одобрение. Они выкрикивали вопросы, чаще дружелюбные, иногда враждебные. И все получали вдумчивые ответы, простые и понятные объяснения.
Я не знал, хватит ли им сегодняшнего энтузиазма, чтобы отправиться к избирательным урнам. Но отец заверил меня, что достаточно, если они не пойдут в противоположный лагерь и не поставят свой крестик в пользу Бетьюна.
Мы втиснули в машину Кристэл изобретение отца — два деревянных ящика, каждый в фут высотой, один больше другого.
Скрепленные винтами и поставленные один на другой, они превращались в импровизированную трибуну, возвышая оратора над слушателями. Этого было достаточно, чтобы его хорошо слышали. Но в то же время он стоял не так высоко, чтобы представлять психологическую угрозу. «Мой мыльный ящик», называл отец эту конструкцию, хотя прошло много лет с тех пор, как в притягивающем толпу сооружении хранилось мыло.
Я собирал «мыльный ящик» в трех местах, разбросанных по главным точкам города. И везде тут же стекалась толпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25