Во всех этих видах спорта он проявил четкость мышления, природное мужество и высокий уровень сосредоточенности. Смешно предполагать, что это было бы возможно под влиянием галлюциногенных наркотиков".
Я искал слова, не зная, что сказать.
— Я восхищаюсь вашим отцом, — признался директор. — Не могу сказать, что я всегда согласен с ним политически, но определенно без него положение в стране могло бы быть хуже.
— Спасибо, — растерянно пробормотал я, а он с улыбкой пожал мне руку.
Затем без передышки я направился в Уэллингборо, где на минутку забежал к шефу, чтобы рассказать, что я сделал и что собираюсь сделать. Потом взял из папки копии письма и характеристики Вивиана Дэрриджа, сделал копии всех писем, которые собрал, и помчался на вокзал в Уэллингборо. Устав от машины и дорог, я отправился в Лондон поездом.
Как выяснилось, «Крик!» исходил из маленького обшарпанного здания на южном берегу Темзы. Редактор меньше всего на свете хотел бы видеть меня. Но во второй половине дня я промаршировал по его офису, раздвигая, как нос корабля волны, секретарш. Он сидел в пропотевшей рубашке за письменным столом, где бы сам черт сломал ногу, и тыкал пальцами в клавиатуру компьютера.
Конечно, он не узнал меня. Когда я назвал себя, он попросил меня уйти.
— Я собираюсь предъявить вам иск за клевету, — заявил я, открывая центральные страницы «Крика!». — В начале журнала я видел фамилию редактора, напечатанную крохотными буквами. Руфус Кроссмид. Если это вы, то я предъявлю иск лично Руфусу Кроссмиду.
Маленький задиристый человечек расправил грудь и, будто боксер, выставил подбородок. У меня мелькнула мысль, что иметь дело с оболганными и разъяренными жертвами его разрушительных моральных принципов стало для него частью жизни.
Я вспомнил, как пять лет назад отец стер в порошок редактора «Газеты Хупуэстерна». Но я не мог воспроизвести его спокойный уровень возмущения.
Во мне не было той подчиняющей силы, которую распространяла его личность.
Но все же я не оставил у Руфуса Кроссмида сомнений в своих намерениях.
Я выложил ему на стол копии возмущенных писем Сталлуорти и Джима, моего куратора в Эксетере и директора Молверн-колледжа. И наконец, копию письма Вивиана Дэрриджа.
— Единственная хорошая защита против иска за клевету, — сказал я, — доказательство справедливости ваших утверждений. Вы не можете воспользоваться такой защитой, потому что напечатали ложь. Мне будет легко доказать, что у сэра Вивиана Дэрриджа сейчас безнадежно затемнено сознание, он не понимает, что говорит. Ушер Рудд должен бы помнить об этом. Он пытался отомстить за то, что мой отец добился его увольнения из "Газеты Хупуэстерна ".
С тех пор ни одно издание, дорожащее своей репутацией, не берет его на работу. Он подходит вашему стилю, но даже вас он вымазал в дерьме.
Руфус Кроссмид мрачно читал положенные перед ним бумаги.
— Мы договоримся без суда, — проворчал он. У меня создалось впечатление, что он уже не раз произносил эту фразу. Я вовсе не этого ожидал. И вряд ли этого хотел.
— Я скажу вам о своих тре... — медленно проговорил я.
— Это с владельцами, — перебил меня Кроссмид. — Они сделают вам предложение.
— Они всегда делают? — спросил я. Нельзя сказать, что он кивнул, но кивок будто повис в воздухе.
— Тогда передайте владельцам, — начал я, — мои условия. Вы печатаете опровержение о том, что обвинение в журнале было основано на ложной информации, и выражаете искреннее сожаление. Дальше. Передайте владельцам: опровержение должно быть напечатано в следующем номере «Крика!» во вторник на видном месте и крупными буквами. К тому же вы немедленно пошлете, зарегистрировав на почте, копию опровержения и извинения каждому из шестисот пятидесяти членов парламента.
Глава 12
Этого недостаточно для защиты отца, подумал я. Мне надо было написать в пакте: «Я буду атаковать нападающих на отца». Мне надо было написать, что я буду воевать за него, если сочту это необходимым.
Накануне восемнадцатилетия я написал свой пакт с легким чувством. В двадцать три я понимал, если пакт вообще что-то значит, он должен содержать утверждения, которые могут грозить смертью. И если это так, то сидеть и ждать топора — просто слабость.
Во вторник вышел номер «Крика!» с моей фотографией. Во второй половине дня в среду я вломился в редакционный кабинет Руфуса Кроссмида. В пятницу я поехал из Уэллингборо в Хупуэстерн. В дороге я мысленно вернулся назад — кто инициатор возникшего конфликта? Какие ответы я уже получил?
Я спросил редактора «Крика!», почему он послал Ушера Рудда встретиться с Вивианом Дэрриджем, и тот ответил, что он не посылал. Это была идея самого Ушера Рудда.
— Ушер, вообще-то его имя Бобби, сказал, что его попросили покопаться во всем, что вы делали, и наскрести немного грязи. Он был в полном отчаянии, потому что ему не удалось найти ничего непристойного. Он ругался и говорил, что ни один человек не может быть таким осторожным, как вы, и ни разу не попасть в историю. И тут как раз появилось сообщение, что Вивиан Дэрридж уходит в отставку. Там упоминалось, что вы работали с лошадьми из его конюшни. И Бобби поехал к нему: а вдруг! И когда вернулся, смеялся.
Чувствовал себя королем. Он говорил, что наконец поймал вас. Так он написал свою заметку, а я ее напечатал.
— Не проверяя?
— Если бы я проверял каждое слово, которое мы печатаем, — произнес он пресыщенным жизнью тоном, — нас перестали бы покупать.
В среду вечером я позвонил Сэмсону Фрэзеру, редактору «Газеты Хупуэстерна».
— Если вы собираетесь перепечатать из «Крика!» историю обо мне, не делайте этого, — посоветовал я. — Ее написал Ушер Рудд. Это неправда, и я предъявлю вам иск за клевету.
Мрачное молчание.
— Я переверстаю первую полосу, — наконец выдавил он.
Чтобы избежать расплаты за клевету, огромных расходов, владельцы «Крика!», как я и просил, в четверг с благоразумной скоростью написали и разослали всем членам парламента свое опровержение и извинение.
Когда в пятницу утром отец пришел в палату общин, то обнаружил, что несколько писем уже зарегистрировано и достигло цели. Вдобавок он вручил каждому от премьер-министра и ниже — копию письма Вивиана Дэрриджа и свое краткое подтверждение, что он просил Дэрриджа придумать способ убедить меня бросить скачки. Несомненно, почти все члены парламента вздохнули с облегчением и расслабились. Правда, Хэдсон Херст настаивал, что дыма без огня не бывает и в истории с наркотиками что-то есть.
— Почему вы так уверены? — передавал мне отец разговор с Херстом.
Но в ответ он получил только заикание и замешательство.
— Я спросил Хэдсона Херста, не сам ли он посылал Ушера Рудда к Вивиану Дэрриджу. Он отрицал такое предположение и выглядел возмущенным. По-моему, он этого не делал.
— Да, я согласен, — подтвердил я. Теперь мне предстояло колесить по переговорам. Больше четырнадцати миль. В Хупуэстерн. Я размышлял о Хэдсоне Херсте. Гадкий утенок, с помощью бритвы и ножниц превращенный в лебедя. По телевидению он выглядел ловким, убежденным и считывал свои речи с телесуфлера. Никакого внутреннего огня. Марионетка. А за веревочки дергал Алдерни Уайверн. Но как доказать? Как остановить его? Нападение на Алдерни Уайверна уничтожит нападавшего. Это я хорошо понимал. Вся история замусорена жалобами потерпевших поражение нападавших.
Я добрался до Хупуэстерна в полдень и поставил машину на стоянке позади старой штаб-квартиры партии. Полли рассказывала мне, что благотворительная организация, владевшая сдвоенным сгоревшим зданием с эркерами по фасаду, предпочла восстановить дом таким же, каким он был. С окнами, выходящими на площадь, узорно замощенную камнями, и с офисами в передней и задней частях дома. Когда я вошел со стоянки в офис, то заметил, что он отличался от прежнего только тяжелыми огнеупорными дверями и рядом ярко-красных огнетушителей.
В офисе меня приветствовал Мервин Тэк. Его обуревало двойное чувство.
Он раскинул руки, точно хотел обнять меня, а в глазах вспыхнула озабоченность.
— Бенедикт! — Он стал еще толще. Еще круглее.
— Привет, Мервин.
С чувством неловкости он пожал мне руку и оглянулся. У него на столе лежали обе газеты: «Крик!» и «Газета Хупуэстерна».
— Я не ждал вас, — пробормотал Мервин.
— Правда. Простите. Я думал, отец звонил вам. Он хотел предупредить, что не сможет приехать на уик-энд и вести «операцию» утреннего приема посетителей. — Обычно по субботам избиратели приходят в штаб-квартиру с жалобами. — По-моему, вы прекрасно справитесь без него.
И действительно, отец был занят в Лондоне тайными встречами за ленчем и неофициальными обедами, торопливыми секретными собраниями, обещаниями и переговорами. Короче, подковерными маневрами, связанными с передачей власти. Я надеялся и верил, что А. Л. Уайверн будет полностью занят тем же самым.
Молодая женщина, сидевшая за компьютером, встала, искренне обрадовавшись мне.
— Бенедикт!
— Кристэл? — неуверенно проговорил я.
— Я так рада вас видеть, — воскликнула она, обходя стол и целуя меня. — Прошел целый век с тех пор, как вы были здесь.
С ней тоже произошли большие изменения. Теперь она не выглядела худой и озабоченной. Кристэл превратилась в кругленькую и уверенную особу. И я заметил у нее на пальце обручальное кольцо. Они принесли мне кофе и рассказывали местные новости. А я с интересом читал, что сделала «Газета Хупуэстерна» с публикацией «Крика!»: «Несправедливое нападение на нашего члена парламента путем обвинений его сына. Ни слова правды в их утверждениях... шокирующее... клеветническое... опровержение и извинение готовятся к следующему номеру».
— Подзаголовок к статье говорит, что Ушер Рудд, — показал мне Мервин, — «Мелкий злобный болван».
— Вообще-то, — начал я, когда перекипело их негодование, — я приехал в надежде повидаться с Ориндой. Но ее телефон не отвечает.
— Ох, боже мой, — воскликнула Кристэл, — ее нет в городе. Она уехала на уик-энд и вернется только в понедельник.
Они не знали, куда она уехала. Я составил короткий список лиц, с которыми наметил встретиться. Мервин помог с адресами. Он даже знал, где найти Изабель Бетьюн в Уэльсе, живущую у сестры. И когда я позвонил, она не только оказалась дома, но и обрадовалась встрече со мной. Во второй половине дня я поехал в Кардифф и обнаружил, что помолодевшая жена Пола Бетьюна живет в пригороде в уютном доме с террасой.
Я никогда прежде не видел ее счастливой. Она превратилась в совершенно другую женщину. Серые морщины тревоги разгладились, лицо налилось цветом и напоминало персик и сливки. Между тем это она воскликнула:
— Как вы изменились! Вы стали старше.
— Это бывает.
Ее сестра ушла за покупками. Мы сидели с Изабель вдвоем, и я слушал полезные для меня воспоминания о том, как Ушер Рудд выследил связь ее мужа с любовницей.
— Ушер Рудд лишь раскопал подробности и написал, устроив сенсацию.
Но это вина Пола. Мужчины такие грязные дураки. Он признался мне, даже расплакавшись под конец, что хвастался любовницей. Хвастался. Можете представить? Какому-то незнакомому человеку, с которым играл в гольф. Пол сказал, мол, у него есть связь, о которой жена не знает. И хихикал. Хихикал. Можете поверить? А этот незнакомец оказался таинственным инкогнито, который всегда крутился возле Нэглов и обычно играл с Деннисом в гольф.
— Его фамилия Уайверн.
— Да, теперь я знаю. Когда Деннис умер, этот Уайверн хотел укрепить позиции Оринды, чтобы ее наверняка избрали, и устроил игру в гольф с Полом.
Он хотел нащупать, где у Пола слабина. Я ненавидела Ушера Рудда. Но я ничего не понимала, пока не избрали вашего отца, а Полу не дали отставку. Тогда он и рассказал мне, что произошло. В то время я была сломлена. А теперь мне все равно. Разве это не странно?
— Как ваши сыновья?
— Они служат в армии, — засмеялась она. — Это для них самое лучшее место. Иногда присылают мне открытки. Вы единственный, кто был добр ко мне в те дни.
Я попрощался, поцеловав ее сливочно-персиковую щечку, и усталый поехал в Хупуэстерн. Переночевал в доме Полли и съел банку консервированных креветок из ее холодильника.
В субботу утром я поехал в полицейский участок и спросил, могу ли видеть детектива-сержанта Джо Дюка, чья мать водит школьный автобус. С вопрошающим видом появился Джо Дюк.
— Сын Джорджа. Джулиарда? Вы выглядите старше.
Джо Дюк по-прежнему оставался сержантом, но его мать больше не водила школьный автобус. «Она занимается кроликами», — сказал он и повел меня в маленькую, голую комнату для допросов. Джо объяснил, что он старший офицер на дежурстве и поэтому не может покинуть участок.
— Знаю ли я, что вы могли погибнуть во время пожара? — задумчиво повторят он мой вопрос. — Это случилось пять лет назад.
— Даже больше. Но у вас должно быть досье, — заметил я.
— Мне не нужно досье. Большинство ночных пожаров возникает от сигарет или короткого замыкания. Но никто из вас не курил, и проводка в доме была обновлена. Нужно для этого досье?
— Нет.
Преданный своей работе Джо выглядел лет на тридцать, с широким лицом, дорсетским выговором и реалистичным отношением к человеческим проступкам.
— Эми иногда позволяла бездомным ночевать над благотворительной лавкой. Но не в ту ночь, утверждает она. Хотя это официальная и самая простая версия причины пожара. Считают, что бродяга зажег в благотворительной лавке свечи, нечаянно опрокинул их и потом убежал. По правде говоря, чепуха. Пожарные склонны думать, что огонь начался в благотворительной лавке. Дверь там не закрыли на засов, и оба нижних помещения были обиты и перегорожены сухим старым деревом. Сейчас дом перестроили, заменив дерево кирпичом и бетоном и поставив сигнализацию, реагирующую на дым. Кстати, наверно, вы слышали версию, что чокнутый Леонард Китченс поджег дом, чтобы напугать вашего отца и освободить место члена парламента для Оринды Нэгл.
— Слышал. Что вы о ней думаете?
— Ведь сейчас это не имеет значения, правда?
— И все же...
— По-моему, это сделал он. Я допрашивал его, знаете? Но у нас нет доказательств.
— А что насчет ружья в желобе «Спящего дракона»?
— Никто не знает, кто его туда спрятал.
— Леонард Китченс?
— Он клянется, что не делал этого. И к тому же он неуклюжий и медлительный. Нужно быть быстрым и ловким, чтобы так высоко положить ружье.
— Вам удалось узнать, откуда взялось это ружье?
— Нет, мы ничего не узнали, — признался он. — Они все одинаковые.
Это допотопные ружья времен повозок, запряженных ослами. В те времена на них выписывали лицензии, запирали, считали, но это в прошлом... и воровали... — Он пожал плечами. — Не похоже, чтобы из него кого-то убили.
— Какое наказание за умышленное убийство? — спросил я.
— Вы имеете в виду намеренную попытку, которая не удалась?
— М-м-м.
— Такое же, как и за убийство.
— Десять фунтов пенальти?
— Десять лет, — сказал он.
Из полицейского участка я выехал на кольцевую дорогу и остановился на переднем дворе ремонтной мастерской Бэзила Рудда. Я поднялся по ступенькам в его офис со стеклянными стенами и понимающие посмотрел вниз на полупустую рабочую площадку. Ведь это субботнее утро.
— Простите, — пробормотал он, не поднимая головы. — По субботам мы закрываем в полдень. До понедельника мы ничего не сможем для вас сдергать.
Он по-прежнему был таким же похожим на своего кузена. Рыжий, веснушчатый, задиристый.
— Мне не нужно ремонтировать машину, — бросил я. — Мне нужен Ушер Рудд.
Такое впечатление, будто я воткнул в него иголку. Он вздернул голову и затараторил:
— Кто вы? Зачем он вам понадобился?
Я объяснил ему, кто я и зачем мне нужен его кузен. И потом напомнил о сомнительной пробке картера в «рейнджровере». Но у него только смутно что-то всплыло в памяти. Хотя он прекрасно понимал, какой политический вред можно причинить отцу, опозорив сына. На столе у него лежал экземпляр «Крика!», естественно, открытый на центральных страницах.
— Это я, — заметил я, показывая на снимок жокея. — Ваш кузен лжет.
«Газета Хупуэстерна» еще раньше уволила его за ложь, а теперь я сделаю все, кто в моих силах, чтобы окончательно дискредитировать его — закрыть все двери, как говорят на газетном языке, за бесчестное поведение. Так где он?
— Откуда я знаю? — беспомощно огрызнулся Бэзил Рудд.
— Найдите его, — с нажимом произнес я. — Вы Рудд. Кто-то в клане Руддов должен знать, где находится их самый печально известный сын.
— Он не принес нам ничего, кроме неприятностей...
— Найдите его, — перебил я Бэзила Рудда, — и ваши неприятности могут кончиться.
— На это понадобятся века. А вам будет стоить денег, — проворчал он, протягивая руку к трубке.
— Я оплачу ваши телефонные счета, — пообещал я. — Когда найдете его, оставьте ваше сообщение на автоответчике в штаб-квартире отца. Вот номер. — Я протянул ему карточку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Я искал слова, не зная, что сказать.
— Я восхищаюсь вашим отцом, — признался директор. — Не могу сказать, что я всегда согласен с ним политически, но определенно без него положение в стране могло бы быть хуже.
— Спасибо, — растерянно пробормотал я, а он с улыбкой пожал мне руку.
Затем без передышки я направился в Уэллингборо, где на минутку забежал к шефу, чтобы рассказать, что я сделал и что собираюсь сделать. Потом взял из папки копии письма и характеристики Вивиана Дэрриджа, сделал копии всех писем, которые собрал, и помчался на вокзал в Уэллингборо. Устав от машины и дорог, я отправился в Лондон поездом.
Как выяснилось, «Крик!» исходил из маленького обшарпанного здания на южном берегу Темзы. Редактор меньше всего на свете хотел бы видеть меня. Но во второй половине дня я промаршировал по его офису, раздвигая, как нос корабля волны, секретарш. Он сидел в пропотевшей рубашке за письменным столом, где бы сам черт сломал ногу, и тыкал пальцами в клавиатуру компьютера.
Конечно, он не узнал меня. Когда я назвал себя, он попросил меня уйти.
— Я собираюсь предъявить вам иск за клевету, — заявил я, открывая центральные страницы «Крика!». — В начале журнала я видел фамилию редактора, напечатанную крохотными буквами. Руфус Кроссмид. Если это вы, то я предъявлю иск лично Руфусу Кроссмиду.
Маленький задиристый человечек расправил грудь и, будто боксер, выставил подбородок. У меня мелькнула мысль, что иметь дело с оболганными и разъяренными жертвами его разрушительных моральных принципов стало для него частью жизни.
Я вспомнил, как пять лет назад отец стер в порошок редактора «Газеты Хупуэстерна». Но я не мог воспроизвести его спокойный уровень возмущения.
Во мне не было той подчиняющей силы, которую распространяла его личность.
Но все же я не оставил у Руфуса Кроссмида сомнений в своих намерениях.
Я выложил ему на стол копии возмущенных писем Сталлуорти и Джима, моего куратора в Эксетере и директора Молверн-колледжа. И наконец, копию письма Вивиана Дэрриджа.
— Единственная хорошая защита против иска за клевету, — сказал я, — доказательство справедливости ваших утверждений. Вы не можете воспользоваться такой защитой, потому что напечатали ложь. Мне будет легко доказать, что у сэра Вивиана Дэрриджа сейчас безнадежно затемнено сознание, он не понимает, что говорит. Ушер Рудд должен бы помнить об этом. Он пытался отомстить за то, что мой отец добился его увольнения из "Газеты Хупуэстерна ".
С тех пор ни одно издание, дорожащее своей репутацией, не берет его на работу. Он подходит вашему стилю, но даже вас он вымазал в дерьме.
Руфус Кроссмид мрачно читал положенные перед ним бумаги.
— Мы договоримся без суда, — проворчал он. У меня создалось впечатление, что он уже не раз произносил эту фразу. Я вовсе не этого ожидал. И вряд ли этого хотел.
— Я скажу вам о своих тре... — медленно проговорил я.
— Это с владельцами, — перебил меня Кроссмид. — Они сделают вам предложение.
— Они всегда делают? — спросил я. Нельзя сказать, что он кивнул, но кивок будто повис в воздухе.
— Тогда передайте владельцам, — начал я, — мои условия. Вы печатаете опровержение о том, что обвинение в журнале было основано на ложной информации, и выражаете искреннее сожаление. Дальше. Передайте владельцам: опровержение должно быть напечатано в следующем номере «Крика!» во вторник на видном месте и крупными буквами. К тому же вы немедленно пошлете, зарегистрировав на почте, копию опровержения и извинения каждому из шестисот пятидесяти членов парламента.
Глава 12
Этого недостаточно для защиты отца, подумал я. Мне надо было написать в пакте: «Я буду атаковать нападающих на отца». Мне надо было написать, что я буду воевать за него, если сочту это необходимым.
Накануне восемнадцатилетия я написал свой пакт с легким чувством. В двадцать три я понимал, если пакт вообще что-то значит, он должен содержать утверждения, которые могут грозить смертью. И если это так, то сидеть и ждать топора — просто слабость.
Во вторник вышел номер «Крика!» с моей фотографией. Во второй половине дня в среду я вломился в редакционный кабинет Руфуса Кроссмида. В пятницу я поехал из Уэллингборо в Хупуэстерн. В дороге я мысленно вернулся назад — кто инициатор возникшего конфликта? Какие ответы я уже получил?
Я спросил редактора «Крика!», почему он послал Ушера Рудда встретиться с Вивианом Дэрриджем, и тот ответил, что он не посылал. Это была идея самого Ушера Рудда.
— Ушер, вообще-то его имя Бобби, сказал, что его попросили покопаться во всем, что вы делали, и наскрести немного грязи. Он был в полном отчаянии, потому что ему не удалось найти ничего непристойного. Он ругался и говорил, что ни один человек не может быть таким осторожным, как вы, и ни разу не попасть в историю. И тут как раз появилось сообщение, что Вивиан Дэрридж уходит в отставку. Там упоминалось, что вы работали с лошадьми из его конюшни. И Бобби поехал к нему: а вдруг! И когда вернулся, смеялся.
Чувствовал себя королем. Он говорил, что наконец поймал вас. Так он написал свою заметку, а я ее напечатал.
— Не проверяя?
— Если бы я проверял каждое слово, которое мы печатаем, — произнес он пресыщенным жизнью тоном, — нас перестали бы покупать.
В среду вечером я позвонил Сэмсону Фрэзеру, редактору «Газеты Хупуэстерна».
— Если вы собираетесь перепечатать из «Крика!» историю обо мне, не делайте этого, — посоветовал я. — Ее написал Ушер Рудд. Это неправда, и я предъявлю вам иск за клевету.
Мрачное молчание.
— Я переверстаю первую полосу, — наконец выдавил он.
Чтобы избежать расплаты за клевету, огромных расходов, владельцы «Крика!», как я и просил, в четверг с благоразумной скоростью написали и разослали всем членам парламента свое опровержение и извинение.
Когда в пятницу утром отец пришел в палату общин, то обнаружил, что несколько писем уже зарегистрировано и достигло цели. Вдобавок он вручил каждому от премьер-министра и ниже — копию письма Вивиана Дэрриджа и свое краткое подтверждение, что он просил Дэрриджа придумать способ убедить меня бросить скачки. Несомненно, почти все члены парламента вздохнули с облегчением и расслабились. Правда, Хэдсон Херст настаивал, что дыма без огня не бывает и в истории с наркотиками что-то есть.
— Почему вы так уверены? — передавал мне отец разговор с Херстом.
Но в ответ он получил только заикание и замешательство.
— Я спросил Хэдсона Херста, не сам ли он посылал Ушера Рудда к Вивиану Дэрриджу. Он отрицал такое предположение и выглядел возмущенным. По-моему, он этого не делал.
— Да, я согласен, — подтвердил я. Теперь мне предстояло колесить по переговорам. Больше четырнадцати миль. В Хупуэстерн. Я размышлял о Хэдсоне Херсте. Гадкий утенок, с помощью бритвы и ножниц превращенный в лебедя. По телевидению он выглядел ловким, убежденным и считывал свои речи с телесуфлера. Никакого внутреннего огня. Марионетка. А за веревочки дергал Алдерни Уайверн. Но как доказать? Как остановить его? Нападение на Алдерни Уайверна уничтожит нападавшего. Это я хорошо понимал. Вся история замусорена жалобами потерпевших поражение нападавших.
Я добрался до Хупуэстерна в полдень и поставил машину на стоянке позади старой штаб-квартиры партии. Полли рассказывала мне, что благотворительная организация, владевшая сдвоенным сгоревшим зданием с эркерами по фасаду, предпочла восстановить дом таким же, каким он был. С окнами, выходящими на площадь, узорно замощенную камнями, и с офисами в передней и задней частях дома. Когда я вошел со стоянки в офис, то заметил, что он отличался от прежнего только тяжелыми огнеупорными дверями и рядом ярко-красных огнетушителей.
В офисе меня приветствовал Мервин Тэк. Его обуревало двойное чувство.
Он раскинул руки, точно хотел обнять меня, а в глазах вспыхнула озабоченность.
— Бенедикт! — Он стал еще толще. Еще круглее.
— Привет, Мервин.
С чувством неловкости он пожал мне руку и оглянулся. У него на столе лежали обе газеты: «Крик!» и «Газета Хупуэстерна».
— Я не ждал вас, — пробормотал Мервин.
— Правда. Простите. Я думал, отец звонил вам. Он хотел предупредить, что не сможет приехать на уик-энд и вести «операцию» утреннего приема посетителей. — Обычно по субботам избиратели приходят в штаб-квартиру с жалобами. — По-моему, вы прекрасно справитесь без него.
И действительно, отец был занят в Лондоне тайными встречами за ленчем и неофициальными обедами, торопливыми секретными собраниями, обещаниями и переговорами. Короче, подковерными маневрами, связанными с передачей власти. Я надеялся и верил, что А. Л. Уайверн будет полностью занят тем же самым.
Молодая женщина, сидевшая за компьютером, встала, искренне обрадовавшись мне.
— Бенедикт!
— Кристэл? — неуверенно проговорил я.
— Я так рада вас видеть, — воскликнула она, обходя стол и целуя меня. — Прошел целый век с тех пор, как вы были здесь.
С ней тоже произошли большие изменения. Теперь она не выглядела худой и озабоченной. Кристэл превратилась в кругленькую и уверенную особу. И я заметил у нее на пальце обручальное кольцо. Они принесли мне кофе и рассказывали местные новости. А я с интересом читал, что сделала «Газета Хупуэстерна» с публикацией «Крика!»: «Несправедливое нападение на нашего члена парламента путем обвинений его сына. Ни слова правды в их утверждениях... шокирующее... клеветническое... опровержение и извинение готовятся к следующему номеру».
— Подзаголовок к статье говорит, что Ушер Рудд, — показал мне Мервин, — «Мелкий злобный болван».
— Вообще-то, — начал я, когда перекипело их негодование, — я приехал в надежде повидаться с Ориндой. Но ее телефон не отвечает.
— Ох, боже мой, — воскликнула Кристэл, — ее нет в городе. Она уехала на уик-энд и вернется только в понедельник.
Они не знали, куда она уехала. Я составил короткий список лиц, с которыми наметил встретиться. Мервин помог с адресами. Он даже знал, где найти Изабель Бетьюн в Уэльсе, живущую у сестры. И когда я позвонил, она не только оказалась дома, но и обрадовалась встрече со мной. Во второй половине дня я поехал в Кардифф и обнаружил, что помолодевшая жена Пола Бетьюна живет в пригороде в уютном доме с террасой.
Я никогда прежде не видел ее счастливой. Она превратилась в совершенно другую женщину. Серые морщины тревоги разгладились, лицо налилось цветом и напоминало персик и сливки. Между тем это она воскликнула:
— Как вы изменились! Вы стали старше.
— Это бывает.
Ее сестра ушла за покупками. Мы сидели с Изабель вдвоем, и я слушал полезные для меня воспоминания о том, как Ушер Рудд выследил связь ее мужа с любовницей.
— Ушер Рудд лишь раскопал подробности и написал, устроив сенсацию.
Но это вина Пола. Мужчины такие грязные дураки. Он признался мне, даже расплакавшись под конец, что хвастался любовницей. Хвастался. Можете представить? Какому-то незнакомому человеку, с которым играл в гольф. Пол сказал, мол, у него есть связь, о которой жена не знает. И хихикал. Хихикал. Можете поверить? А этот незнакомец оказался таинственным инкогнито, который всегда крутился возле Нэглов и обычно играл с Деннисом в гольф.
— Его фамилия Уайверн.
— Да, теперь я знаю. Когда Деннис умер, этот Уайверн хотел укрепить позиции Оринды, чтобы ее наверняка избрали, и устроил игру в гольф с Полом.
Он хотел нащупать, где у Пола слабина. Я ненавидела Ушера Рудда. Но я ничего не понимала, пока не избрали вашего отца, а Полу не дали отставку. Тогда он и рассказал мне, что произошло. В то время я была сломлена. А теперь мне все равно. Разве это не странно?
— Как ваши сыновья?
— Они служат в армии, — засмеялась она. — Это для них самое лучшее место. Иногда присылают мне открытки. Вы единственный, кто был добр ко мне в те дни.
Я попрощался, поцеловав ее сливочно-персиковую щечку, и усталый поехал в Хупуэстерн. Переночевал в доме Полли и съел банку консервированных креветок из ее холодильника.
В субботу утром я поехал в полицейский участок и спросил, могу ли видеть детектива-сержанта Джо Дюка, чья мать водит школьный автобус. С вопрошающим видом появился Джо Дюк.
— Сын Джорджа. Джулиарда? Вы выглядите старше.
Джо Дюк по-прежнему оставался сержантом, но его мать больше не водила школьный автобус. «Она занимается кроликами», — сказал он и повел меня в маленькую, голую комнату для допросов. Джо объяснил, что он старший офицер на дежурстве и поэтому не может покинуть участок.
— Знаю ли я, что вы могли погибнуть во время пожара? — задумчиво повторят он мой вопрос. — Это случилось пять лет назад.
— Даже больше. Но у вас должно быть досье, — заметил я.
— Мне не нужно досье. Большинство ночных пожаров возникает от сигарет или короткого замыкания. Но никто из вас не курил, и проводка в доме была обновлена. Нужно для этого досье?
— Нет.
Преданный своей работе Джо выглядел лет на тридцать, с широким лицом, дорсетским выговором и реалистичным отношением к человеческим проступкам.
— Эми иногда позволяла бездомным ночевать над благотворительной лавкой. Но не в ту ночь, утверждает она. Хотя это официальная и самая простая версия причины пожара. Считают, что бродяга зажег в благотворительной лавке свечи, нечаянно опрокинул их и потом убежал. По правде говоря, чепуха. Пожарные склонны думать, что огонь начался в благотворительной лавке. Дверь там не закрыли на засов, и оба нижних помещения были обиты и перегорожены сухим старым деревом. Сейчас дом перестроили, заменив дерево кирпичом и бетоном и поставив сигнализацию, реагирующую на дым. Кстати, наверно, вы слышали версию, что чокнутый Леонард Китченс поджег дом, чтобы напугать вашего отца и освободить место члена парламента для Оринды Нэгл.
— Слышал. Что вы о ней думаете?
— Ведь сейчас это не имеет значения, правда?
— И все же...
— По-моему, это сделал он. Я допрашивал его, знаете? Но у нас нет доказательств.
— А что насчет ружья в желобе «Спящего дракона»?
— Никто не знает, кто его туда спрятал.
— Леонард Китченс?
— Он клянется, что не делал этого. И к тому же он неуклюжий и медлительный. Нужно быть быстрым и ловким, чтобы так высоко положить ружье.
— Вам удалось узнать, откуда взялось это ружье?
— Нет, мы ничего не узнали, — признался он. — Они все одинаковые.
Это допотопные ружья времен повозок, запряженных ослами. В те времена на них выписывали лицензии, запирали, считали, но это в прошлом... и воровали... — Он пожал плечами. — Не похоже, чтобы из него кого-то убили.
— Какое наказание за умышленное убийство? — спросил я.
— Вы имеете в виду намеренную попытку, которая не удалась?
— М-м-м.
— Такое же, как и за убийство.
— Десять фунтов пенальти?
— Десять лет, — сказал он.
Из полицейского участка я выехал на кольцевую дорогу и остановился на переднем дворе ремонтной мастерской Бэзила Рудда. Я поднялся по ступенькам в его офис со стеклянными стенами и понимающие посмотрел вниз на полупустую рабочую площадку. Ведь это субботнее утро.
— Простите, — пробормотал он, не поднимая головы. — По субботам мы закрываем в полдень. До понедельника мы ничего не сможем для вас сдергать.
Он по-прежнему был таким же похожим на своего кузена. Рыжий, веснушчатый, задиристый.
— Мне не нужно ремонтировать машину, — бросил я. — Мне нужен Ушер Рудд.
Такое впечатление, будто я воткнул в него иголку. Он вздернул голову и затараторил:
— Кто вы? Зачем он вам понадобился?
Я объяснил ему, кто я и зачем мне нужен его кузен. И потом напомнил о сомнительной пробке картера в «рейнджровере». Но у него только смутно что-то всплыло в памяти. Хотя он прекрасно понимал, какой политический вред можно причинить отцу, опозорив сына. На столе у него лежал экземпляр «Крика!», естественно, открытый на центральных страницах.
— Это я, — заметил я, показывая на снимок жокея. — Ваш кузен лжет.
«Газета Хупуэстерна» еще раньше уволила его за ложь, а теперь я сделаю все, кто в моих силах, чтобы окончательно дискредитировать его — закрыть все двери, как говорят на газетном языке, за бесчестное поведение. Так где он?
— Откуда я знаю? — беспомощно огрызнулся Бэзил Рудд.
— Найдите его, — с нажимом произнес я. — Вы Рудд. Кто-то в клане Руддов должен знать, где находится их самый печально известный сын.
— Он не принес нам ничего, кроме неприятностей...
— Найдите его, — перебил я Бэзила Рудда, — и ваши неприятности могут кончиться.
— На это понадобятся века. А вам будет стоить денег, — проворчал он, протягивая руку к трубке.
— Я оплачу ваши телефонные счета, — пообещал я. — Когда найдете его, оставьте ваше сообщение на автоответчике в штаб-квартире отца. Вот номер. — Я протянул ему карточку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25