— Невозможно, — возразила потрясенная Полли.
— Цель Уайверна — управлять из-за кулис, — поддержал меня отец.
— Тогда останови его! — воскликнула Полли. Хэдсон Херст ушел в отставку из кабинета министров и заявил, что большинство членов партии власти не удовлетворено решениями, которые руководство принимает от его имени. А у него, Хэдсона Херста, есть лучшие решения.
— Останови его, — повторила Полли. — Встань к нему в оппозицию.
Мы втроем сидели вокруг стола на кухне у Полли и молчали, придавленные неожиданностью и размером задачи. Конечно, отец имел целью когда-нибудь, если представится возможность, стать премьер-министром. Но он думал о мирном наследовании поста после отставки предыдущего премьера. И ему вовсе не хотелось быть соперником нынешнего премьер-министра в мартовских идах. Отец, считая лояльность первостепенной добродетелью, пошел на Даунинг-стрит и объявил себя человеком премьер-министра. Между тем премьер-министр, понимая, что партия хочет перемен, решил, что наступило время как можно скорее назначить выборы нового партийного лидера. Таким образом для отца расчистился путь. Он должен был заявить о себе как о кандидате на работу, которая была его целью. Битва разгоралась.
В октябре, в один вроде бы не предвещавший беды вторник, я, как обычно, пришел в «Уэдербис». Почему-то никто не смотрел на меня. Озадаченный, но не встревоженный, я направился к себе в офис и обнаружил, что кто-то по доброте или по злобе оставил у меня на столе номер журнала «КРИК!». Открытый на двух страницах посередине.
«КРИК!» — еженедельное издание, регулярно печатавшее самые злобные выпады Ушера Рудда.
Фотография изображала не отца, а меня в жокейской форме.
«НАРКОМАН!» — огромными буквами оповещало название статьи.
Под заголовком сообщалось: «Жокей, сын министра сельского хозяйства, рыболовства и продовольствия Джорджа Джулиарда, рвущегося к власти, по словам тренера, был уволен за то, что нюхал кокаин».
Не веря своим глазам, я прочитал следующий абзац.
"Мне пришлось избавиться от него, — говорит сэр Вивиан Дэрридж. — Я не мог держать у себя нюхающего наркотики, зависимого от них человека. Гнилое яблоко испортило бы хорошую репутацию моей конюшни. Нехороший парень.
Мне жаль его отца".
А «его отец», как подчеркивал журнал, вышел на ринг, чтобы с отколовшейся частью партии бороться за власть. Как мог Джордж Джулиард выставлять себя образцом всех добродетелей (включая и семейные ценности), если он потерпел фиаско как отец? Его единственный ребенок стал наркоманом.
Я почувствовал себя так же, как в то утро пять лет назад в кабинете Вивиана Дэрриджа. Ноги стали ватными. Я тогда не нюхал клей, кокаин или что-то похожее, и обвинение Дэрриджа было неправдой. Неправдой оно оставалось и сейчас. Но я уже не был настолько глуп, чтобы думать, будто кто-то мне поверит.
Я взял журнал и, намеренно опустив глаза и следя за каждым шагом, пошел в офис председателя, босса «Уэдербис». Он сидел за столом, я стоял перед ним.
Журнал мне не понадобился, у него на столе уже лежал экземпляр.
— Это неправда, — ровным голосом сказал я.
— Если это неправда, — возразил председатель, — то зачем бы Вивиан Дэрридж стал такое говорить? Вивиан Дэрридж один из самых высокоуважаемых людей в мире скачек.
— Если вы дадите мне один свободный день, я поеду и спрошу его.
Он задумчиво разглядывал меня.
— По-моему, — начал я, — это больше атака на моего отца, чем на меня. Статья написана журналистом Ушером Руддом, который раньше уже пытался дискредитировать моего отца. Это было пять лет назад, когда отец впервые баллотировался в парламент на дополнительных выборах. Отец пожаловался редактору газеты, и Ушера Рудда уволили. Статья похожа на месть. Видите, в ней говорится, что отец участвует в борьбе за власть внутри партии. И это действительно так. Тот, кто победит в этой борьбе, станет следующим премьер-министром.
Ушер Рудд убежден, что им не должен быть Джордж Джулиард.
Председатель по-прежнему молчал.
— Когда я подавал сюда заявление о работе, — продолжал я, — сэр Вивиан прислал вам мою характеристику и ох!.. — с ослепляющей вспышкой радости я вспомнил, — он прислал мне письмо. Я сейчас покажу его вам... Я пошел к двери. — Оно как раз здесь в здании, в отделе страхования.
Я не стал ждать его ответа и помчался в длинную комнату отдела страхования. Я вытащил из-под стола картонную коробку, полную моего скарба. Я так еще и не удосужился отвезти ее в отремонтированную квартиру и хоть немного разобраться в вещах. В этой коробке должны быть свадебные фотографии отца с первой женой и второй. В рамке за снимком отца и Полли лежало письмо Вивиана Дэрриджа, такое же чистое и свежее, как в тот день, когда я его получил.
Из предосторожности я сделал несколько копий письма и положил их в одно из сотен досье, а оригинал понес председателю.
Он, справедливый человек, уже нашел среди документов «Тому, кого это может интересовать», характеристику, которую по собственному желанию прислал сэр Вивиан. Она лежала на столе поверх журнала.
Я передал ему письмо, которое он перечитал дважды.
— Садитесь. — Председатель показал на кресло напротив стола. Расскажите, что случилось в тот день, когда сэр Вивиан Дэрридж обвинил вас в приеме наркотиков.
— Пять лет назад, — будто целая жизнь прошла тех пор, — как об этом сказано в письме, мой отец хотел, чтобы я посмотрел в лицо реальности — мне никогда не быть жокеем высшего класса.
Я рассказал председателю о машине и шофере и об отеле на берегу моря в Брайтоне. Я рассказал, что отец просил меня создать ему семейное окружение, способное помочь на дополнительных выборах.
— Кто, кроме вас и вашего отца, знал, что Вивиан Дэрридж обвинил вас в употреблении наркотиков? — молча выслушав меня, спросил председатель.
— В этом весь вопрос, — медленно протянул я. — Безусловно, я никому не говорил. И не думаю, чтобы отец распространялся на эту тему. Вы не позволите мне поехать и узнать?
Он снова посмотрел на письмо, на характеристику, на статью в журнале, пропитанную злобой и ложью, и принял решение.
— Я дам вам неделю, — сказал он. — Десять дней. Сколько понадобится. До вашего прихода Эван в команде отдела был вторым. А первый — специалист по страхованию — сейчас в нашем совете директоров. Пока вы не вернетесь, он будет выполнять вашу работу.
От щедрости босса я потерял дар речи. Благодарность переполняла меня.
А он просто отпустил меня, жестом показав на дверь, и смотрел мне вслед. Я видел, как он сложил журнал, характеристику и письмо и запер в ящике стола.
У меня в офисе надрывался телефон.
— Какого черта, что происходит? — донесся из трубки голос отца. Вивиан Дэрридж думает, что он делает? По его телефону никто не отвечает.
Три часа спустя я узнал причину, почему отец не мог дозвониться Вивиану Дэрриджу. Он больше не жил в своем доме.
Гравий на подъездной дорожке тщательно разровнен. Портик на фасаде почти помещичьего дома, как всегда, говорил о не требующем усилий богатстве. Но на звонок в дверь никто не ответил.
На конном дворе перед конюшнями не было лошадей. Только бесцельно бродил главный конюх, который жил в примыкающем к конюшням коттедже. Он без колебаний узнал меня, хотя прошло пять лет с тех пор, как я уехал.
— А, Бен, — проговорил он, почесывая голову, — :я понятия не имел, что ты принимаешь наркотики.
Старый, маленький, кривоногий, он любил и был влюбим мощными животными, о которых заботился. Жизнь, которую он посвятил служению им, безжалостно ушла, оставив его без якоря, без цели, подарив ему только расплывающиеся воспоминания былых побед.
— Я никогда не принимал наркотики, — запротестовал я.
— Я бы тоже никогда не подумал, но раз сэр Вивиан говорит...
— А где он? — спросил я. — Ты не знаешь?
— Конечно, знаю, он болен.
— Болен?
— Он сошел с ума, несчастный старик. Как-то раз он делал со мной вечерний обход конюшен, так и всегда, и вдруг хлопнул себя по голове и упал.
Я вызвал к нему ветеринара...
— Ветеринара?
— В сбруйной есть телефон, а я знал на память номер ветеринара. Главный конюх покачал старой головой. — Ну вот, ветеринар приехал и привез собой доктора. И они подумали, что у сэра Вивиана удар или что-то вроде. За ним приехала «Скорая помощь», а его семья... Они не хотели нам говорить, что он того. Но он больше не мог тренировать лошадей, бедный старик. Вот они всем и сказали, что он уходит в отставку.
Вместе с когда-то лучшим главным конюхом я обошел двор, останавливаясь у каждого стойла, чтобы он мог рассказать, какие превосходные победители раньше жили здесь.
Всех владельцев попросили, рассказывал он, забрать лошадей и временно отправить к другим тренерам. Но проходили недели, старик не возвращался. И теперь каждый видит, что по-прежнему уже не будет.
— А где сейчас сэр Вивиан? — мягко спросил я.
— В частном доме для престарелых, — просто ответил он.
Я нашел дом для престарелых. Вывеска на стене гласила «Дом-приют». Сэр Вивиан сидел в кресле-каталке. Гладкая кожа, пустые глаза, на коленях теплый плед.
— Он тронулся умом. Никого не узнает, — предупредила меня сестра.
Но даже если он и не узнал меня, то охотно болтал.
— О боже, да, — выкрикивал он высоким голосом, совсем не похожим на его низкие рокочущие тона. — Конечно, я помню Бенедикта Джулиарда. Он хотел быть жокеем, но, знаете, я не мог держать его! Я никого бы не держал, кто нюхает клей.
В вытаращенных глазах сэра Вивиана светилось простодушие. Я видел, что теперь он сам поверил в свою выдумку, изобретенную, чтобы угодить моему отцу. Я понимал, что теперь он будет повторять эту версию, почему ему пришлось избавиться от меня. Он искренне верил в нее.
— Вы действительно сами видели, что Бенедикт Джулиард нюхает клей, кокаин или что-то в этом роде? — спросил я.
— Я узнал из очень авторитетных источников, — ответил он.
— От кого? — слишком поздно, через пять лет, спросил я.
— А? От кого? От какого авторитета? От моего, конечно.
— Вам кто-то сказал, что Бенедикт Джулиард принимает наркотики? еще раз попытался я. — И кто-то вам сказал, то кто это был?
Разум, который прежде жил в мозгах Дэрриджа, жизненный опыт, который так долго освещал сцену скачек, величие мысли и суждения — все смыло разрушительное кровотечение в каких-то крохотных закоулках великолепной личности. Сэра Вивиана Дэрриджа больше не существовало. Я говорил с оболочкой, под которой находился хаос. Не стоит надеяться, что он когда-нибудь вспомнит в деталях прошлое. Но он словоохотлив и может еще многое наговорить.
Я посидел немного с ним. Похоже, что ему нравилась компания. И даже если он не узнал меня, то не хотел, чтобы я уходил.
— Его успокаивает, когда возле него люди, — сказала сестра. — Знаете, он когда-то был большим человеком. Вы второй за последнее время навещаете его, кроме членов семьи. Он так радуется визитерам.
— Кто еще приезжал? — спросил я.
— Такой симпатичный молодой человек. Рыжий. С веснушками. Такой дружелюбный, как вы. Сказал, что журналист. И попросил сэра Вивиана рассказать о Бенедикте Джулиарде, который когда-то работал с его лошадьми... Ох, боже мой, — воскликнула сестра, всплеснув руками и удивленно открыв рот. — Бенедикт Джулиард... разве вы не так себя назвали?
— Верно. Что сэр Вивиан любит, но ему не дают?
— Шоколадные бисквиты и джин, — захихикав, указала сестра. — Но ему этого не полагается.
— Купите ему и то, и другое.
Я дал сестрам деньги. Вивиан Дэрридж сидел в кресле-каталке и ничего не понимал.
Я позвонил отцу.
— Люди верят тому, чему они хотят верить, — начал я. — Хэдсон Херст захочет поверить, что твой сын наркоман, и начнет убеждать твоих коллег, что по этой причине ты не годишься в премьер-министры. Ведь ты помнишь, что я написал в тот день, когда мы обменялись пактами... что я буду делать все, что в моих силах, чтобы защитить тебя от нападений?
— Конечно, помню.
— Пришло время это сделать.
— Но, Бен, как...
— Я собираюсь предъявить ему иск.
— Кому? Херсту? Ушеру Рудду? Вивиану Дэрриджу?
— Нет. Редактору «Крика!».
— Тебе понадобится адвокат, — после паузы заметил отец. — Адвокаты — дорогое удовольствие.
— Посмотрю, что я могу сделать сам.
— Бен, мне это не нравится.
— Мне тоже. Но если я сумею обвинить «Крик!» в клевете, то Хэдсону Херсту придется заткнуться. И времени терять нельзя. По-моему, ты говорил, что первый круг голосования за нового лидера партии на следующей неделе?
— Да, в понедельник.
— Тогда ты возвращайся к своим рыбе и чипсам, а я подниму меч на Ушера, проклятого Рудда.
От Дэрриджа, из Кента, я поехал почти через всю Англию на юг в Эксетер, заглянув по дороге в конюшни, которые показались мне родным домом, во владения Спенсера Сталлуорти. Я добрался туда только к шести тридцати, когда он как раз заканчивал вечерний обход конюшен.
— Привет, — удивленно воскликнул он. — Я не знал, что вы приедете.
— Да... — Я понаблюдал, как он кормит морковкой последнюю пару лошадей. Потом сделал несколько шагов и заглянул в стойло, где три великолепных года держал Будущее Сары. Сейчас в нем был гнедой с длинной шеей. Я с печалью подумал о простом счастье ушедших дней. Джим по-прежнему запирал на ночь стойла и доверял, наполнили ли конюхи кормушки сеном и доставили ли ведра с водой. Все такое знакомое. И как мне его не хватало.
Вечерний обход закончился. Я спросил, могу ли с ними немного поговорить. Это значило, что мы должны чуть-чуть проехать по дороге до дома Сталлуорти и посидеть там за хорошо запомнившейся бутылкой хереса.
Они знали, что мой отец — член кабинета министров. И я рассказал о борьбе за власть. Потом показал центральные страницы «Крика!». Они оба были потрясены и снова потянулись к бутылке. Джим быстро моргал бесцветными ресницами, у него это всегда признак возмущения.
— Но это же неправда? — проворчал Сталлуорти. — Вы никогда не пользовались наркотиками. Я бы знал об этом.
— Конечно, — с благодарностью проговорил я. — И я бы хотел, чтобы вы написали об этом. Заявление о том, что я работал с лошадью из вашей конюшни три года, побеждал на скачках и не показывал никаких признаков заинтересованности в наркотиках. Я хочу собрать столько письменных подтверждений, сколько смогу получить. Тогда у меня будет право сказать, что я не нахожусь в наркозависимости и никогда не находился, насколько способны судить окружавшие меня люди. И я предъявлю журналу иск за клевету.
Оба, Сталлуорти и Джим, были возмущены и в своих заявлениях защищали меня с большей страстью, чем я мог бы даже просить.
Сталлуорти оставил меня у себя ночевать и рано утром дал лошадь, чтобы я мог немного покататься. Я расстался с ним после завтрака и по знакомым местам поехал в университет.
Два года после окончания университета будто исчезли. Я поставил машину на дороге возле студенческого городка Стритэм и поднялся по крутой тропинке в Лейвер-билдинг — в здание математического факультета. После долгих метаний по этажам и расспросов я нашел своего куратора, который два года назад написал характеристику для «Уэдербис». Как и Сталлуорти и Джиму, я объяснил, что хотел бы получить от него.
— Наркотики? Конечно, многие студенты экспериментировали с ними. И знаете, мы пытались избавиться от тех, кто попадал в тяжелую зависимость.
Но вас я бы никогда не заподозрил в употреблении этой гадости. Начнем с того, что наркотики и математика несовместимы. И ваши работы, в частности, всегда были выполнены с ясной головой. Статья в журнале совершенная чушь.
Я попросил его изложить эти взгляды на бумаге, что он и сделал.
— Желаю удачи, — сказал он на прощание. — Эти журналисты готовы убить человека.
Я вернулся к машине и опять через всю страну поехал в свою старую школу в Молверне.
Там на крутом склоне раскинулся такой же городок, как и в Эксетере, только меньше. Сначала я нашел человека, который учил меня математике. Он отпасовал меня к заведующему пансионом, где я одно время жил. Тот выслушал мою просьбу и направил к директору. Директор школы прошел со мной по знакомому широкому коридору с каменным полом в главное здание. Там мы поднялись по каменным ступеням в его кабинет, где я показал ему статью в журнале и копию письма Вивиана Дэрриджа.
— Конечно, я поддержу вас, — без колебания объявил он и сел писать.
Потом вручил мне от руки написанную страницу. И В ней говорилось:
"Бенедикт Джулиард посещал Молверн-колледж в течение пяти лет. В последние два года, когда он успешно занимался, чтобы получить диплом "А" и право поступления в университет, все свободное время он отдавал верховой езде и горным лыжам. Он и выиграл три скачки и первенство Европы для юношей моложе восемнадцати лет по скоростному впуску на лыжах.
Вдобавок к этим умениям он добился значительных успехов в стрельбе из ружья. Он входил в школьную стрелковую команду, которая завоевала престижный приз «Щит Эшбертона».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25